В годы Великой Отечественной войны 1941-1945 большая часть территории Карелии была оккупирована финскими и немецко-фашистскими войсками. Свыше 100 тыс. жителей Карелии сражалось в рядах Советской Армии и партизанских отрядах.
Боевые действия в Карелии летом 1941 года начались несколько позже, чем на других фронтах. Президент Финляндии Р. Рюти 26 июня 1941 г. объявил о состоянии войны между Финляндией и СССР.
Действующая армия Финляндии насчитывала около 470 тыс. человек. Непосредственно у советско-финляндской границы размещались 21 пехотная дивизия и 3 бригады немецких и финских войск, превосходившие советские войска в полтора - два раза. Противник намеревался захватить Карелию и Кольский полуостров. Ближайшей его целью был выход на Кировскую железную дорогу и захват Мурманска.
Между Ладожским и Онежским озерами финские войска предполагали соединиться с немецкой группой армий "Север", чтобы окружить и захватить Ленинград. Таким образом, на Севере страны советским войскам пришлось отражать агрессию финских и немецких армий. 29 июня 1941 г. на Кольском полуострове перешла в наступление немецкая армия "Норвегия", части которой пытались овладеть Мурманском. В ночь с 30 июня на 1 июля 1941 г. границу СССР перешли и финские войска.
10 июля 1941 г. главнокомандующий вооруженными силами Финляндии маршал К.Г. Маннергейм отдал приказ, призывавший финских солдат "освободить земли карелов". На всех направлениях фронта развернулись кровопролитные бои. Первыми начали отражать атаки врага советские пограничники, проявившие образцы стойкости и героизма.
В начале сентября Карельская армия финнов прорвала советскую оборону на петрозаводском и олонецком направлениях. 6-й армейский корпус финнов, используя превосходство в силах, 5 сентября захватил Олонец, а два дня спустя вышел к берегу Свири на участке Лодейное Поле-Свирьстрой и перерезал Кировскую железную дорогу.
Финны двинулись на Петрозаводск, который прикрывала Петрозаводская оперативная группа и 71-я стрелковая дивизия.
Красноармейцы и гражданское население стойко обороняли город, но 30 сентября финны прорвали нашу оборону.
В октябре-ноябре упорные бои продолжались на Медвежьегорском направлении. Воины 71-й и 313-й дивизий отбивали по 5-8 атак в день. Город Медвежьегорск переходил из рук в руки. Однако его пришлось оставить и занять оборону на новых позициях в районе Повенца и Беломорско-Балтийского канала.
К середине декабря 1941 г. войска Карельского фронта окончательно остановили продвижение вражеских армий на всех направлениях. Линия фронта стабилизировалась на рубеже: южный участок Беломорско-Балтийского канала - станция Масельгская-Ругозеро-Ухта-Кестеньга-Алакуртти.
Планы противника по овладению Европейским Севером СССР провалились. С декабря 1941 г. по июнь 1944 г. вражеские войска на Карельском фронте не смогли продвинуться ни на шаг.
В течение этого периода воины Карельского фронта неоднократно наносили удары по позициям противника, сковывая здесь его превосходящие силы.
За героизм на фронте и самоотверженный труд в тылу тысячи уроженцев Карелии удостоены правительственных наград, 26 чел. присвоено звание Героя Советского Союза. Война нанесла большой ущерб народному хозяйству и культуре Карелии. Было разрушено около 200 предприятий, школы, клубы.
Бои в Карелии носили особенно ожесточенный характер. В отличие от центрального и южного направлений здесь войска не передвигались на большие расстояния. Каждый километр брался или оставлялся в результате упорных боев. В августе 1941 года из частей Северного фронта с целью обеспечить северный стратегический фланг был создан Карельский фронт. В него вошли 14-я и 7-я армии. Позднее здесь были сформированы 19, 26 и 32-я армии. Со второй половины сентября 1941 года по июнь 1944 года фронт находился в глубокой обороне. Затем перешел к наступательным действиям. 15 ноября 1944 года Финляндия вышла из войны. Фронт был расформирован. Но война продолжалась. Здесь были сконцентрированы крупные немецкие соединения, которые прочно держались за хорошо оборудованные позиции.
До войны я был каменщиком. И в Кондрове дома строил, и в Москве. Везде.
В 1940 году формировался Московский добровольческий комсомольский батальон. Шла война с финнами. Я тоже написал заявление. Захотелось мне на войну. Повоевать. Молодой был, здоровый. Дури в голове… Но меня не взяли.
Служил в Ленинградском военном округе. Попал в полковую школу минометчиков. Друзья надо мной начали посмеиваться: «Попал ты. Теперь три года служить будешь». А правда, минометчики служили по три года вместо двух.
И я долго в ту школу из своей стрелковой роты не шел. Пока с довольствия не сняли.
Делать нечего, надо идти туда, где харчи дают. Три-то года, конечно, не два. Но, как потом оказалось, не два и не три года нам довелось служить…
Наша 122-я стрелковая дивизия стояла в Карелии. Бои начались в июле. За месяц мы успели зарыться в землю основательно и приготовиться как следует. Это большое дело. Солдат в окопе - это значит в крепости. Атаки немцев не застали нас в казармах или на марше. Дивизия была уже развернута. Оружия и боеприпасов хватало. А как я уже сказал, когда солдат в окопе, когда винтовка его исправна и почищена, когда довольно патронов, есть гранаты, когда поддерживают его минометчики и артиллеристы, сам черт ему не брат.
1 июля во второй половине дня немцы пошли в атаку. И сразу же получили ответный удар. Не на тех напали. Трое суток долбили нашу оборону. Хрен там! Не прошли в лоб. Не взяли. Стали искать обходы - как бы нас в котел загрести.
Против нас действовала немецкая армейская группа «Норвегия» и финские войска.
На второй день боев один батальон нашего полка ушел встретить прорвавшихся с фланга немцев. А мы, оставшиеся, еще сильнее закопались в землю. Поправили разрушенные землянки и проходы.
Семь суток полк держался на своих первоначальных позициях. Держались, пока нас снова не обошли с флангов.
Мы отошли за реку Куциоки. Закрепились. Утром, смотрим, идет человек из-за реки. Старшина. А ночей натуральных, темных, как у нас, в Карелии не бывает. Солнце коснется леса и опять поднимается. Ось земная так устроена. Видно всегда. Я сижу в ровике, протираю и смазываю свой миномет. Ребята, расчет, спят. Кто где с вечера ткнулся, тот там и лежит. Ага. И тут - старшина. В фуражке. За ремнем две гранаты, на ремне - штык от СВТ. Мы за эти дни оборвались, грязные. А этот чистенький и в фуражке.
А у нас - пилотки. В фуражках наши старшины не ходили. И говорит: «Ребята! Вот вы стреляете, не даете нам переправиться. По своим-то не бейте! Мы идем сменять вас. Дайте переправиться». Я сперва обрадовался. Подумал: ага, мы, значит, у командования не последние, кто-то еще в резерве есть, на смену к нам пришел…
Комбат-то наш ушел в рейд. Но начальник штаба остался. Тут у нас еще пушка 45-миллиметровая оставалась исправная, другую-то разбило, наши минометы, пулеметы в дзотах. Так что мы держались.
И все же командирская фуражка старшины нас смутила. Проводили мы его в штаб. Смотрим, а оттуда, из штабной землянки, нашего старшину уже без фуражки выводят и под винтовкой.
Что же оказалось… Старшина этот никакой не старшина, а финн. Хорошо знал русский язык. Рассчитывал на нашу доверчивость. Прибегает начштаба с биноклем. Спрашивает: «Откуда он вышел?» Я указал. Начштаба стал наблюдать за местностью. И чуть погодя тихо говорит: «В ружье, ребята!»
Приготовили. мы минометы. Артиллеристы зарядили сорокапятку. Дали пристрелочный залп. А оттуда, из-за деревьев, как повалили немцы! Тут мы их опять отбили. Минометные трубы горячие - не дотронуться.
Вот такая история.
Лучший мой друг самострел сделал! Мишка Шмаков. Вот гад. Мы, значит, воюй, а я - самый умный…
Командир роты подходит: «Прокофьев, друга твоего ранило». - «Как ранило?»
А он всегда в бою позади меня. Тоже наводчик.
«Ранило», - говорит ротный. «А где он?»
