Генрик Ибсен
Привидения
Семейная драма в 3-х действиях
Действие первое
Просторная комната, выходящая в сад; в левой стене одна дверь, в правой – две. Посреди комнаты круглый стол, обставленный стульями; на столик книги, журналы и газеты. На переднем плане окно, а возле него диванчик и дамский рабочий столик. В глубине комната переходит в стеклянную оранжерею, несколько поуже самой комнаты. В правой стене оранжереи дверь в сад. Сквозь стеклянные стены виден мрачный прибрежный ландшафт, затянутый сеткой мелкого дождя.
Сцена первая
В садовых дверях стоит столяр ЭНГСТРАН. Левая нога у него несколько сведена; подошва сапога подбита толстой деревянной плашкой. РЕГИНА, с пустой лейкой в руках, заступает ему дорогу.
ЭНГСТРАН. Бог дождичка послал, дочка.
РЕГИНА. Черт послал, вот кто!
ЭНГСТРАН. Господи Иисусе, что ты говоришь, Регина! (Делает, ковыляя, несколько шагов вперед.) А я вот чего хотел сказать…
РЕГИНА. Да не топочи ты так! Молодой барин спит наверху.
ЭНГСТРАН. Лежит и спит? Среди бела дня?
РЕГИНА. Это уж тебя не касается.
ЭНГСТРАН. Вчера вечерком я кутнул…
РЕГИНА. Нетрудно поверить.
ЭНГСТРАН. Слабость наша человеческая, дочка…
РЕГИНА. Еще бы!
ЭНГСТРАН. А на сем свете есть множество искушений, видишь ли ты!.. Но я все-таки встал сегодня, как перед богом, в половине шестого – и за работу.
РЕГИНА. Ладно, ладно. Проваливай только поскорее. Не хочу я тут с тобой стоять, как на рандеву.
ЭНГСТРАН. Чего не хочешь?
РЕГИНА. Не хочу, чтобы кто-нибудь застал тебя здесь. Ну, ступай, ступай своей дорогой.
ЭНГСТРАН (еще придвигаясь к ней ). Ну нет, так я и ушел, не потолковавши с тобой! После обеда, видишь ли, я кончаю работу здесь внизу, в школе, и ночью марш домой, в город, на пароходе.
РЕГИНА (сквозь зубы). Доброго пути!
ЭНГСТРАН. Спасибо, дочка! Завтра здесь будут святить приют, так уж тут, видимо, без хмельного не обойдется. Так пусть же никто не говорит про Якоба Энгстрана, что он падок на соблазны!
РЕГИНА. Э!
ЭНГСТРАН. Да, потому что завтра сюда черт знает сколько важных господ понаедет. И пастора Мандерса дожидают из города.
РЕГИНА. Он еще сегодня приедет.
ЭНГСТРАН. Вот видишь. Так я и не хочу, черт подери, чтобы он мог сказать про меня что-нибудь этакое, понимаешь?
РЕГИНА. Так вот оно что!
ЭНГСТРАН. Чего?
РЕГИНА (глядя на него в упор ). Что же это такое, на чем ты опять собираешься поддеть пастора Мандерса?
ЭНГСТРАН. Тсс… тсс… Иль ты спятила? Чтобы я собирался поддеть пастора Мандерса? Для этого Мандерс уж слишком добр ко мне. Так вот, значит, ночью махну назад домой. Об этом я и пришел с тобой потолковать.
РЕГИНА. По мне, чем скорее уедешь, тем лучше.
ЭНГСТРАН. Да, только я и тебя хочу взять домой, Регина.
РЕГИНА (открыв рот от изумления ). Меня? Что ты говоришь?
ЭНГСТРАН. Хочу взять тебя домой, говорю.
РЕГИНА. Ну, уж этому не бывать!
ЭНГСТРАН. А вот поглядим.
РЕГИНА. Да, и будь уверен, что поглядим. Я выросла у камергерши… Почти как родная здесь в доме… И чтобы я поехала с тобой? В такой дом? Тьфу!
