О,0 О ■; сII -
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ (ПУШКИНСКИМ ДОМ)
На правах рукописи
СЕМЯЧКО Светлана Алексеевна
УДК 882 (091) «ПОВЕСТЬ О ТВЕРСКОМ ОТРОЧЕ МОНАСТЫРЕ» (историко-литературное исследование)
диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических паук
ЛЕНИНГРАД 1991
Работа выполнена в Отделе древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР.
Научный руководитель - доктор филологических наук Р. П. Дмитриева.
Официальные оппоненты:
доктор филологических наук Е. А. Костюхин, кандидат филологических наук М. В. Рождественская.
Ведущее научное учреждение - Ленинградский государственный университет.
Защита состоится $ /» 1991 г. в часов на заседании Специал
зированного ученого совета Д 002.43.02 по защите диссертаций на соискание уч пой степени доктора филологических наук при Институте русской литератур (Пушкинский Дом) АН СССР.
Адрес: 199034, Ленинград, наб. Макарова, 4.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института.
Ученый секретарь Специализированного совета, кандидат филологических наук
В. К. Петухов
В13БДЕН И12
гаиШ жсс"п> 0 Тверском Отроче монастыре», названная Д. С. Лиха-етгт-м!«идпим из самых замечательных произведений XVII п.»1, до их пор остается одним из наименее изученных памятников. По-вящеппая историческому событию, женитьбе князя Ярослава 1рослаш1ча Тверского, брага Александра Невского, и основанию верского Отроча монастыря, она долгое время привлекала впима-ие историков и краеведов лишь как возможный исторический ис-очпик. К тому же распространение получил не текст самой Повети, а лишь ее сюжет, известный по двум пересказам вт. пол. XVIII -ач. XIX вв. Один из них был сделан в 1765 г. ректором Тверской уховпой семинарии архимандритом Макарием в его редакции Жи-ия Михаила Ярославича Тверского и помещен Н. М. Карамзиным примечаниях к четвертому тому «Истории государства Российско». Другой впервые появился в 1801 г. в «Ручном дорожнике...» I. Ф. Глушкова. В основном, они и послужили источником много-ислсппых литературных обработок этого сюжета и дали возмож-ость ученым начать свой долгий спор об исторической достоверпо-1и рассказанного. Текст Повести был впервые опубликован в 1865 в «Тверских губернских ведомостях» и особого внимания к себе не ривлек. По настоящему Повесть была замечена лишь после вы-1сдшсй в 1928 г. статьи В. Ф. Ржиги, материалом которой послужи-и 5 списков этого текста. Эта статья до недавнего времени и остава-ась основной работой, посвященной изучению Повести.
Со времени выхода исследования В. Ф. Ржиги было обнаружено цс 13 списков Повести, что вызвало необходимость изучения ис-)рии текста этого памятника. Актуальность данного исследования Т)условлепа не только тем, что обнаружение новых списков Повести лзрушило представление о неизменности ее текста на всем иротя-спии его бытования, но и появлением новых исследований в обла-ги древнерусской литературы и фольклора, которые позволяют па;)лее высоком уровне подойти к вопросу о художественном своеоб-тши этого произведения. Все это обусловило цели и задачи пасто-щей работы:
1) исследовать все известные списки Повести, определить их ¡аимоотиошения, выявить историю текста памя тника на всем прошении его существования;
2) рассмотреть вопрос об источниках Повести, уточнит:» время. создания п редактирования;
1 Лихача; Д. С". 1\| ¡i-.ii I пс цичч.пп.ш к|>.11\ рм \ XVII иском. //■".) мох и и с 1 п. ш.// 1\;р|смД С. 11;П|К1МП1.К"р;|оо| м Д.. I I (124-
3) исследовать вопрос о взаимоотношении Повести с фольюи ром, остановиться на изучении основных литературных мотивов сюжета;
4) рассмотреть историю бытования сюжета Повести в литерат ре XIX - нач. XX вв;
5) на основании всестороннего изучения Повести подойти к в просу о художественном своеобразии Повести и о ее месте в литер туре Древней Руси.