Пошел я к нему. А сердце уже не на месте. Мы ж во время боя рядом были. Никакого обстрела наших позиций не было. И стрельбу закончили все живые и невредимые.
Что же он, подлец, сделал? оттянул себе вот здесь, где помягче, ляжку и из своего ТТ стрельнул.
Сидит трясется. «Где твой пистолет?» - спрашиваю. Подает мне пистолет. Сам бледный. Командирам расчетов выдавали как личное оружие пистолеты ТТ. Восемь патронов в магазине, девятый в стволе. Смотрю, одного патрона нет. Пошел я на позицию. Нашел стреляную гильзу. Свеженькая, еще порохом пахнет. Подаю ему его гильзу и говорю: «Ну, друг?» А он глаза прячет. Его уже колотить стало.
Ладно, думаю, друг, лечись. Штрафная и без тебя отвоюет. Какой ты теперь мне друг, если бросаешь на передовой?
У нас за всю войну было всего четыре самострела. Командир роты руку прострелил, ротный писарь и санинструктор. Санинструктора я запомнил, чернявый такой, по фамилии Штучкин. Штучкину я сказал прямо. Он был уже не первый. А он мне: «Знаешь, так молчи. А то и тебя шлепну. Если доложишь, мне уже все равно». Говнистый был малый. Москвич.
Месяц я пробыл в госпитале. Потом попал в батальон выздоравливающих. А уже скоро зима. Так, думаю, надо отсюда выбираться - к своим. К зиме готовиться.
Вскоре нас, человек двадцать, посадили в вагон и повезли на фронт. Алакуртти наши к тому времени уже сдали. Нас повезли под Алакуртти. Лысая Гора. Место знаменитое.
Приехали. Стали зачитывать направления, кому куда. Слышу: «Прокофьев! В 273-й!» А 273-й полк - из 140-й дивизии. «Я же 596-го полка 122-й дивизии! - говорю. - Не пойду в чужой полк!» Сержант, который зачитывал направление, мне и говорит: «А я тебе документы не отдам». - «Да на хрена мне твои документы! Мне мой полк нужен! Я в свою роту пойду!»
А я уже повидался с нашими ребятами. Были там бойцы из нашего полка. Договорились - возвращаемся к своим.
Прихожу к командиру роты: так, мол, и так, прибыл самовольно и без продовольственного аттестата… Ротный рад. Смотрит на меня весело. «Да что ж мы тебя, Прокофьев, на довольствие, что ли, не поставим? Молодец, что вернулся в свою часть!»
И я рад. И ротный рад. Наших ребят, с кем начинали войну летом, осталось совсем мало. Большая часть личного состава была уже из пополнений.
Командиром минометной роты меня назначали несколько раз. Несколько раз назначали и несколько раз снимали. Я ведь был сын «врага народа». Мой отец, коммунист с 1917 года, в 1920-м вышел из партии добровольно. Его потом посадили. Особняк наш об этом все знал.
Бывало, что и по году командовал ротой, офицерское звание уже имел, а все же числился исполняющим обязанности. Глядишь, нового командира прислали, а меня опять в сторону.
Так однажды на марше, мы уже наступали на Никель, и наступление наше развивалось успешно, приходит старшина и докладывает: «Товарищ лейтенант, прибыл новый командир роты». - «Ну что ж, прибыл так прибыл. Пусть принимает хозяйство. Имущество числится у тебя, ты и передашь».
А прибыл капитан. Как же его фамилия? Вспомнил! Страхов! Страхов его фамилия! Сволочь такая! Гад! Пришел он в роту. А меня оставили при нем старшим офицером. И что он, этот капитан Страхов, делает! Меняем мы 14-ю дивизию. Ночью меняем. Он мне: «Прокофьев, иди на НП. Возьми с собой разведчиков и иди. А я что-то приболел». Я и пошел. Подчиняюсь. Хотя впереди, на НП командира стрелковой роты, которую мы поддерживаем огнем, должен находиться командир минометчиков. Чтобы во время боя корректировать огонь. Прихожу. Их там от роты всего человек пятьдесят осталось. Ротный мне: «Утром не высовывайся. Снайпер так и стережет. Вон сколько наших навалял».
Командир пехотной роты сидел в небольшом котловане. Когда строили дорогу, там, видимо, брали песок. До войны. Вот там и был оборудован НП.
Минометы мои позади. Семь расчетов. В то время нам уже дали 120-миллиметровые минометы.
Утром к нам приходит командир полка. С ним начальник артиллерии капитан Рыжаков и еще какие-то офицеры. Комполка издали кричит: «Что, глаза и уши? Проспали? Немец-то ушел! А вы ему даже пятки не подмазали!»
Я себе думаю: проспать-то мы проспали, но далеко он не уйдет. Так и получилось. Погнались мы за отходящим противником, и вскоре передовой батальон завязал бой. А нам, минометчикам, надо пехоту поддерживать! Капитан Страхов пошел с разведчиками вперед. И тут убило командира отделения разведки Просвирнякова. Хороший был человек и разведчик. Его убило, а капитан Страхов перепугался, губы растрепал… И он тогда мне ставит такую задачу: «Прокофьев, бери, мол, свой взвод и живо выдвигайся вперед, надо поддерживать пехоту».
А дорога идет так: в сторону противника пологий спуск, и один участок весь простреливается противником. Чуть только кто появляется, сразу залп артиллерийского огня с той стороны. Пройти невозможно. Я шел вместе с командиром батальона пехоты капитаном Присяжнюком. Комбат просит: поддержи моих, проберись как-нибудь через это чертово открытое пространство! А как тут проберешься? Других-то дорог, кроме этой, нет. А если куда-то в обход, то это сутки можно проездить. А пехоту за это время всю на той стороне перебьют.
У меня во взводе три упряжки. На двух - минометы, третья - с боеприпасами. Я тогда своим ездовым и расчетам ставлю задачу: «Дистанция сто метров! Аллюр, три креста! Вперед, ребята!»
Ни один снаряд не попал в наши повозки. Проскочили опасный участок. Взрывы остались позади. Ниже немцы уже нас не видели. Продвинулись вперед еще километра на три, приняли немного вправо, установили минометы. Навели связь. Определили точку стояния. Это ж все нужно сделать грамотно, а то и по своим можно лупануть. Приготовились к бою. И вечером вдруг подъезжает дивизион «катюш», восемь машин, и становится мне «на голову». Я говорю командиру дивизиона: «Что ты делаешь? Прими немного куда-нибудь от нашей позиции». А он: «А что тебе? Мы гвардейцы. Надо тебе, ты и принимай в сторону. А эта позиция наша». Вот тебе и весь хрен! Смотрит свысока! Старший лейтенант!
Ладно, думаю. Мы хоть и не гвардейцы, а тоже из двух минометов за три минуты тонну боеприпасов на голову немцам перекидываем. За три минуты! Тонну! Представляешь?!
Стали они. Расположились. Позиция-то хорошая. Переночевали. На утро назначена артподготовка. На восемь часов. А немец-то не дурак! В половине восьмого, когда мы уже изготовились, как он дал по «катюшам»! Видимо, засек еще с вечера. Они ж сюда лезли, как слоны… У меня были отрыты окопы. Для каждого расчета. А гвардейцы-то окопов не копают, руки не пачкают. Я в ровике с ребятами своими сижу. Смотрю, гвардейцы как повалились на нас сверху! Я кричу: «Да вы, братцы, нас тут живьем задавите! Откуда столько народу?» А рядом со мной минометчик лежит, командир первого расчета, и говорит он мне: «А это, товарищ лейтенант, наши гвардейцы. Они без окопов воюют. Когда прижмет, в чужих норовят схорониться».
Они-то сами схоронились. А две их машины разбило. Мины сползли вниз. А остальные, смотрим, не отстрелявшись, начали уезжать. И раненых своих побросали. И мешки, и другое кое-какое имущество. Раненых мы перевязали, отправили в тыл. Ровно в восемь провели артподготовку. Пехота наша осмелела, смотрим, пошла вперед.
Мои ребята после этого подобрали брошенные мешки, вытряхнули из них все, что там было. Нашли несколько пузырьков одеколона. Выпили, закусили. Спасибо гвардейцам за огневую поддержку!
Пехота пошла, а мы ее поддерживали огнем. Связь-то налажена. Куда надо, туда и кидали мины. Стрелять в тот день на нашем участке пришлось нам одним. Что ж, мы и отстрелялись. Нам только мины подвози. За три минуты - тонну! Да обед не забывай вовремя доставлять. А остальное - наше дело.
