За несколько недель до своего 75-летия художественный руководитель театра Сатиры Александр Ширвиндт, скрываясь от журналистов, сменил номер мобильного телефона и уехал подальше от Москвы, чтобы не участвовать в юбилейной шумихе. Но для "Труда-7" Александр Анатольевич сделал исключение.
Как относитесь к развернувшейся в последнее время борьбе за здоровый образ жизни? Не хотите ли по этому поводу в день своего 75-летия отказаться, например, от трубки, с которой все вас привыкли видеть?
Здоровый образ жизни - это, конечно, хорошо. Но борьбу за здоровый образ жизни можно начинать только тогда, когда у тебя есть здоровье. Если же у тебя здоровья никакого не осталось, это просто глупо. Надо доживать жизнь с теми пороками, которые у тебя есть. Ну, допустим, бросил я трубку, а дальше-то что? Потом придется ее подбирать. Чтобы ее подобрать, нужно наклониться. Чтобы наклониться, нужны коленки. А коленки уже не сгибаются. В общем, сразу возникает целый ряд "но". Теперь что касается очередной глобальной войны с алкоголизмом. Ерунда это все, никогда ничего у нас не получалось с этим. Все кончается тем, что вырубают виноградники и знаменитые виноградари кончают с собой. А алкоголизм тем временем растет. Сказать сейчас, что я больше не пью, - это все равно что признаться в том, что я поддерживаю очередную глупую кампанию. Лучше уж брошу пить, когда кампания закончится: все начнут пить по новой, а я в этот момент как раз возьму и брошу. Я вообще никогда не любил ни громких кампаний, ни месячников. В общем, в ближайшее время я не планирую начинать борьбу со своими пороками, потому что они уже стали частью моей индивидуальности.
- Вот вы сказали, что не любите громких кампаний. Зато, как мне кажется, всегда любили провести время в хорошей компании.
К светским раутам отношусь неважно. А вот посидеть с друзьями - это да, это совсем другое дело.
- Наверное, знаете толк в хорошем вине?
Никаких вин я никогда не пил. Всю сознательную жизнь пью только водку. Как-то раз меня пригласили в Грузию на юбилей одного известного режиссера. Тогда нам еще никто не объяснил, что Грузия - это плохо, и мы были желанными гостями. Прихожу на банкет: стоит стол немереной длины и около каждого прибора - табличка с именем гостя, а также бутылка с тем сортом вина, который предпочитает гость. Так вот, на этом километровом столе была всего одна бутылка водки - около меня. Они знали, что ничего другого я не пью. В этом отношении я непоколебим.
- Часто ли вы сейчас собираетесь с друзьями?
К сожалению, такой страшный массовый уход нашего поколения происходит, что какие уж тут застолья? Конечно, мы намного реже стали встречаться. Порой собираемся на какие-нибудь семейные празд-ники с узким кругом оставшихся друзей. А так чтобы завалиться куда-нибудь с песнями, такого нет.
Анекдоты от Александра Ширвиндта и Михаила Державина
- У вас репутация легкомысленного человека, повесы и плейбоя советской эпохи. Но, взглянув чуть пристальнее, понимаешь: это совсем не так.
Так это же хорошо! Нужно, чтобы в человеке всегда была загадка. Если все ясно, как в арифметике, то это неинтересно. Пускай все смотрят и говорят: "Смотрите-ка, он уже 52 года живет с одной женой. Смотрите-ка, он уже 40 лет в одном театре. Смотрите-ка, он никуда никогда не опаздывает". Пускай удивляются. Нужно всегда людей чем-то удивлять!
- Валентин Гафт когда-то сочинил про вас с Державиным эпиграмму: "Любимцы публики, кумиры без выходных играют дней, два мастера одной Сатиры, одной и той же - так верней". С того времени, как он это сочинил, ничего не изменилось.
Выходные дни в нашей профессии - вещь условная. Формально говоря, в нашем театре выходной - понедельник, но для актеров это самая рабочая пора: все бегут сниматься на телевидение, в кино, еще куда-то. Все, конечно, охают и ахают: ой, невозможно, устал, не могу. Но как только представляется возможность отправиться на лужайку отдохнуть, то уже через два дня начинает колоть шило в одном месте.
- Не умеете отдыхать?
Умею и люблю, но недолго. Быстро начинается бессмысленный зуд и тревожные мысли о том, что в этот момент в театре происходит.
- Идеальный отдых для вас - это что?
Тихая заводь, кусты, мерный клев, отсутствие комаров и людей как таковых.
- Любите остаться наедине с рыбами?
Если они есть.
- Как насчет рыбных мест? Готовы выдать их читателям "Труда-7"?
Рыбные места, к сожалению, ото-двинулись чуть ли не на Камчатку. Все хорошие места в Подмосковье превратились в голубые лужи, окруженные заборами. У каждой лужи шлагбаум, берут плату за въезд и выезд. Говорят, там иногда можно поймать даже осетра, но это уже не рыбалка. С таким же успехом можно устраивать рыбалку хоть в унитазе, хоть в аквариуме. А естественная рыбалка отодвинулась куда-то очень далеко, и это проблема.
- Ну и как вы ее решаете?
С трудом. Последние шесть лет был на Валдае, но в этом году не получилось, к сожалению. Может быть, за Тверь махну сейчас.
- Где вы собираетесь скрываться от юбилея?
Сегодня я последний день в театре, а потом отъеду в никуда.
- И не признаетесь, где находится это тайное место?
Ни-ког-да.
- А с кем сядете за праздничный стол в день рожденья?
С семьей. Еще не знаю точно, все ли сумеют выбраться. Семья-то большая. Двое внуков взрослых с парами, сын Михаил с невесткой. Старший внук преподает в МГУ гражданское право, внучка - искусствовед, окончила РГГУ, специализируется на итальянском изобразительном искусстве.
- Вы с женой рады или, наоборот, огорчены тем, что ваши внуки не выбрали театр?
Мы счастливы.
Наше досье
Александр Ширвиндт родился 19 июля 1934 года в Москве. Окончил Театральное училище имени Б. Щукина. В 1970 году был принят в труппу Театра Сатиры, а в 2000-м назначен худруком этого театра. Снимался в фильмах "Ирония судьбы, или С легким паром!" (1975), "Двенадцать стульев" (1976), "Трое в лодке, не считая собаки" (1979), "Вокзал для двоих" (1982), "Бабник" (1990).
Народный артист и худрук Театра Сатиры написал, как он говорит, «книжечку». Новую. Называется «Проходные дворы биографии» [видео]
Презентация книги А.Ширвиндта "Проходные дворы биографии".Фото: Сергей ШАХИДЖАНЯН
Изменить размер текста: A A
Это не пересказ жизни, это «чехарда воспоминаний». Кроме изумительных историй и упоительных «ширвинизмов» там есть письма, писанные полвека назад Александром Анатольевичем и его женой Натальей Николаевной друг другу.
Мы публикуем избранное, хоть выбрать было нелегко!
О театре
Педагогика – это вампиризм чистой воды. По себе сужу. Приходишь после всех профессиональных мук к этим молодым щенкам, видишь их длинные ноги и выпученные глаза и поневоле начинаешь от них питаться глупостью и наивностью. К ним прикипаешь. После четырех лет обучения начинается продажа. Как на птичьем рынке: сидит в ящике большая старая сука, вокруг 12 щенков, их брезгливо щупают: брать – не брать? Так и здесь после четырех лет «инкубатора» приходят брезгливые худруки, смотрят зубы, ноги... И ты еще уговариваешь: «Возьмите моего ребенка».
Я случайно попал в кресло руководителя – меня уговорили. Плучек тогда уже болел, несколько лет не появлялся в театре... Мы были ближайшими соседями Захаровых по даче в Красновидово и после ужина садились играть в покер... А играли на деньги и на следующий день их пропивали... Там, на даче, при лучине, Марк Анатольевич стал меня уговаривать возглавить театр. Мои близкие были против, говорили, что я больной, сумасшедший, маразматик и параноик. Жена даже не выдержала: «А если я поставлю условие: я или театр?» Я ответил: «Вообще-то вы мне обе надоели»...
