Главные заблуждения о Лжедмитрии I. Кто был Лжедмитрий I

Жизнь Лжедмитрия I, венчанного на царство 31 июля 1605 года, до сих пор вызывает массу споров. Слухи и домыслы окружали лжецаря ещё при жизни, с исторической памятью о нём всё тоже далеко не однозначно.

Глупец

В народном сознании Лжедмитрий — персонаж однозначно отрицательный, ведь это он привёл интервентов на Русь. По этой причине его внешний и нравственный облик подаются не в самом выгодном свете. Но если описания внешности правдивы: красавцем мнимый Димитрий не был: нос широк, на лице бородавки, руки — одна длиннее второй — правда, сложением статен, — то его нравственные качества не просто искажаются, но часто выворачиваются наизнанку.

Так, для простого обывателя Лжедмитрий — эдакий дурачок, марионетка в руках польского короля, Марины Мнишек с её отцом и русских бояр во главе с Шуйским. Но глупым человеком на деле царь не был. Современники отмечают, что глаза его были умны и выразительны. Он был прекрасным психологом и ярким артистом: Лжедмитрий быстро сумел расположить к себе и даже влюбить в себя толпу и затем умело манипулировал общественным мнением. Момент его встречи с матерью, инокиней Марфой — неподдельная, как показалось, искренность — убедили его современников, что царь — настоящий.

Он смог обмануть не только простой русский люд, но искушённых в дипломатии польских сановников, иезуитов и даже Папу Римского, умело увиливая от данных им обещаний.

Невежа

Раз он глуп, то и невежественен. Беглый монах, расстрига, нахватавшийся обрывочных знаний. И все будто бы изначально понимали, что он никакой не царь и обманывали его, пользуясь невежеством.

В реальности же Дмитрий удивлял многих современников своей эрудицией: он нередко к месту цитировал Библию. Читал сам и всячески приобщал к чтению приближённых. Боярскую думу он превратил в Сенат и сам активно участвовал в его заседаниях. Мечтал мнимый Дмитрий даже о всеобщем образовании — в начале XVII века. Ещё по пути в Москву он говорил: «Как только с Божьей помощью стану царём, сейчас заведу школы, чтобы у меня во всём государстве выучились читать и писать; заложу университет в Москве, стану посылать русских в чужие края, а к себе буду приглашать умных и знающих иностранцев».

Труслив

Обычно Лжедмитрия считают авантюристом и, хотя он безрассуден (ведь покусился на царство), но труслив.
Факты же свидетельствуют не только о том, что самозванец свято верил свою идентичность с сыном Ивана Грозного, но также и о том, что он был отважным человеком. Первым из царей он не забирался на коня, предварительно вставая на подставленную скамью, а удалецки запрыгивал на него. Активно участвовал в царской охоте. Сам травил опаснейших зверей, даже медведей. Мечтая разделаться с врагом, тревожащим постоянными набегами южные земли, с Крымским ханством, он вёл активную подготовку к войне. Судя по всему, Димитрий сам собирался возглавить поход. Готовясь, он устраивал смотры войск, что одновременно становилось и учением, и развлечением.

Изнежен и ленив

Лжедмитрий любил балы, любил веселье и танцы — это правда. Но неверно представлять, будто он, достигнув царствования, предался разврату и неге. Новый царь не только исполнял свои обязанности: он, в отличие от предшественников, к примеру, после обеда гулял по городу и разговаривал с купцами и мещанами. За сто лет до Петра I Лжедмитрий покорял сердца ремесленников тем, что работал с ними наравне, причём, когда его толкали или даже сбивали с ног, не гневался и держал себя просто.

Хотел отдать страну полякам

Следующий устойчивый миф заключается в том, что Лжедмитрий — предатель, перебежчик, и это он привёл поляков в Россию и начал тем жестокое Смутное время.

Он, действительно, пребывая в Польше и готовясь только к походу на Москву, обещал королю Речи Посполитой Сигизмунду III «вернуть» северскую землю и Смоленск. А своей будущей жене якобы хотел отписать Новгород и Псков. Но, став царём, он принялся вести себя независимо от Сигизмунда, требовал, чтобы тот его называл непобедимым цезарем. Что до земель, то польскому послу царь прямо объявил: их передача королю невозможна.

Отношения Сигизмунда и Лжедмитрия после воцарения последнего стали натянутыми, если не сказать враждебными. В то время, когда против царя бояре во главе с Василием Шуйским готовили заговор, в Кракове подумывали о том, чтобы свергнуть неугодного Сигизмунда и посадить на его трон молодого русского государя.

Покушался на православную веру

А ещё — говорят — Лжедмитрий ненавидел православную веру и государственной религией хотел сделать католицизм. А сам был вероотступником.

Дмитрия, действительно, в Польше крестили — он принял католичество. Действительно, он не питал добрых чувств к монахам, отбирая у монастырей всё их богатство, которое они веком ранее так долго и так упорно защищали от нестяжателей. Монахов он считал бездельниками.

Однако о смене государственной религии не могло быть и речи. Ответы Лжедмитрия Папе Римскому, который напоминал московскому государю о данном за год до того обещании, были расплывчаты. Он не отказывал прямо, но говорил, что не станет строить католических церквей в ущерб православным. Игнорировал он жалобы Папы относительно обилия протестантов в Московии.

Равнодушный к религии, царь, очевидно, понимал, что православие — один из столпов русского общества, и посягать на него опасно. И в то же время, он был по-современному терпим к другим конфессиям.

Он — Григорий Отрепьев

Наконец, последний устоявшийся, упрочившийся слух о том, что царём Дмитрием представлялся беглый монах аристократического Чудова монастыря Григорий (в миру Юрий) Отрепьев. Из всех прочих эта гипотеза представляется наиболее правдоподобной, но и она имеет серьёзные недостатки, которые не позволяют отождествить царя Димитрия с Гришкой, преданным анафеме ещё при Борисе Годунове.

Во-первых, сам Лжедмитрий, чтобы развеять сомнения, показывал народу истинного Григория Отрепьева. Когда тот стал не нужен, его за пьянство сослали в Ярославль. Поскольку Отрепьев был не простым монахом, а дьяком Чудова монастыря, секретарём патриарха, его без труда отличили бы от двойника. И обман неминуемо был бы раскрыт в Москве или другом городе.

Во-вторых, он слишком хорошо говорил по-польски, ездил верхом, стрелял, танцевал, чтобы быть монахом, с юности отданном на послушание.

Таким образом, отождествление Гришки Отрепьева и Лжедмитрия, скорее всего, лживо.

Лжедмитрий I (официально - царь Дмитрий Иванович)
Коронация:
Предшественник:	Фёдор II Годунов
Преемник:	Василий Шуйский
Вероисповедание:	Православие, принял католицизм
Рождение:
Династия:	Претендовал на принадлежность к Рюриковичам
	Марина Мнишек
Автограф:

Гибель царевича Дмитрия

Григорий Отрепьев

Подлинный Дмитрий

Другие версии

Внешность и характер

Первые упоминания

Жизнь в Польше

«Узнавание»

Лжедмитрий при польском дворе

Поход в Россию

Царь Дмитрий Иванович

Вступление в Москву

Внутренняя политика

Внешняя политика

Заговор и убийство Дмитрия

Убийство

Посмертное поругание

Образ Лжедмитрия I в культуре

Лжедмитрий I , официально именовавший себя царевич (затем царь ) Дмитрий Иванович , в сношениях с иностранными государствами - император Димитрий (лат. Demetreus Imperator ) (ум. 17 мая 1606) - царь России с 1 июня 1605, по устоявшемуся в историографии мнению - самозванец, выдававший себя за чудесно спасшегося младшего сына Ивана IV Грозного - царевича Дмитрия.

Гибель царевича Дмитрия

Царевич Дмитрий погиб при не выясненных до настоящего времени обстоятельствах - от ножевой раны в горло. Его мать обвинила в убийстве Дмитрия пребывавших в Угличе «людей Бориса» Данилу Битяговского и Никиту Качалова, которые немедленно были растерзаны толпой, поднявшейся по набату.

Вскоре после гибели царевича в Углич явилась правительственная комиссия во главе с князем Василием Шуйским, которая после допроса многих десятков свидетелей (следственное дело сохранилось) пришла к выводу о несчастном случае: царевич якобы проколол себе горло ножом, играя в «тычку» (кидая нож в землю), когда с ним случился эпилептический припадок. Несмотря на это, в народе продолжали ходить упорные слухи о причастности к убийству Бориса Годунова и его посланцев, а также о том, что царевич чудесным образом спасся, что и послужило основой для появления в скором времени первого Лжедмитрия.

Экономические и социально-психологические предпосылки появления

Успех или неудача любого самозванца, претендующего на высшую роль в монархическом государстве, основывается на нескольких факторах. Это - готовность высшего класса принять его (например, противопоставив скомпрометировавшему себя правителю), вера угнетённых в «доброго царя», «избавителя», по неким причинам связанная с претендентом, и способность собрать и подчинить себе вооруженную силу, готовую поддержать высказанные притязания. У Лжедмитрия I - по крайней мере, на первом этапе его деятельности - все эти факторы, несомненно, присутствовали.

Борьба за власть в кремлёвских верхах начинается с момента восшествия на престол слабого телом и духом царя Фёдора. Уважения к нему не испытывали ни бояре, ни народ - об этом существует, среди прочего, свидетельство шведского короля - по его словам «русские на своём языке называют его „durak“». Известно, что победителем в этой борьбе оказался Борис Годунов, ставший фактическим правителем государства. Это повлекло за собой умаление власти Боярской Думы, и, соответственно, затаённую враждебность по отношению к «выскочке».

Гибель Дмитрия в Угличе и последовавшая за этим смерть бездетного царя Фёдора привели к династическому кризису. Несомненно, выбранный царь пользовался поддержкой служилого дворянства, и был, возможно, лучшим из кандидатов на высшую роль в государстве как умный и дальновидный правитель. С точки зрения легитимности, вспомнили о том, что через сестру, бывшую замужем за царем Фёдором, он был в родстве с династией Рюриковичей.

Но в то же время избранный царь с точки зрения людей того времени не был равен наследному, ставшему правителем «божьей волей, а не человеческим соизволением». Также ему упорно ставили в вину гибель царевича Дмитрия, и Борис оказывался виноват вдвойне - как «погубитель царского корени » и «самовластный восхититель трона» . Реальное положение дел не соответствовало желаемому, и этим не преминула воспользоваться боярская верхушка.

Глухая оппозиция, сопровождавшая правление Бориса с начала и до конца, не была для него секретом. Существуют данные, что царь прямо обвинил приближённых бояр в том, что появление самозванца не обошлось без их содействия.

В последние годы правления Борис перестал выходить из дворца, не принимал челобитных и вёл себя «как вор, боящийся быть пойманным».

Пытаясь царствовать не только над имуществом и жизнью, но и над умами подданных, он разослал по всей стране особую молитву, которая должна была читаться в каждом доме в момент, когда поднималась заздравная чаша за царя и его семейство. Понятно, ненависть к Годуновым к моменту его кончины была всеобщей.

Тяжёлый экономический кризис, разразившийся в России в 60-70-е годы XVI века, сменился временным оживлением в начале 90-х. Постепенная потеря крестьянином личной свободы, введение «заповедных лет», когда крепостному было запрещено менять владельца, привело к огромному увеличению количества беглецов, тянувшихся в южные части страны, пополнявших ряды казачества. Уменьшение количества налогоплательщиков и сравнительная маломощность крестьянских хозяйств привели к увеличению налогового бремени, в частности, «царского тягла». В оппозиции к власти находилось и городское население, недовольное тяжелыми поборами, произволом местных чиновников и непоследовательностью правительства в городовой политике. Столкновение интересов феодального государства и дворянства, с одной стороны, закрепощённых крестьян, тяглых посадских людей, холопов и других групп зависимых людей - с другой, явилось источником социального кризиса, породившего Смуту.

Страшный голод 1601-1603 гг., поразивший всю страну за исключением южных её областей, вызванный тремя неурожайными годами подряд, привёл к гибели сотен тысяч людей; цены на зерно поднялись в десятки раз. В народном сознании и это воспринималось как «божья кара» по грехам царя. В подобных условиях не могли не оживиться слухи о «добром царевиче», убитом или, может быть, скрывшемся от посланных Борисом палачей. Почва для появления самозванца была готова.

Версии подлинного имени и происхождения

Итальянский или валашский монах

Версию выдвинул очевидец событий Смутного времени, придворный историограф короля шведского Карла IX Юхан Видекинд, автор книги воспоминаний, известной под именем «Истории десятилетней шведо-московитской войны».

По его словам, неизвестный, претендовавший на московский трон, был ставленником поляков, изначально пытавшихся с его помощью либо захватить, либо подчинить себе Московское царство.

В то же время Видекинд подтверждает, что этот неизвестный был монахом, далее, бежав из монастыря, оказался на Руси, и, сменив ещё несколько обителей в Киеве и на Волыни, представился Константину Вишневецкому.

Подтверждения своей версии Видекинд не приводит; зато его книга содержит множество ошибочных сведений и пересказанных слухов, в частности, о том, что Грозный предназначал престол младшему сыну, и Фёдор захватил его с помощью Годунова, отстранив законного наследника, а Дмитрий вслед за тем был заключён в угличский монастырь, где и был убит специально посланными для этого людьми.

Также говоря о еврействе, Видекинд, по-видимому, путает Лжедмитрия I со вторым самозванцем, которого действительно часто именовали в документах того времени «крещёным евреем Богданкой».

В настоящее время версия последователей не имеет.

Незаконный сын Стефана Батория

Версию выдвинул Конрад Буссов, немецкий наёмник на русской службе, ещё один очевидец времени Смуты. По его словам, интрига начиналась в Москве, среди недовольной правлением Бориса знати. По её наущению некий Григорий Отрепьев, монах Чудова монастыря, бежал на Днепр с заданием найти и представить к польскому двору подходящего самозванца, который мог сыграть роль погибшего царевича.

Тот же Отрепьев, по словам Буссова, передал подученному им самозванцу нательный крест с именем Димитрия и в дальнейшем вербовал для него людей в Диком поле.

Современные последователи теории о польском происхождении самозванца обращают внимание на его «слишком легкое» вхождение в страну, где даже один из самых ловких царских дипломатов дьяк Афанасий Власьев казался неуклюжим и необразованным «московитом» его умение ловко танцевать и ездить верхом, стрелять и владеть саблей, а также на его якобы «немосковский» говор, при том что, по сохранившимся сведениям, он совершенно свободно говорил по-польски. Противники в свою очередь указывают на то, что Лжедмитрий I, кем бы он ни был, писал с ужасающими ошибками по-польски и по-латыни, бывшей в то время обязательным предметом для любого образованного поляка (в частности, слово «император» в его письме превращалось в «inparatur», а латинскую речь Рангони ему пришлось переводить), а также на видимую приверженность православию. Указывают также на недоверие к нему поляков и самого папы, прямо сравнившего «спасшегося царевича» с лже-Себастьяном португальским.

Григорий Отрепьев

Отождествление Лжедмитрия I с беглым монахом Чудова монастыря Григорием Отрепьевым было впервые выдвинуто как официальная версия правительством Бориса Годунова в его переписке с королём Сигизмундом. В настоящее время эта версия имеет больше всего сторонников.

Несмотря на то, что посылаемые в Польшу «грамоты» несут на себе следы тенденциозной фальсификации (в частности, в них говорилось о том, что як был в миру, и он по своему злодейству отца своего не слухал, впал в ересь, и воровал, крал, играл в зернью, и бражничал, и бегал от отца многажда, и заворовався, постригсе у черницы… и далее, будто Отрепьев отступил от Бога, впал в ересь и в чорнокнижье, и призыване духов нечистых и отъреченья от Бога у него выняли ) - причина этих подтасовок совершенно ясна. Польское правительство пытались убедить, что за самозванцем нет и не может быть никакой реальной силы, и потому не стоит поддерживать замысел, заранее обречённый на провал.

Подлинный Юрий (в иночестве - Григорий) Отрепьев принадлежал к знатному, но обедневшему роду Нелидовых, выходцев из Литвы, один из представителей которого, Давид Фарисеев, получил от Ивана III нелестную кличку «Отрепьев». Считается, что Юрий был на год или два старше царевича. Родился в Галиче (Костромская волость). Отец Юрия, Богдан, вынужден был арендовать землю у Никиты Романовича Захарьина (деда будущего царя Михаила), чье имение находилось тут же по соседству. Он погиб в пьяной драке, когда оба сына - Юрий и его младший брат Василий, были ещё малы, так что воспитанием сыновей занималась его вдова. Ребёнок оказался весьма способным, легко выучился чтению и письму, причём успехи его были таковы, что решено было отправить его в Москву, где он в дальнейшем поступил на службу к Михаилу Никитичу Романову. Спасаясь от «смертныя казни» во время расправы с романовским кружком постригся в Железноборковском монастыре, расположенном неподалеку от родительского поместья. Однако простая и непритязательная жизнь провинциального монаха его не привлекала: после скитания по монастырям он в конечном итоге вернулся в столицу, где по протекции своего деда Елизария Замятни поступил в аристократический Чудов монастырь. Там грамотного монаха довольно быстро замечают, и он становится «крестовым дьяком»: занимается перепиской книг и присутствует в качестве писца в «государевой Думе».

Именно там, если верить официальной версии, выдвинутой правительством Годунова, будущий претендент начинает подготовку к своей роли; сохранились свидетельства чудовских монахов, что он расспрашивал их о подробностях убийства царевича, а также о правилах и этикете придворной жизни. Позже, если верить официальной версии, «чернец Гришка» начинает весьма неосмотрительно хвалиться тем, что когда-нибудь займёт царский престол. Похвальбу эту ростовский митрополит Иона доносит до царских ушей, и Борис приказывает сослать монаха в отдалённый Кириллов монастырь, но дьяк Смирной-Васильев, которому было это поручено, по просьбе другого дьяка Семёна Ефимьева отложил исполнение приказа, потом же совсем забыл о нём, пока неизвестно кем предупреждённый Григорий бежит в Галич, затем в Муром, в Борисоглебский монастырь и далее - на лошади, полученной от настоятеля, через Москву в Речь Посполитую, где и объявляет себя «чудесно спасшимся царевичем».