Методикой данной работы является широко применяющийся современной медиевистике принцип комплексного текстологиче кого и историко-литературного анализа. Текстологическое исслед вание проводится на основе пословного сличения всех списков П вести. Для уточнения времени создания произведения использует! метод датировки текста по упоминаемым в нем историческим и т пографическим реалиям, уже применявшийся по отношению к эт му памятнику Р. П. Дмитриевой. Этот метод в данном случае наиб лее продуктивен, так как текст Повести насыщен разного рода р алиями, обнаруживаемыми и в различных документах: переписи! книгах, жалованных грамотах, географических планах, записках п тешественников. Исследование художественной природы произв дения ведется как на основе анализа его источников и литературш образцов, так и путем изучения литературных мотивов.
Источником исследования стали 18 известных списков памя ника, устная легенда о женитьбе князя Ярослава Ярославича Тве ского и 17 обработок сюжета Повести второй половины XVIII - п чала XX вв.
Практическая значимость работы заключается в возможное использования ее материалов и выводов и в общих курсах истор: древнерусской литературы, и в отдельных трудах, посвящешн проблемам теории литературы XVII в. и вопросам взаимоогнон ния литературы и фольклора. Подготовленные тексты Повести да] основу как для научного ее издания, так и для изданий, рассчита ных на широкого читателя.
Апробация. Основные материалы и быводы диссертации бы. представлены в качестве докладов на заседании Отдела древнерз ской литературы ИРЛИ (Пушкинского Дома) АН СССР (м 1986 г. - «История текста «Повести о Тверском Отроче монастыр март 1988 г. - «"Повесть о Тверском Отроче монастыре" и древ1 русский свадебный обряд») и на научной конференции молод! ученых и специалистов ИРЛИ (апрель 1988 г. - «Отношение «П01 сти о Тверском Отроче монастыре» к фольклорным источникам»)
Структура диссертации. Работа состоит из введения, четыре* 1ав, заключения и приложений, содержащих археографический об->р списков и 3 основные варианта ее текста.
Внедение посвящено, в основном, истории изучения Повесп которая сравнительно поздно привлекла к себе внимание как памят ник литературы. Долгое время она попадала лишь в поле зрения и< ториков и краеведов (В.Матвеев, А.В.Соколов, В.С.Борзаковскш Н. Н. Овсянников, В. В. Зверинский и др.), споривших об ее исторг ческой достоверности. Лишь в 1892 г. появилась статья И. С. Некр; сова, обратившего внимание на литературные достоинства Повеет и выделившего основные ее сюжетообразующие мотивы. Но, ш смотря на эту статью, настоящее филологическое исследование эте го текста началось с работы В. Ф. Ржиги (1928 г.). Он ввел в научны оборот 5 списков Повести, которые осознавались им как списки oj ного вида. Хотя впоследствии Н. С. Демковой, продолжившей выя] ление новых списков Повести, и был поставлен вопрос о необход! мости ее текстологического исследования, представление о теке Повести как неизменном на всем протяжении его бытования ост; лось непоколебленным. Исследование В. Ф. Ржиги определило и н; правление последующих работ, посвященнкх изучению Повеет (С. К. Шамбинаго, М. О. Скрипиля): особенности разработки ог дельных мотивов, связь со свадебным фольклором, влияние «П0В1 сти о Петре и Февронии». В основном, ученые были согласны друг другом, за исключением вопроса о взаимоотношении Повести устной легенды, опубликованной в 1889 г. Н. Н. Овсянниковы;
B.Ф. Ржига считал ее вторичной по отношению к Повести,
C. К. Шамбинаго придерживался противоположного мнени И. П. Еремин рассматривал Повесть как пример нового отношен! к теме человека и теме любви в литературе второй половины XVII i
Новым этапом в изучении Повести стали работы Д. С. Лихаче и Р. П. Дмитриевой. С одной стороны, литературоведческий анали проведенный Д. С. Лихачевым, с другой стороны, анализ историче ких реалий и датировка Повести, данная Р. П. Дмитриевой, опред лили место этого произведения в литературном ряду XVII в. Разв! вая идею Д.С.Лихачева о сюжетной эмансипации, A.M. Панчеш писал о принципе сюжетной непредсказуемости как одной из н иболее характерных черт этого произведения. Однако работа неме: кой исследовательницы У. Петере, выполненная в русле системн структурного метода, показала, каким тормозом стало отсутсга текстологического исследования Повести в ее дальнейшем изуч
Повесть издавалась неоднократно по разным спискам, предста ляющим одну разновидность текста. Эти издания были рассчитаг на широкого читателя или преследовали учебные цели, - и потор не дают полного представления об истории текста памятника.