ЭНГСТРАН. Черт подери! Так ты супротив отца идешь, девчонка?
РЕГИНА (бормочет, не глядя на него ). Ты сколько раз сам говорил, какая я тебе дочь.
ЭНГСТРАН. Э! Охота тебе помнить…
РЕГИНА. И сколько раз ты ругал меня, обзывал… Fi donc!
ЭНГСТРАН. Ну нет, таких скверных слов, я, ей-ей, никогда не говорил!
РЕГИНА. Ну я-то знаю, какие слова ты говорил!
ЭНГСТРАН. Ну да ведь это я только, когда… того, выпивши бывал… гм! Ох, много на сем свете искушений, Регина!
РЕГИНА. У!
ЭНГСТРАН. И еще, когда мать твоя, бывало, раскуражится. Надо ж было чем-нибудь донять ее, дочка. Уж больно она нос задирала. (Передразнивая .) «Пусти, Энгстран! Отстань! Я целых три года прослужила у камергера Алвинга в Русенволле». (Посмеиваясь .) Помилуй бог, забыть не могла, что капитана произвели в камергеры, пока она тут служила.
РЕГИНА. Бедная мать… Вогнал ты ее в гроб.
ЭНГСТРАН (раскачиваясь ). Само собой, во всем я виноват!
ЭНГСТРАН. Чего ты говоришь, дочка?
Летом и осенью 1881 года в Сорренто .
| Привидения | |
|---|---|
| Gengangere | |
| |
|
| Жанр | драма |
| Автор | Генрик Ибсен |
| Язык оригинала | норвежский |
| Дата написания | 1881 |
Одна из самых мрачных пьес Ибсена, «Привидения» посвящены трагедии распада буржуазной семьи. Автор затрагивает целый клубок запретных в викторианском обществе тем: коррумпированность церкви, венерические заболевания , инцест , эвтаназия . В связи с этим постановки пьесы в разных странах сопровождались скандалами, а многие книгопродавцы возвращали экземпляры «имморальной» пьесы автору .
Персонажи
- Фру Элене Алвинг, вдова капитана и камергера Алвинга
- Освальд Алвинг, её сын, художник
- Пастор Мандерс
- Столяр Энгстран
- Регина Энгстран, живущая в доме фру Алвинг
Сюжет
Действие первое. На средства фру Элене Алвинг должен открыться приют в память о её муже. По этому поводу из города приезжает пастор Мандерс, немолодой, но достаточно наивный и мыслящий социальными штампами человек. В это же время в родном доме оказывается и сын супругов Алвинг Освальд, который какое-то время жил в Париже и пробовал себя на художественном поприще. Мандерс готовится к выступлению на открытии приюта, но перед этим он решает назидать Элене. Тогда женщина откровенно рассказывает о причинах, побудивших её к открытию приюта - капитан Алвинг отнюдь не был примерным семьянином и благодетелем округи, а лишь пьяницей и развратником. Служащая в доме Регина Энгстран на самом деле его внебрачная дочь. В приют фру Алвинг решила вложить все деньги капитана, чтобы наследство, полученное её сыном, состояло лишь из накопленных ей за жизнь сбережений. Неожиданно пастор и вдова слышат, как Освальд пытается обнять служанку, тогда Элене в голову неожиданно приходят воспоминания о том, что как её муж обнимал горничную - мать Регины. Это для неё словно привидения прошлого.