Когда я начинал работать в Театре имени Ленинского комсомола, туда пришел новый замдиректора, бывший подполковник. И как раз через день мы поехали в Казань на гастроли. А он поехал вперед, как это бывало всегда, чтобы «заделать гастроли». Обычно прибывает поезд – на перроне пионеры, цветы, духовой оркестр... Потом артистов расселяют по квартирам или в гостиницы.
Приезжаем – никого! Какая-то несчастная местная администраторша с одним цветком. «Что это?» – спрашиваем. Он говорит: «Так, цветоув нет, номероув нет, зрителев нет». Это он «заделал гастроли». Осталось на века.
О гастролях
Летели мы в Днепропетровск ... Вылет – где-то в 11 утра, а вечером спектакль. Снег шел хлопьями... Нет вылета и нет. Везли мы туда антрепризный спектакль... со мной играли мощные партнерши: Таня Догилева , Люся Гурченко , Оля Волкова . Кто-то из них не мог, ввелась Любочка Полищук ... И вот мы сидим в аэропорту. И все говорят: «Кажется, поездка накрывается, пошли». Так как я был там самый главный, я говорил «нет» – и все садились. Проходил еще час-другой, авиаторы сообщали: «Нет, сегодня исключено». Все оживлялись: «Ну...» Я говорил: «Нет! Если сейчас выпустят, мы успеваем». В буфете были только чипсы и коньяк. В шесть часов вечера стало ясно, что уже точно никуда не успеваем. Ко мне подходит Любка и говорит: «Разреши». Я говорю: «Рано». – «Ну где, ... , рано?! Целый день сидим».
В семь часов я дал отмашку к алкоголизму. А ближе к девяти часам вечера, после чипсов и коньяка, объявляют посадку. Мы прилетаем в Днепропетровск в одиннадцатом часу в полном разборе. Смотрим в иллюминаторы: весь аэродром в машинах – «скорые помощи», мигалки, милиции навалом. Нас выуживают из самолета, мы плюхаемся в машины и за двадцать минут доезжаем до театра. Полный зал. Зрители отказались уходить. И выходит совершенно разобранная, как бы это сказать поинтеллигентнее ... братия. «Что?! Играть?!» Мятые, страшные. Начали играть. Зрители понимают, в каком мы состоянии... Мы понимаем, что они понимают, и все время извиняемся: «Ну, мы так долго летели...» А так как Любочка выходила на сцену через два часа после начала спектакля, она созрела окончательно. Играли мы в оперном театре. А там между занавесом и оркестровой ямой – почти ничего нет. Выходит Михал Михалыч, выводит Любочку, а она не ожидала, что там так мало для нее места. Михал Михалыч представляет ее: «А вот...» Она делает шаг: «Ё.....!» Ее встречает овация. Державин не может ее удержать и начинает падать в оркестровую яму. И тут Любочка совершенно грациозно хватает Михал Михалыча за шкирку и вытаскивает его из оркестровой ямы на рабочее место. Любочка была очень сильный человек, замечательная актриса, чудная, дико манкая баба и удивительный товарищ.
Про халтуру и Миронова
Мы с Мироновым или Державиным проводили так называемые творческие вечера. Переводя на русский... халтуры. Роли распределялись так: Миронов – большой артист и художник, а я – рвач и администратор. Звонок. «Вам звонят из фармацевтического управления Москвы ». Замечательная контора, где, как муравьи, ползают сонмища женщин. И мы в этой конторе были, условно говоря, в прошлом году на 8 Марта. И вот опять звонят: «Мы мечтаем на 8 Марта снова видеть вас...» Андрюша машет на меня руками: «Нет, ни в коем случае, отказывайся». «Но ведь мы у вас были», – говорю я в трубку. «Не важно... только на вас хотят посмотреть». «Ну что значит – посмотреть? – говорю. – Мы же артисты. Мы должны что-то показать...». «Ну что-нибудь...» Андрей машет руками: «Даже не думай! Положи, положи трубку! Не разговаривай с ними!» – «Тогда говори сам». Я передаю ему трубку. Андрей начинает: «Ну, дорогие, но мы артисты академического театра... Ну, не можем мы просто выходить и улыбаться...» На том конце провода огорчаются: «Ну как же? А мы так надеялись. У нас есть 500 рублей». Андрей: «Так, адрес!»
После концертов возникали и неприятности. К примеру, однажды зимой мы с Андрюшей Мироновым должны были лететь в Новосибирск на суд над администратором концертных площадок, куда нас вызывали в качестве свидетелей... Андрей заехал за мной на такси, поднялся, а я все никак не мог решить, какую взять с собой трубку. Мы уже опаздывали на самолет, Андрюша стал торопить... Трубка была наконец найдена, мы спустились к такси. И, когда я в него влез, у меня сзади по шву лопнули брюки. Надо возвращаться домой. Я поднялся, но из-за суеверия (и без того поездка не из приятных), порог квартиры не переступил. Жена вынесла на лестничную площадку газетку, расстелила на полу, я встал, стянул штаны, натянул другие, но они мне чем-то не понравились, и я решил надеть третьи. Снимаю те, и в этот момент хлопает входная дверь, в подъезд входит Андрюша, видит меня на лестничной площадке без штанов и ласково спрашивает:
– Шура, у тебя какие планы?
Про порнуху и матерщиные письма («КП» предупреждает! 18+)
Я очень люблю рынок около дачи. Покупаю там все у знакомых продавцов. Они уже знают, какой творог мне нравится, какая редиска мне нужна. Как-то подошел к ларьку с DVD-дисками, спрашиваю: «Ну что, порнуха есть?» «Есть, конечно», – говорит продавец. Я удивился и решил уточнить: «Какая?» Он полез доставать диск: «Да «Бабник».
Первый фильм, в котором я снялся, – «Она вас любит» (1956 год). В кинематограф меня вывел мой друг Михаил Козаков . Я учился на четвертом курсе, а Козаков был уже знаменитым, потому что снялся в «Убийстве на улице Данте» у Ромма . Его тут же пригласили в картину «Она вас любит» сыграть молодого кретина. И он уже начал сниматься, но его позвал Охлопков на роль Гамлета, и он, конечно, все бросил. А киногруппе сказал: «Я вам привезу такого же». Приволок меня и всем рассказывал, какой я гениальный. Первый и последний раз он так обо мне отзывался. В киногруппе все были в трауре: Козаков привел вместо себя какую-то испуганную шпану. Но выхода не было, и я стал сниматься.
Через 43 года после съемок «Она вас любит» я получил от своего друга Козакова интеллигентнейшее письмо.
Ну что, Шуренок? Ё...ло шестьдесят пять? А куда мы на х... денемся? Иду, как всегда, вдогонку: в октябре можешь мне ответить виртуозным трехэтажным, которым ты всегда владел лучше меня, твоего ученика. И хотя ты, б..., всю нашу сорокапятилетнюю совместную и параллельную жизнь держал меня на задворках, предпочитая мне других, несомненно более блестящих и достойных твоей дружбы, я, сукин ты сын, тебя очень люблю! Ты, сука, почти родственник...
Помню сакраментальную бутылку водки, разбитую нами в Парке культуры и отдыха имени Горького . А старый Новый год в ресторане гостиницы «Советская», куда мы с тобой, водила х...в, добирались на станицынской «Победе», заправляя радиатор мочой... Ну и, конечно, свадьба, Таточка, ее родня, ты... и я при сем. Дальше начиналась совсем взрослая и, как выяснилось, длинная жизнь. Полагаю, ее можно назвать счастливой, что у тебя, что у меня. Мы отцы, деды, даст Бог, станем прадедами. Мы много видели, много пережили, увы, уже многих похоронили...
Что мне пожелать тебе, хрен ты моржовый, в середине пути от одной круглой даты до другой? Что тебе, б... ты эдакая, не хватает? Все у нас с тобой, мудаков, есть: прошлое, настоящее, надежда на будущее...
Разве что здоровья. Тебе, Таточке, родным, близким. Все остальное при нас и в наших руках...