Отмечается, что бегство это подозрительно совпадает со временем разгрома «романовского кружка», также замечено, что Отрепьеву покровительствовал кто-то достаточно сильный, чтобы спасти его от ареста и дать время бежать. Сам Лжедмитрий, будучи в Польше, однажды оговорился, что ему помог дьяк В. Щелкалов, также подвергшийся затем гонению от царя Бориса.

Серьёзным доводом в пользу тождественности Лжедмитрия I с Отрепьевым считается акварельный портрет самозванца, обнаруженный в 1966 году в Дармштадте американским исследователем Ф. Бабуром. На портрете стоит латинская надпись «Demetrius Iwanowice Magnus Dux Moschoviae 1604. Aetatis swem 23», то есть «Дмитрий Иванович Великий Князь Московии 1604. В возрасте своём 23». Надпись сделана с характерными ошибками - теми же, на которые обратил внимание ещё С. П. Пташицкий - путаницей между буквами «z» и «e» при написании польских слов. Портрет важен хотя бы потому, что реальному царевичу, останься он жив, в 1602 г. исполнилось бы 22 года, в то время как Отрепьев был на год или два его старше.

Обращают внимание также на письмо Лжедмитрия к патриарху Иову, обильно уснащённое церковнославянизмами (что указывает на церковное образование его автора) и наблюдениями, которые, как считается, могли быть сделаны только человеком, лично знакомым с патриархом.

Со своей стороны, противники такого отождествления обращают внимание на «европейскую образованность» первого самозванца, чего трудно было бы ожидать от простого монаха, его умение ездить верхом, легко владеть конём и саблей.

Также известно, что будущий царь Московский возил с собой некоего монаха, которого выдавал за Григория Отрепьева, доказывая таким образом, что грамоты царя Бориса лгут. Возражение, что этим монахом был совсем другой человек - «старец Леонид» - отметаются на том основании, что «названный Отрепьев» показал себя в конце концов пьяницей и вором, за что был сослан самозванцем в Ярославль - то есть, по соседству с городом, где подлинный Отрепьев начинал свою монашескую карьеру - место, более чем неподходящее для его «двойника».

Отмечают также, что Отрепьев был достаточно известен в Москве, лично знаком с патриархом и многими из думных бояр. Кроме того, в Кремлевский дворец во времена царствования самозванца был вхож архимандрит Чудова монастыря Пафнутий, которому ничего не стоило бы изобличить Отрепьева. К тому же специфическая внешность первого самозванца (большие бородавки на лице, разная длина рук) также усложняла обман.

Подлинный Дмитрий

Версия о том, что человек, именующийся в исторических работах «Лжедмитрием» был в сущности царевичем, спрятанным и втайне переправленном в Польшу также существует, хотя и не пользуется популярностью. Сторонниками спасения выступали, среди прочих, историки XIX-начала XX века А. С. Суворин, К. Н. Бестужев-Рюмин, подобную версию считал допустимой Казимир Валишевский и др. Идею о том, что «легче было спасти, чем подделать Димитрия » высказывал такой крупный историк, как Н. Костомаров. В настоящее время также существуют исследователи, разделяющие подобную точку зрения.

Основой этой гипотезы следует считать, видимо, слухи, начавшие ходить вскоре после смерти царевича, о том, что убит был некий мальчик Истомин, а подлинный Димитрий спасён и скрывается. Сторонники её считают также исключительно важным сообщение английского купца Джерома Горсея, в то время высланного в Ярославль за ссору с влиятельным дьяком Андреем Щелкаловым, о приезде к нему брата царицы, Афанасия Нагого, который сказал ему следующее:

Особенно важным сторонники подобной точки зрения считают утверждения современников, что Дмитрий по всей видимости никогда не «играл» некую роль, но искренне считал себя царевичем. В частности, он не боялся разоблачений из Польши и после своего воцарения смело пошел на обострение отношений с Сигизмундом, также он весьма смело и неосмотрительно помиловал Василия Шуйского, уличённого в заговоре против него, хотя имел прекрасную возможность избавиться от нежелательного свидетеля, имевшего сведения о том, что произошло в Угличе из первых рук. Серьёзным аргументом считается также то, что бывшая царица принародно узнала в самозванце своего сына, и наконец, то, что мать не делала, по-видимому, заупокойных вкладов о душе убитого сына (то есть знала, что он жив - служить заупокойную службу о живом человеке считалось тяжким грехом).

С точки зрения сторонников гипотезы «спасения», события могли выглядеть так - Дмитрий был подменён и увезён Афанасием Нагим в Ярославль (возможно, в этом принял участие уже упомянутый Джером Горсей). В дальнейшем он постригся под именем Леонида в монастырь Железный Борк или же был увезён в Польшу, где воспитывался иезуитами. На его место был приведен некий мальчик, которого наспех выучили изобразить эпилептический припадок, а «мамка» Волохова, подняв его на руки, довершила остальное.

Для того, чтобы оспорить факт, что подлинный Дмитрий страдал «падучей болезнью», чего отнюдь не наблюдалось у его заместителя, выдвигаются две возможные версии. Первая состоит в том, что вся история об эпилепсии заранее была сочинена царицей и ее братьями, чтобы таким образом замести следы - как основание указывается, что сведения об этой болезни содержатся лишь в материалах следственного дела. Вторая ссылается на известный в медицине факт, что припадки эпилепсии могут сами собой затихать на несколько лет, при том, что у больного формируется весьма определенный склад характера «сочетание великодушия и жестокости, грусти и веселости, недоверия с чрезмерной доверчивостью » - все это обнаруживает у первого самозванца К. Валишевский.

Со своей стороны, противники высказанной гипотезы отмечают, что она построена на чистых догадках. Смелость первого самозванца можно объяснить тем, что он сам искренне верил в свое «царственное происхождение» будучи между тем простым орудием в руках бояр, которые, свергнув Годуновых, в конечном итоге избавились от него. В начале XX века были найдены вклады о душе «убиенного царевича Димитрия», сделанные его матерью. Инокиня Марфа, бывшая царица Мария, признав Лжедмитрия сыном, позднее столь же легко отреклась от него - объясняя свои действия тем, что самозванец угрожал ей смертью. Предполагается, что ею также руководила ненависть к Годуновым и желание из нищего монастыря вернуться в царский дворец. Что касается «эпилептического характера», характеризующегося «вязкостью мыслей, застреванием, медлительностью, прилипчивостью, слащавостью в отношениях с другими лицами, злобностью, особой мелочной аккуратностью - педантичностью, черствостью, пониженной приспособляемостью к изменяющимся условиям, жестокостью, склонностью к резким аффектам, взрывчатостью и т. д.» - то ничего подобного современные исследователи в описаниях, относящихся к первому самозванцу, не находят.

Что касается следственного дела - то велось оно открыто, причём свидетели допрашивались при большом стечении народа. Вряд ли можно полагать, что при таких условиях выдумка осталась бы незамеченной.

Отмечается также, что в случае спасения прямой резон был сразу отправить ребенка в Польшу, а не оставлять в монастырях, где его в любой момент могли найти убийцы.

Обвинять иезуитов в том, что они якобы «спасли Димитрия» с далеко идущей целью, обратить Московию в католичество, также сложно, так как известно из письма папы Павла V, что в католичество Дмитрия обратили францисканские монахи, а к иезуитам он попал уже намного позже.

Также приводятся свидетельства Конрада Буссова, наёмника на русской службе, который, однажды разговаривая с бывшим сторожем углицкого дворца, якобы услышал от него следующие слова:

То же якобы подтвердил Пётр Басманов, один из самых преданных самозванцу людей, вместе с ним убитый во время восстания:

Другие версии

Н. Костомаров предполагал, что самозванец мог происходить из Западной Руси, будучи сыном какого-нибудь мелкого московского дворянина или сына боярского, беглеца из Москвы, но фактов, подтверждающих подобную теорию, не найдено. Он же полагал, что этому человеку история спасения Дмитрия была передана в сильно искаженном виде, в самом деле, трудно было полагать, что самозванец, кем бы он ни был, не помнил бы себя в девятилетнем возрасте. К тому же, удачное исполнение «роли» вовсе не значит веры в неё - так Лжедмитрий легко притворился, что сожалеет о Годуновых, в то время как держал при себе их убийцу Михаила Молчанова и снаряжал его за женщинами для удовольствий.

Ещё более оригинальную идею выдвинул Н. М. Павлов, писавший под псевдонимом «Бицын». По его предположению, существовало два самозванца, один - Григорий Отрепьев, посланный из Москвы, другой - неизвестный поляк, подготовленный к своей роли иезуитами. Именно второй и сыграл роль Лжедмитрия. Эта версия была признана слишком искусственной и дальнейшего хождения не получила.

Иногда выдвигается версия, что «Гришка» был в действительности одним из незаконнорожденных сыновей Грозного, отданным на воспитание в семью Отрепьевых. Опять же, никаких документальных подтверждений для данной версии не существует. Людмила Таймасова в своей книге «Трагедия в Угличе» (2006), посвящённой смерти царевича Дмитрия и появлению Самозванца, излагает следующую теорию: согласно ей, Самозванцем являлся якобы существовавший незаконный сын ливонской королевы и племянницы Ивана Грозного Марии Старицкой и короля польского Стефана Батория, родившийся в 1576 году.

Можно сказать, что окончательного ответа на вопрос о личности первого самозванца пока нет.

Внешность и характер

Судя по сохранившимся портретам и описаниям современников, претендент был низок ростом, достаточно неуклюж, лицо имел круглое и некрасивое (особенно уродовали его две крупные бородавки на лбу и на щеке), рыжие волосы и тёмно-голубые глаза.

При небольшом росте он был непропорционально широк в плечах, имел короткую «бычью» шею, руки разной длины. Вопреки русскому обычаю носить бороду и усы, не имел ни того ни другого.

По характеру бывал мрачен и задумчив, достаточно неловок, хотя отличался недюжинной физической силой, к примеру, легко мог согнуть подкову.

Первые упоминания

Если верить т. н. «Извету Варлаама», будущий претендент уговорил уехать вместе с собой ещё двух монахов - самого Варлаама и Мисаила Повадина, предлагая им отправиться на богомолье в Киев, в Печерский монастырь и далее - в Иерусалим, на поклонение святым местам. По воспоминаниям Варлаама, будущие попутчики встретились в московском Иконном ряду «во вторник на второй неделе великого поста» (1602 года).

Перейдя Москву-реку, монахи наняли подводы до Волхова, оттуда добрались до Карачева, затем попали в Новгород-Северский. В новгородском Преображеском монастыре они прожили некоторое время, затем взяв провожатым некоего «Ивашку Семенова, отставного старца » отправились в Стародуб. Далее трое монахов и их провожатый перешли польскую границу, и через Лоев и Любец наконец-то попали в Киев.

Так это или нет, неизвестно, поскольку люди Шуйского подделали заключительную версию истории Варлаама, то историки давно расценили её как обман.

В какой-то мере версия Варлаама получила неожиданное подтверждение, когда в 1851 году священник Амвросий Добротворский обнаружил в Загоровском монастыре на Волыни т. н. Постническую книгу Василия Великого, напечатанную в Остроге в 1594 году. На книге стояла дарственная надпись князя К. К. Острожского о том, что 14 августа 1602 года он подарил ее «нам, Григорию, царевичу московскому, з братею с Варламом да Мисаилом », причем слова «царевичу московскому», как считается, были приписаны позднее.

В любом случае, документально прослежено, что впервые следы будущего самозванца обнаруживаются в 1601 году, в Киеве, где он появился в виде молодого монаха, пришедшего на поклонение святыням. Существует мнение, что именно здесь будущий претендент сделал первую попытку объявить себя «царевичем московским» - по версии Карамзина, оставив записку для игумена, которую он поспешил уничтожить как слишком опасную, по версии Скрынникова - разыграв тот же спектакль, что будет повторён при дворе Адама Вишневецкого. Претендент прикинулся смертельно больным и на исповеди «открыл» свое царственное происхождение. Так это или нет, достоверных сведений не существует, но по свидетельству Варлаама, киевский игумен, достаточно недвусмысленно показал гостям на дверь - «четверо вас пришло, четверо и подите ».

Затем он якобы достаточно долго прожил в Дерманском монастыре, в Остроге, бывшем тогда владением князя Острожского, где собиралось пёстрое общество ненавистников «латинской ереси» - православных, кальвинистов, тринитариев и ариан. Позднее, в письме польскому королю от 3 марта 1604 г. Константин Острожский отрицал знакомство с будущим претендентом, из чего можно сделать взаимоисключающие выводы, что тот либо попытался «открыться» князю и был попросту вышвырнут вон, либо наоборот - старался вести себя как можно незаметней и не попадаться на глаза. Второе представляется более вероятным, так как следующим пунктом остановки для претендента послужил город Гоща, принадлежавшей гаевскому кастеляну Гавриилу Гойскому, который был в то же время маршалком при дворе Острожского князя. Существует предположение, что будущий Димитрий подвизался в роли кухонного прислужника, однако, вернее, что, сбросив монашеское одеяние, он учился здесь в течение двух лет латинскому и польскому языкам в местной арианской школе. Согласно «Извету», его спутник Варлаам жаловался, что Григорий ведёт себя недостойно монаха и просил призвать его к порядку, но получил ответ, что «здесь земля вольная, кто во что хощет, тот и верует. »

В последующее время следы претендента на престол теряются до 1603 года. Считается, что в этот период он мог посетить Запорожскую Сечь, завязать отношения с атаманом Герасимом Евангеликом и под его началом пройти курс обучения военному делу. Активной военной поддержки в Сечи самозванец добиться не смог, однако существуют предположения, что установив связь с донскими казаками, он получил первые твёрдые обещания в поддержке и помощи.

Жизнь в Польше

«Узнавание»

В 1603 году юноша объявился в городе Брагин и поступил на службу к князю Адаму Вишневецкому, где проявил себя обходительным, скрытным и замкнутым человеком. Существует несколько противоречащих другу другу версий о том, каким образом он сумел донести до князя версию о том, что он спасённый верными боярами царевич Дмитрий.

По одной из них, слуга Вишневецкого опасно заболел («разболелся до умертвия ») или просто притворился больным - и потребовал себе духовника. Пришедшему священнику он якобы открыл во время исповеди свое «царское имя» и завещал после его смерти отдать князю Вишневецкому находившиеся под подушкой бумаги, которые должны были подтвердить его слова. Но священник не дожидаясь этого, поспешил к Вишневецкому и передал ему услышанное, а тот немедля потребовал бумаги. Изучив их, и якобы удостоверившись в их подлинности, Адам Вишневецкий поспешил к умирающему слуге и прямо спросил о его подлинном имени и происхождении. На сей раз молодой человек не стал отпираться и показал Вишневецкому золотой наперсный крест, якобы переданный ему матерью. Кроме того, по его утверждению, порукой служили «особые приметы» - большая бородавка на щеке, родимое пятно выше кисти и разная длина рук.

Интересно, что касательно этого креста, существует запись в т. н. Пискарёвском летописце, указывающая, что Отрепьев сумел перед бегством в Польшу проникнуть в монастырь, где жила опальная царица и далее

Вишневецкий, все ещё не зная, что думать об этой истории, заплатил лучшим врачам, и Дмитрия в конечном итоге удалось поднять на ноги. Чтобы проверить претендента, его доставили в Брагин, где под началом Льва Сапеги служил московский перебежчик, некий Петрушка, в Польше носивший фамилию Пиотровский. Петрушка уверял, что когда-то служил в Угличе при особе царевича. Легенда утверждает, что претендент немедленно узнал Петрушку в толпе челядинцев и обратился к нему - после чего, отбросив всякие сомнения, Адам Вишневецкий окружил царевича соответствующей его положению роскошью.

Вторая версия рассказывает, что Вишневецкий отнюдь не выделял московита из толпы челяди, и тому не раз пришлось почувствовать на себе тяжелый и вспыльчивый княжеский характер. Так, однажды, будучи в бане, Вишневецкий разгневался на чересчур нерасторопного по его мнению слугу, ударил его по лицу и обругал площадными словами. Подобного обращения тот не выдержал и горько упрекнул князя, что тот не знает, на кого поднял руку. В дальнейшем легенда разворачивается подобно первой.

Последнюю, третью, версию выдвинул итальянец Бизачьони, по его рассказу, Лжедмитрий открылся не Адаму, но Константину Вишневецкому, когда во время визита в Самбор, будучи в его свите, увидел прекрасную и гордую панну Марину Мнишек. Воспылав к ней любовью и не видя другого пути добиться цели, он якобы положил на подоконник признание в своем «царственном происхождении». Марина немедля донесла об этом отцу, тот сообщил Константину Вишневецкому, и в конечном итоге весть о том, что спасённый царевич появился в Польше, стала всеобщим достоянием.

Реальной подоплекой интриги, видимо, следует считать то, что в 1600 году между Польшей и Московией заключено было перемирие на 20 лет, что прямо противоречило желанию короля и военным планам Адама Вишневецкого, который усмотрел в появлении Лжедмитрия возможность сломить сопротивление сената (в первую очередь, коронного гетмана Замойского) и начать экспансию на Восток. Также не следует забывать, что Адам и его брат были активными защитниками православия и представляли самую старшую ветвь дома Рюрика.

Какая из этих версий правильна, досконально не известно. Документально подтверждено только, что в конце 1603 года Константин Вишневецкий - и вместе с ним претендент - действительно побывали в Самборе у тестя Вишневецкого - Юрия Мнишека. В это же время Дмитрий позволил францисканским монахам обратить себя в католицизм - возможно, под влиянием любви к дочери Юрия - Марине, ревностной католичке, или, как считается иногда, в попытках добиться союза с латинским духовенством, и в особенности с могущественным иезуитским орденом.