За эти бои, за точную стрельбу начальник артиллерии полка приказал командиру написать на меня представление к награде орденом Отечественной войны. А капитан Страхов, тот самый сукин сын, который перед боем обосрался и вперед вместо себя меня послал, - что ты думаешь, а? - вместе с представлением пишет, что я его будто бы обложил матом. Ну, может, где-то и сказал ему что… Что он заслуживал. А что ж он хотел? В тылу отсидеться и чтобы ему никто ничего не сказал? Представление мое на орден где-то по пути в штаб дивизии застряло, а донесение пошло. Начальник артиллерии дивизии читает его и делает такую резолюцию: лейтенанта, мол, Прокофьева судить судом офицерской чести. Сук-кины они дети! Вот какой орден они мне решили вручить!
А я в полку уже два года с лишним. Почти всегда в бою. Воевал хорошо. Мои расчеты всегда стреляли неплохо. Ребята, офицеры полка, и говорят: знаем мы, мол, лейтенанта Прокофьева, не за что его судить. Судить меня не стали. А то бы пошел я прямиком в штрафную роту рядовым солдатом. Судить не стали, но награды лишили. Наградной лист в штабе дивизии порвали.
Ко мне и шпиона засылали. Приходит раз солдат с пополнения. И вдруг при мне заводит такой разговор: «Немцы воюют лучше». Я ему и говорю: «Ты тут язык прижми. Тебе-то самому кто мешает воевать лучше немцев?» - «А что я такого сказал?» - «А вот что. Мы еще не знаем, что ты за человек… И какой ты солдат, в бою увидим. А что касается нашей батареи, то мы немцев больше бьем, чем они нас». Правда, сразу же рот прикрыл. Но долго тишком все вынюхивал. Ребята потом мне, то один, то другой: про тебя, мол, лейтенант, все выпытывает. А потом солдат тот неожиданно пропал. И особняк наш меня вызывал, «два ноля», как мы его звали. Но тот ласковый такой, гад, скользкий. Что и спросит, сразу не поймешь, к чему, сволочь, клонит. Прямо не скажет: ты, Прокофьев, сукин сын такой-сякой, чтобы порядок и дисциплину держал, а то я тебя в штрафную!.. Нет, скучаю ли по дому да какое настроение у бойцов? Какое у бойцов настроение?. Немцев поскорее угондобить! Вот какое настроение, говорю ему. Посмеется, сигаретку помнет и опять: «А что из дому пишут?» Тьфу! Как будто я дурак такой, что тут же и душу свою ему выложу!
Конечно, я понимаю, человек я и на фронте был непростой. Анкета с изъянцем. Да и характер у меня такой - прямой, как добросовестно выструганная оглобля. Если что, так прямо и скажу: замудонец ты последний! Будь там хоть мой заряжающий или сам капитан Страхов. И никто на меня зла и обиды не держал. Кроме капитана Страхова.
Поэтому с солдатами и офицерами, с кем мы вместе месили дороги войны, отношения у меня были добрые, боевые. Никого я никогда не предал, ни за чью спину не прятался, никого под пули не подставлял. Когда надо было идти в пекло самому, шел, не придумывал, что у меня живот болит. А на передовой это сразу видно.
Долго я злился на капитана Страхова. Нет, не за орден. Хрен с ним, думаю, с орденом. Жив буду, ордена от меня не уйдут. Так оно, кстати, и вышло. Ордена-то, вон они! А Отечественной войны - целых два! Но капитана Страхова я ненавидел. За подлость его. Подопью, бывало, и думаю: ну, если сейчас в бой, пристрелю, собаку. Даже, помню, пистолет, свой безотказный ТТ, специально чистил и смазывал, на боевой взвод ставил… Так меня ранила его несправедливость.
Против нас стояли финские части. И немецкие горные стрелки. На пилотке у них был беленький цветок, эдельвейс. Эмблема такая. У убитых видел.
А сталинским соколам я простил. Когда в сорок четвертом мы уже вовсю наступали, на Мурманском направлении увидел я однажды такую картину.
Видимо, шла немецкая колонна. Растянута она была километров на пятнадцать. И вся была разбита и положена. И люди валялись - сотнями. И техника - машины, тягачи. Разбитые орудия. И мотоциклы, и велосипеды. Наши «горбатые» атаковали злее, чем их штурмовики U-87. А навстречу нам шли пленные немцы. Но надо сказать, они и пленные форс держали. А может, рады были, что выжили, что не валялись вот так, как их братья и однополчане, по обочинам дорог.
А тут, после Победы, приехал домой. Спрашивают: «Где ты воевал?» - «В Заполярье», - говорю. Смотрят недоуменно, и опять: «А разве там война была?» Инженер! В дорожном отделе, инженер. Я там работал тогда. Посмотрел я на него: «Там мы, - говорю, - пирогами с немцем кидались. Мои пироги - 120 миллиметров! Все как один!» Замолчал. А тут сестра родная: «Ты был в артиллерии?» - «Да, в артиллерии». - «Немца-то живого видел?» Тьфу ты, думаю! Хуже капитана Страхова…
Немца… живого… Повидал всякого - и живого, и мертвого…
Рассказал я вам про второе окружение. Расскажу и про то, как выходили из первого. В первый раз мы попали еще хуже. Две дивизии. С тылами. Летом было дело. Немец тогда лез напролом. Трепал нас здорово.
Выходили мы группами. В нашей было около семисот человек. Вывезли раненых. Ну, думаем, все, кончились наши мучения. А тут опять известие: снова отрезаны, второе кольцо. Собрались мы, остатки. Из 700 человек, может, только половина и осталась. С нами два лейтенанта. Командир пулеметной роты Колигов и Иванов, начальник штаба батальона.
Вот бывают же крепкие люди! Жизнерадостные, которые никогда не унывают. Счастье тому солдату на фронте, кому в командиры в трудный час такой человек достался. Были с нами и другие командиры, и званием повыше тех лейтенантов. Но они уже губы порастрепали… Сами уже не верили, что выйдем. Куда им солдат вести? В плен? А Колигов и Иванов - живые люди! Командование на себя приняли. «Ребята, мы вас выведем!» Мы сразу к ним. Знаете, как солдат к офицеру льнет, когда кругом дело хреновое…
А стоял август, середина. Везде валялись листовки: русские, сдавайтесь в плен!
Однажды сели на отдых. Сидим. Рядом с нами человек застонал. Смотрю, раненый. Мучается. Но не нашего подразделения - чужой. Бросили… А у нашего ротного ординарец был, чернявый такой, верткий, не то цыган, не то еврей. Когда вставать стали, раненый за него ухватился, так тот его отпихнул. Мы вместе с Зыбиным шли. С туляком. Хороший он был парень, Зыбин. Век его помнить буду. И все это мы с Зыбиным видели. «Саш, - говорит, - давай возьмем. Человек хоть и не наш, чужой, а жалко». Осмотрели мы его. Грудь насквозь прострелена. Легкие пробиты. Хрипит. Пена кровавая на губах. Да, думаю, если оставим, пропадет человек.
Я ствол минометный нес. Зыбин - лафет. Железки нам достались тяжелые. У Зыбина еще и карабин за плечами. У меня - мой ТТ и вещмешок. Мешок я не любил носить. Он у нас с Зыбиным один на двоих был. И мы с ним всегда менялись: я брал его карабин, а он - мешок.
Ведем раненого. Несем свой миномет. Раненый меня спрашивает: «Браток, куда идем?» - «Не знаю», - говорю. Когда Зыбин его вел, все утешал: скоро, мол, скоро выйдем, немного осталось… А все идем, идем, идем. Отставать стали. Тогда он, раненый наш, остановил нас. Дышит уже тяжело, идти почти не может. «Оставьте меня, ребята, - говорит. - Спасибо вам. А то вы и сами отстанете и пропадете из-за меня». А мы с Зыбиным тоже уже из сил выбились, друг другу в глаза не смотрим. Хоть бросай человека…
Смотрим, командир взвода идет, младший лейтенант Дмитриев. Я ему и говорю, что, мол, ведем раненого, а минометы тоже не бросишь… «Минометы не бросать, - говорит. - За минометы головой отвечаете. А по поводу раненого идите к начальнику штаба. Что он скажет». Я подошел к лейтенанту Иванову: «Товарищ лейтенант, мы раненого ведем. А у нас миномет. Тяжело». Начштаба тут же подозвал бойцов из взвода связи и приказал им взять раненого.