Действие второе. Фру Алвинг подробно рассказывает пастору историю о своём муже и горничной. Мандерс в ужасе от двух вещей - от того, что обвенчал столяра Энгстрана с «падшей женщиной», и от того, что горничная получила отступное. Тогда вдова обвиняет пастора в том, что тот содействовал тому, что она была вынуждена жить с «падшим мужчиной». Оказывается, что через год после свадьбы Элене покинула мужа и пришла к пастору со словами «Вот я, возьми меня!» Пастор смущенно замечает, что никогда не относился к фру Алвинг кроме как к жене другого мужчины. Женщина ставит это под сомнение, но тему не продолжает. Элене размышляет о том, что возможно её сына стоило бы женить на Регине, но эта мысль приводит пастора в ужас. Появляется столяр Энгстран, которого Мандерс пытается отчитывать за произошедшее. Но тот заявляет, что все деньги были истрачены сугубо на воспитание дочери его жены. Мандерс утешается этим и уходит провести молебен в приюте. Тем временем приходит Освальд. Он рассказывает матери о своём заболевании. По мнению доктора, который его обследовал в Париже, это следствие распутного образа жизни его отца. Это как гром среди ясного неба для вдовы. Внезапно Освальд говорит, что желает поехать с Региной в Париж. Фру Алвинг вынуждена согласиться с этим. Неожиданно загорается приют.
Действие третье. Мандерс и Энгстран собираются уезжать. Столяр убеждает пастора, что деньги, находившиеся в фонде для приюта, можно использовать для заведения для моряков. Тем временем фру Алвинг остаётся с Освальдом и Региной. Сперва речь заходит о болезни юноши, а затем вдова открывает им обоим тайну происхождения Регины. Девушка решает покинуть дом Алвингов, мотивируя это тем, что не хочет быть сиделкой при больном, и тем, что её не воспитали здесь как дочь благородного человека. Мать и сын остаются одни. Наступает утро, и у Освальда внезапно возникает приступ…
Анализ
В ибсеноведении «Приведения» часто рассматриваются в паре с предыдущей пьесой «Кукольный дом ». Разбирая кризис семейных отношений, Ибсен моделирует в «Привидениях» ситуацию, когда жена не рвёт связей с мужем (как Нора в «Кукольном доме»), а остаётся в семье .
Как пишет М. Валенси, драматурги прежних лет (со времён Древней Греции) видели истоки трагедии в нарушении морального кодекса, тогда как Ибсен первым увидел и показал трагедию не нарушения морального кодекса - тем самым открыв принципиально новую страницу в истории драматургии .
Постановки
Первая постановка осуществлена скандинавской труппой в Чикаго в 1882 году. В Дании первое представление пьесы состоялось лишь в 1903 году. Сценографом берлинской постановки 1906 года выступил Эдвард Мунк .
В России пьеса была долгое время запрещена (ввиду критического освещения роли церкви) и в итоге поставлена только 7 января 1904 года в Санкт-Петербурге в театре Неметти. 24 октября того же года состоялось представление «Привидений» в драматическом театре Веры Фёдоровны Комиссаржевской . Во Художественном театре премьера состоялась 31 марта 1905 года под художественным руководством
Генрик Юхан Ибсен
«Привидения»
Действие происходит в современной Ибсену Норвегии в усадьбе фру Альвинг на западном побережье страны. Идёт мелкий дождь. Гремя деревянными подошвами, в дом входит столяр Энгстранд. Служанка Регина приказывает ему не шуметь: наверху спит только что приехавший из Парижа сын фру Альвинг Освальд. Столяр сообщает: приют, который он строил, готов к завтрашнему открытию. Заодно будет открыт и памятник камергеру Альвингу, покойному мужу хозяйки, в честь которого назван приют. Энгстранд прилично на строительстве заработал и собирается сам открыть в городе собственное заведение — гостиницу для моряков. Тут как раз пригодилась бы женщина. Не хочет ли дочка к нему переехать? В ответ Энгстранд слышит фырканье: какая она ему «дочка»? Нет, Регина не собирается покидать дом, где её так привечают и все так благородно — она даже научилась немного французскому.
Столяр уходит. В гостиной появляется пастор Мандерс; он отговаривает фру Альвинг от страхования построенного приюта — не стоит открыто сомневаться в прочности богоугодного дела. Кстати, почему фру Альвинг не хочет переезда Регины к отцу в город?