О Люсе Гурченко
При всем моем вялом характере и при ее упертости и максимализме мы умудрились с ней за 52 года общения ни разу не поссориться... Когда мы снимались в Питере в фильме «Аплодисменты, аплодисменты», ей не понравилось, что у меня не голливудские зубы, и она заставила меня поехать на «Мосфильм », где мне дней пять делали бутафорскую челюсть. В итоге мне воткнули эту страшную белозубую пасть, я, несчастный, приехал в Питер. «Люс-ся, я с- сказать ничего не могу». Она: «Но как красиво!» – «Что крас-сиво? Что крас-сиво?» Вот это ее силища.
Про наш абсурд
Когда погружаешься в наши СМИ, создается впечатление, что население страны состоит из лиц Первого канала, лиц второго и лиц кавказской национальности... Недавно милый ведущий в телевизоре говорит: «Совершен очередной теракт. К счастью, погибли всего три человека». К счастью!
Сейчас все обо всех в курсе дела. Ума не приложу, как актрисы осмеливаются играть что-то серьезное. Она выходит на сцену, и ползала знает о ней досконально все: в каких колготках, в каких прокладках, с кем спала вчера и кому дала отставку на прошлой неделе. А некоторые даже на себя наговаривают. Куда лучше было раньше, когда актера окружал флер таинственности...
Про технику
Компьютеры даже не знаю, с какой стороны втыкают и куда... Когда за компьютером играли мои маленькие внуки, я глубокомысленно им кивал, даже не соображая, о чем речь. До сих пор компьютерная мышка для меня – нечто живое и страшное, как крыса, а слово «сайт» ассоциируется с чем-то мочеиспускательным. Поэтому, когда надо на сайт зайти, меня сажают перед экраном, как куклу, и показывают. Иногда натыкаешься на что-то неожиданное. На форуме одного из интернет-сайтов общаются мои поклонницы Nika, Esta, Рондо, Дама, приятная во всех отношениях...
О рыбалке
На Валдае рыба стала клевать хуже. Поэтому, если вынешь леща на килограмм, целуешь его, фотографируешь. А рядом Рязанов – с лицензией на две сети. Когда он вытаскивает судаков и щук, хочется его убить.
Самая оптимальная насадка – отечественный навозный червяк. Он должен быть средней руки, темно-коричневый и свежий. Все эти полиэтиленовые красоты, которые привозят из Америки и Канады – искусственные черви, но точь-в-точь как живые, – наши рыбы не берут. Не верят. С червями, правда, сейчас катастрофа: очень дорожают. Ни в коем случае нельзя делать дырочки в коро- бочке, лучше накрывать ее марлей, иначе черви, превратившись в нитку, обязательно вылезут. Моя несчастная супруга видеть не может всех этих выползков. А хранить их приходится в холодильнике. Если жена открывает холодильник, а там со всех огурцов свисают черви, можно домой не возвращаться... Моя мечта – это тихая заводь, хороший клев на карася. На той стороне заводи купаются голые супермодели, а слева от меня стоит телевизор и там показывают женский биатлон. Вот примерно такой расклад, пожалуй, меня весьма взбодрил бы.
О возрасте
У меня очень тяжелая зарядка утром. Лежа я сначала сучу ножками для поясницы. 30 раз. Потом с трудом, кряхтя, сажусь на кровати и делаю вращательное движение на скрипучей шее пять раз туда, пять раз назад. И потом плечиками 10 раз. Меня кто-то когда-то научил, и я привык. И чувствую, что сделал зарядку.
Придумал название книги. Так как большинству московских худруков театров от 70 до 90 лет, то новая книга должна называться «Климакс-контроль»...
Смерти я не боюсь... Боюсь выглядеть старым. Боюсь умирания постепенного, когда придется хвататься за что-то и за кого-то... Я красивый старик, боящийся стать беспомощным. В общем, диагноз – «старость средней тяжести».
О любви
В моей профессии любовь постоянно приходится играть. Про любовь я наигрался, поэтому в жизни, когда говорят «любовь», у меня сразу возникает ощущение либо вранья и соплей, либо сурового быта: дети, внуки, тещи, невестки, обязательства... И всплывают воспоминания: когда начиналась вся эта любовь, не было ни квартир, ни машин. Велосипеды были. А как любить на велосипеде?
Женскую грудь я впервые увидел в родильном доме. Мама рассказывала, что, когда она стала меня кормить, я смотрел на грудь как настоящий бабник... Получается, что в жизни я однолюб. То есть мужчина, испортивший жизнь только одной женщине... С Татой мы стали встречаться, будучи старшеклассниками. Накануне того дня, когда объявили о смерти Сталина , мы с ней долго гуляли, и наутро она опоздала в школу. Пришла радостная, а все плакали. Все подумали, что она радуется смерти Сталина, а она про это даже не знала.
Предложение Александр Анатольевич сделал очень лаконично: «Пошли в загс». Но при этом поставил передо мной огромный бумажный сверток. Развернув его, я обомлела – цветущий куст бледно-розовой сирени. Зимой!
Накануне свадьбы я сказала маме, что пойду к Шуре и останусь у него ночевать. Родители и бабушка с дедушкой долго совещались, но все-таки меня отпустили. Я захватила полотенце и ночную сорочку. Ширвиндты жили в большой коммунальной квартире, где у них было восемнадцать соседей. Демонстрируя на кухне перед соседями сорочку и полотенце, Шура объяснил: «Взял себе жену, а вот и все ее приданое».
О внуках
В чем задача деда? Все время ныть: «А это зачем? А это куда?» Ты слышишь на том конце трубки вздох... Когда внучку спросили: «Какие у тебя отношения с дедушкой?» – она сказала: «Ну какие могут быть отношения, если он меня в общем-то содержит». – «А какие отношения в быту?» – «Не знаю, он, когда приходит, сразу спит»... Внуки взрослые – Андрею за 30, Саше – за 25. Сейчас не я их воспитываю, а они меня. Я должен быть все время в напряжении, чтобы их не подвести, не расстроить и неправильно себя не повести... Как-то мы были на Валдае, в 400 километрах от Москвы. У меня – день рождения. Все звонят, поздравляют, но приехать не могут. У Андрюши – лекции, Миша на съемке, Саша сторожит собак на подмосковной даче. И вдруг часов в семь... подъезжает машина, и все они вылезают с подарками. Нет, неплохие дети.
О ценностях
Лично я к вещам отношусь абсолютно умозрительно... Меня одевал в основном Андрюша Миронов, отдавая вещи с себя, вышедшие из моды. Он следил за модой тщательно. Когда театр выезжал на гастроли в Прибалтику, Андрюша таскал меня там к своему портному, который шил нам брюки.
Когда в Москву приехал Роберт Де Ниро, Андрюша захотел познакомиться с ним... И вот свечки зажгли, все прифондюренные, в галстуках, напитки, орешки откуда-то достали. Помню, были Кваша , Козаков, я. И пришел Де Ниро. В страшных джинсах, в однодолларовой майке, в шлепках через палец, а мы, значит, стоим в кисках. Мы ему говорим, мол, ты же жутко знаменитый, а вон в чем. Он сказал: «Ребята, нужно достичь такого уровня. Когда я выхожу так в Нью-Йорке , меня видят и думают, что это последний крик моды, потому что так одевается Де Ниро».
Денег на шмотки не хватало всегда. Как-то случайно встретил я в Канаде Табакова . Взглянув на меня, он дал мне визитку, на которой было написано: «Олег Табаков. Актер». И приписал, обращаясь к своему канадскому приятелю: «Майкл, пожалуйста, своди Шуру Ширвиндта в универмаг для нищих и подкорми его. Он хороший! Крепко целую. Олег Табаков». Что и было сделано....
Сейчас, когда, не дай бог, что-нибудь привезешь, внуки говорят: «Шура, – они меня дедом не называют, – мы тебя умоляем, больше ничего не покупай. Ты ни черта не соображаешь». И это гора с плеч.
О еде
Вкусно поесть для меня – это пюре, шпроты, гречневая каша со сметаной (с молоком едят холодную гречневую кашу, а горячую – со сметаной). Я обожаю сыр. Каменный, крепкий-крепкий, «Советский», похожий на «Пармезан». Еще люблю плавленые сырки «Дружба»... Я воспитан в спартанских условиях выпивки и посиделок на кухнях. В гараже, на капоте машины, раскладывалась газета, быстро нарезались ливерная колбаса, батон, огурец. Хрясь! И уже сразу хорошо. Когда сегодня я попадаю в фешенебельные рестораны... приносят толстые , в переплете из тисненой кожи меню... у меня сразу начинается изжога. Раньше и в ресторанах было проще: быстро мажешь хлеб горчицей, сверху – сальцо, солью посыпанное, махнешь под стакан – и уже «загрунтовался». Ну а потом заказываешь, что они могут добыть у себя в закромах.