Передали мы раненого с рук на руки. А тут и приказ: «Встать! Шагом марш!» Надо было спешить, пока немцы сплошное кольцо не образовали. Взвалили на плечи свой миномет и пошли дальше.
Прошли еще километра три-четыре. Тут и вышли.
Смотрим, кухни нас уже ждут. Вперед-то разведка ушла. По бокам - боевые охранения. Словом, двигались мы, как положено по уставу. Лейтенанты наши хорошими командирами оказались.
Стали нас кормить. Перевязывать. Раненых сразу грузили на повозки и отправляли в тыл. А у связистов, это я запомнил, была белая лошадь. Они вели ее в поводу. На лошади сидел их раненый. Шли они следом за нами. Смотрим, своего раненого они ссадили с коня и погрузили на машину. Я к Зыбину: «Зыбин, ты не видел, нашего-то погрузили на отправку?» - «Нет, - говорит, - не видел. Пойду спрошу у связистов». А связистов тех он знал, еще в финскую вместе с ними был. Я с Зыбиным к ним. «Где раненый, которого мы вам передали?»- спрашивает Зыбин связистов. «Помер ваш раненый дорогой». - отвечают. «Как помер?»
Оказывается, не довезли они его метров сто. Бросили, сволочи. Я тогда к начальнику штаба: так, мол, и так, человека-то оставили! Лейтенант выслушал меня и говорит им: «Живого или мертвого - несите сюда! И мне лично доложите!» Погнали повозку. Смотрим, возвращаются с нашим раненым. Живой! Перегрузили мы его на машину и - в тыл.
Фамилию свою он называл, да я не запомнил. Запомнил только, что он мой погодок, с 1916 года. Ленинградец. Вот этого человека мы с Зыбиным спасли.
Был у нас в расчете подносчик мин. Лезгин Гаджимамедов. Смелый такой малый. Ребята над ним все, бывало, посмеивались. Язык наш, русский, он знал плоховато. Коверкал слова. Вот ребята и передразнивали его. А я защищал. И он меня за это звал отцом.
Первым в нашем расчете ранило его. Во время бомбежки.
Немцы бомбили беспрестанно. Я в сердцах бранился: «Сукины дети, наши сталинские соколы! Летают выше всех… быстрее всех… Такой бой, и ни одного нашего самолета!» Думал: останусь живой, первому встречному летчику набью морду. Зарок такой дал себе. И точно, набил бы! Но потом все сразу им и простил. Увидел, как они в одном месте обработали немецкую оборону, сколько трупов навалили, сколько танков подожгли, машин, сколько орудий и техники исковеркали, и все им простил. Илы. Они поработали, «горбатые», как мы их называли. Но это было потом.
А моего подносчика ранило во время первой же бомбежки. Самолет налетел, мы попадали на землю. А он, падая, рукой ухватился за березку. Осколок так и резанул ему по руке. Да сильно! Самолет улетел. Мы вокруг Гаджимамедова заметались. Крови еще не видели. Первый раненый. Он вскочил на ноги. Потом упал, бьется. Зовет: «Отца! Отца!» Это он меня звал так. Перевязали, отправили в тыл.
Больше он к нам в минометную роту не вернулся.
Считается самой кровопролитной для советского народа. Она унесла по некоторым данным около 40 млн. жизней. Конфликт начался из-за внезапного вторжения армий вермахта на СССР 22 июня 1941 года.
Предпосылки для создания Карельского фронта
Адольф Гитлер без предупреждения дал команду нанести массивный удар по всей линии фронта. СССР, неготовый к обороне, в первые годы войны терпел одно поражение за другим. 1941-ый стал для Красной Армии самым тяжелым годом, а вермахт смог дойти до самой Москвы.
Основные бои велись на Сталинградском, Московском, Ленинградском и других направлениях. Однако нацисты пытались покорить и более северные регионы. Чтобы этого не произошло, был создан Северный фронт, в подчинении которого находился Карельский фронт.
История создания
В годы Великой Отечественной войны Карельский фронт был призван помешать врагу проникнуть на Заполярье. Боевое соединение было создано 23 августа 1941 года. В его основу вошли отдельные боевые подразделения Северного фронта. Костяк составили силы 7-й и 14-й армий. На момент создания соединения обе армии сражались за довольно протяжную линию фронта: от Баренцева моря и до Ладожского озера. Ее в дальнейшем назовут «Дорогой жизни». Штаб фронта был расположен в Беломорске, что был расположен в Карело-Финской Советской Республике.
Карельскому фронту в годы ВОВ поддержку оказывал Северный флот. Главная задача, с которой обязаны были справляться бойцы - это обеспечение северного фланга стратегической обороны на Севере СССР.
7-я армия вышла из состава Карельского фронта в 1941 году. В сентябре 1942 к нему присоединились еще три армии, а в конце того же года - части и 7-й воздушной армии. 7-я армия вновь вернулась в состав фронта только в 1944 году.
Главнокомандующие фронта
Первым главнокомандующим Карельского фронта ВОВ стал генерал-майор Красной Армии В. который командовал советскими силами на данном направлении до февраля 1944 года. С февраля до ноября 1944 года фронтом руководил Маршал СССР К. А. Мерецков.
Боевые действия
Уже в августе 1941 года, спустя полтора месяца после начала военных действий, враг добрался до Карельского фронта. С большими потерями бойцы Красной Армии смогли остановить продвижение сил вермахта и перешли к глухой обороне. Враг хотел завладеть Заполярьем, и на бойцов Карельского фронта легла задача защитить данный регион от группы армий «Север».
Операция по продолжалась с 1941 по 1944 годы - до полной победы над частями вермахта на территории СССР. В 1941 году в обороне Заполярья также участвовали которые оказывали немаловажную поддержку сухопутным силам и флоту Красной Армии. Помощь Великобритании была уместной, ведь фашисты преобладали в воздухе.
Войска Карельского фронта удерживали оборону по следующей линии: река Западная Лица - Ухта - Повенец - Онежское озеро - река Свирь. 4 июля враг смог дойти до реки Западная Лица, за которую начались ожесточенные бои. Кровопролитные оборонительные действия привели к сдерживанию наступления врага силами 52-й стрелковой дивизии Карельского фронта. Ей существенную поддержку оказывала морская пехота.
Силы Карельского фронта участвовали в Мурманской оборонительной операции. Им удалось остановить наступление в данном направлении. После чего немецкое командование решило, что более не будет предпринимать попытки взять город Мурманск в 1941 году.
Уже весной следующего года фашисты вновь хотели взять ранее недостигнутый рубеж - Мурманск. Части Красной Армии, в свою очередь, планировали провести наступательную операцию с целью отбросить войска вермахта за линии границы СССР. Мурманская наступательная операция была проведена раньше, нежели немцы планировали начать свою атаку. Особенных успехов она не принесла, однако не дала возможности развернуть фашистам собственное наступление. С момента Мурманской операции фронт на данном участке стабилизировался вплоть до 1944 года.
Медвежьегорская операция
3 января силы Карельского фронта развернули еще одну операцию - Медвежьегорскую, которая продолжалась до 10 января того же 1942 года. Советская армия на данном участке существенно уступала врагу как в численности и технике, так и в кадровой подготовке армии. Враг имел намного больший опыт при ведении боевых действий в лесистой местности.
Утром 3 января Красная Армия начала атаку с небольшой артиллерийской подготовки. Части финской армии быстро отреагировали на наступление и начали резкие и неожиданные для советских солдат контратаки. Командованию Карельским фронтом не удалось тщательно подготовить план наступления. Войска действовали шаблонно, нанося удары по одним и тем же направлениях, из-за чего враг сумел успешно их контратаковать. Удачная оборона финской армии привела к огромным потерям со стороны Красной Армии.
Ожесточенные бои, которые не имели особого успеха, продолжались до 10 января. Советской армии все же удалось продвинуться на 5 км и несколько улучшить свои позиции. К 10 января противник получил подкрепление, и атаки остановились. Финские войска решили вернуть свои прежние позиции, но силы Карельского фронта смогли отразить их наступление. В ходе операции советским войскам все же удалось освободить село Великая Губа.