На основе анализа предшествующих исследований Повести во ¡ведении сформулированы задачи настоящей работы.
Глава I «История текста "Повести о Тверском Отроче монастыре"» содержит анализ всех известных списков этого памятника. 18:писков Повести распадаются на три основные группы: 1/2 списка "ГПБ, собр. ОЛДП, Q.731, 30-40-е гг.. XVIII в. и ГПБ, Q.1.637, Í0-e гг. XIX в) представляют текст се Краткой редакции (далее -КР); 2/2 передают текст Распространенной редакции (далее - РР) шда А/БАН, собр. Успенского, № 118, 1761 г. и ГАТО, ф. 1409, Ме 17022,.80-е гг. XVIII в.); 3/12 списков (ОР ГИМ, собр. Забелина, Sí? 524, сер. XVIII в.; БАН, собр. Лукьянова, № 12, сер. XVIII в.; ОР ГИМ, Музейское собр., № 2563, 60-е гг. XVIII в.; ГПБ, собр. ОЛДП, Э.713, 70-80-е гг. XVIII в.; ГАТО, ф.1409, № 1701; 80-е гг. XVIII в.; "ATO, ф.1409, № 772, 80-е гг. XVIII в.; ГПБ, Эрмитажное собр., 4° 455,
Ю-е гг. XVIII в.; ГПБ, собр. Титова, № 3315, кон. XVIII в.; ОР ГИМ, :обр. Щукина, № 175, нач. XIX в.; ТОКМ,3 № 1866, перв. пол. <1Х в.; ЦГАДА, ф. 181, оп.1, № 179, сер. XIX в.; ГПБ, F.XVII. 112, Ю-е гг. XIX в.) - текст РР вида Б. Два списка (ГБЛ, ф.803.1, № 17, 30-80-е гг. XVIII в.; ОПИ ГИМ, ф.96, 17676/3256, 70-е it. XVIII в.) юединяют в себе чтения двух видов РР, причем в первом случае это фоисходит механически (начало списка, приблизительно 1/4, переписано по тексту вида А, все остальное - по тексту вида Б. Второй:писок в основном передает текст вида Б, чтения вида А появляются шшь в отдельных фрагментах.
Текстологический анализ позволяет представить взаимоотноше-Н1я всех известных вариантов текста Повести следующим образом:
КР в большей степени передает первоначальный текст Повести, аднако сама таковым не является. Анализ текста этой редакции за- руднен тем, что список ГПБ, собр. ОЛДП, Q.731 дефектный, а спи-:ок ГПБ, Q.1.637 довольно поздний, и множество чтений, судя но ¡сему, современны списку. Первоначальным этапом формировани-1Я текста РР является текст вида А. Списки вида А РР мало отлича-отся друг от друга; список ГАТО, ф.1409, № 1702 сохранил лишь юследшою часть Повести, в списке БАН, собр. Успенского, № 118 ;сть некоторые пропуски, легко восстанавливаемые по тексту списка "ATO. Анализ текста списка ОПИ ГИМ, ф. 96,17676/3256 показал, по его протограф явился промежуточным (между видом А и видом >) этапом формирования текста РР. Наиболее законченный вариант "Р - текст вида Б. В работе представлена стемма, на которой отра-
В Гос. архиве Тверской области в ф. 1409 под №170 хранятся фрагменты вух списков, сшитые вместе (они отличаются и по почерку, и по формату, и по бу-iare), в настоящей работе они обозначены № 170^ и № 170-,
Тверской областной краеведческий музей.