Я абсолютный говноед. Единственное, чего не могу есть, – это чеснок. Не выношу холодец, студень и все, что дрожит. Если где-то пахнет чесноком, начинаю задыхаться. У меня партнерши были замечательные – Людмила Гурченко, Алена Яковлева , Ольга Яковлева... Они все лечились чесноком. Но зная, что я не переношу его запах, чем-то сверху пшикали. И получается еще страшнее, когда целуешься с ними...
Чем ближе к финалу, тем меньше можно пить молока. «Не-не- не, – говорят доктора, – ты свое отпил». Вообще сколько я всего уже отпил: водку отпил, коньяк отпил, кофе тоже. Не отпил только какой-то зеленый чай...
Про «выпить-закусить»
У меня вкусы остались прежние: больше всего люблю «Анисовую»... Когда-то я был на юбилее Георгия Шенгелая . А в Грузии тогда еще принимали по-настоящему, и за столом сидело человек 300... И у каждого стояло то вино, которое этот человек любит. И только возле моего прибора стояла «пол-литра». Я пью давно и много. Удар держал всегда... Теперь же включается что-то вроде ограничителя на спидометре: зашкаливает, пора тормознуть. Но с гордостью могу сказать: хотя пару раз меня под белы ручки... нет, не будем вдаваться в подробности, но полной отключки у меня никогда не было.
Вспоминает Наталья Николаевна:
Однажды Марк Захаров где-то достал две бутылки коньяка «Наполеон». Очевидно, на этот коньяк Марк истратил все деньги, потому что закуски не было никакой. А есть хотелось. Когда мы допили первую бутылку, кто-то обратил взор на букет белых калл, которые выглядели очень аппетитно. И мы их под «Наполеон» съели. Как сейчас помню, стебли оказались мясистые.
О себе и о смысле
Все, что меня сегодня окружает, – все другое. Москва уже не моя. Дворы не мои. Лица чужие. Правда, на Арбат , в районе Щукинского училища, еще иногда выползают знакомые старухи москвички. Ищут, где купить хлеба. А негде. Вокруг – бутики. Нет того города, где прошла моя жизнь...
Я со всеми на «ты». В этом моя жизненная позиция. На «ты» – значит, приветствую естественность, искренность общения. Это не панибратство, а товарищество... Я умею слушать друзей. У друзей, особенно знаменитых, – постоянные монологи о себе... Когда я читаю современную мемуаристику, особенно про то, где я был и в чем участвовал... Если все, что я знаю, взять и написать... Иногда думаешь: ой, пора душой заняться. Пора, пора. А потом забываешь – обошлось, можно повременить...
К старости вообще половые и национальные признаки как-то рассасываются.
Я глубоко пьющий и активно матерящийся русский интеллигент с еврейским паспортом и полунемецкими корнями. Матерюсь профессионально и обаятельно, пью профессионально и этнически точно, с женщинами умозрительно сексуален, с коллегами вяло соревновательно тщеславен. Но умиротворения нет... Пи...ц! Времени, отпущенного на жизнь, оказалось мало...
Как-то меня спросили: если бы у меня была возможность после смерти вернуться в виде какого-то человека или вещи, что это было бы? Я ответил: флюгер...
Из писем
Я сейчас пришел домой. Один. Ты знаешь, Кис, я все-таки еще маленький. Вот я вошел в пустую квартиру, в руках батон и 200 граммов масла. Никого! И так мне почему-то стало грустно, одиноко-одиноко, и я страшно захотел к кому-нибудь родному-родному и близкому уткнуться в колени и чтобы мне гладили голову и ласкали бы меня... Я взял твои прошлогодние письма... сколько в них любви и подлинной грусти...
Кис! Целую, куда хочу и куда ты хочешь... Будь умницей!
Отдельный номер-люкс... Живу, как царь. Скучно дико! Приехал – устроили смотрины всей группой: бабам понравился сразу, режиссуре пришлось еще понравиться дальше. В общем, утвердили. Читаю сценарий – местами смешно, местами дико глупо. В целом – дешевка страшная, ну, черт с ней! Образ банальный, но довольно яркий. Сегодня поехал первый раз на студию. Побрили лоб (не пугайся – чуть-чуть, даже не заметно), сняли на фото и пошли мерить костюмы, шитые на Мишку Козакова. Все – узки и чуть-чуть коротки, но красивы очень – будут переделывать. Группа сносная, но не без говна. Режиссер – Суслович – очень милый дядька. В меня с ходу влюбилась его дочка. Ходит целый день за мной, прелестная девка, к сожалению, завтра уезжает с матерью в Сочи . Она мне сказала и отцу, что влюбилась в меня с первого взгляда и никуда отсюда не поедет. Ей 4 года. Играем целыми днями, мать и отец ревнуют. Хочу такую свою.
Чтобы заставить собеседника улыбнуться, Александру Ширвиндту даже шутить не обязательно. Достаточно поднять бровь. Как ОН это умеет. Но мы договорились сразу ‒ все шутки в сторону. Ведь разговор предстоит серьезный...
Есть такие мужчины, которые, как дорогой коньяк, с годами становятся только лучше и качественнее. Александр Анатольевич – из их числа. Для него и Пороховщиков с Ярмольником – студенты. Он был их педагогом в знаменитой «Щуке», хотя в это совершенно невозможно поверить. Впрочем, фактов, в которые трудно поверить, в его биографии великое множество. И «Атмосфера» решила убедиться, насколько они соответствуют действительности.
Например, Ширвиндт очень любит вареный лук. Много вы знаете таких людей? А он вот – да, любит. Его супруга, Наталия Николаевна, как-то призналась, что, к счастью для себя самой, узнала об этом невероятном пристрастии довольно поздно – иначе, по ее словам, семья могла бы не состояться. А после того как артист обмолвился об этом с голубого экрана, все соседи по подъезду стали ежедневно приносить по вареной луковице из бульона, чтоб порадовать народного любимца.
– В программке к новому спектаклю с вашим участием «Между светом и тенью» написано, что человек сейчас испытывает огромный дефицит любви и нежности…
Александр Ширвиндт: «Да, я наблюдаю этот дефицит вокруг себя. Современный человек превращается в робота. Душа атрофирована. Это ненужный орган».
Маленький Шура размышляет о высоком, 1935 год.
– А если говорить о вас лично? Есть дефицит любви и нежности?
Ширвиндт: «Обо мне лично говорить не приходится – все, что касается любви, ласки и нежности, я уже давно прошел».
– Но артисту нужно же чем-то вдохновляться.
Ширвиндт: «У меня должность каторжная, профессия остаточная... Я трудоголик. Всю жизнь работаю и никогда никуда не опаздываю. Это мой бич, моя катастрофа. Студентов я жду, артистов жду, друзей всегда ждал. Когда мы с покойным Андрюшей Мироновым играли творческие вечера, договаривались встретиться возле театра в пять.
Я прихожу ровно в пять, а он – в десять минут шестого. Я думаю: в следующий раз приду тоже в десять минут. А он опаздывает на пятнадцать. И так до бесконечности. Пока я не махнул рукой и не стал опять приходить вовремя. Это я к тому говорю, что вынужденность служить – это инерция, а вдохновение – вещь немножко подозрительная, придуманная кем-то. «Кисть тянется к перу, перо к бумаге, секунда – и стихи свободно потекут…» Ничего свободно не «текёт»!»
– Вы любите вспоминать свою юность? Мол, были когда-то и мы рысаками…
Ширвиндт: «Иногда приходится, когда спрашивают. Да, были рысаками, а как же! Я же беговик старый, очень много семейного бюджета, времени и нервов потратил на ипподроме. Тогда и мы были рысаками – когда смотрели на рысаков».
Саша и Наташа познакомились еще школьниками.
– Правда, что своей жене вы дарили букет сирени зимой? Байка или быль?