К матери и пастору присоединяется Освальд. Он спорит с Мандерсом, обличающим моральный облик богемы. Мораль в среде художников и артистов не лучше и не хуже, чем в любом другом сословии. Если бы пастор слышал, о чем рассказывают им в Париже наезжающие туда «кутнуть» высокоморальные чиновники! фру Альвинг поддерживает сына: пастор напрасно осуждает её за чтение вольнодумных книг — своей явно неубедительной защитой церковных догм он только возбуждает к ним интерес.
Освальд выходит на прогулку. Пастор раздражён. Неужели жизнь ничему фру Альвинг не научила? Помнит ли она, как всего через год после свадьбы бежала от мужа в дом Мандерса и отказывалась вернуться? Тогда пастору все-таки удалось вывести её из «экзальтированного состояния» и вернуть домой, на путь долга, к домашнему очагу и законному супругу. Разве не повёл себя камергер Альвинг как настоящий мужчина? Он умножил семейное состояние и весьма плодотворно поработал на пользу общества. И разве не сделал он её, жену, своей достойной деловой помощницей? И ещё. Нынешние порочные взгляды Освальда — прямое следствие отсутствия у него домашнего воспитания — это ведь фру Альфинг настояла, чтобы сын учился вдали от дома!
Фру Альвинг задета словами пастора за живое. Хорошо! Они могут поговорить серьёзно! Пастор знает, что покойного мужа она не любила: камергер Альвинг её у родственников просто купил. Красивый и обаятельный, он не перестал пить и распутничать после свадьбы. Неудивительно, что она от него сбежала. Она любила тогда Мандерса, и, как кажется, ему нравилась. И Мандерс ошибается, если думает, что Альвинг исправился — он умер таким же забулдыгой, каким был всегда. Больше того, он внёс порок в собственный дом: она застала его однажды на балконе с горничной Йоханной. Альвинг добился-таки своего. Знает ли Мандерс, что их служанка Регина — незаконнорождённая дочь камергера? За круглую сумму столяр Энгстранд согласился прикрыть грех Йоханны, хотя и он всей правды о ней не знает — специально для него Йоханна придумала заезжего американца.
Что касается сына, она вынужденно отослала его из дома. Когда ему исполнилось семь лет, он стал задавать слишком много вопросов. После истории с горничной бразды правления домом фру Альвинг взяла в свои руки, и это она, а не муж, занималась хозяйством! И она же прилагала неимоверные усилия, чтобы, скрывая от общества поведение мужа, соблюдать внешние приличия.
Закончив исповедь (или отповедь пастору), фру Альвинг провожает его к двери. И они оба слышат, проходя мимо столовой, возглас вырывающейся из объятий Освальда Регины. «Привидения!» — вырывается у фру Альвинг. Ей кажется, что она вновь перенеслась в прошлое и видит парочку на балконе — камергера и горничную Йоханну.
Привидениями фру Альвинг называет не только «выходцев с того света» (так правильнее переводится это понятие с норвежского). Привидения, по её словам, — это вообще «всякие старые отжившие понятия, верования и тому подобное». Именно они, считает фру Альвинг, определили её судьбу, характер и воззрения пастора Мандерса и, наконец, загадочную болезнь Освальда. Согласно диагнозу парижского доктора, болезнь у Освальда наследственная, но Освальд, практически своего отца не знавший и всегда его идеализировавший, доктору не поверил, он считает причиной заболевания свои легкомысленные приключения в Париже в начале учёбы. Кроме того, его мучает постоянный необъяснимый страх. Они с матерью сидят в гостиной в сгущающихся сумерках. В комнату вносится лампа, и фру Альвинг, желая снять с сына чувство вины, собирается рассказать ему всю правду о его отце и Регине, которой он легкомысленно уже пообещал поездку в Париж. Неожиданно разговор прерывается появлением в гостиной пастора и криком Регины. Неподалёку от дома пожар! Горит новоотстроенный «Приют имени камергера Альвинга».