жены взаимоотношения 13 списков (включая список ГБЛ, ф.803.1, № 17) этого вида.
За изменениями текста Повести не скрываются ни идеологические, ни политические, ни религиозные идеи. Проблема истории текста Повести - это проблема художественная. Характер переработки текста в РР позволяет сделать вывод о том, что редактор преследовал, прежде всего, цели художественного совершенствования текста (большая психологизация действия в РР, уточнения и дополнения, не разрушающие занимательности и напряженности сюжета, стремление избежать неувязок, придать тексту более правдоподобный вид, стилистическая орнаменталистика).
Анализ показал, что протографом издания 1865 г. является список ГПБ, Г. XVII. 112, причем он представляет собой текст, специально подготавливаемый для публикации. Этот список Повести хранится среди бумаг П. И. Савваигова, есть основания предполагать, что он и был его издателем.
В обеих редакциях текст Повести заканчивается сообщением о грамоте великих князей, источником которого являются хранившиеся в Отроче монастыре и известные по публикации в «Актах Археографической Экспедиции» княжеские жалованные грамоты (ААЭ. Т. 1. № 5 и 34). Поскольку сообщение о грамоте имеется во всех известных вариантах текста, это дает возможность предполагать его наличие и в первоначальном тексте. Использование автором Повести документов, хранившихся в Отроче монастыре, наиболее вероятным делает предположение о том, что и сама Повесть была написана в этом монастыре. В КР между основным текстом и сообщением о грамоте великих князей читается фрагмент о приходе в Отрочь монастырь митрополита Петра, источником которого является либо эпизод о митрополите Петре из Третьего вида «Сказания об убиении Даниила Суздальского и о начале Москвы» (по классификации М. А. Салминой), либо запись под 1307 г. в летописном памятнике, названном А.Н.Насоновым сводом 1652г. Образ Ксении в РР испытал на себе влияние со стороны Службы св. князю Михаилу Ярославичу Тверскому, из которой заимствован и употребляющийся но отношению к героине эпитет «богомудрая». Таким образом, среди письменных источников, использованных при создании и редактировании Повести, были документы, хранившиеся в Тверском Отроче монастыре, служба, написанная в Твери, широко распространенная в письменном виде (и основном, в тверских сборниках) и читавшаяся во всех тверских церквах, и либо «Сказание об убиении Даниила Суздальского...», литературный памятник, созданный тверитином (но предположению М. А. Салминой), либо общерусский летописный свод, списки которого имелись также и в Твери. Аналогичная картина (создание текста на основе местных матери-
алой или выборок из общерусских памятников материалов с местной тематикой) наблюдается и по отношению к другим произведениям, связанным с традицией повестей об основании монастырей, в работе это продемонстрировано и на примере «Летописца Воскресенского Солигалицкого монастыря».
Анализ писцовых и владельческих записей па рукописях, содержащих текст Повести, указывает на то, что Повесть не только создавалась и редактировалась в Твери, но и распространялась преимущественно там же, в посадской и купеческой среде.
Анализ же некоторых исторических и топографических реалий, не учтенных в свое время Р. П. Дмитриевой (местоположение монастыря, придел митрополита Петра в Успенском храме...), подтверждает датировку Повести Р. П.Дмитриевой временем не позже второй половины XVII в. Не противоречат этому и использованные в Повести письменные источники. Датировка эта имеет отношение к первоначальному тексту. Точно определить время создания имеющихся вариантов текста не представляется возможным. Можно лишь предположить, что они разделены незначительными временными интервалами.