Ширвиндт: «Быль, но случилась эта быль шестьдесят лет назад. Можешь себе представить? Уже и цветов таких в Москве не осталось – сирени. Или она еще растет где-то? В любом случае сирень сейчас не дарят… Я предложение ей делал. Приперся в ботанический сад где-то за Останкино – старинный, с оранжереями… Не знаю, существует ли сейчас. Там зимой росла эта самая сирень. Я ее приобрел за довольно большие по тем временам деньги и страшно ударил по психике своей будущей жены».
– Интересно, как вам (или ей) удалось сохранить семейное гнездо «в этом мире бушующем»?
Ширвиндт: «Трудно сказать, в чем тут секрет. Основное – то, что мы совершенно разные люди. Говорят, что непременно должно быть в семье полное единение. А на самом деле, мне кажется, наоборот. Она архитектор, сейчас на пенсии, а раньше была довольно известна в своей области, много работала, у нее свои друзья… Она толком не знает, чем я занимаюсь, и это очень важно. Ну театр, премьеры… Жены, которые растворяются в своих мужьях, – наверное, это очень хорошо и большая помощь. Но, я думаю, в конце концов от этого можно сойти с ума – когда в тебе постоянно кто-то растворяется.
А вот параллельное существование – это воздух: у нее свое творчество, у меня – свое. Получается, что не круглые сутки нос в нос. Так и набегает много лет…» Познакомились Александр Анатольевич и Наталия Николаевна в начале 50-х, когда они оба еще были школьниками, в дачном поселке НИЛ, который основал ее дед в свою бытность главным архитектором Москвы.
Есть версия, что на начальной стадии знакомства с Наталией Николаевной Ширвиндта пленило в девушке прежде всего то, что у нее в хозяйстве имелась... корова. Будучи патологическим «молокоголиком», Ширвиндт не устоял. Однако, «полюбив» корову, он постепенно увлекся и ее хозяйкой. Говорят, решение о браке было принято скоропалительно – Александр просто ворвался в комнату и сказал: «Пошли в загс!» Впрочем, по словам Наталии Николаевны, до этого они уже семь лет были вместе. По профессии Наталия Николаевна – архитектор. А по своим корням – столбовая дворянка. Ее род по матери восходит к знаменитому Семенову-Тян-Шанскому, предки по отцу – из старого московского купечества.
Михаил Ширвиндт с женой и дочкой. Когда-то этот солидный мужчина пил родительскую кровь литрами.
– У вас гладкая семейная жизнь была?
Ширвиндт: «Какая гладкость? Такое разве бывает? Шестьдесят лет гладкой жизни – это нужно быть кем? Амебой? Даже этот… как его… осьминог Пауль умер от стресса – его так замучили всякими предсказаниями, что он не выдержал. А человек уж посложнее устроен».
– А вы женщинам головы кружили?
Ширвиндт: «Ну, они кружились сами. Я сам не специализировался».
– Правда, что в музыкальной школе маленького Шуру Ширвиндта долго помнили педагоги?
Ширвиндт: «Да, в классе, по-моему, четвертом меня выдворили из этой школы. То есть я был совершенно невыносимый, ну как музыкант по крайней мере. Особенно кошмарным был для меня предмет сольфеджио – ужас, на нем я окончательно сломался. Меня долго терпели из-за папы, а потом ему сказали: «Извините – все!» Я ненавидел это музыкальное образование: сначала за мной дома гонялись со скрипкой, потом еще и в школу отправили…»
Играть на скрипке Александр учился с детства и ненавидел это занятие люто, особенно сольфеджио.
– С той самой, знаменитой, – Амати?
Ширвиндт: «Нет, скрипка Амати появилась у нас уже после войны. Когда я уже был взрослым. А тогда была обычная маленькая скрипочка, меня учить-то начали сызмальства».
Мама Александра Анатольевича Раиса Самойловна была актрисой первой студии МХАТ. Отец, Анатолий Густавович, играл в оркестре Большого театра. Однажды во время войны, когда он выступал на фронте с концертной бригадой, осколок попал в скрипку. Находящийся рядом маршал Конев велел немедленно найти новую скрипку для артиста. И – о чудо! – нашли скрипку Амати. С тех пор она стала принадлежать папе Ширвиндта, потом перешла к Янкелевичу, от него – к Спивакову.
– В школе вы как себя вели?
Ширвиндт: «Плохо. А ты что, хочешь мой портрет создать? Полотно эпическое?»
– Мне просто интересно, как такой неправильный и непримерный мальчик вырос в такого достойного семьянина, уважаемого педагога, который вот уже много лет наставляет студентов на путь истинный.
Ширвиндт: «А что, обязательно должен быть паинька мальчик и отличник с измазанными чернилами пальцами? Нет, детство у меня было бурное, но счастливое. А в дальнейшем важен случай. Жизнь – лотерея».
– Вам выпал счастливый билет?
Ширвиндт: «Не очень. Но в основных каких-то вещах: родители, семья, брак, дети, внуки, правнуки – у меня все очень симпатично и счастливо. Хотя, конечно, это подозрительно. Другое дело, что очень быстро все проходит… Вчера еще вот были рысаками, а сегодня… уже правнуки. Это – в секунду».
С Державиным просто невозможно поссориться, утверждает Ширвиндт после 65 лет дружбы.
– Вы в свое время были такой головной болью для ваших родителей… Вам потом аукнулось это с вашим сыном?
Ширвиндт: «Сейчас он выровнялся и вон уже совсем взрослый дядька. А поначалу – да, тоже был шебутной. Он ведь у меня «окончил» четыре средние шко-лы – у него «обширное» образование. Постоянно приносил какие-то страшные записи в дневнике от учителей, взрывал унитазы… Юный химик! Нас, родителей, постоянно вызывали к директору, но ходить туда и краснеть приходилось в основном маме. А вот переводил его из школы в школу, конечно, я».
– Ну и как вы его воспитывали? Говорили: «Миша, опомнись, ты позоришь нашу фамилию»?
Ширвиндт: «Говорил. Хотя… Обычно ведь в таких случаях родители нудят: «А вот папа в твоем возрасте…» И единственное, что я тогда понял, – ничего нельзя оставлять. Иначе весь твой воспитательный процесс… Потому что когда в очередной раз мой сын прослушал тираду на тему «Вот твой папа, а ты…», он набрел на чудом сохранившиеся мои дневники. И тут же понял, что у него наследственный порок. Более того, по сравнению со мной он еще отличник. И на этом все мое воспитание закончилось. Так что архивы нужно сжигать!»
Широко известна еще одна история из юношеской биографии Михаила Ширвиндта. Он поступил в Щукинское театральное училище, но был исключен из него после того, как однажды ноябрьской ночью умудрился с группой товарищей сорвать советский флаг с Архитектурного института. Этот эпизод позже появился в фильме Сергея Урсуляка «Русский регтайм».
– Правда, что Андрей Миронов вашего сына в комсомоле восстанавливал?
Ширвиндт: «Нет, не восстанавливал. Комсомол так больше и не возник в его жизни. Андрюша просто вместе со мной страшно переживал эту историю, вообще все друзья пытались что-то сделать, помочь, но безрезультатно. Мишку так и не восстановили в институте, и полтора года он болтался рабочим сцены».
– Сейчас вы довольны тем, что из него выросло?
Ширвиндт: «Ну а что же – он человек серьезный, у него своя фирма, он очень много работает. Когда он делал передачу «Браво, артист!», мы даже одно время работали вместе, я ему помогал».
«Я женщинам головы не кружил – они кружились сами». Кадр из фильма «Миллион в брачной корзине».
– Что стало с этой передачей?
Ширвиндт: «Затихла она как-то. Сейчас слишком много таких идентичных программ о судьбах знаменитых людей. Мишина программа «Хочу знать!» получилась симпатичная именно потому, что она оригинальная. А всех этих «воспоминательных» – миллиард, и все похожи. Нужно что-то новое придумывать».
– Вас сегодня очень не хватает на телевидении.
Ширвиндт: «Да брось ты! Я все время мелькаю. Ты, наверное, не смотришь просто. Вот недавно в «Минуте славы» сидел в жюри, «Кто хочет стать милли-онером»… Я все время где-то сижу».