Свирско-Петрозаводская операция
Летом 1944 года боевые действия вновь активизировались после затишья с 1943 года. Советскими войсками, которые уже практически вытеснили силы Вермахта с территории СССР, была проведена Свирско-Петрозаводская операция. Началась она 21 июня 1944 года и продолжалась до 9 августа того же года. Атака 21 июня завязалась из массированной артиллерийский подготовки и мощного воздушного удара по оборонительным позициям врага. После началось преодоление реки Свирь, и в ходе боев Советской армии удалось завладеть плацдармом на другом берегу. В первый же день массированная атака принесла успех - силы Карельского фронта продвинулись на 6 километров. Второй день боевых действий имел еще больший успех - частям Красной Армии удалось оттеснить противника еще на 12 километров.
23 июня наступление предприняла 7-я армия. Массированная атака развивалась успешно, и финские армии начали поспешное отступление уже на следующий день с момента начала проведения операции. Финские части не смогли удержать наступление ни на одном из фронтов и были вынуждены отойти к реке Видлице, где заняли оборону.
Параллельно развивалось наступление 32-й армии, которая сумела захватить город Медвежьегорск, чего не удалось достигнуть в 1942 году. 28 июня Красная Армия начала наступление на более важный стратегически город - Петрозаводск. Вместе с силами флота Красной Армии удалось освободить город уже на следующий день. Обе стороны в этом бою понесли существенные потери. Однако у финской армии не было свежих сил, и они были вынуждены оставить город.
2 июля Карельский фронт начал атаковать позиции врага на реке Видлице. Уже до 6 июля мощная оборона фашистов была полностью сломана, а Советской Армии удалось продвинуться еще на 35 км. Ожесточенные бои велись вплоть до 9 августа, однако успеха они не приносили - враг держал плотную оборону, и Ставка отдала приказ перейти к обороне уже захваченных позиций.
Результатом операции стал разгром вражеских подразделений, которые удерживали Карело-Финскую ССР, и освобождение республики. Эти события привели к тому, что Финляндия получила еще один повод для выхода из войны.
Петсамо-Киркенесская операция
С 7 октября по 1 ноября 1944 Красная Армия при поддержке флота провела по итогам успешную Петсамо-Киркенесскую операцию. 7 октября была проведена мощная артиллерийская подготовка, после которой началось наступление. В ходе успешного наступления и прорыва вражеской обороны город Пестамо оказался полностью окруженным.
После того, как был успешно взят Пестамо, были взяты города Никель и Тарнет, а на завершающем этапе - норвежский город Киркенес. При его захвате советские части понесли значительные потери. В бою за город существенную поддержку советским войскам оказали норвежские патриоты.
Результаты проведенных операций
В результате выше названых операций была вновь восстановлена граница с Норвегией и Финляндией. Враг был полностью вытеснен, и бои уже велись вражеской территории. 15 ноября 1944 года Финляндия объявила о своей капитуляции и вышла из Второй мировой войны. После этих событий Карельский фронт был расформирован. Основные силы его после вошли в состав 1-го Дальневосточного фронта, на плечи которого была возложена задача провести Маньчжурскую наступательную операцию в 1945 году по разгрому японской армии и одноименной китайской провинции.
Вместо послесловия
Интересно, что только на участке Карельского фронта (1941 - 1945 гг.) фашистская армия не смогла преодолеть границу СССР - у нацистов не вышло сломить оборону Мурманска. Также на этом участке фронта использовались собачьи упряжки, а сами бойцы воевали в условиях сурового северного климата. В годы Великой Отечественной Карельский фронт был самым большим по протяженности, ведь его общая длина достигала 1600 километров. Он также не имел одной сплошной линии.
Карельский фронт был единственным из всех фронтов Великой Отечественной войны, который не отправлял в тыл страны на ремонт военную технику и вооружение. Этот ремонт делался в специальных частях на предприятиях Карелии и Мурманской области.
Ранним утром 22 июня 1941 года немецкие войска вторглись на территорию Советского Союза. Так началась война, позднее названная Великой Отечественной — по аналогии с войной 1812 года против Наполеона.
Карелия приняла на себя удар одной из первых. И удар этот исходил не от немцев даже, а от соседей-финнов. Но давайте по порядку.
Без объявления войны
Так случилось, что Великая Отечественная война началась в воскресенье — в день, когда мирные советские граждане были меньше всего к ней готовы. С самого утра в Москве начались экстренные заседания и совещания, затем пошли первые приказы. Утром было решено, что в 12:00 с обращением к народу по радио должен выступить нарком иностранных дел Молотов.
Из выступления Вячеслава Молотова:
Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек.
Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории…
…Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина.
Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами.
Сразу после этого по всей стране — с запада на восток — прошли массовые митинги. В Петрозаводске на общегородское собрание вышли тысячи человек. Мужчины и женщины выкрикивали антивоенные лозунги, заявляли о готовности защищать родину от агрессора.
Перед собравшимися выступили первые лица партийной и правительственной иерархии, в том числе тогдашний первый секретарь карельского комсомола Юрий Андропов.
Многие участники митинга на месте подавали заявления с просьбой направить их на фронт. По изданному в тот же день Верховным Советом СССР приказу призыву подлежали мужчины от 23 до 36 лет. Но заявления писали и более молодые, и более взрослые жители Карелии.
23 июня митинги прошли на предприятиях и в учреждениях города, в том числе на старейшем – Онежском заводе. Работники завода приняли резолюцию, в которой пообещали:
Мы будем работать только так, чтобы полностью обеспечить нужды нашей Красной Армии. Мы удвоим, утроим свои силы и разгромим, уничтожим немецких фашистов .
Рабочие Онегзавода на митинге. Фото: pobeda.gov.karelia.ru
Такие же собрания — пусть и не столь массовые — прошли на других заводах Карелии. Везде рабочие говорили об одном и том же: враг не пройдет, а мы для победы сделаем всё, что в наших силах. И на фронте, и в тылу.
Многие из рабочих действительно скоро оказались на фронте. Вообще в КФССР мобилизация первой волны прошла быстро, за какие-нибудь два дня: к вечеру воскресенья на призывные пункты явились около 60 процентов подлежащих призыву мужчин, к концу следующего дня план был практически выполнен.
Государственные мужи тоже без дела не сидели. 22 июня в семь часов утра началось заседание бюро ЦК КП (б) КФССР, на котором зачитали шифрограмму из Москвы (в ней сообщалось о внезапном нападении). Сразу после на совещание собрались наркомы, начальники управлений и их замы.
Около 10 утра в районы выехали работники ЦК и СНК республики: они помогали местным органам проводить военно-организационные мероприятия, в первую очередь мобилизацию военнообязанных в армию и флот.
Ополчение
24 июня Совет народных комиссаров СССР принял постановление о создании истребительных батальонов. Они должны были охранять предприятия в прифронтовой зоне и бороться с вражескими агентами и диверсантами. К началу июля в КФССР насчитывалось 38 батальонов (и в них 4325 человек).
Параллельно в районах формировались группы содействия истребительным батальонам (их набралось около сотни). Эти формирования наблюдали за обстановкой на местах и в случае появления противника должны были оповестить местное руководство.
5 июля Совнарком и ЦК Компартии республики приняли постановление «О создании отрядов народного ополчения». К середине июля было подано около 30 тысяч заявлений о вступлении в их ряды. В августе в Карелии действовали три полка, 32 батальона и пять отдельных рот ополчения. В них состояли порядка 22 тысяч бойцов.
Ополченцы охраняли важные объекты — дороги, мосты и так далее. В первые месяцы их использовали в качестве резерва для пополнения фронтовых соединений.
А еще ополчение помогало возводить оборонительные сооружения, военные аэродромы, дороги. Практически круглые сутки люди работали в лесах и на болотах, жили в палатках и землянках – и всё это в условиях нехватки еды, обуви и одежды.
Летом и осенью 1941 года из-за тяжелой обстановки на фронте карельские истребительные батальоны то и дело направлялись на передовые позиции, где вели бои с противником.