Со стороны Юрия Мнишека и его дочери, участие в интриге определялось скорее меркантильными и честолюбивыми расчетами - Юрий Мнишек погряз в долгах, которые рассчитывал погасить за счет московской и королевской польской казны (во многом его расчёт оправдался, так как король, тайно вставший на сторону самозванца, простил его будущему тестю недоимки. Что касается Марины, все документы того времени, включая ее собственные дневники, свидетельствуют о крайнем высокомерии и властолюбии, так что надежда на московский престол казалась ей весьма заманчивой. Дмитрий, вероятно, любил Марину - так как женитьба на ней не обещала ни меркантильных ни политических дивидендов, род Мнишков был недостаточно знатен, погряз в долгах, да и реакция Москвы на попытку женитьбы царя на «католической девке» была вполне предсказуема.

Так или иначе, весть о «чудесном спасении» достигла наконец Москвы и по-видимому, сильно встревожила царя Бориса. Известно, что он пытался уговорить Вишневецкого выдать претендента, обещая в обмен пойти на территориальные уступки. Но сделка не состоялась. В 1604 г. в Краков был отправлен дядя Григория, Смирной-Отрепьев, с тайной миссией добиться очной ставки и уличить племянника. Встреча, конечно же, не состоялась, но став царем московским, Дмитрий поспешил отправить Смирного в сибирскую ссылку.

Собственная версия претендента о «чудесном спасении»

Естественно, возникал вопрос, как смог выжить царевич Дмитрий, и кто именно принимал участие в его спасении и бегстве в Польшу. Сохранившиеся источники говорят об этом крайне скупо, что заставило И. С. Беляева предположить, что документы, содержавшие сведения на этот счет, были уничтожены при Василии Шуйском. Подобной же точки зрения придерживался и Казимир Валишевский.

Стоит, однако заметить, что собственные грамоты и письма Лжедмитрия сохранились, в частности, в архивах Ватикана. В письме, адресованном папе Клименту VIII от 24 апреля 1604 года, он пишет достаточно туманно, что «…убегая от тирана и уходя от смерти, от которой еще в детстве избавил меня Господь Бог дивным своим промыслом, я сначала проживал в самом Московском государстве до известного времени между чернецами ». То же повторяет он, не приводя никаких подробностей, в грамотах, адресованных русским людям и писанных уже в Москве.

Более развёрнутую версию приводит в своем дневнике Марина Мнишек. Считается, что эта версия ближе всего к тому, как описывал самозванец при польском королевском дворе и у Юрия Мнишека в Самборе свое «чудесное спасение». Марина пишет:

Был при царевиче там же некий доктор, родом влах. Он, узнав об этой измене, предотвратил ее немедленно таким образом. Нашёл ребенка, похожего на царевича, взял его в покои и велел ему всегда с царевичем разговаривать и даже спать в одной постели. Когда тот ребенок засыпал, доктор, не говоря никому, перекладывал царевича на другую кровать. И так он все это с ними долгое время проделывал. В результате, когда изменники вознамерились исполнить свой замысел и ворвались в покои, найдя там царевичеву спальню, они удушили другого ребенка, находившегося в постели, и тело унесли. После чего распространилось известие об убийстве царевича, и начался большой мятеж. Как только об этом стало известно, сразу послали за изменниками в погоню, несколько десятков их убили и тело отняли. Тем временем тот влах, видя, как нерадив был в своих делах Фёдор, старший брат, и то, что всею землею владел он, конюший Борис, решил, что хоть не теперь, однако когда-нибудь это дитя ожидает смерть от руки предателя. Взял он его тайно и уехал с ним к самому Ледовитому морю и там его скрывал, выдавая за обыкновенного ребёнка, не объявляя ему ничего до своей смерти. Потом перед смертью советовал ребенку, чтобы тот не открывался никому, пока не достигнет совершеннолетия, и чтобы стал чернецом. Что по совету его царевич исполнил и жил в монастырях.

Ту же историю пересказал после своего ареста Юрий Мнишек, добавив лишь, что «доктор» отдал спасённого царевича на воспитание некому неназванному сыну боярскому, и тот уже, открыв юноше его подлинное происхождение, посоветовал скрыться в монастыре.

Жмудский дворянин Товяновский называет уже имя врача - Симон, и добавляет к рассказу, что именно ему Борис приказал разделаться с царевичем, но тот подменил мальчика в постели слугой.

Годунов, предприяв умертвить Димитрия, за тайну объявил свое намерение царевичеву медику, старому немцу, именем Симону, который, притворно дав слово участвовать в злодействе, спросил у девятилетнего Димитрия, имеет ли он столько душевной силы, чтобы снести изгнание, бедствие и нищету, если Богу угодно будет искусить твердость его? Царевич ответствовал: “имею!” a медик сказал: “В эту ночь хотят тебя умертвить. Ложась спать, обменяйся бельём с юным слугою, твоим ровесником; положи его к себе на ложе, и скройся за печь: чтобы не случилось в комнате, сиди безмолвно и жди меня”. Димитрий исполнил приказание. В полночь отворилась дверь; вошли два человека, зарезали слугу, вместо царевича, и бежали. На рассвете увидели кровь и мёртвого: думали, что убит царевич, и сказали о том матери. Сделалась тревога. Царица кинулась на труп и в отчаянии не узнала, что мёртвый отрок не сын ее. Дворец наполнился людьми: искали убийц; резали виновных и невинных; отнесли тело в церковь, и все разошлися. Дворец опустел, и медик в сумерки вывел оттуда Димитрия, чтобы спастися бегством в Украину, к князю Ивану Мстиславскому, который жил там в ссылке еще со времен Иоанновых. Чрез нисколько лет доктор и Мстиславский умерли, дав совет Димитрию искать безопасности в Литве. Юноша пристал к странствующим инокам, был с ними в Москве, в земле Волошской, и наконец явился в доме князя Вишневецкого.

В рассказе немецкого купца Георга Паэрле, лекарь превращается в учителя, с тем же именем Симон, и так же спасает царевича от рук убийц и прячет его в монастыре.

В анонимном документе «Краткая повесть о злополучии и счастии Димитрия, нынешнего князя московского», написанном на латинском языке неизвестным, но, видимо, близким Лжедмитрию человеком, иноземный лекарь уже получает имя Августина (Augustinus) и называется имя «слуги», уложенного в постель вместо царевича - «мальчик Истомин». В этом варианте повествования, убийцы, оставив на месте преступления нож, уверяют угличан, что «царевич зарезался сам в приступе падучей болезни». Лекарь вместе со спасенным мальчиком прячется в монастыре «у Ледовитого океана», где принимает постриг, а возмужавший Димитрий скрывается там до самого побега в Польшу.

Версии тайной подмены, произведённой с согласия царицы и ее братьев, придерживался француз Маржерет, капитан роты телохранителей при особе царя Димитрия.

Стоит заметить, что ни врача, ни учителя-иноземца по имени Августин или Симон никогда не существовало, более того, описание гибели ребенка, «подменившего» царевича, резко расходится с тем, что произошло в Угличе на самом деле. Это считается дополнительным доказательством, что кем бы ни был первый самозванец, он не имел ничего общего с сыном Грозного. В момент гибели царевичу исполнилось девять лет, и вряд ли он мог забыть то, что произошло на самом деле.

Также на Украине никогда не жил никто из Мстиславских, и также беглецы из российских земель уходили обычно не в католическую Польшу, но в православную Литву.

Любопытно, что в некоторых чертах история спасения, рассказанная Лжедмитрием, близка к истории жизни реального принца, его современника, некоторое время жившего при польском дворе - принца Густава Шведского. Авантюрная судьба Густава, истинность происхождения которого несомненна, могла послужить одним из компонентов как сложения истории Лжедмитрия, так и её успеха при польском дворе. (Кстати, затем Густав будет приглашен в Москву, чтобы жениться на Ксении Годуновой, но свадьба не состоится и в итоге Ксения станет наложницей того же самого Лжедмитрия).

Лжедмитрий при польском дворе

В начале 1604 года братья Вишневецкие, продолжавшие опекать претендента, доставили его ко двору Сигизмунда в Кракове. Король дал ему частную аудиенцию в присутствии папского нунция Рангони, во время которой «приватно» признал его наследником Ивана IV, назначил ежегодное содержание в 40 тысяч злотых и позволил вербовать добровольцев на польской территории. В ответ от Лжедмитрия были получены обещания после вступления на престол возвратить польской короне половину смоленской земли вместе с городом Смоленском и Чернигово-Северскую землю, поддерживать в России католическую веру - в частности, открыть костелы и допустить в Московию иезуитов, поддерживать Сигизмунда в его притязаниях на шведскую корону и содействовать сближению - а в конечном итоге, и слиянию, России с Речью Посполитой.

Против претендента выступили однако, влиятельные магнаты, в частности, коронный гетман Замойский, прямо называвший Дмитрия самозванцем.

В это же время претендент обращается к римскому папе с грамотой, обещающей расположение и помощь, но стиль ее был столь двусмысленен, что толковать обещание можно было и в сторону прямого решения обратить Русь в католичество, так и просто терпеть предоставить ему свободу наравне с другими христианскими толками.

В дальнейшем, Константин Вишневецкий и Юрий Мнишек в сопровождении претендента с торжеством вернулись в Самбор, где последний сделал официальное предложение Марине. Оно было принято, но свадьбу решено было отложить до воцарения Дмитрия на московском престоле.

Дмитрий обязывался среди прочего уплатить Юрию Мнишку 1 млн злотых, не стеснять Марину в вопросах веры и отдать ей «вено» - Псков и Новгород, причем города эти должны были остаться за ней даже в случае ее «неплодия», с правом раздавать эти змели своим служилим людям и строить там костелы. и вторую половину Смоленской земли.

Юрию Мнишеку удалось собрать для будущего зятя 1600 человек в польских владениях, кроме того, к нему присоединилось 2000 добровольцев из Запорожской сечи и небольшой отряд донцов, с этими силами был начат поход на Москву.

Поход в Россию

Поход Лжедмитрия I на Москву начинался при самых неблагоприятных обстоятельствах. Во-первых, было упущено лучшее для военных действий время - лето: после проволочек со сбором войск, выступить удалось только 15 августа 1604 и только в октябре перейти границу Московского государства, когда уже начинались осенние дожди и на дорогах стояла непролазная грязь. Во-вторых, от польских послов при царском дворе было известно, что крымский хан готовится атаковать московские рубежи. В этом случае, русские войска оказались бы полностью скованы отражением угрозы с Юга. Но тревога оказалась ложной, или же хан Казы-Гирей, понявший, что воспользоваться внезапностью нападения не удастся, предпочел отказаться от своего плана. В-третьих, у войск самозванца практически не было артиллерии, без которой нечего было и думать о штурме таких мощных крепостей как Смоленск или сама столица. Также послам Лжедмитрия не удалось добиться помощи ни в у крымцев, ни у ногайцев.

Возможно, принимая в расчёт последнее обстоятельство, Лжедмитрий I предпочёл наступать на Москву кружным путем - через Чернигов и Северскую землю. Со своей стороны, царь Борис, не принявший до конца всерьез притязания Лжедмитрия на корону, оказался по сути захвачен вторжением врасплох. Предваряя наступление, претендент, не без подсказки будущего тестя, развернул агитацию в свою пользу, центром которой стал замок Остер. Отсюда в первый город на его пути - Моравск, «литвин» Т. Дементьев привез именное письмо для местного стрелецкого сотника, затем «димитриевы лазутчики» И. Лях и И. Билин подплыв на лодке, разбросали по берегу грамоты с увещеванием переходить на сторону «законного царевича». Среди прочего, грамоты гласили:

И вы б, наше прирожение, попомнили православную христианскую истинную веру и крестное целование, на чем есте крест целовали отцу нашему, блаженныя памяти государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии, и нам, чадам его, что хотели добра во всем: и вы ныне нашего изменника Бориса Годунова отложитеся к нам и впредь уже нам, государю своему прироженному, служите и прямите и добра хотите, как отцу нашему, блаженные памяти государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии; а яз вас начну жаловати, по своему царскому милосердому обычаю, и наипаче свыше в чести держати, и всё православное христианство в тишине и в покое и во благоденственном житии жити учинити хотим.

Для начала наступления войска самозванца были разделены на две части, одна под командованием казацкого атамана Белешко, наступала открыто, вторая, под командованием Юрия Мнишка и самого лже-царевича, шла через леса и болота, причем начало наступления запомнилось полякам тем, что по пути оказалось «множество вкусных ягод».

Возможно, жители Моравска отказались от сопротивления больше из страха, чем веры, что польское войско ведет подлинный царевич, так или иначе, пытавшихся организовать сопротивление воеводы Б. Лодыгин и М. Толочанов были связаны и выданы претенденту. 21 октября Лжедмитрий с триумфом въехал в город.

Черниговцы, в начале встретившие казацко-польское войско выстрелами, услышали о том, что сдался Моравск и также присягнули претенденту, воевода, князь И. А. Татев, попытался было организовать сопротивление, заперлся в замке с оставшимися ему верными стрельцами, но совершил грубую оплошность, оставив в руках восставших посад, в результате черниговцы вместе с отрядом Белешко штурмом взяли замок, а воевода Татев и вместе с ним князья П. М. Шаховской и Н. С. Воронцов-Вельяминов были взяты в плен. Добычу, которую казаки успели захватить, разграбив посад, Дмитрий принудил их частично вернуть - но с огромным трудом и далеко не полностью.

Серьёзным препятствием оказался на его пути Новгород Северский, где заперлся с войском любимец Годунова боярин Пётр Басманов, получивший серьезное подкрепление из Брянска, Кром и других соседних городов - всего около 1500 человек. Басманов предусмотрительно сжег посад, чтобы осаждавшим негде было укрыться от ноябрьских холодов. Осада города началась 11 ноября 1604 года, три дня спустя был предпринят первый штурм, но поляки отступили, потеряв 50 человек. В ночь на 18 ноября последовал генеральный штурм, но Басманов, заблаговременно получивший предупреждение об этом от своих лазутчиков во вражеском лагере, успел подготовиться и не дал зажечь деревянные стены. Бой в открытом поле тоже ни к чему не привел, так как русские войска отступили «к лесу к обозам», откуда поляки их, несмотря на все усилия, не смогли выбить и Дмитрий в первый раз всерьёз рассорился со своим войском, упрекая поляков в том, что они не могут похвастать превосходством в военных умениям перед московитами. Польское войско возмутилось, поставив все предприятие на грань провала, но претендента спасло то, что в это время сдался Путивль, единственная в этих краях каменная крепость, ключ к Северской земле. Источники противоречат друг другу, кто из московских воевод сдал город самозванцу, выставляя на эту роль князя Василия Рубец-Мосальского или дьяка Сутупова. Так или иначе, город присягнул претенденту как «истинному царевичу московскому», на его сторону перешел не только «чёрный люд», но практически всё местное дворянство, причем - что было особенно важно на этом этапе ведения войны - в руки претендента перешла городская казна.

18 декабря 1604 года состоялось первое крупное столкновение под Новгородом Северским между Дмитрием и войском князя Ф. И. Мстиславского, в котором, несмотря на превосходство в количестве (15 тысяч человек у Дмитрия и 50 тысяч у князя), победу одержал самозванец. Возможно, поражение русских войск было вызвано не столько военным, сколько психологическим фактором - простые ратники неохотно сражались против того, кто мог по их мнению быть «истинным» царевичем, некоторые воеводы и вслух говорили что «неладно» бороться против истинного государя. По словам очевидцем, Дмитрий прослезился, увидев на поле боя убитых соотечественников.

Но и после этой победы положение претендента далеко еще было не было определено. Казна, захваченная в Путивле, оказалась практически полностью истраченной. Наемное войско роптало, недовольное тем, что обещанное жалование было им выплачено только за первые три месяца. а также запретом грабежей и поборов с населения. 1 января 1605 года вспыхнул открытый мятеж, наемное войско кинулось грабить обоз. Дмитрий самолично объезжал рыцарей, падал перед ними на колени и уговаривал остаться с ним, но получал в ответ оскорбления, и среди прочих пожелание быть посаженным на кол. По воспоминаниям современников, претендент, не выдержав, ударил оскорбившего его поляка в лицо, но остальные стащили с него соболью шубу, которую позднее пришлось выкупать. 2 января большая часть наемников ушла по направлению к границе. В тот же день, самозванец сжёг лагерь под Новгородом-Северским и отступил к Путивлю. 4 января Юрий Мнишек, ухудшая и без того тяжёлое положение «зятя», объявил о своем отъезде в Польшу на сейм. Считается, что Мнишек надеялся на дворянское восстание против Бориса, и чувствовал себя неуютно в лагере, где все большую силу приобретали казаки и «московский чёрный люд», кроме того, московские «начальные бояре» переслали ему письмо, полное неприкрытых угроз. Как свидетельствуют летописи «Отошел воевода сендомирский от того вора собою после того, как ему был бой с бояры, а отходил для помочи тому вору, а не за королевским повелением, и староста остринский Михаил Ратомской, и Тышкевич, и ротмистры осталися ». Мнишек тем не менее уверял самозванца, что будет защищать его дело на королевском сейме, и пришлет из Польши новые подкрепления. С ним вместе ушло еще около 800 поляков, полковник Адам Жулицкий, ротмистры Станислав Мнишек и Фредра. В конечном итоге, с ним осталось 1500 польских рыцарей, выбравших своим предводителем Дворжецкого вместо Мнишка, во многом самозванцу помогли иезуиты, в этот критический момент вставшие на его сторону. В это же время, примеру Путивля последовали другие города и поселения - среди них Рыльск, Курск, Севск, Кромы. Тогда же Дмитрий приказал доставить ему из Курска чудотворную икону Богородицы, устроил ей торжественную встречу, поместил в свой шатер, где позднее молился ей каждый вечер. Воеводы сдавшихся городов либо сами присягали Дмитрию, либо доставлялись связанными в его лагерь, но тут же освобождались и приносили присягу. Войско Дмитрия постоянно росло. Убыль в живой силе немедленно восполнили 12 тыс. донских казаков, под охраной которых Дмитрий укрепился в Севске.