Время близится к утру. Все та же гостиная. На столе по-прежнему горит лампа. Ловкий столяр Энгстранд в завуалированной форме шантажирует Мандерса, утверждая, что это он, пастор, неловко сняв нагар со свечи, стал причиной пожара. Впрочем, волноваться ему не стоит, Энгстранд никому об этом ничего не расскажет. Но и пастор пусть поможет ему в благом начинании — оборудовании в городе гостиницы для моряков. Пастор соглашается.
Столяр и пастор уходят, их сменяют в гостиной фру Альвинг и Освальд, только что вернувшийся с пожара, погасить который не удалось. Возобновляется прерванный разговор. За миновавшую короткую ночь мать Освальда успела подумать о многом. Особенно поразила её одна из фраз сына: «В их краю людей учат смотреть на труд, как на проклятие, как на наказание за грехи, а на жизнь, как на юдоль скорби, от которой чем скорей, тем лучше избавиться». Теперь, рассказывая сыну правду о его отце, она не столь строго судит о муже — его одарённая и сильная натура просто не нашла себе применения в их глуши и была растрачена на чувственные удовольствия. Освальд понимает, какие именно. Пусть знает, присутствующая при их разговоре Регина — его сестра. Услышав это, Регина поспешно прощается и покидает их. Она уже собиралась уйти, когда узнала, что Освальд болен. Только теперь Освальд сообщает матери, почему он ранее спрашивал её, готова ли она ради него пойти на все. И для чего ему, помимо всего прочего, была так нужна Регина. Он не до конца рассказал матери о болезни — он обречён на безумие, второй припадок превратит его в бессмысленное животное. Регина легко дала бы ему выпить приготовленный в бутылочке морфий, чтобы от больного избавиться. Теперь он передаёт бутылочку матери.
Мать утешает Освальда. Его припадок уже прошёл, он дома, он поправится. Здесь хорошо. Вчера весь день моросил дождь, но сегодня он увидит родину во всем её настоящем блеске, фру Альвинг подходит к окну и гасит лампу. Пусть Освальд взглянет на восходящее солнце и сверкающие под ним горные ледники!
Освальд смотрит в окно, беззвучно повторяя «солнце, солнце», но солнца не видит.
Мать смотрит на сына, сжимая в руках пузырёк с морфием.
События происходят в современной по меркам Ибсена Норвегии, в имении фру Альвинг, на западе страны. В дом входит строитель Энгстранд. Служанка Регина показывает ему на дверь, где спит приехавший сын хозяйки и просит не шуметь. Строитель заявляет, что приют уже построен и готов к открытию. Здесь же, он собирается он собирается открыть гостиницу для моряков. Он предлагает служанке, поселится в новой гостинице, где пригодились бы женские руки. Но та отказывается.
В это время проходит разговор между фру Альвинг и пастором, который отговаривает её страховать приют. К ним присоединяется Освальд. Он начинает спорить с пастором на тему морали. Мать поддерживает сына. Освальд уходит, а пастор раздражённо говорит фру Альвинг, что она так ни чему и не научилась в прошлой жизни. Он напоминает о том времени, когда молодая жена сбежала от своего мужа в дом к пастору. Именно он помирил их, а муж фру Альвинг поступил благоразумно и простил свою жену. Его взгляды полностью противоположны мнению Освальда. Он осуждает его.
Фру Альвинг решила пролить свет на слова пастора. Она сказала, что никогда не любила своего мужа. По сути, он купил её у родственников. Он всегда пил и буянил. Поэтому она и сбежала от него. Кроме того, она застала своего мужа со служанкой, от которого родилась дочь Регина. Никто не знает, что Регина незаконнорожденная. Поэтому, чтобы скрыть её происхождение они придумали историю с заезжим американцем.
Касаемо сына, она была вынуждена отправить его из дома на обучение. Будучи мальчиком, он задавал много вопросов. После истории с изменой, она взяла управление хозяйством в свои руки. Именно она приумножила богатство.