Из оперативных сводок НКВД:
…Сводный истребительный батальон в количестве 354 человек, созданный из Медвежьегорского, Пудожского, Беломорского, Кемского и Сегежского батальонов, с 28 сентября по 1 октября участвовал вместе с частями Красной Армии в боях с противником по обороне Петрозаводска. Батальон занимал рубеж от совхоза № 2, что юго-восточнее Петрозаводска, до Шелтозерского тракта, в течение 4 суток боем сдерживал регулярные части противника…
28 октября по распоряжению командования армейской группы медвежьегорского направления сводный Петрозаводско-Медвежьегорский истребительный батальон в составе 362 человек был направлен на оборону Медвежьегорска, где и находился до 5 октября 1941 г., ведя непрерывные бои с белофиннами…
На фронте
А тем временем на западной границе Карело-Финской ССР вовсю шли бои. Вообще, очередная советско-финская война началась 25 июня налетом советской авиации на финские аэродромы. Но для того чтобы понять, почему этот налет случился, нужно вернуться немного назад.
Вторая мировая, как известно, началась 1 сентября 1939-го, когда войска вермахта напали на Польшу. Постепенно в войну ввязывались всё новые и новые государства, формировались блоки и коалиции. Первые пару лет Германия шла к своей цели очень уверенно — быстро и почти без сопротивления завоевывала территории сопредельных государств, расширяя «жизненное пространство».
Так летом 1940 года гитлеровская армия завоевала Норвегию и тем самым подошла к финской границе. И финны испугались.
В то же время Суоми с опаской глядела на своего восточного соседа. Уже после начала Второй мировой между СССР и Финляндией вспыхнул конфликт, перетекший в так называемую Зимнюю войну. Три с лишним месяца войска громадной империи и маленькой республики воевали на Карельском перешейке и в Северном Приладожье, пока Финляндия не признала поражение и не заключила выгодный Москве мирный договор.
По Московскому миру в пользу СССР отходили Северное и Южное Приладожье, а также часть территории на севере современной Карелии. Благодаря этому Сталин в первую очередь смог отодвинуть госграницу на запад от Ленинграда — в условиях неспокойной международной обстановки это было очень важно. Но финны потеряли значительную часть своих земель и забыть этого не смогли.
Весной 41-го финны проводят серию переговоров с нацистской Германией, по итогам которых соглашаются стать частью плана «Барбаросса». Их задача — взять на себя советские войска севернее Ладожского озера и помочь захватить стратегически важный Ленинград.
С самого начала Великой Отечественной немецкая авиация использовала финские аэродромы как площадку для налетов на советскую территорию. В Москве об этом знали, и именно поэтому 25 июня Сталин принял решение атаковать финнов.
Финны на тот момент ждали подходящего момента, чтобы объяснить своему народу необходимость новой войны. И когда 25 июня советская авиация нанесла удар по финским аэродромам, где сидела авиация немецкая, финны получили повод заявить, что они находятся в состоянии войны. То есть это было не объявлением войны, а именно признанием факта, что страна уже находится в состоянии войны, потому что на нее напал большой сосед.
Финскому народу необходимость войны объясняли, напоминая результаты Зимней войны - значительные территории, отошедшие по мирному договору в пользу СССР. И финны считали, что они идут возвращать себе то, что было утрачено в ходе этой войны.
Момент для наступления финские власти выбрали дипломатически верно. Подожди СССР еще немного, финны сами бы начали атаковать - нападение было назначено на 1 июля. Но Москве не хватило терпения: решили взять на себя инициативу. Это было не совсем правильно и с военной, и с политической точки зрения - финны смогли представить себя как жертву нападения. На мой взгляд, это был серьезный промах советского руководства.
Военные действия на Карельском фронте (тогда его еще не выделили из фронта Северного) начались 1 июля: в тот день финские войска пересекли советскую границу. Противник вел наступление по нескольким направлениям — на севере (Кестеньга, Реболы) и юге республики. Главнокомандующий финской армией Карл Маннергейм официально заявлял, что цель «освободительного похода» — отвоевание территорий, отошедших к Советам по итогам Зимней войны.
Из приказа К. Маннергейма, изданного 10 июля 1941 года:
В ходе освободительной войны 1918 года я сказал карелам Финляндии и Беломорской Карелии, что не вложу меч в ножны до тех пор, пока Финляндия и Восточная Карелия не станут свободными. Я поклялся в этом именем финской крестьянской армии, доверяя тем самым храбрости наших мужчин и жертвенности наших женщин.
Двадцать три года Беломорская и Олонецкая Карелии ожидали исполнения этого обещания; полтора года Финская Карелия, обезлюдевшая после доблестной Зимней войны, ожидала восхода утренней зари.
Бойцы Освободительной войны, прославленные мужи Зимней войны, мои храбрые солдаты! Настает новый день. Карелия встает своими батальонами в наши марширующие ряды. Свобода Карелии и величие Финляндии сияют перед нами в мощном потоке всемирно-исторических событий. Пусть Провидение, определяющее судьбы народов, поможет финской армии полностью выполнить обещание, которое я дал карельскому племени.
Солдаты! Эта земля, на которую вы ступите, орошена кровью наших соплеменников и пропитана страданием, это святая земля. Ваша победа освободит Карелию, ваши дела создадут для Финляндии большое счастливое будущее.
В 1942 году Адольф Гитлер приехал к Маннергейму — поздравить барона с днем рождения и обсудить планы борьбы с Советским Союзом. Фото: waralbum.ru
На территории КФССР против советских войск действовала Карельская армия. 10 июля основные ее части пошли в наступление на Онежско-Ладожском перешейке. Начались затяжные и жестокие бои. Финны взяли станцию Лоймола – тем самым они перерезали важную железнодорожную линию коммуникации между советскими частями. 16 июля противник захватил Питкяранту.
Достигнув побережья Ладожского озера, финская армия развернула наступление одновременно на трёх направлениях: петрозаводском, олонецком и сортавальском. Советские войска отступали, ведя упорные бои с превосходящими силами противника.
Постепенно финны захватили всё Северное Приладожье, а к началу сентября взяли и Олонец. Противник продвигался в глубь Карелии ценой тысяч жизней с той и другой стороны. В конце сентября финская армия повела решающее наступление на Петрозаводск.
На эти цели в район боевых действий из резерва были брошены еще две пехотные дивизии Карельской армии и несколько танковых батальонов. 30 сентября они прорвали оборону и устремились к Петрозаводску. Командование Петрозаводской оперативной группы получило приказ оставить столицу и отошло на северный берег реки Шуи. Финские войска вошли в карельскую столицу 1 октября ранним утром – в 4 часа 30 минут.
Оккупация
Приход финнов кардинально изменил жизнь на всей захваченной территории КФССР (а противник подчинил себе около двух третей республики). По мере продвижения Карельской армии на восток советские власти эвакуировали мирных жителей, учреждения и предприятия в глубь Советского Союза.
К концу года неокупированными остались лишь несколько районов Карелии, в которых производилось меньше одной пятой доли промышленной продукции. На восток страны было эвакуировано более 300 тысяч человек. Удалось вывезти оборудование 291 предприятия, в том числе Онежского завода, петрозаводских лыжной и слюдяной фабрик, Кондопожского и Сегежского ЦБК.
Предприятия эвакуировались в крупные промышленные центры, где довольно быстро вновь приступали к выпуску продукции. Эвакуировать пришлось и Карело-Финский государственный университет (он переехал в Сыктывкар).
После того как финны оккупировали Петрозаводск, столица республики временно перебазировалась сначала в Медвежьегорск, а затем в Беломорск.
После оккупации большей части КФССР финские власти начали наводить в республике свои порядки. В управлении оккупанты использовали национальный принцип: населявшие республику народы были разделены на «родственные» (более правильный перевод — «национальные») и прочие (соответственно, «ненациональные»).
К «национальным» относили карелов, финнов, вепсов, ингерманландцев, мордву, эстонцев. Нацпринадлежность влияла на зарплату, распределение продовольствия и даже на свободу передвижения. С самого начала Маннергейм планировал выслать «неродственное» население на территории СССР, оккупированные немецкими войсками.
В Карелии финны организовали концентрационные лагеря, через которые, по некоторым данным, за годы оккупации прошло чуть меньше 24 тысяч жителей Карелии. Всего на территории республики действовали 24 лагеря, из них шесть – в Петрозаводске.
Юрий Килин, доктор исторических наук:
Население на оккупированной финскими войсками территории в декабре 1941 года насчитывало примерно 86 тысяч человек, примерно поровну - представителей финно-угорских народов и остальных, в основном русских.