Плана II «Повести об основании монастырей. «Повесть о Тверском Отроче монастыре» и древнерусский свадебный обряд» посвящена анализу жанровых особенностей Повести и ее связей с фольклором. В работе рассмотрены рассказы об основании монастырей, существующие как в составе житий святых, так и п виде отдельных повестей (на основе которых часто формируются монастырские летописцы или синодики). Между этими двумя группами есть некоторые отличия. Сравнение с ними Повести показало, что она полностью сохраняет композиционные особенности жанрово-тематичес-кой группы повестей об основании монастырей. Однако практически во всех текстах этой группы (материалом для анализа послужили «Повесть о Борисоглебском монастыре», «Повесть о Владычнем монастыре в Серпухове», «Повесть о Лебяжей пустыни», «Повесть об Усть-Шехонском Троицком монастыре», «Летописец Воскресенского Солигалицкого монастыря», «Синодик пустыни Дедовского острова») предыстория основания, являющаяся важным композиционным моментом, имеет сакральный характер. В этом отношении Повесть резко выделяется па фоне других произведений этой жанрово-тематической группы. В Повести предыстория основания монастыря имеет абсолютно светскую окраску.
Рассказ о женитьбе княза Ярослава Ярославича исследователи (В. Ф. Ржига, М. О. Скрипиль, А. М. Паиченко) традиционно связывали со свадебным обрядом. Однако речь шла лишь об использовании символики свадебных лирических песен и об изображении в Повести отдельных моментов свадебного обряда (но назывался
лишь один эпизод- ожидание отроком коней для свадебного поезда). В действительности соотношение Повести со свадебным обрядом значительно шире. Последовательное сопоставление истории женитьбы Ярослава Ярославича, как она изображена в Повести, i древнерусским свадебным обрядом (в качестве источников были использованы «Чин свадебный», приписанный к «Домострою» (XVI в.) сочинения Д. Флетчера (XVI в.), А. Олеария (XVII в.), Г. Ко-тошихина (XVII в.) и ряд других, в частности, источники более поздние, но относящиеся к Тверской губернии) показало, что каждый эпизод рассматриваемой части Повести, фактически, является отражением определенного момента свадебного обряда. Более того, в Повести выделяются два плана изображения, в каждом из которые совершается свой свадебный обряд: первый план - это сватовство и предполагаемая женитьба отрока, второй - женитьба князя. Двум планам изображения соответствуют и два уровня восприятия ситуации: первый план очевиден, его воспринимают и читатель, и все герои Повести, восприятие второго плана изначально возможно лишь для Ксении (и, естественно, для автора). Рассказывая о неудачной женитьбе отрока, автор обращает внимание читателя на то, что требования обряда постоянно нарушаются (жених, у которого живы родители, сам выбирает себе невесту, сам сватается, не дожидается коней для свадебного поезда) - автор как бы намекает, что этот обряд несовершенен и потому он обречен на неудачу. В скрытом же до некоторых пор от читателя плане свадебный обряд соблюдается безукоризненно: жених (князь) не видит своей невесты дс дня свадьбы, в качестве «смотрителя» невесты и свата выступает отрок (еще А. М. Панченко отметил, что свадебная символика допускает толкование сокола как свата; добавим, что в свадебных песнях встречается и изображение жениха как князя, охотящегося с соколами), кони, приготовленные для охоты, становятся конями свадебного поезда, княжеский «сигклит» оказывается свадебной «свитой».
Анализ этого фрагмента Повести, сопоставление его со свадебным обрядом показывает, что персонажи Повести - это персонажи свадебного обряда («молодой князь» жених, «молодая княгиня» невеста, свадебный «отрок», который по требованию обряда, перед появлением жениха занимает его место рядом с невестой, а потом это место у него выкупают или просто «сгоняют» его; среди свадебных «чинов» выделяются «бояре» и «боярыни»), то есть мы видим, что символические фигуры свадебного обряда переведены в «реальный» план и прикреплены к конкретным историческим лицам. Более того, можно сказать, что сцена «сымания отрока» в свадебном обряде стала источником основной сюжетной коллизии Повести.