Московская рать, высланная против самозванца, настигла его в конце января у села Добрыничи. В ночь на 21 января 1605 года посланные Лжедмитрием лазутчики намеревались поджечь село с разных сторон, однако, этот маневр не удался, и ранним утром следующего дня, выйдя из города он дал сражение царскому войску у Добрыничей, но потерпел поражение из-за многочисленной артиллерии у противника. В результате битвы самозванец потерял практически всю свою пехоту и большую часть конницы, победители захватили всю его артиллерию - 30 пушек и 15 знамён и штандартов. Под самозванцем была ранена лошадь, сам он чудом избежал плена. Со своей стороны, правительственные войска развязали жестокий террор, уничтожая всех без разбора - мужчин, женщин, стариков и даже детей как сочувствующих самозванцу. Результатом оказалось всеобщее ожесточение и раскол среди московского дворянства, ранее большей частью своей преданного династии Годуновых. Также было упущено время - самозванцу позволили уйти и укрепиться на всю зиму и весну 1605 года в Путивле под защитой донских и запорожских казаков. Считается, что в это время претендент пал духом и пытался бежать в Польшу, но войско сумело его удержать, и действительно - скоро его ряды пополнились еще 4 тыс. казаков. Это пополнение претендент отослал защищать Кромы, надеясь таким образом отвлечь царскую армию - и до весны этот небольшой отряд сковывал посланные против Дмитрия, которые вместо того, чтобы осадить самозванца в его временной «столице», теряли время штурмуя Кромы и Рыльск, жители которых, будучи свидетелями кровавого террора, который развязали царские войска, стояли до последнего,

Во время «путивльского сидения» Дмитрий фактически готовился к будущему царствованию - принимал польских и русских священников, обращался к народу с обещаниями построить в Москве университет, пригласить в Россию образованных людей из Европы и т. д. Отмечали, что на его обедах равно присутствовало и православное и католическое духовенство, и Дмитрий делал всё от него зависящее, чтобы сблизить их между собой. По приказанию Бориса, в Путивль были посланы несколько монахов с ядом для самозванца, но их успели разоблачить и арестовать. Позднее самозванец своей властью простил их.

Здесь же в Путивле, чтобы ослабить пропаганду своих противников, объявлявших его «расстригой и вором Гришкой Отрепьевым», он показывал привезённого с собой монаха, выдавая его за искомого «Гришку». На руку ему было также то, что в мае скончался царь Борис, чудовские монахи, посланные в Путивль для обличения самозванца, прислали письмо, в котором называли его «истинным сыном Ивана Васильевича». Окончательно сбитые с толку царица Марья Григорьевна и ее советники посчитали лучшим перестать упоминать имя Григория Отрепьева и внести в формулу присяги царю Фёдору обещание не поддерживать того, кто называет себя царевичем. Брожение умов в столице от этого лишь усилилось - также стоит помнить, что вдова Годунова и дочь Малюты Скуратова, Мария Григорьевна, была крайне непопулярна в народе по столице распространялись слухи о крайней жестокости царицы, к примеру, рассказывали, что когда Годунов вызвал в Москву Марию Нагую и пытался добиться от нее правды, что произошло с Дмитрием, выведенная из себя молчанием бывшей царицы Мария Григорьевна попыталась свечой выжечь ей глаза.

В мае, после смерти Бориса Годунова, Дмитрию присягнуло войско, стоявшее под Кромами; воевода Пётр Фёдорович Басманов перешёл на его сторону и в дальнейшим стал одним из самых близких его сподвижников. Самозванец отправил войско на Москву во главе с князем Василием Голициным, а сам поехал в Орел, где его ждали выборные «от всей рязанской земли», и далее - в Тулу.

В Москву были отправлены с грамотой от «царевича Димитрия» Гаврила Пушкин и Наум Плещеев, вероятно, под охраной казацкого отряда Ивана Корелы,. 1 июня 1603 г. Гаврила Пушкин, стоя на Лобном месте, прочёл письмо самозванца, адресованное как боярам, так и московскому люду. Противиться посланцам Лжедмитрия пытался престарелый патриарх Иов, но «ничего не успевашу». Восставшие москвичи разграбили дворец и по одним сведениям, не нашли в нем царя и царицу, успевших скрыться (лишь с Марии Григорьевны во время ее бегства сорвали жемчужное ожерелье), по другой - отправили Годуновых в их прежний дом; винные погреба опустели, пьяная толпа разграбила и разгромила подворья многих бояр, связанных узами родства с династией Годуновых.

Через два дня под давлением Богдана Бельского и его сторонников Боярская дума приняла решение направить своих представителей к самозванцу. 3 июня в Тулу отправились старый князь И. М. Воротынский, и несколько второстепенных бояр и окольничих - князь Трубецкой, князь А. А. Телятевский, Ф. И. Шереметев, думный дьяк А. Власьева, несколько дворян, приказных и гостей. Самозванец, рассерженный тем, что присланные по сути дела не имели власти, «царь» допустил их к руке позднее, чем пришедших в тот же день казаков, и далее «наказывайте и лаяше, яко же прямый царский сын ».

В Туле Дмитрий занимался государственными делами как царь: разослал грамоты, извещавшие о его прибытии, составил формулу присяги, в которой первое место занимало имя Марии Нагой, его названной «матери», пригласил к себе английского посла Смита, возвращавшегося из Москвы с грамотами, беседовал с ним милостиво и даже обещал те же вольности, что даровал когда-то его «отец», принял «выборных от всей земли» и наконец второе боярское посольство во главе с тремя братьями Шуйскими и Фёдором Ивановичем Мстиславским. Вначале претендент отнесся к ним достаточно холодно, упрекнув, что простой народ опередил царедворцев, но в конечном итоге сменил гнев на милость и привёл их к присяге, которую принял архиепископ Рязанский и Муромский Игнатий, которого он прочил на место патриарха Иова.

В конце весны он медленно двинулся в сторону столицы. Тем временем в Москве 5 июня 1605 г. тело бывшего царя Бориса Годунова было «ради поругания» вынесено из Архангельского собора. Из «воровского стана» в Москву были отправлены Василий Васильевич Голицын и князь Рубец-Масальский с приказанием, чтобы из Москвы были устранены враги «царевича».Возможно, именно эта грамота спровоцировала московский люд на убийство Федора Годунова и его матери царицы Марии Григорьевны(10 июня). Имущество Годуновых и их родственников - Сабуровых и Вельяминовых было взято в казну, Степан Васильевич Годунов был убит в тюрьме, остальные Годуновы - отправлены в ссылку в Нижнее Поволжье и Сибирь, С. М. Годунов - в Переяславль-Залесский, где по слухам, был уморен голодом. Дмитрию же донесли, что Годуновы покончили с собой, приняв яд. Прилюдно Дмитрий сожалел об из смерти и обещал помиловать всех оставшихся в живых из их родни.

Убедившись в поддержке дворян и народа, он двинулся в столицу и 20 июня 1605 года торжественно въехал в Кремль.

Считается, что по пути Дмитрий часто останавливался, чтобы побеседовать с местными жителями и обещать им льготы. В Серпухове будущего царя уже ждал пышный шатёр, который мог вместить в себя несколько сот человек, царская кухня и челядь. В этом шатре Дмитрий дал свой первый пир боярам, окольничим и думским дьякам.

Дальше он продвигался к столице уже в богатой карете в сопровождении пышной свиты. В подмосковском селе Коломенском на широком лугу был установлен новый шатёр и снова дан пир сопровождавшим его аристократам. Уверяют, что Дмитрий также ласково принимал делегации местных крестьян и посадских людей, встречавших его хлебом-солью, и обещал «бысть им отцом».

Царь Дмитрий Иванович

Вступление в Москву

Выжидая удобного момента и согласуя все детали с Боярской думой, самозванец провел три дня у ворот столицы. Наконец, 20 июня 1605 года под праздничный звон колоколов и приветственные крики толп, теснившихся по обоих сторонам дороги, претендент въехал в Москву. По воспоминаниям современников, он появился верхом, в украшенной золотом одежде, в богатом ожерелье, на пышно убранном коне, в сопровождении свиты из бояр и окольничих. В Кремле его ожидало духовенство с образами и хоругвями. Впрочем, строгим ревнителям православия сразу же не понравилось, что нового царя сопровождали поляки, во время церковного пения игравшие на трубах и бившие в литавры. Помолившись вначале в Кремлевских Успенском и Архангельском соборе, лил слёзы у гроба своего предполагаемого отца - Ивана Грозного. Но опять же, не осталось незамеченным, что вместе с ним в собор вошли чужеземцы, да и сам царь не по-московски прикладывался к образам. Впрочем, эти мелкие несоответствия списали на то, что Дмитрий слишком долго жил на чужбине и мог подзабыть русские обычаи.

Сопровождавший его Богдан Бельский, поднявшись на Лобное место, снял с себя крест и образ Николы Чудотворца и произнес краткую речь:

Приближенные торопили его с венчанием на царство, но претендент настоял на том, чтобы вначале встретиться с «матерью» - царицей Марией Нагой, в монашестве носившей имя Марфы. За ней был отправлен князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, которому новый царь даровал польский титул мечника.

18 июля Марфа прибыла из ссылки, и встреча её с «сыном» произошла в подмосковном селе Тайнинском на глазах огромного количества народа. По воспоминаниям современников, Дмитрий соскочил с коня и бросился к карете, а Марфа, откинув боковой занавес, приняла его в объятья. Оба рыдали, и весь дальнейший путь до Москвы Дмитрий проделал пешком, идя рядом с каретой.

Царица помещена была в Кремлевском Вознесенском монастыре, царь навещал ее там каждый день и спрашивал благословения после каждого серьёзного решения.

Вскоре после этого Дмитрий короновался «венцом» Годунова, приняв его из рук нового патриарха Игнатия, бояре поднесли скипетр и державу. Царский дворец был разукрашен соответственно событию, путь от Успенского собора был устлан златотканым бархатом, когда царь появился на пороге, бояре осыпали его дождем из золотых монет.

В документах существуют глухие намёки, что вскоре после въезда в Москву царь приказал схватить и умертвить несколько монахов Чудова монастыря, как могущих узнать его. Однако документы, сообщающие об этом, составлены уже после свержения «расстриги» и потому не внушают полного доверия. Также, якобы, узнал Отрепьева дворянин И. Р. Безобразов, бывший когда-то соседом Отрепьевых. Но у Безобразова хватило ума держать язык за зубами, и он сделал блестящую карьеру во время короткого правления Лжедмитрия.

Спустя несколько дней в Москве был раскрыт заговор, направленный на свержение и убийство Дмитрия. По доносу купца по имени Фёдор Конев «со товарищи», открылось, что против нового царя злоумышлял князь Василий Шуйский, распространявший по Москве слухи, что претендент на самом деле является расстригой Отрепьевым и замышляет разрушение церквей и искоренение православной веры.

Шуйский был схвачен, но царь Дмитрий передал решение его участи в руки Земского собора. По сохранившимся документам, царь был столь красноречив, и столь умело уличал Шуйского «в воровстве его», что собор единодушно приговорил изменника к смертной казни.

25 июля Шуйский был возведен на плаху, но приказом «царя Димитрия Ивановича» помилован и отправлен в Вятскую ссылку. Но казнены были дворянин Петр Тургенев и купец Федор Калачник - последний, якобы, даже на плахе называл царя самозванцем и расстригой.

За день до того, 24 июля, был возведен в сан патриарха Московского рязанский архиепископ Игнатий.

Внутренняя политика

30 июля 1605 года новоназначенный патриарх Игнатий венчал Дмитрия на царство. Первыми действиями царя стали многочисленные милости. Из ссылок возвратили бояр и князей, бывших в опале при Борисе и Фёдоре Годуновых, и вернули им конфискованные имения. Вернули также Василия Шуйского и его братьев, не успевших добраться до Вятки, вернули и родственников бывшего царя. Получили прощение все родственники Филарета Романова, а его самого возвели в ростовские митрополиты. Служилым людям удвоили содержание, помещикам - земельные наделы - все за счёт земельных и денежных конфискаций у монастырей. На Юге страны на 10 лет было отменено взимание налогов, а также прекратилась практика обработки «десятинной пашни». Впрочем, новому царю потребовались деньги, в частности на свадебные выплаты и подарки, на вознаграждение «верным» - так после переворота, многим боярам и окольничим выплачивавался двойной оклад, а также на готовящийся поход против турок. Потому в других районах страны суммы налоговых сборов значительно выросли, что привело к началу волнений. Новый царь, не имея возможности или не желая действовать силой, пошёл на уступки восставшим - крестьянам разрешили уходить от помещика, если тот не кормил их во время голода, запрещена была потомственная запись в холопство, более того, холоп должен был служить только тому, кому добровольно «запродался», тем переходя скорее на положение наёмника. Экономическое положение страны улучшилось, но все же отличалось нестабильностью - сознавая это, Лжедмитрий попытался исправить положение за счет обложения ясаком сибирских остяков и татар.

В законодательном порядке запрещено было мздоимство, срок преследования беглых установлен в пять лет. Возвращению подлежали все крестьяне, бежавшие за год до начала «голодных лет» или же после них, или те, кто бежал во время голода, захватив свое имущество - то есть, не с целью спасения жизни. Бежавшие во время голода закреплялись за новым помещиком, кормившим их в трудное время. В закон не включались те, кто сумел удалиться о прежнего места проживания более чем на 200 верст. Путивль, оказавший огромные услуги будущему царю, был освобождён от всех податей на 10 лет, но Сводный судебник, который должен был включить в себя новые законы, однако же, не был закончен.

Дмитрий, якобы, однажды заметил, что Есть два способа царствовать, милосердием и щедростью или суровостью и казнями; я избрал первый способ; я дал Богу обет не проливать крови подданных и исполню его. Также отмечали, что он обрывал всякого, желавшего подольститься к нему, дурно отзываясь о правлении Бориса. В таком случае, Дмитрий замечал льстецу, что тот, как и все прочие «ставил Бориса на царство», теперь же хулит.

Чтобы уменьшить злоупотребления при сборе податей, Дмитрий обязал сами «земли» отправлять с выборными людьми соответствующие суммы в столицу. Взяточников приказано было водить по городу, повесив на шею денежную мошну, меха, жемчуг - или даже солёную рыбу - то, чем бралась взятка, и бить палками. Дворяне были избавлены от телесных наказаний, зато вынуждены были за те же преступления выплачивать большие штрафы.

Новый царь изменил состав Думы, введя в него в качестве постоянных членов представителей высшего духовенства, и отныне повелел Думе зваться «сенатом». Во время своего недолгого правления царь почти ежедневно присутствовал на заседаниях и участвовал в спорах и решениях государственных дел. По средам и субботам давал аудиенции, принимал челобитные и часто гулял по городу, общаясь с ремесленниками, торговцами, простыми людьми.

Ввёл в царстве московском польские чины мечника, подчашия, подскарбия, сам же принял титул императора или цезаря. «Тайная канцелярия» Дмитрия состояла исключительно из поляков - это были капитаны Мацей Домарацкий, Михаил Склиньский, Станислав Борша и личные секретари царя Ян Бучинский, Станислав Слоньский и Липницкий. В ведомство «тайной канцелярии» входили вопросы личных трат царя и его прихотей, а также религиозные вопросы. По замечанию наёмника Якова Маржерета, Лжедмитрий старался ввести в России абсолютное самодержавие. Введение в царский дворец иноплеменников и иноверцев, а также то, что царь учредил при своей особе иностранную гвардию, которая должна была обеспечивать его личную безопасность, отстранив между нем русскую царскую охрану - возмутило многих.

Он также оказал покровительство печатнику «Андронову, сыну Невежина», который 5 июля 1605 г. приступил к печатанию «Апостола» в «царской его величества друкарне». Работа была благополучно завершена 18 марта 1606 г.

Внешняя политика

Дмитрий убрал препятствия к выезду из государства и передвижению внутри него, англичане, бывшие в то время в Москве, замечали, что такой свободы не знало ещё ни одно европейское государство. В большинстве своих действий частью современных историков Лжедмитрий признаётся как новатор, который стремился европеизировать государство. Это отразилось даже в его титуловании (сам он подписывался как император, правда, с ошибками - «in perator», хотя его официальный титул был иной: «Мы, пресветлейший и непобедимейший Монарх Дмитрий Иванович, Божиею милостию, Цесарь и Великий Князь всея России, и всех Татарских царств и иных многих Московской монархии покорённых областей Государь и Царь »).

В это же время Дмитрий начал планировать войну с турками, планируя нанести удар по Азову и присоединить к Московии устье Дона, и приказал отливать на Пушечном дворе новые мортиры, пушки, ружья. Сам обучал стрельцов пушечному делу и штурму земляных крепостей, причем, по воспоминаниям современников лез на валы, несмотря на то, что его бесцеремонно толкали, сбивали с ног и давили.

Той же зимой, заручившись помощью Войска Донского, он послал в Елец дворянина Г. Акинфова с приказом укрепить елецкий кремль. Туда же была направлена осадная и полевая артиллерия, и созданы склады для снаряжения и продовольствия. На реке Вороне, притоке Дона, приказано было строить суда. В Крым отправлено было посольство с объявлением войны. Сам Дмитрий собирался весной отправиться в Елец и провести вместе с войском все лето.

В уезды направлялись воеводы для проведения дворянских смотров. Часть новгородского ополчения, которое составляли дворяне и дети боярские были вызваны в Москву для похода на Азов. Им же было приказано захватить с собой челобитные помещиков своей волости.