После разговора они выходят из комнаты и слышат возглас, вырывающейся из объятий сына Регины. Фру Альвинг показалось, что её преследуют приведения. Она уже видела подобную сцену очень давно. Привидениями она называет не только духов. Для неё это слово означает разные старые понятия, верования и прочее. Именно привидения определили судьбу фру Альвинг. Она решает рассказать сыну, о происхождении Регины. Только начинается разговор, как в комнату вбегает пастор и слышится крик Регины. Случилось несчастье. Горит, только что построенный приют.
К утру, строитель Энгстранд убеждает пастора помочь ему оборудовать гостиницу для моряков. Он видел, как Мандерс неловко снял нагар со свечи, что стало причиной пожара. Энгстранд обещает молчать, если пастор выполнит его условия. Тот соглашается.
В конце произведения становится известно, что Освальд болен безумием. Он даёт пузырёк с морфием матери, чтобы та сделала ему снадобье. Мать уговаривает его, но Освальда хватает очередной припадок, а мать уже держит пузырёк с морфием.
Пьеса «Привидения» написана Генриком Ибсеном в 1881 году. Герои пьесы переживают страсти высочайшего накала и горько расплачиваются за них. Еще современники драматурга отмечали сходство пьесы «Привидения» с древнегреческими трагедиями, где тема родового проклятия - одна из центральных. Поднятые в пьесе проблемы нравственной наследственности, вины и ответственности за нее прозвучали в Норвегии конца 19 века, словно взрыв. Только спустя десятилетие после написания пьесу впервые поставили на сцене. «Привидения» расценили как вызов общественной морали, скандал. Всех шокировал фантастический феномен, продемонстрированный Ибсеном, - фатальность наследования лжи и порока. Главные герои в спектакле «Привидения» - человек и его душа, которая, пребывая долгое время под гнетом обмана и притворства, уродуется, превращаясь в нечто разрушающее внутренний мир и сущность личности. Проект осуществлен специально для Фестиваля Ибсена в Дели (Delhi Ibsen Festival) при поддержке Посольства Норвегии в Индии и Академии Драматического Искусства и Дизайна в Нью Дели (Dramatic Art & Design Academy). Премьера спектакля в Нью Дели, состоявшаяся 3 декабря 2012 года, имела огромный успех у зрителей.
Слово режиссера: Я думаю, что пьеса «Привидения», основанная на семейной драме, охватывает глубокие и важные проблемы человечества, невзирая на его национальные, культурные и даже территориальные различия и границы. Эта проблема является актуальной во все времена. Как я понимаю, привидения – это символ наших животных инстинктов, возвращение к истокам нашей цивилизации, к существованию дикого, примитивного человека без этических и моральных устоев. Этот призрак преследует каждый характер пьесы. Я хочу привлечь внимание зрителей к тому факту, что всегда трудно найдите «золотую середину» и оставаться с хорошими духовными намерениями, которые помогли бы нам оставаться «уравновешенными и трезвыми». Трудно сохранить беспристрастное отношение ко всем и всему, чтобы не пасть до уровня дикарей и не быть марионетками в руках таких людей, как, например, плотник Энгстран – самый жадный и «грязный» среди всех персонажей. В пьесе он зачинщик зла, являющийся своего рода воплощением падшего ангела Люцифера, который пытается показать безнравственность и похоть человечества, забывшего свою истинную духовную природу. В пьесе «Привидения» зло персонифицировано, наделено физическим телом, ярко демонстрирует свою животную натуру. Все герои пьесы стали пешками плотника в его «игре». Даже Пастор Мандерс из-за своего невежества и страхов неосознанно позволяет Энгстрану вести этих людей к бедствию, отчаянию и ужасному падению. Энгстран превратит имение госпожи Алвинг в кладбище, а его жителей – в живых мертвецов; большой мраморный стол станет его алтарем и могилой Капитана Алвинга, жизнь которого была полна распутства. План Энгстрана сработал, потому что он нашел «кнопку контроля» в каждом характере, угадал «призрак» каждого. Например, эгоистичная любовь госпожи Алвинг к сыну и ее желание спасти его, страх ортодоксального Пастора нарушить догмы, слепое стремление Регины быть в высшем обществе и посетить Париж, а также жажда Освальда найти свое место в жизни и быть ближе к матери. Все эти слабости и страсти персонажей пьесы будут превращены Сатаной Энгстраном в ад. Эгоистичная любовь госпожи Алвинг приведет ее к тому, что она займется сексом с собственным сыном, и это сделает ее сына еще более беспомощным и несчастным. Желание Освальда найти причину своего недуга приведет его к еще одной болезни – комплексу Эдипа. Как только Регина поймет, что она не сможет осуществить свои мечты с Освальдом, она выберет легкий и порочный путь для достижения цели. Большой грех и падение пастора в том, что он позволил всему этому произойти. Несмотря на то, что Генрик Ибсен поднял данный вопрос более ста лет назад, к сожалению, эта проблема все еще релевантна, и наше общество – такой же «расслабленный мозг», как Освальд, мы стали такими же рабами и жертвами, как Энгстран.