Глава III «"Повесть о Тверском Отроче монастыре" й местные легенды» посвящена анализу тех мотивов и образов, которые-не об"ьяс-
шпотся однозначно сопоставлением со свадебным обрядом. В первую очередь, это касается мотива соколиной охоты. В тексте Повести существует дублет: сокол-Григорий, приводящий князя к невесте и являющийся полным аналогом сокола из символического сна Ярослава, и реальный сокол, улетевший от князя во время охоты и также приведший его в Едимопово. Это можно объяснить соединением в Повести двух мотивов, мотива свадебного и мотива строительного сокола. Материалом для анализа мотива строительного сокола послужили три легенды: записанная А. А.Титовым легенда о соколе, улетевшем во время охоты и найденном сокольничим Бог-дашкой (на месте, где сокол был обнаружен, Богдашка впоследствии поставил церковь во имя Николы чудотворца, помогавшего ему во время поисков), зафиксированная устюжскими летописями легенда о Буге-богатыре (во время соколиной охоты он остановился отдохнуть, заснул, во сне ему было видение, потом на этом месте он поставил церковь) и рассказ о Петре, царевиче Ордынском, в том виде, в каком он отражен в летописном своде 1652 г. (содержание близко второй легенде: соколиная охота - сон - видение во сне - строительство монастыря). Все три легенды имеют местный характер (die Ortsage): первая объясняет название села Никола-па-перевозе, вторая приурочена к церкви на Сокольей горе, третья - к Петровскому монастырю. Мотив строительного сокола - это, преимущественно, мотив местных легенд. Использование его в Повести вполне естественно, ибо все повести об основании монастырей являются своего рода местными легендами, т. е., по славам В. О. Ключевского, «цепляются» за урочище. Реализация мотива строительного сокола в Повести аналогична его разработке в первой из названных легенд: это сокол, потерявшийся во время охоты и впоследствии найденный. Однако этот мотив не имеет в Повести самостоятельного значения, он лишь оказывает влияние на разработку мотива свадебного сокола. Сокол, приводя князя к невесте, приводит отрока к идее строительства монастыря.
Мотив свадебного сокола связан с идеей выбора, мотив сокола строительного - с идеей предопределения. Отчасти это сохраняется и в Повести (сокол, улетевший во время охоты, садится на церковный крест-и это особый знак божьей воли). Однако идея предопределения в Повести наиболее ярко выражена устами главной героини. Образ Ксении исследователи (И.С.Некрасов, В.Ф. Ржига, М. О. Скрипиль, С. К. Шамбинаго) традиционно связывали с типом «мудрой» или «вещей девы» и с образом главной героини «Повести о Петре и Февронии». Д.С.Лихачев объяснил разницу между двумя героинями разницей между литературой XVI и литературой XVII вв. И лишь Р. П. Дмитриева указала, что «мудрая де.ва» (Февронии) и «вещая» (Ксения) - это принципиально разные персонажи, хотя и
генетически родственные. Действительно, Ксения - «вещая дева». Однако образ героини в разных редакциях Повести не одинаков. В КР (и, скорее всего, в первоначальном тексте) Ксения никак не характеризуется. Она постоянно говорит о божьей воле, но источник ее знания скрыт от читателя. Возможно, это воспринималось как некоторая двусмысленность. И потому в РР появляется развернутая характеристика героини («Бяше бо девица та...») и во вступлении к основному тексту она называется «богому^рой». Как показало исследование, эпитет «богомудрый» преимущественно употребляется в житиях и службах святым или текстах, связанных с житийной традицией, по отношению к героям, обладающим даром предвидения, или героям, чья судьба предопределена, и они знают это, или по отношению к персонажам, поступающим, исходя не из обычной человеческой логики, а согласуясь с высшим смыслом, не всегда понятным окружающим. То есть речь идет о традиционном «вещем» герое, но осмысленном сквозь призму агиографической традиции. «Богомудрый» герой - это герой, получивший свое знание, свой дар предвидения от Бога. Мы видим, что составитель РР характеризует источник знания Ксении с помощью одного лишь эпитета, не вводя дополнительных сцен (видений, снов и т. п.) и не разрушая занимательности, остроты сюжета. Это еще раз подтверждает мысль о том, что редактор Повести преследовал прежде всего художественные цели.