Той же зимой в селе Вяземы под Москвой была сооружена снежная крепость, защищать которую были поставлены «свои» князья и бояре, штурмовать должны были иноземцы под предводительством самого царя. Оружием для обеих сторон были снежки. Игра, впрочем, развернулась несколько не так, как желалось Дмитрию - бояр возмутило, что царь взял под свое начало иноземцев, те же, якобы, прятали внутри снежков небольшие камни и таким образом «наставили русским синяков под глаза». Несмотря на то, что крепость была благополучно взята и воевода попал в плен царю лично, один из бояр предупредил Дмитрия, что продолжать не стоит - русские обозлены, и у многих под платьем скрыты длинные ножи. Забава могла кончится кровопролитием.

При этом, он начал искать союзников на Западе, в особенности у папы римского и польского короля, в предполагаемый союз предполагалось включить также германского императора, французского короля и венецианцев. На это и на признание его «императором московским» была направлена дипломатическая деятельность самозванца. Но серьезной поддержки так и не получил из-за отказа выполнить данные ранее обещания по уступке земель и поддержке католической веры.

Польскому послу Корвин-Гонсевскому он заявил, что не может пойти, как было обещано ранее, на территориальные уступки Речи Посполитой - вместо этого он предлагал отплатить за помощь деньгами. Также было отказано во въезде иезуитам, и если католикам действительно была предоставлена свобода вероисповедания, то это было сделано также в отношении христиан других толков - в частности, протестантов. Планы о войне против Швеции также не осуществились - возможно, из-за сопротивления думных бояр.

В декабре 1605 г. по воспоминаниям польского гетмана Жолкевского, в Польшу был послан швед Пётр Петрей с тайным поручением сообщить Сигизмунду о самозванстве Дмитрия, и таким образом окончательно оставить его без помощи Речи Посполитой. Существует мнение, что Петрей передал королю на словах признание инокини Марфы, охладевшей к самозванцу после того, как он приказал тайно разорить могилу Дмитрия в Угличе. Но это всего лишь предположение, досконально известно, что Петрей выполнил свое поручение, но король, сохранив самообладание, под страхом смерти запретил ему разглашать подобную информацию.

Вскоре после Петрея в Варшаву прибыл сын боярский Иван Безобразов с тем же поручением. Его миссию облегчило и то обстоятельство, что самозванец когда-то поддерживал отношения с магнатами, недовольными самим Сигизмундом III, среди прочих, с краковским воеводой Николаем Зебжидовским, Стадницкими, доводившимися роднёй Мнишек и другим, предлагавшими польскую корону самому Лжедмитрию. Несомненно, этот фактор также сыграл свою роль.

Личная жизнь Дмитрия, его отношение к религии

Согласно сохранившимся документам и воспоминаниям, монахов Дмитрий не любил, прямо называя их «дармоедами» и «лицемерами». Более того, он приказал сделать опись монастырских владений и грозился отобрать все «лишнее» и употребить его на защиту православной веры не на словах, а на деле. Также не проявлял фанатизма в религиозных вопросах, предоставив свободу совести своим подданным, он объяснял это тем, что и католики и протестанты и православные верят в одного бога, разница только в обрядах. Последние, по его мнению, произведение рук человеческих и то, что решил один собор, другой так же легко может отменить, более того - собственный секретарь Дмитрия - Бучинский - исповедовал протестантство.

Он же попрекал пытавшихся спорить, что существо веры и внешние ее проявления суть разные вещи. Однако же, считаясь с привычками своих подданных, он, в частности, настоял на том, чтобы прибывшая в Москву Марина Мнишек наружно исполняла православные обряды.

Вспоминали, что новый царь любил поговорить, удивлял начитанностью и знаниями, в спорах часто приводил в доказательство факты из жизни других народов или истории из собственного прошлого.

Любил поесть, но после обеда не спал, что было не в обычае прежних царей, не ходил в баню, не позволял постоянно кропить себя святой водой, шокировал москвичей, привыкших к тому, что царь должен был выглядеть степенно и ходить, ведомый под руку ближними боярами, тем, что свободно разгуливал по комнатам, так, что телохранители порой не могли найти его. Любил ходить по городу, заглядывать в мастерские и заводить разговоры с первым встречным.

Отлично умел обращаться с лошадьми, ездил на медвежью охоту, любил весёлую жизнь и развлечения. Сумрачный Кремлёвский дворец ему пришёлся не по душе, и Дмитрий приказал выстроить для себя и для будущей жены два деревянных дворца. Его личный дворец был высок, но невелик по размеру и состоял из огромных сеней, уставленных шкафами с серебряной посудой и четырех комнат, полы в которых были покрыты персидскими коврами, потолки покрыты резьбой, а печи украшены изразцами и серебряными решетками. Ещё одним нововведением была музыка, звучавшая во время обедов. Любил он устраивать праздники и пиры для придворных.

В отличие от прежних царей, он оставил преследование скоморохов, не запрещены были больше ни карты, ни шахматы, ни пляски, ни песни.

Возле дворца приказано было установить медную статую Цербера с подвижной челюстью, которая с клацанием могла открываться и закрываться.

Одной из слабостей Дмитрия были женщины, в том числе жёны и дочери бояр, которые фактически становились вольными или невольными наложницами царя. В числе них оказалась даже дочь Бориса Годунова Ксения, которую по причине её красоты Самозванец пощадил при истреблении рода Годуновых, а потом несколько месяцев держал при себе. Позже, накануне приезда Марины Мнишек в Москву, Дмитрий сослал Ксению во Владимирский монастырь, где её постригли под именем Ольги. В монастыре она, по малодостоверным слухам, родила сына.

В дневнике польского наёмника С. Немоевского сохранились забавные анекдоты о ситуациях, в которых царя ловили на мелком вранье или хвастовстве, причём бояре не стеснялись говорить «Государь, ты солгал». Ожидая приезда Мнишков, Лжедмитрий якобы запретил им это делать, и Дума осведомилась, как быть, если он солжёт ещё раз. После короткого раздумья, царь, согласно Немоевскому, обещал больше так не делать.

Заговор и убийство Дмитрия

Отношение народа к царю и второй боярский заговор

В это же время сложилась двойственная ситуация: с одной стороны народ его любил, а с другой подозревал в самозванстве. Зимой 1605 г. схвачен был чудовский монах, во всеуслышание заявлявший, что на престоле сидит Гришка Отрепьев, которого «он сам грамоте учил». Монаха подвергли пытке, но ничего не добившись, утопили в Москве-Реке вместе с несколькими его сотоварищами. Возможно, ту же историю иначе излагают польские источники - если верить им, подкуплен был кто-то из священников или служек семейного царского храма. Этот человек должен был отравить чашу с церковным вином, прежде чем подать ее царю.

Весной 1606 года стало известно, что к Москве идёт с Дона войско взбунтовавшися казаков во главе с Илейкой Муромцем, выдававшим себя за никогда не существовавшего царевича Петра Фёдоровича - «внука» царя Ивана. Из Москвы к повстанцам был направлен дворянин Третьяк Юрлов с письмом. Источники расходятся в том, что это письмо содержало - согласно полякам, Дмитрий приглашал лже-царевича к себе, обещая владения (быть может, он рассматривал донцов как силу, которая поможет ему удержать трон), согласно «допросным речам» самого Илейки - письмо было написано в очень уклончивых выражениях, и предлагало самозванцу «ежели он истинный царевич» явиться в Москву и предоставить тому доказательства, если нет - более никого не тревожить своими домогательствами. Так или иначе, лже-Пётр опоздал - он появился в Москве на следующий день после гибели царя Дмитрия.

Почти с первого дня по столице прокатилась волна недовольства из-за несоблюдения царём церковных постов и нарушения русских обычаев в одежде и быту, его расположения к иностранцам, обещания жениться на полячке и затеваемой войны с Турцией и Швецией. Во главе недовольных стояли Василий Шуйский, Василий Голицын, князь Куракин и наиболее консервативно настроенные представители духовного звания - казанский митрополит Гермоген и коломенский епископ Иосиф. Раздражало народ то, что царь чем дальше, тем явственней насмехался над московскими предрассудками, одевался в иноземное платье и будто нарочно дразнил бояр, приказывая подавать к столу телятину, которую русские не ели. В связи с эти он нажил себе еще одного врага - Михаил Татищев, сказал ему по этому поводу какую-то дерзость, царь вспылил и приказал сослать его в Вятку и там «держать в колодах, утаив имя его» - правда, немедленно опомнившись, и (возможно, под давлением ближних бояр) отменил свое распоряжение. Но это уже ничего не могло изменить - с того дня Татищев присоединился к Шуйскому и его людям.

Больших бояр ущемляло количество «худородных», возвеличенных новым царем, в том числе назывались и родственники царицы - Нагие, и несколько дьяков, получивших чины окольничих. Как считается, Василий Шуйский и не скрывал своих подлинных мыслей, прямо высказавшись в кружке заговорщиков, что Дмитрий был «посажен на царство» с единственной целью - свалить Годуновых, теперь же пришло время свалить и его самого.

Для убийства царя были наняты стрельцы и убийца Фёдора Годунова - Шерефединов. 8 января 1606 года ворвавшись во дворец, неорганизованный отряд заговорщиков преждевременно выдал себя, подняв шум и переполох, покушение провалилось, и если Шерефединов сумел бежать, семеро его подручных были схвачены.

Дмитрий с Красного крыльца упрекал московский люд, в том, что его «безвинно» попрекают самозванчеством - в то время как порукой ему признание матери и верховных бояр. Говорил, что за время своей недолгой ещё жизни он «живота не жалел» ради счастья подданных. Присутствовавшие, упав на колени, со слезами клялись в своей невиновности. Семеро заговорщиков, выведенные на крыльцо Петром Басмановым, сразу после ухода царя во внутренние покои были растерзаны толпой.

Свадьба

Исполняя своё обещание вступить в брак с Мариной Мнишек, Дмитрий отправил в Польшу дьяка Афанасия Власьева, 12 ноября в присутствии короля Сигизмунда совершившего с ней обряд обручения, на котором он представлял царственного жениха. Вместе с ним в Польшу отправился личный секретарь царя Бучинский с тайным поручением добиться от папского нунция для Марины специального разрешения «чтобы её милость панна Марина причастилась на обедне у патриарха нашего, потому что без того венчана не будет » а также разрешения есть мясо в среду и печёное в субботу - как то следовало из православных обычаев. Самой Марине приказано было «волосов не наряжать» и позволить служить себе за столом кравчим.

Иногда полагают, что дополнительным фактором, определявшим нетерпение царственного жениха, было польское войско, на преданность которого он спешил опереться, чувствуя непрочность своего положения. Дмитрий настойчиво приглашал Марину вместе с отцом в Москву, но Юрий Мнишек предпочёл выжидать, вероятно, не будучи абсолютно уверен в том, что будущий зять крепко сидит на троне.

Окончательно решился он на поездку весной 1606 года, встревоженный слухами, что ветреный Дмитрий уже несколько месяцев не отпускает от себя Ксению Годунову. «Поелику , - писал Юрий Мнишек, - известная царевна, Борисова дочь, близко вас находится, благоволите, вняв совету благоразумных людей, от себя её отдалить .» Условие было выполнено, кроме того в качестве свадебных подарков в Самбор было отправлено около 200 тыс. злотых и 6 тыс. золотых дублонов.

24 апреля 1606 года вместе с Юрием Мнишком и его дочерью в Москву прибыли поляки - около 2 тысяч человек - знатные шляхтичи, паны, князья и их свита которым на дары Дмитрий дополнительно выделил огромные суммы, в частности, одна только шкатулка с драгоценностями полученная Мариной в качестве свадебного подарка стоила порядка 500 тыс. золотых рублей, и еще 100 тыс. было отправлено в Польшу для уплаты долгов. Послам были подарены чистокровные кони, золотые рукомойники, кованая золотая цепь, 13 бокалов, 40 соболиных шкурок и 100 золотых. Для Марины и её свиты под Москвой были разбиты два шатра, для въезда царь подарил своей невесте карету, украшенную серебром и изображениями царских гербов. В карету были впряжены 12 коней серых в яблоках, причём каждого вели под узцы царские подручные. Встречали будущую царицу воеводы, кньязья и толпы московского люда, а также оркестр из бубнов и труб. До свадьбы Марина должна была оставаться в Воскресенском монастыре вместе с царицей Марфой. Пожаловавшись, что ей невмоготу «московская еда», Марина добилась у царя присылки к себе польских поваров и кухонной челяди. Обеды, балы и празднества следовали один за другим.

Свадьба первоначально была назначена на 4 мая 1606 года, но затем отложена, так как требовалось выработать ритуал хотя бы внешнего принятия Мариной православия. Послушный царю патриарх Игнатий отклонил требование митрополита Гермогена о крещении католички, более того, Гермоген был наказан. Лжедмитрий просил у папы Римского специального разрешения на причащение и миропомазание невесты по греческому обряду, но получил категорический отказ. Миропомазание - как обряд, заменяющий обращение Марины в православие - решено было всё-таки провести.

8 мая 1606 года Марина Мнишек была коронована царицей и совершилось бракосочетание. На коронацию, по ее собственным воспоминаниям, Марина отправилась в подаренных женихом санях с серебряной упряжью, обитых бархатом, украшенным жемчугами, с подбитой соболями полстью. В церковь вел красный парчовый ковер, царь и царица, одетая «по-московски» в вишнёвый бархат, украшенный жемчугом, трижды целовали корону и крест, после чего Марина приняла миропомазание «по греческому обряду», и была коронована. Ей также были вручены символы власти - скипетр и крест. При выходе из церкви, как то было принято, в толпу бросали деньги, что кончилось неминуемой давкой и дракой. Сохранились слова Лжедмитрия, сказанные им своему секретарю Бучинскому: «у меня в ту пору большое опасенье было, потому что по православному закону сперва надо крестить невесту, а потом уже вести ее в церковь, а некрещёной иноверке и в церковь не войти, а больше всего боялся, что архиереи станут упрямиться, не благословят и миром не помажут ».

9 мая, в Николин день, против всех традиций был назначен свадебный пир, который продолжался и на следующий день, причем царь угощал бояр польскими блюдами и вновь телятиной, считавшейся в Москве «поганой едой». Это вызвало глухой ропот, на который самозванец не обратил внимания. В тот же день, к возмущению москвичей, перед иностранной гвардией выступил лютеранский пастор с проповедью (что раньше было позволяемо только в Немецкой слободе).

Во время многодневного празднования, во время которого в палатах играло до 68 музыкантов, Дмитрий отошел от государственных дел, а в это время приехавшие поляки в пьяном разгуле врывались в московские дома, бросались на женщин, грабили прохожих, особенно отличались панские гайдуки, в пьяном угаре стреляя в воздух и вопя, что царь им не указка, так как они сами посадили его на престол. Этим решили воспользоваться заговорщики.

Убийство

14 мая 1606 года Василий Шуйский собрал верных ему купцов и служилых людей, вместе с которыми составил план ответных действий полякам - отметили дома, в которых они живут, и решили в субботу ударить в набат и призвать народ под предлогом защиты царя к бунту.

15 мая об этом донесли Дмитрию, но тот легкомысленно отмахнулся от предостережения, пригрозив наказать самих доносчиков. Свадебные торжества решено было продолжать, несмотря на то, что со всех сторон поступали тревожные слухи о начавшихся глухих волнениях. Дмитрию была подана жалоба на одного из поляков, якобы изнасиловавшего боярскую дочь. Проведённое расследование ничего не дало.

На следующий день был дан бал в новом царском дворце, во время которого играл оркестр из сорока музыкантов, а царь вместе с придворными танцевал и веселился. После окончания праздника, Дмитрий ушел к жене в её недостроенный еще дворец, причём в сенях расположились несколько челядинцев и музыкантов. Немцы вновь попытались предупредить царя о готовящемся заговоре, но тот снова отмахнулся, со словами «Это вздор, я этого слышать не хочу».

Той же ночью Шуйский именем царя уменьшил немецкую охрану во дворце от 100 до 30 человек, приказал открыть тюрьмы и выдал оружие толпе.

17 мая 1606 года на рассвете по приказу Шуйского ударили в набат на Ильинке, другие пономари также принялись звонить, ещё не зная, в чем дело. Шуйские, Голицын, Татищев въехали на Красную площадь в сопровождении около 200 людей, вооруженных саблями, бердышами и рогатинами. Шуйский кричал, что «литва» пытается убить царя, и требовал, чтобы горожане поднялись в его защиту. Хитрость сделала свое дело, возбужденные москвичи кинулись бить и грабить поляков.

Шуйский въехал в Кремль через Спасские ворота, с мечом в одной руке и крестом в другой. Спешившись возле Успенского собора, он приложился к образу Владимирской Божьей матери, и далее приказал толпе «идти на злого еретика».

Разбуженный колокольным звоном Дмитрий, кинулся в свой дворец, где Дмитрий Шуйский сказал ему, что Москва горит. Дмитрий попытался вернуться к жене, чтобы успокоить её и затем ехать на пожар, но толпа уже ломилась в двери, сметая немецких алебардщиков. Басманов, последним оставшийся с царем, открыл окно, потребовал ответа, и услышал: «Отдай нам твоего вора, тогда поговоришь с нами ».

К этому времени относится эпизод с дьяком Тимофеем Осиповым, на которого была возложена обязанность приводить московский люд к присяге новой царице. Дьяк, готовясь к неизбежному, наложил на себя пост и дважды причастился святых тайн, после чего, проникнув в царскую опочивальню, якобы заявил царю: Велишь себя писать в титулах и грамотах цезарь непобедимый, а то слово по нашему христианскому закону Господу нашему Иисусу Христу грубо и противно: а ты вор и еретик подлинный, расстрига Гришка Отрепьев, а не царевич Димитрий. Впрочем, существует мнение, что вся эта история не более чем патриотическая легенда, и Осипов проник во дворец, чтобы зарезать Дмитрия во сне, времени на произнесения речей у него не было. Так или иначе, досконально известно, что Тимофей был убит Петром Басмановым, его труп выброшен из окна.