Генрик Ибсен
Привидения
Семейная драма в 3-х действиях
Действие первое
Просторная комната, выходящая в сад; в левой стене одна дверь, в правой – две. Посреди комнаты круглый стол, обставленный стульями; на столик книги, журналы и газеты. На переднем плане окно, а возле него диванчик и дамский рабочий столик. В глубине комната переходит в стеклянную оранжерею, несколько поуже самой комнаты. В правой стене оранжереи дверь в сад. Сквозь стеклянные стены виден мрачный прибрежный ландшафт, затянутый сеткой мелкого дождя.
Сцена первая
В садовых дверях стоит столяр ЭНГСТРАН. Левая нога у него несколько сведена; подошва сапога подбита толстой деревянной плашкой. РЕГИНА, с пустой лейкой в руках, заступает ему дорогу.
ЭНГСТРАН. Бог дождичка послал, дочка.
РЕГИНА. Черт послал, вот кто!
ЭНГСТРАН. Господи Иисусе, что ты говоришь, Регина! (Делает, ковыляя, несколько шагов вперед.) А я вот чего хотел сказать…
РЕГИНА. Да не топочи ты так! Молодой барин спит наверху.
ЭНГСТРАН. Лежит и спит? Среди бела дня?
РЕГИНА. Это уж тебя не касается.
ЭНГСТРАН. Вчера вечерком я кутнул…
РЕГИНА. Нетрудно поверить.
ЭНГСТРАН. Слабость наша человеческая, дочка…
РЕГИНА. Еще бы!
ЭНГСТРАН. А на сем свете есть множество искушений, видишь ли ты!.. Но я все-таки встал сегодня, как перед богом, в половине шестого – и за работу.
РЕГИНА. Ладно, ладно. Проваливай только поскорее. Не хочу я тут с тобой стоять, как на рандеву.
ЭНГСТРАН. Чего не хочешь?
РЕГИНА. Не хочу, чтобы кто-нибудь застал тебя здесь. Ну, ступай, ступай своей дорогой.
ЭНГСТРАН (еще придвигаясь к ней). Ну нет, так я и ушел, не потолковавши с тобой! После обеда, видишь ли, я кончаю работу здесь внизу, в школе, и ночью марш домой, в город, на пароходе.
РЕГИНА (сквозь зубы). Доброго пути!
ЭНГСТРАН. Спасибо, дочка! Завтра здесь будут святить приют, так уж тут, видимо, без хмельного не обойдется. Так пусть же никто не говорит про Якоба Энгстрана, что он падок на соблазны!
РЕГИНА. Э!
ЭНГСТРАН. Да, потому что завтра сюда черт знает сколько важных господ понаедет. И пастора Мандерса дожидают из города.
РЕГИНА. Он еще сегодня приедет.
ЭНГСТРАН. Вот видишь. Так я и не хочу, черт подери, чтобы он мог сказать про меня что-нибудь этакое, понимаешь?
РЕГИНА. Так вот оно что!
ЭНГСТРАН. Чего?
РЕГИНА (глядя на него в упор). Что же это такое, на чем ты опять собираешься поддеть пастора Мандерса?