Ксения названа «богомудрой» не только в Повести, но и в Службе св. Михаилу Ярославичу Тверскому и в редакции 50-х гг. XVII в. Жития Михаила Ярославича. Однако в этих трех случаях за одним и тем же эпитетом стоит разное содержание. В Житии это обычный этикетный эпитет, употребляемый наравне с другими. В Службе Ксения прославляется как родительница и воспитательница «бого-мудрого» сына. И только попав из Службы в Повесть, этот эпитет приобретает особое значение. То есть нет оснований подозревать существование некой легенды о «богомудрии» Ксении, которая могла бы отразиться в этих трех текстах.
Нет основания говорить и о существовании предшествующей Повести легенды о женитьбе князя на крестьянке, не обязательна даже имеющей местный характер. Об этом свидетельствует и связь Повести со свадебным обрядом как с непосредственным источником, и отсутствие следов такой легенды в других источниках, в частности, в летописях, уделяющих Ксении достаточно внимания.
Не легенда предшествовала Повести, а Повесть породила легенду, которая и отразилась в краеведческой и художественной литературе.
Глава IV «Сюжет "Повести о Тверском Отроче монастыре" в литературе XIX - начала XX вв.» посвящена источниковедческому анализу произведений новой литературы на сюжет Повести. Анализ этот показал, что подавляющее большинство авторов, обращавшихся к этому сюжету, самой Повести не знали. Посредствующими звеньями между Повестью и произведениями новой литературы на ее сюжет стали, с одной стороны, пересказ Повести, сделанный архимандритом Макарием в Житии Михаила Ярославича Тверского и помещенный впоследствии Н.М.Карамзиным в примечаниях к «Истории государства Российского», с другой стороны, рассказ из «Ручного дорожника..» И.Ф. Глушкова, восходящий, скорее всего, не к самой Повести, а к рожденной ею легенде. Как показал анализ, особенности сюжета в том или ином произведении объясняются, как правило, не столхЙ* творческой волей автора, сколько тем, какая из двух версий (Макария или И. Ф. Глушкова) послужила источником для этого автора. Те, кто имел своим источником, непосредственно или через другие произведения, рассказ И. Ф. Глушкова (В. Т. Нарежный, С. Н. Глинка, Ф. Н. Глинка, В.К.Кюхельбекер, В. С. Глинка, П. Н. Полевой), переносят кульминационную сцену в едимоновский храм. Эта особенность идет еще от легенды. Интересно, что ее сохраняют и те авторы, которым известны обе версии (Ф. Н. Глинка, В. С. Глинка, П. Н. Полевой). От источника зависит и количество сюжетных линий. Те, кто обращался к «Истории» Н. М. Карамзина (A.A. Шаховской, В. С. Глинка, П. Н. Полевой, Т. Северцов (Полилов)), к коллизии любовной и социальной, отрок-князь-возлюбленная, добавляют линию политическую: Русь и немцы, Русь и татары, Тверь и Новгород. Некоторые авторы использовали и произведения своих предшественников. В этом отношении наибольшей популярностью пользовалась драма В. С. Глинки. Непосредственным откликом на нее была поэма Н. Третьякова, обращался к ней и П. Н. Полевой. И лишь последняя из известных нам обработок этого сюжета, повесть Т. Северцова (Полилова) «Княжой отрок», имела своим источником Повесть, и то не древнерусский ее текст, а перевод, напечатанный в книге неизвестного автора «Отрочь монастырь в г. Твери» (Тверь, 1894).
Сюжет Повести был весьма популярен, нам известны 17 русских и 2 немецких его обработки. И это не случайно, он предоставляет широкие возможности для выражения самых различных идей, нравственных, социальных, политических. И в то же время, большинство позднейших обработок унаследовали лишь внешнюю сторону сюжета, его основные коллизии. Произведения XIX в. более однозначны; конфликт, который в Повести «перенесен в самую суть
человеческой природы»4, становится в них внешним и очень часто приобретает социальную окраску; идея божественного предзнаменования почти полностью исчезает. Во многом это происходит оттого, что источником этих произведений явилась не сама Повесть, а ее обработки, выхолощенные рационализмом XVIII в.