Далее, как рассказывали очевидцы, в суматохе не обнаружив своего меча, Дмитрий вырвал алебарду у одного из стражников и подступил к дверям с криком: «Прочь! Я вам не Борис!». Басманов спустился на крыльцо и попытался уговорить толпу разойтись, но Татищев ударил его ножом в сердце.

Дмитрий запер дверь, когда заговорщики стали ломать её, бросился бежать по коридору и выбрался в окно, пытаясь спуститься по лесам, чтобы скрыться в толпе, но оступился и упал с высоты 15 саженей в житный двор, где его подобрали нёсшие караул стрельцы. Царь был без сознания, с вывихнутой ногой и разбитой грудью. Стрельцы облили его водой, и когда он пришел в себя, то просил защиты от заговорщиков, обещая им поместья и имущество мятежных бояр, а также семьи мятежников - в холопство. Стрельцы внесли на руках в опустошённый и ограбленный дворец, где попытались защитить от заговорщиков, рвавшихся довершить начатое. В ответ приспешники Татищева и Шуйского стали грозить стрельцам убить их жен и детей, если те не отдадут «вора».

Какой-то немец попытался подать царю спирта, чтобы поддержать в нем сознание, но был за это убит. Стрельцы заколебавшись, потребовали, чтобы царица Марфа еще раз подтвердила, что Дмитрий - ее сын, в противном случае - «Бог в нем волен». Заговорщики были вынуждены согласиться, но пока гонец ездил к Марфе за ответом, они с руганью и угрозами требовали от Дмитрия, чтобы он назвал свое настоящее имя, звание и имя своего отца - но Дмитрий до последнего момента твердил, что он сын Грозного, и порукой тому слово его матери. С него сорвали царское платье и вырядили в какие-то лохмотья, тыкали пальцами в глаза и дергали за уши.

Вернувшийся гонец, князь Иван Васильевич Голицын, крикнул, что Марфа ответила, будто ее сын убит в Угличе, после чего из толпы раздались крики и угрозы, вперед выскочил сын боярский Григорий Валуев и выстрелил в упор, сказав: «Что толковать с еретиком: вот я благословляю польского свистуна!». Дмитрия добили мечами и алебардами.

Посмертное поругание

Тела убитого царя и Басманова приволокли через Фроловские (Спасские) ворота на Красную площадь и сняли с них одежду. Поравнявшись с Вознесенским монастырем, толпа вновь требовала от инокини Марфы ответа - её ли это сын. По свидетельству современников, та дала двусмысленный ответ - Было бы меня спрашивать, когда он был жив, а теперь, когда вы его убили, он уже не мой , по другим источникам коротко ответила - Не мой .

Тела решено было подвергнуть т. н. «торговой казни». В течение первого дня они лежали в грязи посреди рынка, там, где когда-то была поставлена плаха для Шуйского. На второй день с рынка был принесён стол или прилавок, на него положили тело Дмитрия. На грудь ему (или по другим сведениям - на распоротый живот) бросили маску, одну из тех, которые сам царь готовил для придворного карнавала, в рот воткнули дудку; под стол бросили труп Басманова. Три дня длились надругательства москвичей над телом - его посыпали песком, мазали дегтем и «всякой мерзостью.» Жак Маржерет, наёмник на русской службе, вспоминал об этих событиях так:

Среди москвичей цареубийство вызвало неоднозначную реакцию, многие плакали, глядя на поругание. Чтобы пресечь любую жалость к «расстриге» было объявлено, что маска у него на груди есть идол, «харя», которой он поклонялся при жизни. Здесь же вслух читали «грамоту» о жизни Григория Отрепьева в монастыре и его бегстве; по слухам, на площадь был также приведен младший брат Отрепьева, очень похожий на бывшего царя. Затем Басманова похоронили у церкви Николы Мокрого, а Дмитрия - в т. н. «убогом доме», кладбище для упившихся или замёрзших, за Серпуховскими воротами.

Сразу после похорон ударили необычайно суровые морозы, уничтожившие траву на полях и уже посеянное зерно. По городу пошли слухи, что виной тому волшебство бывшего монаха, говорили также, что «мёртвый ходит». и над могилой сами собой вспыхивают и движутся огни, и слышатся пение и звуки бубнов. По Москве стали ходить слухи, что здесь не обошлось без нечистой силы и «бесы расстригу славят .» Шептались также, что на следующий день после погребения, тело само собой оказалось у богадельни, а рядом с ним сидели два голубя, никак не желающие улетать. Труп «расстриги», как рассказывают легенды, попытались закопать поглубже, но через неделю он вновь сам собой очутился на другом кладбище, то есть «земля его не принимала», впрочем, как не принимал огонь, согласно слухам, сжечь труп было невозможно. Все же, тело Дмитрия выкопали, сожгли и, смешав пепел с порохом, выстрелили из пушки в ту сторону, откуда он пришел - в сторону Польши. По воспоминаниям Марины Мнишек, в это время совершилось «последнее чудо» - когда труп «расстриги» тащили через кремлёвские ворота, ветер сорвал с ворот щиты, и невредимыми, в том же порядке установил их посреди дороги.

Образ Лжедмитрия I в культуре

В фольклоре

В народной памяти образ «Гришки-Расстрижки» сохранился в нескольких балладах и сказах, где он неизменно предстает в роли колдуна, чернокнижника, с помощью нечистой силы захватившего власть над Москвой. В частности, в народном сказе о «Гришке» в записи С. М. Арбелева самозванец «научает» Марину не принимать православия и презирать московских бояр, во время же богослужения отправляется с ней в «мыльню», за что и наказывается.

Известна также песня о Гришке-богохульнике:

А местные иконы под себя стелет,
А чюдны кресты под пяты кладет.
И вариант, где он пытается сделать для себя «бесовские крылья», чтобы улететь от неизбежного и заслуженного наказания.
А поделаю крыльица дьявольски,
Улечу нунь я дьяволом!
Народная молва также делает Гришку убийцей юного царевича - конечно же, с целью освободить трон для себя самого.
Не лютая змея возвевалася,
Возвевалось лукавство великое.
Упало лукавство царю Дмитрию на белу грудь.
Убили же царя Дмитрия в гуляньях, на игрищах,
Убил же его Гришка Расстриженный,
Убимши его, сам на царство сел.

Ещё в одном народном рассказе Гришка-монах, разочаровавшийся в жизни, оправляется топиться на Москву-реку, где его останавливает сатана и сулит любые земные блага за душу будущего самозванца. Тот соглашается и выбирает для себя «царство Московское».

Более полный вариант того же рассказа приводит Е. Арсеньева в романе «Пани царица». По этой версии, нечистый, получив от самозванца подписанный кровью документ, на котором случайно или нарочно не была поставлена дата исполнения, чародейством заставляет короля польского поверить претенденту, и таким же чародейством «отводит глаза» москвичам, заставляя видеть в самозванце давно погибшего царевича. Впрочем, Лжедмитрий совершает промашку, пытаясь ввести в Москве «литовскую ересь» вместо православия. В ответ на молитвы перепуганных москвичей бесовский туман рассеивается, и все видят, кто находится перед ними на самом деле.

Записанная П. Н. Рыбаковым песня «Гришка Расстригин» поясняет, что ради видимого сходства с урождённым царским сыном, имевшим на груди «знак»:

А это Гришка - Рострижка Отрепьев сын,
Сидел в тюрьмы ровно тридцать лет,
Заростил крест во белы груди,
Так назывался, собака, прямым царем,
Прямым царем, царем Митрием,
Царевичем Митрием московским.
И далее вновь появляется знакомый мотив волхования:
Стоит Гришка расстрижка Отрепьев сын
Против зеркала хрустального,
Держит в руках книгу волшебную,
Волхвует Гришка расстрижка Отрепьев сын…

В одной из поздних былин, записанных на русском Севере «Гришка-расстрижка, нечистый дух», приобретший силу в результате «бесовской свадьбы с Маринкой» становится на место Кощея, с ним сражается Иван Годинович.

В авторском творчестве

• В книгах, посвященных царствованию Бориса Годунова или началу Смутного времени, обязательно появляется образ первого самозванца.

• Образ Лжедмитрия I появляется в пьесе Лопе де Вега «Великий Князь Московский или Преследуемый император», впрочем, испанский драматург весьма вольно обошелся с российской историей - поддерживаемый иезуитами и католиками-поляками Лжедмитрий изображается как истинный царевич, пострадавший от интриг, причиной чему является католическая позиция писателя.

• Лжедмитрий I выступает как главный герой в стихотворных трагедиях А. П. Сумарокова (1771) и А. С. Хомякова (1832), носящих одно и то же имя («Димитрий Самозванец»), ему также посвящена одна из последних, считающихся неудачными в творчестве А. Н. Островского, пьеса «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» (1886).

• В пьесе А. С. Пушкина «Борис Годунов» Лжедмитрий предстаёт как авантюрист, знающий цену своему «царскому имени», но при том рискующий ради русского престола из любви к Марине Мнишек.

• Этот же сюжет отразился в опере М. П. Мусоргского «Борис Годунов», написанной по материалам пушкинской драмы, и в двух фильмах с тем же названием (режиссёров Веры Строевой, 1954 год, и Сергея Бондарчука, 1986 год).

• Он же является главным героем оперы Антонина Дворжака «Димитрий» (1881-1882) и недописанной одноимённой драмы Шиллера.

• Американский историк и романист Харольд Лэм посвятил Лжедмитрию один из своих романов «казачьего цикла» под названием «Хозяин волков» (1933). В этом романе, написанном в жанре «альтернативной истории», демоническому Лжедмитрию удаётся избежать смерти на Красной площади и исчезнуть в украинских степях, преследуемому когда-то им обманутым казаком.

• Гибель самозванца описывает Райнер Мария Рильке в своем единственном романе «Записки Мальте Лауридса Бригге» (1910).

• В творчестве Марины Цветаевой (цикл «Марина») звучит тема любви самозванца к Марине Мнишек.

• Произведение Бориса Акунина «Детская книга», в основе сюжета которой лежит путешествие во времени, описывает фантастические события, где деятельный и прагматичный Лжедмитрий I - пионер 60-х годов XX века, попавший в прошлое через загадочную хронодыру.

Самозванец, выдававший себя за «чудесно спасшегося» царевича Дмитрия Ивановича, Царь и Великий князь Московский и всея Руси (1605-1606).

Происхождение Лжедмитрия I неясно. В исторической науке наиболее распространена официальная версия правительства , что он - беглый дьякон московского Чудова монастыря Григорий Отрепьев, сын галичского дворянина Богдана Отрепьева.

Лжедмитрий I появился в 1601-1602 годах в Польше, где выдавал себя за «чудесно спасшегося» сына . Был поддержан польскими магнатами и католическим духовенством. В 1603-1604 годах была развернута подготовка его возведения на русский трон. Лжедмитрий I тайно принял католичество и обещал после воцарения отдать Польше Северскую и Смоленскую земли, участвовать в антитурецком союзе, оказать помощь королю в его борьбе со Швецией, ввести в католичества, жениться на дочери сандомирского воеводы сенатора Е. Мнишка , передать ей в качестве «вена» и и уплатить Е. Мнишку 1 миллион злотых.

Осенью 1604 года Лжедмитрий I перешел с польско-литовским отрядом русскую границу в районе Чернигова (ныне на Украине). Успеху его авантюры способствовали волнения крестьян, развернувшиеся в южных районах русского государства. Несмотря на поражение под , Лжедмитрию I удалось укрепиться на юге (в Путивле, ныне на Украине).

После внезапной смерти Бориса Годунова его армия под перешла на сторону Лжедмитрия I. 1 июня 1605 года в Москве произошло восстание, свергнувшее царя Федора II Борисовича. 20 (30) июня 1605 года самозванец вступил в , 21 июня (1 июля) венчался на царство в Московского Кремля.

Заняв царский престол, Лжедмитрий I пытался проводить самостоятельную внутреннюю и внешнюю политику. Стремясь опереться на провинциальное дворянство, он увеличил ему денежные и земельные оклады за счет конфискации финансовых средств у монастырей и намечавшегося пересмотра их прав на земельные владения.

Лжедмитрий I предпринял попытку реорганизации армии. Им был сделан ряд уступок крестьянам и холопам (указы от 7 января и 1 февраля 1606 года). Южные районы были на 10 лет освобождены от налогов, и в них была прекращена обработка «десятинной пашни». Однако политика и увеличение налогов (в частности, из-за необходимости отправки денег в Польшу) вызвали весной 1606 года усиление крестьянско-казацкого движения. Не сумев привлечь на свою сторону все слои феодалов, Лжедмитрий I пошел на уступки восставшим: он не применил силу для подавления движения и включил в готовившийся Сводный судебник статьи о крестьянском выходе.

Из-за невыполнения Лжедмитрием I его обещаний о введении католичества, территориальных уступках и военной помощи Польше против Швеции ухудшились отношения с Сигизмундом III. Кризис внутренней и внешней политики создал условия для организации заговора знати во главе с князем . Во время восстания горожан против поляков, прибывших на свадебные торжества Лжедмитрия I и , самозванец был убит заговорщиками в Московском Кремле.

После поругания на Лобном месте тело Лжедмитрия I было захоронено за Серпуховскими воротами Москвы. Позднее его тело выкопали, сожгли и, смешав пепел с порохом, выстрелили из пушки в сторону Польши.

В мировой истории существует немало примеров, когда власть в той или иной стране захватывали самозванцы, выдававшие себя за настоящих правителей. Были такие случаи и на Руси. Первый из них произошёл в 1605 году, когда на московском престоле оказался Лжедмитрий 1. Биография этой исторической личности содержит множество противоречивых фактов. Некоторые историки приписывают ему царское происхождение, однако большинство учёных склоняется к версии, что человек, объявивший себя чудом спасшимся младшим сыном Иоанна IV Грозного Дмитрием - авантюрист, обладавший хитростью и завидным умом.

Происхождение и молодость самозванца

Кем же был на самом деле Лжедмитрий 1? Краткая биография этого человека содержит не так уж и много информации о его жизни до воцарения на троне. В официальной истории принято считать, что Лжедмитрий 1 родился приблизительно в 1581 году в Галиче (Костромской волости). При рождении самозванца назвали Юрием (Юшкой), а отцом его был дворянин из обедневшего литовского рода Нелидовых Богдан Отрепьев. Приехав в юности в Москву, молодой человек поступил на службу в один из приказов. Отработав некоторое время, Юрий Отрепьев постригся в монахи под именем Григорий. Случилось это в Ушёл в монастырь Юшка не от большой веры, а ради того, чтобы избежать расправы, ведь в мирской жизни он воровал, пьянствовал и не слушал своего отца.

Через год после пострижения в монахи Григорию удалось обосноваться в Чудовом монастыре в Москве. Будучи грамотным и обладая каллиграфическим почерком, молодой человек получил в нём должность переписчика книг. Именно здесь и возникает у Отрепьева идея выдать себя за преждевременно умершего наследника московского престола царевича Дмитрия. Григорий был приблизительно такого же возраста, как и младший сын Иоанна IV, и даже имел сходство с ним.

Описание внешности Отрепьева

Характеристика Лжедмитрия 1, оставленная его современниками, свидетельствует о том, что он был ниже среднего роста, необычайно широк, с короткой шеей и руками разной длины. Этого человека нельзя назвать красавцем: его "украшали" большие бородавки и крупный, напоминающий башмак, нос. Он был мрачным и задумчивым, однако обладал недюжинной физической силой и с лёгкостью мог согнуть голыми руками подкову.

Жизнь в Польше

Как же сложилась дальнейшая судьба человека, вошедшего в историю как Лжедмитрий 1? Краткая биография его свидетельствует, что в 1602 году он был обвинён в воровстве и убежал из монастыря. Некоторое время мошенник пробыл в Киеве, а затем перебрался в Польшу и тайно принял католическую веру. Там он провозгласил себя законным наследником российского престола и заручился поддержкой короля В благодарность за то, что тот поможет ему завладеть московским троном, Лжедмитрий 1 пообещал отдать Речи Посполитой часть западно-русских земель. Заручился самозванец и поддержкой воеводы Ежи Мнишека, поклявшись ему жениться на его дочери Марине, подарить города Псков и Новгород и выплатить 1 млн злотых.

Наступление на русские города и захват власти

Лжедмитрий 1 вместе с трёхтысячным польским войском начал свой поход на российские земли осенью 1604 года. Из-за недовольства местного населения внутренней политикой Бориса Годунова, который был фактическим правителем государства при тщедушном сыне Иоанна Грозного, Отрепьеву достаточно быстро удалось подчинить себе ряд русских городов и осесть в Путивле. Именно здесь обосновался со своим правительством Лжедмитрий 1. Краткая биография самозванца содержит факты, подтверждающие то, что народ поддерживал нового правителя, веря, что перед ним действительно чудом спасшийся сын Иоанна IV, и он наведёт на их землях порядок.

В апреле 1605 года внезапно умер Борис Годунов и наследником трона был провозглашён его сын Фёдор. Однако тому не удалось долго продержаться при власти: спустя несколько недель он был свергнут сторонниками Лжедмитрия. Официально воцарившись на престоле 20 июня 1605 года, самозванец приказал убить Фёдора и его мать, а сестру его Ксению сделал он своей наложницей, а затем отправил её в монастырь.

Чтобы народ окончательно поверил в то, что перед ним настоящий наследник трона, была устроена встреча авантюриста с Марьей Нагой, матерью Дмитрия. Женщина признала в стоящем перед ней человеке своего сына. Позже, после смерти Отрепьева, она отреклась от своих слов, сознавшись, что её заставили сказать неправду его сторонники.