Примерно половина «ненационального» (epäkansalliset) населения, около 20 тысяч человек, была помещена в шести концлагерях в Петрозаводске. В этом было самое главное отличие финской оккупации от немецкой: немцы, как правило, не помещали гражданское население за проволоку, считая это нерациональным с экономической точки зрения.
Финны же организовали концлагеря не только для военнопленных, но и для гражданских, действуя по иррациональным основаниям – вдохновляясь националистическими идеями своего превосходства над славянами.
На оккупированной территории планировалось создание чистого в расовом отношении государства – Великой Финляндии (Suur-Suomi). Славянский элемент им был не нужен. Военное командование вообще выступало за то, чтобы абсолютно всех славян поместить в концлагеря. Политическое руководство сочло это излишним, и поэтому в лагеря поместили около половины гражданского (преимущественно славянского) населения.
До этого не додумался даже Гитлер, и в этом смысле финны, кстати, далеко превзошли немцев, которые никогда такое количество населения (в процентном отношении) в лагеря не помещали.
Замысел у финнов был незамысловатый: помещаем славян в лагеря, а когда основные военные задачи будут решены, все они будут депортированы на территорию «исторической России» — южнее реки Свирь.
Отношения финнов к «национальным» народам строились по-другому. Карелов и вепсов оккупанты считали младшими братьями, частью «Великой Финляндии». Им выдавали более весомые пайки, у них была более высокая оплата труда, выделялись земельные участки, обеспечивался свободный доступ в церковь.
Карелам можно было держать свое хозяйство. Свобода передвижения, конечно, была тоже ограничена: нужно было получать разрешение. Но всё-таки для местного финно-угорского населения жизнь была вполне приемлемой — по крайней мере, в экономическом смысле.
Из книги «Политическая история Финляндии 1805-1995 гг.»:
Финны считали себя освободителями Восточной Карелии: им казалось, что наконец-то идея родства народов обретает реальное воплощение. Четвертая часть проживающих в Восточной Карелии (85 тысяч человек) не покинула родных мест. Большинство из них, однако, относилось к финнам в основном так же, как всегда относятся к оккупантам.
Финны развернули среди соплеменников активную миссионерскую деятельность, опираясь главным образом на церковь и школу. Часть русского населения Восточной Карелии (около 20 тысяч человек) была отправлена в концентрационные лагеря, в которых питание было особенно плохим.
Несмотря на постоянные отступления, к середине декабря 1941 года советские войска окончательно остановили продвижение вражеских армий на всех направлениях Карельского фронта. Линия фронта стабилизировалась на рубеже: южный участок Беломорско-Балтийского канала — станция Масельгская — Ругозеро — Ухта — Кестеньга — Алакуртти.
Планы противника, рассчитанные на быстрый захват северных районов СССР, провалились. Советским войскам удалось сохранить главную базу Северного флота — Полярный, незамерзающий порт Мурманск, северный участок Кировской железной дороги (с железнодорожной веткой Сорокская — Обозерская), по которому проходили грузы из Мурманска. На юге Карелии и на Карельском перешейке финским и немецким армиям не удалось соединиться и создать второе кольцо блокады.
Последняя значимая военная удача финнов — захват Повенца 6 декабря (было очень холодно, температура достигала -37 градусов по Цельсию). Тем самым противник перерезал сообщение по Беломоро-Балтийскому каналу, что было крайне важно со стратегической точки зрения.
В тот же день — 6 декабря — Великобритания объявила Финляндии войну. На следующий день то же самое сделали британские доминионы — Канада, Южно-Африканский союз, Новая Зеландия и Австралия.
Линия фронта в Карелии стабилизировалась. Изменится она лишь через два с половиной года — с освобождением республики от финских захватчиков. Всё это время более 80 тысяч жителей КФССР существовали в жестких условиях оккупации.
Положение в Карелии
Положение на оккупированных территориях
Одним из ключевых решений, которое было принято в отношении населения Восточной Карелии при её оккупации, было разделение по этническому принципу. К национальному, занимавшему привилегированное положение, населению были отнесены так называемые «родственные народы»: карелы (39,6 % от всего населения), финны (8,5 %), ингерманландцы, вепсы, эстонцы, мордва. В группу «ненационального» населения попали русские (46,7 %), украинцы (1,3 %) и прочие народы. Основанием для определения национальности служила национальность родителей, в число прочих факторов входили родной язык и язык, на котором велось обучение. Принадлежность к той или иной группе влияла на зарплату, распределение продовольствия, свободу передвижения . «Неродственное» население предполагалось выселить на территорию РСФСР, оккупированную Германией, для чего еще 8 июля 1941 г. главнокомандующий финляндскими войсками Маннергейм отдал приказ о его заключении в концентрационные лагеря . Основанием для заключения являлись такие факторы, как нежелательное присутствие лиц на территории с точки зрения военного управления, политическая неблагонадежность. Отправке в лагеря также подлежали лица, чьё нахождение на свободе было признано нецелесообразным .
Положение на неоккупированных территориях
Две трети территории Карелии попали под контроль финских войск. На территориях, которые удерживались Советским Союзом, по-прежнему продолжали существовать органы власти республики. Однако столица была временно перенесена в Беломорск , где находились все руководящие органы и штаб командования Карельским фронтом .
По неоккупированным территориям Карелии пролегали важнейшие пути сообщения. Так, по Октябрьской железной дороге грузы везлись из Ленинграда в Мурманск и обратно, в том чесле полученные от союзников по ленд-лизу . Это позволило этим городам долгое время обороняться .
Финская разведывательная деятельность
Финская разведка в лагерях воннопленных активно осуществляла вербовку агентуры для засылки на территорию СССР через линию фронта. С целью подготовки агентов в 1942 году была создана Петрозаводская разведшкола, находившаяся на улице Гоголя.
Срок подготовки агентов в школе (кроме радистов) был от одного до трёх месяцев. Изучались следующие предметы: лыжная подготовка, картография, радиодело, диверсионное дело, агентурная подготовка (вербовка). Агенты перебрасывались в советский тыл группами, в основном по двое, обычно под видом красноармейцев - на самолётах, гидросамолётах, лодках. 1600 военнопленных были переданы финской разведкой для использования в разведывательных органах Германии.
Начальником разведывательной школы с июня по февраль был бывший командир 2-го батальона 268-го стрелкового полка 186-й стрелковой дивизии РККА А.В. Владиславлев, до того старшина финского концлагеря № 1 для пленных советских офицеров. После перемирия с СССР Владиславлев написал официальное заявление с просьбой оставить его в эмиграции на территории Финляндии, однако он был выдан Советскому Союзу и в мае казнён.
Концентрационные лагеря
Целью создания финских концлагерей была было предотвращение сотрудничества местного населения с советскими партизанами и эксплуатация заключенных в качестве дешевой рабочей силы.
Первый концентрационный лагерь для советских граждан славянского происхождения, в том числе женщин и детей, был создан 24 октября 1941 года в Петрозаводске .
В концентрационные лагеря направлялось «неродственное» (в основном этническое русское) население . Нужно отметить, что приказ Маннергейма был выполнен не до конца, что видно из статистики численности населения концентрационных и трудовых лагерей. При общей численности населения оккупированных территорий Карелии примерно 86 000 человек, численность заключённых лагерей достигла своего пика (23 984 человека) в апреле 1942 г. и снизилась до 14 917 к январю 1944 г. Необходимо учесть то, что в это число входили примерно 10 000 жителей севера Ленинградской области, переселённые от линии фронта в лагеря, в основном петрозаводские . Таким образом, бóльшая часть «неродственного» населения Карелии, несмотря на приказ, оставалась на свободе.
Динамика численности заключённых в финских концентрационных лагерях в Карелии :
Всего на территории оккупированной Карелии действовало 10 финских концентрационных лагерей, из них 6 в Петрозаводске . За годы оккупации через них прошло около 30 тысяч человек . Около трети из них погибло. В эту статистику не входят данные о лагерях военнопленных, первые из которых начали создавать ещё в июне 1941 года и режим в которых мало чем отличался от режима концентрационных лагерей.