– Ну, жюри – это не то.
Ширвиндт: «А кататься на коньках я уже не могу, извини. Вот Игорек Угольников меня удивил, мой друг. Ему ж тоже лет полсотни-то есть, но ведь катается. Вот что значит желание!»
– Чем вы развлекаетесь? Как расслабляетесь?
Ширвиндт: «Рыбалкой. А все эти страсти загульные – алкоголические, тусовочные… Лимит выбран. Потому что ну столько мы в свое время накрутили и со всякими шутейными делами, и с питейными, и с авантюрами всякими… Мы же вечно что-то придумывали!»
Александр Анатольевич так и не научился быть строгим худ-руком. На фото – со Спартаком Мишулиным в костюме Карлсона.
– Ну например? О чем можно рассказать наследникам?
Ширвиндт: «Нет, это не прививается. С этим надо родиться. Это во-первых. А во-вторых, сейчас совсем другая эпоха: захотелось выпить после спектакля – заверни за угол, и пожалуйста. А раньше был один ночной ресторан на весь город – в аэропорту Внуково. И дикое количество народа – всякой шпаны, ныне знаменитых стариков – набивалось в одну-единственную машину, в мою «Победу». И пилили ночью во Внуково. Там ели, как сейчас помню, бефстроганов, естественно, с водкой. И это было… А сейчас, когда все под рукой… Действительно атрофируются желания».
– А в чем ваша авантюрность заключалась? Вы такой умиротворенный с виду, невозмутимый, ироничный.
Ширвиндт: «Вся моя жизнь – авантюра. Начиная с того, как я стал актером. Мои родители были категорически против того, чтобы я поступал в театральный. Тогда я придумал, что поступаю в юридический, и всячески делал вид, что исполняю родительскую волю. Пока тайное не стало явным. Дальше – больше. Мой друг Миша Козаков, уже тогда знаменитый… Хотя мы с ним одногодки, но он уже успел сняться в фильме «Убийство на улице Данте», и популярность у него была титаническая. Так вот: он сразу же стал сниматься в следующей картине на «Ленфильме». И тут Охлопков приглашает его играть Гамлета в Театре Маяковского. Он, конечно, от съемок отказался. И подсунул меня. Они тоже руками и ногами упирались: одно дело Козаков, а это кто? Но он настырный – убедил, а я авантюрный – влез. Это был 1957 год, картина «Она вас любит». Если дальше считать, то не хватит твоего журнала, чтобы описать череду моих авантюр». (Между прочим, гонорар за небольшую роль молодого человека по фамилии Ухов позволил юному Шуре Ширвиндту приобрести свой знаменитый автомобиль «Победа». – Прим. авт.).
– Что нового в театре, какие премьеры ожидаются в ближайшее время?
Ширвиндт: «После драматичного «Между светом и тенью» Теннесси Уильямса вышел спектакль «Нэнси» – английская комедия в постановке Владимира Петрова. Весной Театр сатиры представит пьесу Виктора Шендеровича с нашим замечательным Федором Добронравовым. А 8 марта, в день рождения Андрея Миронова, на сцене Театра сатиры пройдет юбилейный вечер «Здравствуйте! Это я!» – к Андрюшиному 70-летию… Это будет наше семейное воспоминание. Трогательное, с песнями, танцами и шутками».
Ася называет прадедушку Шурой и обожает заправлять для него зажигалки.
– Правда, что зрители от вас постоянно ждут искрометного веселья? Читала где-то, что даже когда вы выходили на сцену в роли Молчалина, люди в зале по инерции начинали смеяться.
Ширвиндт : «Не думаю… Откуда такие сведения? В Театре сатиры, еще при Плучеке, действительно существовала похожая проблема. Но она касалась только тех, кто участвовал в «Кабачке «13 стульев». Меня в нем не было, поэтому и ярлыков особых никто не приклеивал. А вот «кабачковцы», все наши паны и пани, были архипопулярны просто запредельно – пройти нельзя было, в них пальцем тыкали. Плучек этот «Кабачок» ненавидел всей душой, и логика у него была правильная. Тот же Спартак Мишулин, замечательный артист, но его пан Директор был настолько всенародно любим, что по-другому его уже никто не воспринимал. И когда в серьезном спектакле по Булгакову «Бег» он выходил в роли генерала Чарноты, все кричали из зала: «Пан Директор!» Разве это хорошо?»
– Вас тоже воспринимают как человека, который постоянно шутит.
Ширвиндт: «Конечно, есть у меня какой-то шлейф – юмористический, иронический. И тем не менее, когда я что-то серьезное играю (Мольера, например), вроде не смеются. Вспомнить того же Молчалина…»
– Его любимые качества – умеренность и аккуратность – вам свойственны?
Ширвиндт: «Умеренность, наверное, да, а аккуратность – нет. У меня все разбросано. Иногда просят: покажите вашу коллекцию трубок. Я говорю: у меня не коллекция, у меня свалка трубок».
Дуэт с Андреем Мироновым был настоящим фейерверком юмора и розыгрышей.
– Говорят, вы и табак какой-то свой делали, фирменный.
Ширвиндт: «Табак мы делали сами, но не от хорошей жизни, а от безвыходности – его просто не было. Продавалось три сорта на всю страну. Лист там был хороший, но «недоделанный»: его просто рубили, сушили, паковали в пачки, и «фанеру» эту продавали. Мы покупали все три сорта, содержимое высыпалось на газетку, растиралось, капалось сверху немножко коньячку, потом брался целлофановый пакет… А целлофановый пакет тогда существовал только в одном виде – из-под китайских рубашек. Поэтому рубашка выбрасывалась в сторону, в пакет насыпался табак, туда же можно было нарезать несколько долек яблока, лучше всего антоновки. Или картошки. На окнах в то время были двойные рамы – и все это вывешивалось между ними на солнышко и прело. После этого лист снова растирался и отдаленно начинал напоминать фирменный табак».
– У вас два ордена государственных. В чем ваш вклад?
Ширвиндт: «Наверное, в выслуге лет… Фанаберия – ох, я создал то и сделал это – не по моей части».
– Вы ощущаете себя мэтром?
Ширвиндт: «Совсем нет. И это мой бич, мое горе».
– У вас действительно золотые руки?
Ширвиндт: «В свое время я был специалистом по карбюраторам. В кругу интеллигенции слыл очень опытным. Ко мне приезжала вся наша шпана, и я чинил им карбюраторы. Это была моя страсть. А потом появились первые робкие возможности у отдельных граждан купить какую-нибудь списанную иномарку. Один мой друг покойный через свои дикие связи в Управлении дипкорпуса приобрел себе «Форд» – огромный, 726-го года выпуска, но «Форд»! Все мы пришли смотреть на это чудо. «Форд» проездил несколько дней и встал. Начались муки по его восстановлению из пепла. Прелесть ситуации состояла в том, что никаких запчастей для него, естественно, было не достать. Дошло до того, что машину, опять же через какие-то дикие связи, перевезли на ЗИЛ. И местные умельцы, которые собирали правительственные машины, взялись вытачивать своими руками некую деталь для коробки скоростей. И что бы ты думала? «Форд» поехал с этой деталью! Проехал еще километров десять – и накрылся карбюратор. Ну и тут уж ко мне! Помню как сейчас – огромный двухкамерный карбюратор. Обычно-то я разбирал «Победу», «Москвич», немножко «Волгу» – это я делал буквально с закрытыми глазами. А тут – карбюратор сам размером с «Победу»! Но я взялся. Разобрал его – а там миллиард деталей, винтиков, жиклеров. Я в панике: ну все! Вспомнить, что, как и где стояло, нереально. Но я его собрал. Правда, осталась гора лишнего. Я на простыне его разбирал, чтобы ничего не потерять. И под конец я простыню эту за края сложил примерно с двумя килограммами железа. И что ты думаешь? Она завелась, иномарка эта! И друг мой покойный смог отъ-ехать от моего дома. И даже метров двадцать он проехал точно… И тут она встала навсегда. Вот такая история».
«Сколько же мы в свое время накрутили и с шутейными делами, и с питейными, и с авантюрами всякими…»
– Вы с Державиным столько лет вместе… Уже неясно, кто вы друг другу – друзья или родственники. Кто вы?