Характеристика внутренней политики Лжедмитрия 1

Оказавшись при власти, новоиспечённый правитель официально запретил взяточничество, приказал вернуть из ссылки людей, пострадавших при Годунове, провёл реорганизацию армии и увеличил жалованье всем, кто находился на службе. Самозванец облегчил участь освободил юг России от налогов и отобрал земельные наделы у монастырей.

Внутренняя политика Лжедмитрия 1 была направлена на усиление польского влияния во всех сферах жизни государства. Он закладывал строительство костёлов, распространял среди простых людей иностранные забавы и организовал Тайную канцелярию, в состав которой входили поляки. При самозванце Боярская Дума была переименована в Сенат, а возле Кремля началось строительство деревянного дворца с потайными ходами. Во внешней политике Лжедмитрий 1 вёл подготовку к войне с турками, в которой был заинтересован Сигизмунд III.

Свадьба Отрепьева с Мариной Мнишек и его убийство

Очень скоро потерял поддержку народа Лжедмитрий 1. Биография его указывает на то, что он много развлекался, любил охоту и красивых женщин. Недовольство православных людей вызвало бракосочетание правителя с Мариной Мнишек, проведённое по католическому обряду. Во время празднования в Москву съехалось много поляков, которые, изрядно подвыпив, грабили прохожих и врывались в дома местного населения.

17 мая 1606 года, в самый разгар празднования свадьбы, стремящийся захватить трон князь Василий Шуйский поднял в Москве восстание, в результате которого Лжедмитрий 1 и его сторонники были убиты. Люди, обозлённые произволом самозванца, долго глумились над его телом, а затем сожгли его и, зарядив пеплом пушку, выстрелили из неё в направлении Речи Посполитой. Так бесславно закончил свои дни Лжедмитрий 1. Краткая биография этой является поучительной историей, рассказывающей о том, что бывает с самозванцами.

В мае 2006 г. (17 ст. ст.) исполняется 400 лет всенародному восстанию в Москве, в результате которого был свергнут и убит Лжедмитрий 1. Общеевропейская интрига, направленная на полное закабаление и окатоличивание России, была сорвана.

Если бы 11-месячное правление агента иезуитов Лжедмитрия 1 продлилось ещё хотя бы немного, последствия для России могли бы стать непоправимыми.

Однако историю Смутного времени нам давно подают не в трагических и героических, а в двусмысленных тонах. Например, "февралист" А. Карташев в своей "Истории Русской Церкви", изданной американской ложей в Париже в 1959 г. (М., 1991 г.), рисует чуть ли не положительный портрет самозванца. Лжедмитрий якобы решил использовать Рим с благими целями: "...Вместо безнадежной латинизации проводить просветительную "оксидентализацию" (озападнивание. - Н. С.), т.е. как бы предвосхищать реформу Петра Великого, под предлогом необходимой подготовки к соединению церквей" (т. 2, с. 58).

Карташев даже обвиняет наших предков в том, что они в самом начале Смутного времени ответили отказом на предложения польского канцлера Сапеги. Тот предлагал разрешить свободный въезд поляков и литовцев в Россию, принимать их на нашу государственную службу, дать право строить костёлы в русских городах: "Москва оставалась глуха к идее федеративного слияния. Свой государственный организм она понимала как монолитно единоверный, с душою единственно православной" (с. 54).

Наш историк Д. И. Иловайский писал: "Идея самозванства вытекала почти сама собою из тех обстоятельств, в которых находилась тогда Московская Русь. Эта идея уже носилась в воздухе со времени трагической смерти царевича Димитрия, которая без сомнения продолжала служить в народе предметом разнообразных толков и пересудов. От них недалеко было и до появления легенды о чудесном спасении, которому так склонна верить всякая народная толпа, особенно недовольная настоящим, жаждущая перемен и, прежде всего, конечно, перемены правительственных лиц. Мы знаем, что Борису Годунову и по характеру своему, и по разным другим обстоятельствам не удалось приобрести народное расположение, ни примирить с необычным возвышением своей фамилии старые боярские роды".

Иловайский ясно сказал о причинах Смуты: "Адский замысел против Московского государства - замысел, плодом которого явилось самозванство, - возник и осуществился в среде враждебной нам польской и ополяченной западнорусской аристократии".

Но самозванство породило Смуту или же Смута - самозванство? Наш византинист Ф. И. Успенский раскрывает план завоевания России ещё в 1585-1586 гг., т.е. сразу после смерти Ивана Грозного и при жизни Св. царевича Димитрия Угличского. В работе "Восточный вопрос" Успенский пишет о плане польского короля Стефана Батория (1576-1586) "...устроить из Московии базу для разрешения Восточного вопроса, причем предполагалось завоевание Кавказа и Армении, присоединение Персии и движение на Константинополь" (Ф. И. Успенский. История Византийской империи. Восточный вопрос. М., 1997, с. 677).

Этот план, представленный Баторием двум папам - Григорию 13 и Сиксту 5, получил полное одобрение обоих, причем последний даже послал деньги полякам на завоевание России. Успенский не производил расчетов, но мы, подсчитав, можем заключить, что у Рима при всём его страстном властолюбии не было огромной суммы на войну с Россией. Важен вывод Успенского: "...План Батория не умер вместе с виновником его. Достаточно сослаться на историю Смутного времени... с первым самозванцем Польша осуществила знаменитый проект Стефана Батория в той части, которая предусматривала католического государя на Московском престоле" (с. 681, 695).

Знаменитый греческий старец афонский архимандрит Георгий (Капсанис) в своей объёмной работе "Борьба монахов за Православие" (Афон, 2003) отмечает, что Мелетий Пигас, впоследствии Патриарх Александрийский, в 1582 г. написал сочинение против папы и послал свой труд царю как "борцу и защитнику Православия". В 1584 г. "по просьбе самодержца всея Руси" Мелетий Пигас прибыл в Москву для перевода книги о Флорентийском соборе, присланной из Рима в Москву (с. 318, 321).

И как ни старался Рим, Москва не сдавалась, и в этом ей помогали православные греки. Не в этом ли причина Смуты, подготовленной Римом гораздо позже? Начало Смуты на Руси - 1603 г. В Европе же в то время - после долгих войн - устанавливается редкое затишье, полностью исчезнувшее позднее, в годы ожесточенной общеевропейской Тридцатилетней войны (1618-1648). Иными словами, хотя царская Россия накануне Смуты и не оказалась в глухой изоляции, но как-то незаметно нас оставили наедине с событиями, тщательно подготовленными в недрах Европы.

Корифеи нашей исторической науки - Н. М. Карамзин (вслед за ним и А. С. Пушкин, посвятивший Карамзину драму "Борис Годунов") и С. М. Соловьев - считали, что первый самозванец - это Отрепьев. В. О. Ключевский был более осторожен в определении личности Лжедмитрия: "Этот неведомый кто-то, воссевший на московский престол после Бориса, возбуждает большой анекдотический интерес. Его личность доселе остаётся загадочной, несмотря на все усилия ученых разгадать её..." (В. О. Ключевский. Курс русской истории. Ч. 3, М., 1988, с. 30).

Митрополит Московский Платон (Левшин) (1812) и один из его преемников по кафедре - владыка Макарий (Булгаков) (1882) - считали, что Смута была ухищрённей, чем принято думать. Владыка Макарий допускал, что Лжедмитрий мог быть как Гришка Отрепьев, так и "ещё иной кто-либо", но что в любом случае самозванец прибег к помощи иезуитов ("История Русской Церкви". Кн. 6, М., 1996, с. 75).

Церковный историк РПЦЗ Н. Д. Тальберг (1967) в своей "Истории Русской Церкви" писал: "Самозванцу оказана была поддержка польскими панами и, в особенности, иезуитами. Кем он был в действительности, до сих пор осталось невыясненным... Самозванец для большего успеха в своем предприятии принял латинскую веру, которую обещал ввести во всей России" (ч. 1, с. 309).

Историк Н. М. Костомаров привел убедительные доказательства, что Гришка Отрепьев и Лжедмитрий 1 - это два разных человека: "1) Если бы названный Димитрий (т. е. Лжедмитрий 1. - Н. С.) был беглый монах Отрепьев, убежавший из Москвы в 1602 году, то никак не мог бы в течение каких-нибудь двух лет усвоить приёмы тогдашнего польского шляхтича. Мы знаем, что царствовавший под именем Димитрия превосходно ездил верхом, изящно танцевал, метко стрелял, ловко владел саблей и в совершенстве знал польский язык; даже в русской речи его слышен был не московский выговор. Наконец, в день своего прибытия в Москву, прикладываясь к образам, он возбудил внимание своим неумением сделать это с такими приёмами, какие были в обычае у природных москвичей.

2) Названный царь Димитрий привез с собою Григория Отрепьева и показывал его народу... 3) В Загоровском монастыре (на Волыни) есть книга с собственноручною подписью Григория Отрепьева; подпись эта не имеет ни малейшего сходства с почерком названного царя Димитрия" (Н. М. Костомаров. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. Кн. 1., М., 1995, с. 506).

Вот вывод Иловайского: "Кто был первый самозванец, принявший на себя имя царевича Димитрия, может быть, со временем объяснится какою-нибудь счастливою находкою, а может быть, навсегда останется тайною для истории. Есть старое известие, которое называет его побочным сыном Стефана Батория, - известие само по себе достойное внимания; но мы не можем ни принять его, ни отвергнуть за недостатком более положительных данных. Можем только заключать, что, по разным признакам, это был уроженец Западной Руси и притом шляхетского происхождения" (много позже Иловайского к объяснению - самозванец - это побочный сын Стефана Батория - вернулся английский писатель Р. Сабатини в серии своих исторических разгадок. Кстати, известны слова самозванца полякам, предупреждавшим его о заговоре в мае 1606 г.: "Как вы, ляхи, малодушны!". Их можно понимать по-разному. Если самозванец был Отрепьев, тогда они понятны. А если он был не Отрепьев и не поляк, тогда кто?).

Очень важны слова Иловайского о том, что Лжедмитрий - это не Гришка Отрепьев: "Тождество сие, по тщательному пересмотру вопроса, оказывается ложным. Тем не менее бегство Отрепьева из Москвы и его прямое участие в деле самозванца едва ли подлежат сомнению; хотя и нет пока возможности достаточно выяснить его истинную роль в этом деле".

Выводы Иловайского убедительны. Тем более, если мы вспомним данные Успенского о замысле Смуты в 1585 г. (проект Батория, иезуитов и папы), утверждения митрополита Макария и Тальберга. Исследователь старины Н. М. Павлов считал, что "проглядывала в Самозванце не русская, а какая-то смешанная славянская национальность. Иные его прямо называли поляком, другие и трансильванцем, и волохом, и итальянцем, правильнее же иллирийцем".

Самозванец мог быть не обязательно польским шляхтичем, он мог быть уроженцем Трансильвании (где до сей поры смешанное венгерское, румынское и немецкое население), и итальянцем, и "иллирийцем", то есть выходцем с Балкан, с Адриатического побережья, принадлежавшего Венеции.

Павлов этого не поясняет. Ему важно иное - "становится невозможным слить Отрепьевскую биографию в одно с биографией этого загадочного лица. Обе, не противореча себе порознь, взаимно уничтожают одна другую". Ссылаясь на знаменитого обличителя иезуитов Ю. Ф. Самарина, Павлов пишет, что ещё иезуит Антоний Поссевин, потерпев неудачу в попытках склонить Ивана Грозного к папской вере, уже тогда высказал мысль о возможности ввести унию в России, подстроив для этого самозванца. Самарин сам находил в хорошо знакомой ему иезуитской литературе прямые доказательства существования такого плана.

Известно, что Лжедмитрий венчался на царство в Москве 21 июля 1605 г., а иезуит Черниковский в Успенском соборе произнёс приветственную речь самозванцу по-латыни! Историк Нечволодов добавляет, что самозванец хвалился иезуитам, что он выбрал днём венчания на царство - день памяти Игнатия Лойолы.

Добавим, что это - не похвальба, а чистая правда. Основатель ордена иезуитов Игнатий (Иньиго) Лойола, как предполагают на Западе, - иудей из Испании, перешедший в папизм, - умер 31 июля 1556 г. Именно этот день, 31 июля, иезуиты отмечали и отмечают как "день святого Игнатия". В 17 в. наше 21 июля - это их 31 июля! Но в 1605 г. Лойола был "святым" только в среде иезуитов - папа Павел 5 объявил его "блаженным" только 27.09.1609 г. (в разгар Смуты в России), а папа Григорий 15 - "святым" 12.03.1622 г.

Известный греческий историк архимандрит Василий (Стефанидис) (1958) в своей "Церковной истории с начала по современность" (Афины, 6-е изд., 1998, с. 702-703) писал: "Иезуиты пробовали овладеть и Великой Россией", а Лжедмитрий был лишь "их органом". Далее "последовал период внутренних смут до тех пор, пока законным царём не был избран Михаил Романов (1613) и не был положен предел успеху католиков". Мнение Стефанидиса лишь подтверждает факт иезуитского заговора.

Тем более осторожно надо отнестись к объёмной и донельзя циничной книге немецкого иезуита Пирлинга "Димитрий Самозванец" (русский перевод изд-ва "Сфинкс", М., 1911). В интернете Пирлинг - "русский иезуит". Это ложь. Он был немцем, родившимся в Санкт-Петербурге и быстро покинувшим царскую Россию, где со времён императора Александра 1 были запрещены и иезуиты, и их собратья - масоны. Пирлинг писал на французском и издавался в Париже. Без какой-либо критики он стал непререкаемым авторитетом для Карташева, для выходца из Одессы Г. Флоровского - американского экумениста ("батюшки" в Принстоне и Гарварде), наконец, для современных "россиян", "переосмысливающих" Смутное время.

Впечатление от книги Пирлинга - здесь хитро переплетены два пласта. Первый предназначен для нашего обмана (типа утверждений о "легковерии" пап, о "социальных" причинах Смуты). Второй - для посвященных специалистов по борьбе с Россией. Недаром в предисловии Пирлинг поблагодарил за содействие государственного секретаря (в 1887-1903 гг.) Ватикана, сицилийского кардинала Рамполлу, дипломата, известного своей светскостью и изощрённой хитростью.

Пирлинг пишет, будто Димитрий (он именно так всё время называет самозванца) прибыл в Речь Посполитую, сошёлся с краковским воеводой Зебжидовским и с папским нунцием (послом) Рангони, хотел понять "заблуждения" Православной Церкви и вступил в спор с иезуитами Савицким и Гродзицким. Савицкий был "знаменитый богослов, модный духовник, человек светский".

Не слишком ли пышный прием для беглого монаха из Москвы? После встречи оба иезуита оставили самозванцу "две книги - трактат о Папе и руководство к прениям о Восточной вере. Димитрий сам попросил возобновления этого диспута" (с. 105-106).

Странно - всё в папизме вертится вокруг папы, но ни названия, ни автора трактата о папе Пирлинг не упомянул. Какое же "руководство к прениям о Восточной вере" использовали иезуиты? Таинственная неточность, или весь "диспут о вере" - вымысел? Признал же Пирлинг, что "никто не подумал записать подробности этого диспута". Чтобы иезуиты с их всеобщим доносительством, слежкой за всеми, в том числе друг за другом, со сбором всего, чем человека можно было бы уличить, - ничего не записали?

Напрашивается вывод - никакого "перехода" Гришки Отрепьева в папизм не было. Гришка Отрепьев был. Но на роль Лжедмитрия орден иезуитов с самого начала выбрал кого-то другого, почему и следов его мнимого "обращения" в латинство не оставил.

И далее самое загадочное. Нунций Рангони посылает папе Клименту 8 отчёт о появлении "спасшегося" царевича "Димитрия". Климент 8 на донесении нунция пишет: "Это вроде воскресшего короля Португальского". Иловайский считает такую помету признаком недоверия папы. Пирлинг, напротив, - насмешки. Мне же кажется, что ближе к истине Иловайский.

Климент 8 (Альдобрандини), хоть и навязал "огнём и мечом" Брестскую унию, но иезуитам не доверял. Более того, в 1602 г. он велел инквизиции заняться иезуитским новшеством - их требованием, чтобы кающиеся на исповеди приносили письменное описание своих грехов. Климент 8 всю жизнь лавировал между испанской и анти-испанской партиями. В 1580 г., вскоре после загадочной гибели в Северной Африке португальского короля Себастиана, воспитанника иезуитов, Испания силой захватила Португалию. Лже-Себастианы "Португальские", возникавшие один за другим, тревожили Испанию.

Климент 8 выдал замуж в 1600 г. свою любимую племянницу за герцога Пармского Райнуччо 1 Фарнезе, праправнука папы Павла 3 Фарнезе (его портрет с внуками работы Тициана см. "РВ", v 20, 2005) и (по матери) правнука португальского короля Эммануэля 1 великого. И геополитические, и семейные интересы заставляли папу Климента 8 подозревать в "Димитрии"-самозванце какую-то иезуитскую интригу, возможно, связанную и с португальцами. Климент 8 (1592-1605) стал помогать самозванцу, но не так рьяно и напористо, как его преемник Павел 5 (1605-1621).

У Пирлинга есть свидетельство о редкой осведомлённости самозванца в делах океанских и торговых: "В случае нужды он делал ссылки и на Геродота. Даже в походное время на его столе раскладывались плоскошария. Он умел ими пользоваться. Склонясь над картой, он показывал капелланам путь в Индию через Московское царство. Он сравнивал его с морским путём, огибающим мыс Доброй Надежды, и отдавал предпочтение первому" (с. 177).

Это рассуждения португальца, испанца, итальянца, голландца, но никак не беглого монаха Отрепьева! Есть другое свидетельство, более позднее, принадлежащее члену голландского посольства в России Николасу Витсену: "Пряности им (царским приставам. - Н. С.), правда, понравились, но, когда мы сказали, что они привезены из [Ост-] Индии, кто-то спросил, какая это страна, как далеко от России и как туда попасть, удивились, когда им сказали, что на корабле" (Н. Витсен. Путешествие в Московию 1664-1665. СПб., 1995, с. 90). Если при царе Алексее Михайловиче наши посольские служащие не знали, где находится Индия и как туда попасть, то каким образом за 60 лет до того "беглый монах Отрепьев" рассуждал с капелланами-иезуитами о выгодности сухопутного пути в Индию через Россию, а не вокруг всей Африки - через мыс Доброй Надежды - и далее через Индийский океан?