ЭНГСТРАН. Тсс… тсс… Иль ты спятила? Чтобы я собирался поддеть пастора Мандерса? Для этого Мандерс уж слишком добр ко мне. Так вот, значит, ночью махну назад домой. Об этом я и пришел с тобой потолковать.
РЕГИНА. По мне, чем скорее уедешь, тем лучше.
ЭНГСТРАН. Да, только я и тебя хочу взять домой, Регина.
РЕГИНА (открыв рот от изумления). Меня? Что ты говоришь?
ЭНГСТРАН. Хочу взять тебя домой, говорю.
РЕГИНА. Ну, уж этому не бывать!
ЭНГСТРАН. А вот поглядим.
РЕГИНА. Да, и будь уверен, что поглядим. Я выросла у камергерши… Почти как родная здесь в доме… И чтобы я поехала с тобой? В такой дом? Тьфу!
ЭНГСТРАН. Черт подери! Так ты супротив отца идешь, девчонка?
РЕГИНА (бормочет, не глядя на него). Ты сколько раз сам говорил, какая я тебе дочь.
ЭНГСТРАН. Э! Охота тебе помнить…
РЕГИНА. И сколько раз ты ругал меня, обзывал… Fi donc!
ЭНГСТРАН. Ну нет, таких скверных слов, я, ей-ей, никогда не говорил!
РЕГИНА. Ну я-то знаю, какие слова ты говорил!
ЭНГСТРАН. Ну да ведь это я только, когда… того, выпивши бывал… гм! Ох, много на сем свете искушений, Регина!
РЕГИНА. У!
ЭНГСТРАН. И еще, когда мать твоя, бывало, раскуражится. Надо ж было чем-нибудь донять ее, дочка. Уж больно она нос задирала. (Передразнивая.) «Пусти, Энгстран! Отстань! Я целых три года прослужила у камергера Алвинга в Русенволле». (Посмеиваясь.) Помилуй бог, забыть не могла, что капитана произвели в камергеры, пока она тут служила.
РЕГИНА. Бедная мать… Вогнал ты ее в гроб.
ЭНГСТРАН (раскачиваясь). Само собой, во всем я виноват!
ЭНГСТРАН. Чего ты говоришь, дочка?
РЕГИНА. Pied de mouton!
ЭНГСТРАН. Это что ж, по-англицки?
РЕГИНА. Да.
ЭНГСТРАН. Н-да, обучить тебя здесь всему обучили; вот теперь это и сможет пригодиться, Регина.
РЕГИНА (немного помолчав). А на что я тебе понадобилась в городе?
ЭНГСТРАН. Спрашиваешь отца, на что ему понадобилось единственное его детище? Разве я не одинокий сирота-вдовец?
РЕГИНА. Ах, оставь ты эту болтовню! На что я тебе там?
ЭНГСТРАН. Да вот, видишь, думаю я затеять одно новое дельце.
РЕГИНА (презрительно фыркая). Ты уж сколько раз затевал, и все никуда не годилось.
ЭНГСТРАН. А вот теперь увидишь, Регина! Черт меня возьми!
РЕГИНА (топая ногой). Не смей чертыхаться!
ЭНГСТРАН. Тсс… тсс!.. Это ты совершенно правильно, дочка, правильно. Так вот я чего хотел сказать: на этой работе в новом приюте я таки колотил деньжонок.
РЕГИНА. Сколотил? Ну и радуйся!
ЭНГСТРАН. Потому куда ж ты их тут истратишь, деньги-то, в глуши?
ЭНГСТРАН. Так вот я и задумал оборудовать на эти денежки доходное дельце. Завести этак вроде трактира для моряков…
РЕГИНА. Тьфу!
ЭНГСТРАН. Шикарное заведение, понимаешь! Не какой-нибудь свиной закуток для матросов, нет, черт побери! Для капитанов да штурманов и… настоящих господ, понимаешь!
РЕГИНА. И я бы там…