В своём письме домой 17 апреля 1942 года известный финский политический деятель и депутат сейма Вяйне Войонмаа (V.Voionmaa ) писал :
…из 20-тысячного русского населения Ээнислинна, гражданского населения 19 тысяч находятся в концлагерях и тысяча на свободе. Питание тех, кто пребывает в лагере, не очень-то похвалишь. В пищу идут лошадиные трупы двухдневной давности. Русские дети перерывают помойки в поисках пищевых отходов, выброшенных финскими солдатами. Что сказал бы Красный крест в Женеве, если бы знал о таком…
Из-за плохого питания в финских концентрационных лагерях уровень смертности был очень высок, в 1942 году он был даже выше, чем в немецких концлагерях (13.7 % против 10,5 %) . По финским данным, во всех «переселенческих» лагерях с февраля 1942 года по июнь 1944 года умерли от 4 000 (из них примерно 90 % в 1942 году) до 4 600 человек, или 3 409 человек по персональным спискам, в то время как, по свидетельству бывшего заключённого А. П. Коломенского, в обязанности которого входило вывозить и захоранивать трупы умерших из «переселенческого» лагеря № 3, только за 8 месяцев с мая по декабрь 1942 года и только в этом лагере погибли 1 014 человек .
Заключённые финских концлагерей, как и немецких, отрабатывали «трудовую повинность». На принудительные работы направляли с 15-летнего возраста, а в «трудовом» лагере в Кутижме - даже 14-летних подростков , с состоянием здоровья не считались . Обычно рабочий день начинался в 7 часов и продолжался до 18-19 часов, на лесозаготовках - до 16 часов с часовым летом или двухчасовым зимой перерывом на обед . Поскольку мужчины были призваны в армию в первые дни войны, большинство «рабочей силы» в лагерях составляли женщины и дети. В 1941-1942 годах работу заключённых лагерей не оплачивали, после поражения немцев под Сталинградом стали платить от 3 до 7 финских марок в день, а непосредственно перед заключением перемирия ещё больше - до 20 марок (по свидетельским показаниям А. П. Коломенского) .
Фотография концлагеря (т. н. «переселенческого» лагеря), располагавшегося в Петрозаводске в районе Перевалочной биржи на Олонецкой улице. Снимок сделан военным корреспондентом Галиной Санько после освобождения Петрозаводска летом 1944 года, использовался советской стороной на Нюрнбергском процессе. .
Особой жестокостью по отношению к заключённым отличалась охрана «переселенческого» лагеря № 2, неофициально считавшегося «лагерем смерти» (в этот лагерь направляли «недостаточно лояльных» заключённых), и его комендант, финский офицер Соловаара (финск. Solovaara ), осуждения которого как военного преступника после войны безуспешно добивались советские власти. В мае 1942 года он на построении лагеря устроил показательное избиение заключённых, вся вина которых заключалась в том, что они просили милостыню. За попытки уклониться от лесозаготовок или отказаться от работ финские солдаты подвергали заключённых телесным наказаниям на глазах всех работающих для того, чтобы, как выражались финны, «другие учились» .
Согласно сведениям, полученным советской Чрезвычайной государственной комиссией по расследованию действий финских оккупантов в 1941-1944 годах, в концлагерях практиковались медицинские опыты над узниками и клеймление узников, причём, в отличие от немцев, финны не только делали татуировки узникам, но и клеймили их калёным железом. Как и немцы, финны торговали «рабами» с «восточных территорий», продавая насильно угнанных на работы советских граждан для использования в сельском хозяйстве.
Всего, по данным К. А. Морозова, за 1941-1944 годы в Карелии погибло около 14 000 мирных жителей. В данное число не входят военнопленные, однако следует учитывать следующее обстоятельство - до 1942 года в РККА фактически отсутствовал единый документ, удостоверяющий личность рядового и сержантского состава (красноармейская книжка). Поэтому как немцы, так и финны причисляли к военнопленным абсолютно всех лиц, хотя бы примерно подпадающих под призывной возраст. Если при этом учесть, что подавляющее большинство сельского населения в СССР паспортов тоже не имело, становятся понятны совершенно фантастические цифры «сдавшихся в плен» и, соответственно, к числу «военнопленных», погибших в лагерях, следует отнести немалое количество гражданского населения.
Финский офицер прощается с хозяевами (Петрозаводск). Многие в Финляндии считают, что оккупация Карелии выглядела именно так.
Список концентрационных лагерей и тюрем на территории Карелии
Согласно Справочнику Фонда взаимопонимания и примирения Российской Федерации (Росархив, Москва, 1998 г.) на территории Карело-Финской ССР в годы войны находилось 17 концлагерей и тюрем, не считая Петрозаводских концлагерей. А именно:
- Центральная тюрьма п. Киндасово
- Территориальная тюрьма Кестеньги
- Концлагерь Киннасваара
- Концлагерь Колвасярви (Куолоярви)
- Лагеря для перемещённых лиц (1 ЦВА Восточная Карелия)
- Концлагерь Абакумов-Бузянская
- Концлагерь Хабаров-Клеева
- Концлагерь Климанов-Лисинский
- Концлагерь Ляпсин-Орехов
- Концлагерь Орлов-Сименков
- Концлагерь Семереков-Свиридов
- Концлагерь Тахуилов-Звездин
- Концлагерь Хепосуо
- Концлагерь Паалу
- Концлагерь Видлицы
- Концлагерь Совхоза
- Концлагерь Ильинское
Корме вышеперечисленных, существовали 7 концентрационных лагерей в Петрозаводске:
- Концлагерь № 1, располагался на Кукковке (ныне - Старая Кукковка)
- Концлагерь № 2, располагался в бывших домах Северной точки
- Концлагерь № 3, располагался в бывших домах Лыжной фабрики
- Концлагерь № 4, располагался в бывших домах Онегзавода
- Концлагерь № 5, располагался в Железнодорожном посёлке (в годы войны - Красная Горка)
- Концлагерь № 6, располагался на Перевалочной бирже
- Концлагерь № 7, располагался на Перевалочной бирже
Преследование обвиняемых в военных преступлениях
Никто из финских военных, обвиняемых в военных преступлениях, не понёс наказания за преступления против человечности и военные преступления, в отличие, например, от нацистских военных преступников и коллаборационистов из республик Прибалтики и Украины .
После окончания войны руководитель Союзнической Контрольной комиссии А. А. Жданов передал 19 октября года премьер-министру Финляндии У. Кастрену список, в котором значился 61 человек, которых советская сторона требовала задержать за военные преступления. Из лиц, перечисленных в списке, кроме военных комендантов 34 человека были на службе в штабе Военного управления, в основном в концлагерях, и шесть человек - в лагерях военнопленных. По списку с октября 1944 года по декабрь 1947 года финскими властями было задержано 45 человек, из которых 30 были освобождены за отсутствием вины, 14 наказаны незначительными сроками лишения свободы за конкретные уголовные преступления (вскоре освобождены) и один - штрафом. Остальные так и не были разысканы, при этом финские власти ссылались на «неясность» списка, а советская сторона не настаивала на его уточнении, хотя имела для этого все возможности. В частности, бывшие военные коменданты В. А. Котилайнен и А. В. Араюри после войны уехали из Финляндии. Их имена также были в списке, их обвиняли в неравном распределении продуктов (что привело к смерти от голода и болезней многих заключённых концлагерей) и использовании детского труда. С обоих обвинение было снято после их возвращения в Финляндию в 1948 и 1949 годах . На основании финских документов оба они обвинялись в нацизме , но уже в конце 40-х годов финские юристы сняли с них это обвинение. По мнению доктора права Ханну Рауткаллио, никакого состава преступления в сущности не было: «Правду в отношении к гражданскому населению надо искать между крайностями. Там, конечно, были отклонения, но комиссия Куприянова в своём рапорте объявила преступным почти всё, что делали финны».
Финских военных, обвиняемых в военных преступлениях, и коллаборационистов, оказавшихся в плену или задержанных советскими военными властями, судили советские трибуналы. Все они получили значительные сроки и смогли вернуться на родину только после амнистии, объявленной Хрущевым в 1954 году.
Библиография
- Сулимин С., Трускинов И., Шитов Н. Чудовищные злодеяния финско-фашистских захватчиков на территории Карело-Финской ССР. Сборник документов и материалов. Государственное издательство Карело-Финской ССР. 1945.
- Мороэов K.A. Карелия в годы Великой Отечественной войны 1941-1945. Петрозаводск, 1975.
- С. С. Авдеев Немецкие и финские лагеря для советских военнопленных в Финляндии и на временно оккупированной территории Карелии 1941-1944 г.г. Петрозаводск, 2001.