По данным французского историка Ф. Броделя "Время мира" (М., 1992, с. 509-510), путешествие через мыс Доброй Надежды требовало, в лучшем случае, полтора года туда и обратно. Бродель пишет, что к концу 16 в. португальская власть крепче всего была в Индии. Индию пытались обойти голландцы, проникшие в Индонезию (1599 г.), но тогда "евреи португальского происхождения" распространили в Амстердаме "россказни", будто богатый груз с 400% прибыли голландцы приобрели путем насилия и мошенничества (с. 211). Голландцы достигли Цейлона в 1603 г., Индии - в 1605-1606 гг. (с. 214).

К первым годам 17 в. относится основание огромной голландской Ост-Индской компании, гораздо более скромной английской, и французской компании Восточных Индий. Конечно, торговые пути в Индию не могли интересовать поляков, они с помощью Лжедмитрия хотели того, что было у них перед глазами, - Смоленска, Северской земли, Новгорода, Пскова, Москвы.

Итак, Лжедмитрий 1 мог быть португальцем или выходцем из Португалии, и с этим была связана странная помета папы Климента 8 на первом донесении нунция Рангони о "спасшемся" мнимом царевиче. Известно также из русских источников, что Лжедмитрий был смуглый. Пирлинг пишет, что Антоний Поссевин считал, что "Димитрий может явиться новым Соломоном. Он воздвигнет храм лучше Иерусалимского святилища" (с. 231).

Но он мог быть и выходцем из Италии. Пирлинг перечисляет агентов, следивших за самозванцем по донесениям его неотступных спутников - польских капелланов-иезуитов. Главным агентом здесь оказывается всё тот же матёрый иезуит Антоний Поссевин (давний заводила антирусских козней ещё со времён Ивана Грозного). Поссевин сидел в Венеции и "поддерживал постоянные сношения с итальянскими князьями и с французскими дипломатами. Переход Генриха 4 в католицизм содействовал сближению двух сторон" (с. 230). Капелланы-иезуиты писали генералу ордена иезуитов Аквавива в Рим. Глава ("провинциал") польских иезуитов Стривери писал Поссевину, ему же писал и Савицкий, "духовник" самозванца.

В Венеции находился и посол французского короля Генриха 4 - Ф. Канэ-де-Френ, ставший другом иезуита Поссевина и писавший прямо к советнику французского короля в Париж. В связке с ними действовал ещё и Ла Бланк, осведомитель Франции в "северных странах", чьей профессией, как уклончиво пишет Пирлинг, стала "международная корреспонденция". Донесения польских иезуитов о Лжедмитрии читали и агент герцога Пармского Ф. Ронкарони, и венецианский посол в Праге Ф. Соранцо. Поссевин пытался вовлечь в дело и герцога Урбино Франческо-Мария 2 и великого герцога Тосканского Фердинанда (с. 230-236).

Разберёмся в этом клубке интриг. Если Пармский герцог Райнуччо 1, родич папы Климента 8 и потомок папы Павла 3, лез в нашу Смуту, - это объяснимо. Ясен и интерес Венеции, всегда хищной и космополитической торговой державы. Но при чём здесь герцоги Урбино и Тосканы? Первый был соседом папского государства и главой наёмных войск той же Венеции, а второй - бывшим кардиналом, позже снявшим с себя сан и женившимся. Он же был дядей тогдашней французской королевы Марии Медичи. Всё было по-своему логично и - против нас.

Убийство царя Бориса Годунова, чья внезапная и загадочная смерть (инсульт или яд?) потрясла современников и осталась загадкой для историков, кажется несомненным из книги того же Пирлинга. Маршал Краковского двора Мышковский переписывался с кардиналом Альдобрандини (родственником папы Климента 8) и герцогом Мантуи (т. е. Винченцо 1 Гонзага). В письме от 6 января 1604 г. Мышковский подробно описал убийство царя Бориса Годунова, умершего, как известно, лишь 13 апреля 1605 г. (с. 192-193). Письмо Мышковского Пирлинг нашел в итальянских архивах (Гонзага и Боргезе).

Внезапная смерть царя Бориса Годунова вызвала измену воевод, переметнувшихся к ещё недавно разбитому самозванцу, и скорое свержение молодого царя Фёдора Годунова. Стремясь оправдать самозванца, Пирлинг ложно утверждает, что царь Фёдор и его мать Мария якобы сами приняли яд. Но общеизвестно, что их убили негодяи, посланные самозванцем. О дочери Бориса - Ксении Годуновой - Пирлинг пишет в крайне развязных и циничных выражениях, отрицая другой страшный факт - её сделали наложницей самозванца. Пирлинг повторяет ложь из хвалебной иезуитской брошюры о Лжедмитрии, вышедшей в Венеции, Флоренции, Праге, Граце, Мадриде и Париже в 1605-1609 гг.

Иловайский приводит подробности переговоров уже воцарившегося самозванца с послом папы Павла 5: "Потом он (самозванец. - Н. С.) выразил желание, чтобы папа прислал ему опытных светских лиц, могущих занять место секретарей и советников в делах управления, кроме того, несколько искусных инженеров, военных техников и инструкторов".

Если Лжедмитрий был поляком, то почему он просил папу-итальянца прислать ему итальянцев же для замены русских в делах управления, в войсках? Иловайский далее пишет: "Сверх того, Лжедмитрий просил папу способствовать его дипломатическим сношениям не только с Римским императором (т. е. Рудольфом 2 Габсбургом. - Н. С.), но также с королями Испанским и Французским. Вообще в переговорах с папским послом он обнаружил некоторое дипломатическое искусство".

Пирлинг, ссылаясь на венецианского посла в Праге Соранцо, утверждает, что к Борису Годунову Габсбурги отнеслись прохладно, зато самозванцу стали предлагать невест, дочерей эрцгерцога Карла Штирийского (т. е. дяди императора Рудольфа). Это была семья, воспитанная иезуитами, а сын Карла Штирийского - будущий император Фердинанд 2 - позже проявил себя как католический фанатик. Если Лжедмитрий был Отрепьевым, беглым монахом, то стал бы австрийский император Рудольф 2 предлагать ему в жёны одну из своих двоюродных сестер?

А если Лжедмитрий был поляком, то зачем ему сношения с испанским королем и с австрийским ("римским") императором, с французским королем? Для итальянца это естественно - вспомним многолетние кровавые франко-испанские войны из-за Италии в 16 в., схватки Франции и Испании за голоса кардиналов при избрании каждого папы.

Поведение Лжедмитрия 1 в захваченной им Москве изумляло москвичей. Если страсть к кутежам и танцам выдавала в нём поляка, то его дворец с подземными ходами и построенная учебная крепостица напоминали замки итальянского Возрождения. На учебной крепостице были сделаны выступы в виде голов чертей, из которых торчали пищали, а выстроенный дворец самозванца "украшало" медное изваяние адского Цербера с подвижными челюстями. Развращенность Лжедмитрия доходила даже до содомии - он совратил юного князя И. А. Хворостинина, впоследствии ярого еретика.

Но возможны здесь и французские корни. У французского короля Генриха 3 Валуа (ранее, в 1573-1574 гг., он был выборным королём Польши) фаворитами были молодые красивые дворяне, их звали "миньоны", в садах устраивался "пир травести - ни один из приглашённых не был в одежде, соответствующей его полу". На другом пиру "гостям прислуживали сто самых красивых молодых женщин двора. Брантом (современник событий. - Н. С.) пишет, что они были "полуобнаженными и с распущенными волосами, как невесты". Пир закончился вакханалиями в рощах: современники увидели в них возрождение оргий времен упадка Римской империи" (И. Клула. Екатерина Медичи. Ростов-на-Дону (русский перевод), 1997, с. 287-288, 297).

Лжедмитрий 1 был тесно связан с Францией. Он изумил русских людей и тем, что составил себе личную охрану из французов и немцев (даже не из поляков!). Француз Маржерет командовал сотней конных стрелков, а датчанин и шотландец (?!) - двумя сотнями пеших солдат, вооруженных алебардами. Они никогда не покидали самозванца.

Убийство Лжедмитрия 17 мая 1606 г. стало возможным благодаря хитрости В. Шуйского, втайне от самозванца удалившего большую часть немецких алебардщиков из дворца. Одновременно в Москву вошли наши вооруженные дворяне, перекрывшие все ворота города. Дома, где жили поляки с их свитами, были заранее помечены, а улицы перекрыты рогатками. Разумеется, такой прекрасно организованный заговор был возможен только при тогдашнем однородном московском населении - русском и православном.

Друг самозванца капитан Маржерет - это политический агент Франции. В 1606 г. он вернулся во Францию и составил отчёт для короля Генриха 4 Бурбона. Маржерет называет самозванца только Димитрием Ивановичем, сыном царя Ивана Грозного. Маржерет пишет, что самозванец "решил послать во Францию на английском корабле своего секретаря, чтобы приветствовать христианнейшего короля (Генриха 4.- Н. С.) и вступить с ним в знакомство: Димитрий часто разговаривал со мною о короле с большим уважением. Христианство (т. е. папский мир. - Н. С.) много потеряло со смертью Димитрия, если только он умер, хотя смерть его кажется вполне правдоподобной. Но я говорю так потому, что я не видал его мертвого своими собственными глазами, будучи тогда болен" (Маржерет. Состояние Российской Державы и Великого Княжества Московского в 1606 г. М., 1913, с. 87).

Любопытно, что первое издание отчёта Маржерета вышло в Париже в 1607 г., в год появления Лжедмитрия 2, якобы "спасшегося" при восстании в Москве 17 мая 1606 г. Сомнения Маржерета в убийстве Лжедмитрия 1 оказались иезуитам весьма ко времени.

Духовником Генриха 4 с 1603 г. был иезуит Котон. Не он ли продиктовал Маржерету эту отличающую иезуитов витиеватую двусмысленность - то ли самозванец убит в 1606 г., то ли нет? Весь отчет Маржерета написан чётким языком, с подробным описанием русского оружия, войска, богослужения, отношения к иноверцам, наших праздников и обычаев. Все русские деньги старательно пересчитаны на тогдашние французские ливры, су и денье. И вдруг - тень на ясный день, когда речь идёт о мае 1606 г. Неудивительно, что Маржерет вновь оказался в России, прислуживал и Лжедмитрию 2, и полякам, помог им сжечь Москву в 1611 г., пытался навязаться к князю Д. М. Пожарскому, но получил категорический отказ. Маржерет - лазутчик-агент, таким его и считал князь Пожарский.

Мог ли Лжедмитрий 1 быть английским (шотландским) иезуитом (масоном)? Вполне. Иезуиты в Англии были уже в конце 16 в. Именно самозванец разрешил англичанам совершенно свободно и беспошлинно торговать в России, сразу вступив с английским дипломатом-торговцем Дж. Мерриком в тесные отношения. Русский историк С. Ф. Платонов в работе "Россия и Запад" (Берлин, 1925 г.) пишет, что к 1612 г. к польскому и шведскому вторжению должно было добавиться и английское. Англия хотела захватить русский север, затем и Волгу с выходом на Каспий. Автором этого проекта был всё тот же Меррик: "Есть известие, что король английский Иаков 1 "был увлечён планом послать армию в Россию, чтобы управлять ею через своего уполномоченного" (с. 56). План этот был сорван избранием царя Михаила Романова.

Мог ли Лжедмитрий быть немцем? Тоже мог. Известно признание его пособника Басманова (убит 17 мая 1606 г.) немецкому пастору Бэру: "Вы, немцы, имеете в нём отца и брата; он вас жалует свыше всех прежних государей". Ради размещения рядом с Кремлём немецких алебардщиков самозванец даже выселил всех русских священников с Арбата и Пречистенки. Пирлинг упоминает: "В Польше к конвою царицы (т. е. Марины Мнишек. - Н. С.) присоединился целый караван купцов. Другая компания их быстро сформировалась в Аугсбурге. Глава её носил еврейское имя Натана" (с. 334).

Откроем "Капитал" К. Маркса, чтобы узнать хорошо знакомую ему тайную историю финансов. Маркс пишет: "...Основывались более тесные товарищества с определёнными целями, вроде... немецкого общества аугсбургских купцов - Фуггер, Вельзер, Фёлин, Хёхштеттер и др.,... которое с капиталом в 66000 дукатов и тремя кораблями принимало участие в португальской экспедиции 1505-1506 гг. в Индию, получив при этом 150%, а по другим источникам - 175% чистой прибыли" ("Капитал". М., 1978. Т. 3, кн. 3, ч. 2, с. 982-983).

Маркса дополняет Бродель. Он считает, что Фуггеры из Аугсбурга, находясь в "сговоре" с португальским королём, пересылали ему серебро в обмен на товары из Индии. Они же ссужали деньгами и испанского короля по 1558 г. Но и позднее, вплоть до 1641 г., агенты Фуггеров и Вельзеров, сидевшие в португальской колониальной столице Индии, в Гоа, заранее знали о любых попытках англичан или голландцев проникнуть в Индию (Бродель, с. 146, 148, 151, 215).

Итак, Аугсбург, сразу снарядивший крупную делегацию к самозванцу, был в то время средоточием денег, формально - "имперским городом", т. е. городом-государством. Поэтому особые связи самозванца с Аугсбургом могли иметь и пока ещё малоизвестную подоплёку.

Был ли Лжедмитрий 1 голландским агентом? Вряд ли. Когда Лжедмитрий захватил Москву в июне 1605 г., там уже действовал голландский торговец-лазутчик Исаак Масса. Свой отчёт о событиях в России он позже направил принцу Морицу Оранскому, правителю Нидерландов. При всей неприязни к русским Масса ненавидел Лжедмитрия и радовался убийству самозванца: "Нет сомнения, что если бы [Лжедмитрий], по совету езуитов, привел бы в исполнение свои планы, то он сделал бы много зла и причинил бы с помощью римской [курии] - виновницей всех его деяний - великие несчастия всему свету" (Сказания Массы и Геркмана о Смутном времени в России. СПб., 1874, с. 207).

Масса пишет об огромных тратах самозванца: "Все древние сокровища, сохранявшиеся сто лет и более, были переложены и распределены по усмотрению [царя]. Он покупал много ценных вещей у англичан, голландцев и других чужестранцев. Из Польши приезжало много евреев торговать дорогими вещами" (с. 171). Масса приводит перечень драгоценностей и наличных денег, отправленных самозванцем в Польшу. По его подсчётам, это равнялось 784568 флоринам (т. е. крупным нидерландским серебряным монетам) или 130 тысячам русских рублей. "Кроме того, тайно было отправлено в Польшу много ценных вещей..., и папа не был забыт" (с. 216-217).

Иловайский приводит польское известие, что Лжедмитрий при захвате им престола успел растратить до 7,5 млн. рублей. При курсе 6 ливров 12 су за 1 рубль (данные Маржерета) получается, что самозванец за считанные недели спустил 49,5 млн. французских ливров. В то время как, по данным французских историков Э. Лависса и А. Рамбо, король Генрих 4 сумел, жёстко сокращая все траты, скопить к концу своего правления (1610 г.) только 12 млн. ливров! Неудивительно, что иезуитская авантюра полностью разорила русское государство.

Рубенс, голландский дипломат и живописец на службе у испанского короля, писал в 1627 г. французскому вельможе Дюпюи: "...Я нахожу весьма странным то обстоятельство, что все христианские короли одновременно оказались в столь безвыходном положении. Они не только все в долгах, и их доходы заложены, но, кроме того, им крайне трудно найти новые способы, чтобы сколько-нибудь передохнуть и поддержать свой кредит... Возвращаясь к бедности монархов, скажу, что не могу объяснить её ничем, кроме перехода сокровищ мира в руки большого числа частных лиц" (Питер Пауль Рубенс. Письма. Документы. Суждения современников. М., 1977, с. 195-196).

Кто составлял этот круг тайных менял? И не нагрели ли и они руку на нашем Смутном времени?

Нельзя всё сводить только к польскому вмешательству, хотя постоянные польские насилия над нашими женщинами и осквернения наших храмов ясно показывали, по верному замечанию С. Ф. Платонова, что "население Москвы перестало чувствовать себя хозяином своего города".

Это объясняет и беспощадность истребления поляков 17 мая 1606 г. Убивали не только поляков, но и всякого, носившего западное ("польское") платье. По разным данным, тогда было убито от 1500 до 2135 поляков и других иностранцев.

Но новый царь Василий Шуйский совершил роковую ошибку. Он хотел отстрочить войну с Польшей, не понимая, что она уже начала вторжение в Россию. Не прикажи он тогда пощадить Марину Мнишек и ряд польских магнатов, "гостивших" в Москве, - не было бы многих трагических для нас событий в 1607-1612 гг.

Если бы Лжедмитрий сумел раскрыть заговор Шуйских и уцелел в мае 1606 г., потопив в крови русское сопротивление, - что бы ждало тогда Россию?

То же, что и Чехию. Чехия была разгромлена в 1620-1648 гг. во время Тридцатилетней войны австрийскими императорами Фердинандом 2, затем Фердинандом 3 Габсбургами, воспитанниками иезуитов. Из 2 млн. чехов к 1648 г. осталось лишь 800 тысяч. Чешские земли перешли в руки немцев, итальянцев, испанцев. Религия и образование - в руки иезуитов.

Горькая судьба Чехии, замурованной на три столетия в католической чужеземной монархии, - не пример ли того, что папство и иезуиты готовили России?

Н. СЕЛИЩЕВ, член Русского Исторического обществая

Http://www.rv.ru/content.php3?id=6322