Ширвиндт: «Совершенно непонятно. Такой пуповиной мы связаны, что нет смысла разбираться, что к чему. Я же знал его еще раньше своей супруги – то есть шестьдесят пять лет, не меньше. Он мне и друг, и товарищ, и коллега, а сейчас – и подчиненный».
– Вы вообще строгий шеф, жесткий?
Ширвиндт: «Нет. Вот Плучек мог быть жестким руководителем, когда надо. Он был умелый и настоящий худрук. Их очень мало. Худрук – это такое определенное животное, тут нужен точный конгломерат качеств».
– Коллеги из вас вьют веревки?
Ширвиндт: «Веревки не веревки, но канаты вяжут».
– А было такое, чтобы вы с Державиным поссорились, кошка пробежала?
Ширвиндт: «Нет. Это немыслимо. С ним невозможно поссориться. Он антиконфликтный совершенно, до безобразия».
В 2008 году супруги Ширвиндт сыграли золотую свадьбу.
– Чем занимаются ваши внуки?
Ширвиндт: «Саша, внучка, – искусствовед, специалист по итальянской живописи. Обожает Италию. А Андрюша – крупный юрист в сфере гражданского права, преподает в МГУ. Когда ему было пять лет, он снялся в кино, и на этом его актерская карьера благополучно завершилась. Сейчас он уже сделал меня прадедушкой очаровательной девочки Аси. Ей восемь лет».
– И каково вам в роли прадедушки?
Ширвиндт: «Она называет меня Шурой, а не прадедушкой. Мы с ней друзья, вместе стихи пишем: одну строчку – она, другую – я. Зажигалки она заправлять обожает. В моей свалке трубок есть еще и свалка зажигалок. Она знает – какая газовая, какая электрическая, и очень умело это делает».
– Стихи вы пишете…
Ширвиндт: «Бытовые».
– И давно?
Ширвиндт: «Ну как всегда – с детства. В основном это поздравления или какие-то шутейные куплеты. Ася тоже рифмами владеет и ко всем семейным праздникам обязательно поэму пишет: «Здравствуй, Шура, будь здоров, не забудь про докторов».
– А в стол? О высоком?
Ширвиндт: «Нет, о высоком ничего. Только о низком».
В жизнь этой удивительной пары поместилась целая эпоха. Эпоха любви, взаимного уважения, бесконечной жизненной мудрости. Они такие разные - Александр и Наталья, Кис и Татка. Они такие одинаковые: влюбленные в жизнь, в творчество, друг в друга. Их жизни невозможно разделить на две части. Возможно потому, что история их любви началась настолько давно, что представить их друг без друга просто невозможно.
Александр
Будущий звездный актер родился и вырос в потрясающей творческой среде. Мама, Раиса Самойловна, в молодости была актрисой МХАТа, а затем редактором в Московской филармонии. Анатолий Густавович, скрипач Большого театра, позже – преподаватель музыки.
Саша, вопреки ожиданиям, в музыкальной школе не блистал. После пяти лет обучения эго практически выгнали, решив, что никаких музыкальных наклонностей у него нет. Занятия в школе бальных танцев при Доме ученых доставляли младшему Ширвиндту настоящее удовольствие. Особенно полонез и падеграс.
В семье царила неповторимая атмосфера. Семья дружила со многими знаменитыми актерами, которые бывали в доме Ширвиндтов. Неудивительно, что мальчик избрал для своего будущего именно театр. И для начала стал выступать в самодеятельном театре, постепенно приближаясь к своей заветной мечте стать актером.
Наталья
Наталья оказалась настоящей столбовой дворянкой, как любит говорит о ней сам Ширвиндр. Корни ее генеалогического дерева ведут далеко в глубь веков, еще к Семенову-Тяньшаньскому. Дедушка Натальи был главным архитектором столицы. И Наталья мечтала когда-нибудь проектировать красивые и удобные здания, точно так же, как ее дед, дядя, брат.
На лето вся семья выезжала на дачу, в поселок НИЛ. Именно здесь больше всего любила бывать Наташа, с удовольствием проводя время в компании своих сверстников. Поселок был спроектирован и построен под руководством ее деда и предназначен для творческой интеллигенции: писателей, композиторов, архитекторов. Здесь в 1951 году она познакомилась с Сашей.
Первая любовь
Ширвиндт влюбился один раз. Один, но сразу на всю жизнь. Они познакомились в дачном поселке под Москвой. Александр сразу заметил симпатичную соседку по даче. Наталья, очаровательная девчонка из семьи потомственных архитекторов, всегда была окружена вниманием мальчишек. Веселая, добрая, открытая, она просто не могла не нравиться. Но разве могла она устоять перед напором красавца, который постоянно стремился быть рядом, помочь, поддержать, удивить. Им было лет по 15 и в те целомудренные времена они просто дружили. Но день за днем становились все ближе друг другу.
Пролетело лето, казалось бы, детская симпатия быстро забудется, отступит. Но Саша и Наташа продолжили встречаться уже в Москве. Юность, любовь, романтика узнавания и понимания. Понимания, что вот это и есть то самое чувство, которое нужно сберечь.
Ширвиндт однажды не мог придумать ничего лучшего, чем встать перед возлюбленной на голову, чтобы удивить ее.
Любовь и жизнь в письмах
Письма./ Фото: из книги "Проходные дворы биографии"
Александр, как и хотел, поступил в Щукинское училище, Наталья - в архитектурный институт. Они волновались друг за друга во время сессий, а удачное их окончание праздновали непременно вместе. Им не всегда хватало времени на встречи, они стали писать друг другу письма. Милые, трогательные, наполненные нежной заботой. В них открывается огромный мир чувств и большой любви. Сдержанный экранный образ Ширвиндта-актера рушится. Глубокий, тонко чувствующий, любящий, романтичный.
Он описывает Наталье все свои переживания, творческие метания. И скучает. Каждый день, каждый час, каждую минуту. Он волнуется, если на почте не получает письма. Он должен получать письма от Татки каждый день. Без них он чувствует себя одиноким. Он любит, он задыхается без ее глаз, слов, рук. Он пишет ей на лекциях, в поездах, в гостиницах.
Письмо Натальи./ Фото из книги "Проходные дворы биографии"
Казалось бы, в этих письмах двух влюбленных нет ничего особенного. Обычные признания, обычное описание событий вокруг. Но какая в них открывается бездна житейской мудрости, потрясающей ясности в видении их совместного будущего. Даже простое описание матраса или кровати из мебельного магазина становится своеобразной одой любви и счастью.
Счастье на двоих
Они были знакомы уже семь лет, когда Александр решил, что так жить больше нельзя. В январский морозный день он ввалился к Наталье со словами: «Пошли в загс». Кратко и очень ёмко. И с размаху поставил на стол невообразимо огромный бумажный сверток. Наталье пришлось снимать слой за слоем, чтобы увидеть его содержимое. Большой куст цветущей белоснежной сирени. В январе 1957 года, в Москве! Это было настоящее чудо. Оказывается, актер сумел очаровать служительниц Ботанического сада, что они прочувствовали особенность момента и необходимость в сиреневом волшебстве для любимой.
Жили молодожены поначалу в огромной коммунальной квартире, где обитала семья Ширвиндтов. Наташа, привыкшая к просторной квартире, спроектированной ее дедом, абсолютно спокойно перенесла переезд в куда более скромные условия, искренне считая, что самое главное это быть рядом с любимым, а потом они смогут всего добиться сами.
Так и случилось. Через несколько лет, совершив несколько невероятных обменов, молодая семья Натальи и Александра уже окажется в элитном доме на Котельнической набережной в центре Москвы.
«Жить мы будем с тобой с большой буквы и с большими чувствами, без спекуляции и главное - без жертв!»
Гастроли, репетиции, съемки у него, интересные проекты. Открытие новых объектов у нее. Между ними тысячи километров и тоненькие ниточки писем и телеграмм.
В 1958 году у них родился сын Миша. Гордость и надежда. Александр приехал в Москву с очередных гастролей и едва не сошел с ума, разыскивая жену во всех роддомах Москвы. Он злился на санитарку, которая не могла сказать, как себя чувствует его любимая Татка.
Записка в роддом./ Фото: из книги "Проходные дворы биографии"
Он переживал, что после перенесенной боли она перестанет его любить, он хотел видеть ее и сына. Наташа же, бесконечно счастливая, пыталась разглядеть на маленьком личике знакомые черты возлюбленного. Он снова писал ей, требовал появиться в окошечке хотя бы на секундочку. Они росли вместе, достигая тех вершин, о которых в юности только мечтали. И ставили себе все новые и новые цели.
Секрет счастья
Дни пролетали, как одно мгновение. За плечами Александра Анатольевича и Натальи Николаевны почти шестьдесят лет счастливого брака. Их миновали слухи и сплетни. Но не потому, что их не было. Просто потому, что они безмерно доверяли друг другу. Их любовь оказалась сильнее.
Сегодня они по-прежнему вместе и все так же счастливы, радуются жизни, успехам внуков и правнуков.
Секрет их оказался довольно прост. Они никогда не растворялись друг в друге. Им всегда было интересно вдвоем, потому что каждый – цельная личность, со своим характером, своими увлечениями. Они не мешали друг другу, а поддерживали в нужный момент. Александр Ширвиндт с удовольствием говорит о том, что он, к сожалению, оказался однолюбом. Наталья Николаевна подхватывает, что это – к её счастью.
В 2013 году увидела свет книга Александра Ширвиндта «Проходные дворы биографии». В ней опубликована часть переписки Натальи Николаевны и Александра Анатольевича. Трогательное свидетельство их бесконечной любви.
Иногда кажется, что артист всегда играет. На сцене, в кино, в жизни. В истории любви не было места игре, в ней была настоящая светлая радость и счастье.
Александр Анатольевич Ширвиндт - родился 19 июля 1934 года, Москва. Советский и российский актёр театра и кино, театральный режиссёр и сценарист. Народный артист РСФСР. С 2000 года до настоящего момента является художественным руководителем Московского академического театра Сатиры.
Цитаты, афоризмы, высказывания, фразы - Ширвиндт Александр Анатольевич
- На свои годы не выгляжу, выгляжу моложе, потому что седею снизу.
- Брать за ручку надо не всякого. И в руки давать ручку тоже не каждому.
- Да и вообще по лицам трудно определить, нужно им ходить в театр или нет.
- Раньше мы неслись к коммунизму, теперь к обогащению. И то и другое - призраки.
- Старость - это не когда забываешь, а когда забываешь, где записал, чтобы не забыть.
- Мне элементарно неинтересно коллективное мышление. Мне больше нравится жить своим умом.
- Хороший режиссер и хороший художественный руководитель - это совершенно разные профессии.
- Если без позы, для меня порядочность - чтобы не было стыдно перед самим собой в районе трех часов ночи.
- Сатира - это уже не мое, она подразумевает злость. Мне ближе самоирония - это спасение от всего, что вокруг.
- Сатира должна единственно что - настораживать. Если адресат сатиры не полный кретин, он насторожится, почуяв стрелы.
- Я ору только на тех, кого люблю: чем громче крик - тем сильнее чувство. С людьми, мне безразличными, я тих и интеллигентен.
- Сегодня полностью девальвированы вечные понятия: если «авторитет» - то только криминальный, если «лидер» - то лишь политический.
- Сейчас такая рейтинговая конкуренция, что полчаса не шутишь — могут забыть. Гонка за круглосуточностью приводит к бессмысленности.
- Кругом бутики пооткрывали, мюзиклы ставим. Во всем на российскую действительность нанизана западная вторичность. И чем дороже, тем вторичнее.
- Странная актерская болезнь - привыкаемость к узнаваемости. Ужас этого недуга в том, что узнаваемость подчас исчезает, а привыкаемость к ней - никогда.
- Мне иногда говорят: «Знаете, о Вас такую гадость написали!» Зачем мне это читать? Во-первых, половина написанного - вранье. Во-вторых, все написано неграмотно.
- По мнению Оппенгеймера, счастливыми на Земле могут быть только женщины, дети, животные и сумасшедшие. Значит, наш мужской удел - делать перечисленных счастливыми.
- Очень страшно, когда твою жизнь будут переписывать. Умрешь, и перетряхнут все твои койки, письма. Так потихонечку индивидуальность превращается в версии исследователей.
- Из-за тех, кто стал актером не от Бога, а от образования, в театре возникает неразбериха. Ведь никто не может сам себя признать актером второго, третьего или четвертого сорта.
- Что касается женщин, то наступает страшное возрастное время, когда с ними приходится дружить.Так как навыков нет, то работа эта трудная. Поневоле тянет на бесперспективное кокетство.
- Я, понимаешь, со страшной мукой и глупостью всю жизнь болею за «Торпедо». Вот раньше кричали: ах, у нас нет футбола! Почему? Мало платят. Сейчас платят больше, чем там, — и ни фига.
- С возрастом мы всё время преодолеваем разного рода пороки, и, когда, наконец, всё преодолено, образуется огромное количество времени, которое нечем занять. Тут и выручает рыбалка.
- У настоящих худруков есть внутренняя стратегия поведения: "кнутом и пряником". К этой позиции многие мои друзья призывали и меня. Я согласно кивал и даже пытался, но увы. Когда кнут находится в руках у пряника...
- Я всегда стеснялся и сейчас стесняюсь разных политических программ. Столько их насмотрелся, что, когда с пеной у рта отстаивают даже самые светлые идеи, мне становится скучно, я подозреваю за этим очередную глупость.
- Смеяться нельзя только над идиотизмом: когда человек поглощен какой-то идиотической идеей - его не сдвинешь. Он может лишь злиться, отбиваться. В шутке же, в иронии все-таки есть надежда, что предмет иронии это услышит.
- Педагогика - это вампиризм чистой воды. По себе сужу. Приходишь после всех профессиональных мук к этим молодым щенкам, видишь их длинные ноги и выпученные глаза и поневоле начинаешь от них питаться глупостью и наивностью.
- Дефицитная жизнь давала импульс энергии. В духовной, интеллектуальной сфере - то же самое: дефицит свободы, дефицит острого слова, дефицит открытого смеха. Было счастье обретения. А сейчас бери - не хочу. И куда девать эту энергию желания?
- Если футболист, как актер, не общается, не чувствует дыхание зала и ему всё по барабану, то это машина, техника и бред. Эмоция, талант, игра и зритель! И тут, и там — зритель. В пустых залах играть нельзя — и на пустых стадионах играть нельзя.
- Я очень надеюсь на кризис. Мне кажется, он ближе нашему менталитету, чем достаток. Когда настроили плечо в плечо эти особнячки, наставили у подъездов «хаммеров» - Россия потеряла лицо. А сейчас надо потихонечку возвращаться к частику в томате и сырку «Дружба»… Ведь это было не так давно. И вкусно.
- До студентов я всегда пытаюсь донести простую истину: счастливее, чем эти четыре года в инкубаторе, ничего у них в жизни не будет. Дальше начнутся творческие муки, зависть, интриги, игры случаев, поэтому во время учебы, вбирая в себя все что можно — было бы от кого, надо пользоваться своим счастьем на всю катушку.
- 60 лет назад на стадионах не матерились, не пили, не дрались с инакомыслящими болельщиками на трибунах, не убивали игроков за гол в свои ворота, не подкупали судей. Максимум, что могли, - это сделать из них мыло. При послевоенном дефиците этого продукта сорокатысячный выдох "судью на мыло" звучал реальной угрозой.
- Степень «желтизны» стало очень трудно определить, поскольку иногда и серьезные газеты позволяют себе подобные публикации. Невозможно понять с первого взгляда, какая газета: желтая, зеленая или голубая. Когда интерес строится на алькове, на болезни, на смерти, это за пределами не только совести, но и человечности. Общественная полемика опустилась до уровня спальни и унитаза.
- Артисты драмы, лишь бы засветиться, ломают ноги на фигурном катании, дискредитируя этот великий вид спорта. Те, кто физически не может встать на коньки, надевают боксерские перчатки и бьют друг другу морды, забывая, что морды их кормят. А те, кто вообще ничего не умеет и всего боится, шинкуют вялый салат по всем телеканалам под пристальным вниманием дилетантов от кулинарии. Дилетантизм шагает по планете.