Сопоставление Повести с позднейшими произведениями на ее сюжет особенно наглядно демонстрирует ее стилистическую однородность. Для древнерусского автора одинаково близкими были и мир книжной монастырской культуры, и мир культуры народной, фольклор. Эта стилистическая однородность в позднейших обработках сюжета Повести была полностью утрачена.
В заключении на основе наблюдений, сделанных в работе, формулируется вывод о сосредоточенности автора и редакторов Повести на вопросах художественных и о приоритете для ни» проблем сюжета над проблемами жанра.
Основной текст диссертации сопровождается приложениями, содержащими археографический обзор списков Повести и 3 ее текста (КР и вид А и вид Б РР).
Ряд положений диссертации изложен в следующих работах:
1) Якунина С. А. К изучению списков «Повести о Тверском Отроче монастыре» // ТОДРЛ. Д., 1985. Т. 40. С. 410-413;
2) Якунина С. А Переработки XVIII-XXвв. «Повести о Тверском Отроче монастыре»//Литература Древней Руси. Источниковедение./ Сборник научных трудов. Л., 1988. С. 290-300;
3) Якунина С. А. Отношение «Повести о Тверском Отроче монастыре» к фольклорным источникам.//Проблемы развития русского фольклора и литературы ХП-ХХ вв./ Тезисы научной конференции молодых ученых и специалистов 6-7 апреля 1988 года. Л., 1988. С.22-24;
4) «Повесть о Тверском Отроче монастыре» (Подготовка текста и комментарии С. А. Семячкс»)//Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Книга первая. М., 1988. С. 112-120,616-618;
5) «Повесть о Тверском Отроче монастыре» / Сокращенный перевод С. А. Якуниной // Семья. 1989, № 48 (100). С. 14-15;
6) Семячко С. А. «Повесть о Тверском Отроче монастыре» и древнерусский свадебный обряд // ТОДРЛ. Т. 45 (в печати);
7) Семячко С. А. К вопросу об использовании письменных и устных источников при создании повестей об основании монастырей и монастырских летописцев («Повесть о Тверском Отроче монастыре», «Летописец Воскресенского Солигалицкого монастыря») // Книжные центры Древней Руси. Вып.З (в печати).
4 Лихачев Д. С. Великое наследие. /Классические произведения литгритуры Древней Руси. // Лихаче» Д. С. Избранные работы. Л.. 1987. Т. 2. С. 298.
Подготовка текста и комментарии С. А. Семячко
ПОВЕСТЬ О ТВЕРСКОМ ОТРОЧЕ МОНАСТЫРЕ
ЛЕТА МИРОЗДАНИЯ 1 6773-ГО, А ОТ РОЖЕСТВА ХРИСТОВА 1265-ГО ГОДА СОСТАВЛЕНЪ БЫСТЬ ОТРОЧЬ МОНАСТЫРЬ ТЩАНИЕМЪ И РАЧЕНИЕМЪ ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ ЯРОСЛАВА ЯРОСЛАВИЧА ТФЕРСКАГО И ВЕЛИКИЯ КНЯГИНИ БОГОМУДРЫЯ КСЕНИИ ПО СОВОКУПЛЕНИИ ИХЪ ЗАКОННАГО БРАКА В ЧЕТВЕРТОЕ ЛЕТО ПО ПРОШЕНИЮ И МОЛЕНИЮ ЛЮБИМАГО ЕГО ОТРОКА ГРИГОРИА, А ВО ИНОЧЕСКОМ ЧИНУ ГУРИА О ЗАЧАТИИ ОТРОЧА МОНАСТЫРЯ
В лето великаго князя Ярослава Ярославича Тферскаго, бысть у сего великаго князя отрокъ, именемъ Григорий, иже пред нимъ всегда предстояше и бе ему любимъ зело и веренъ во всемъ; и тако великий князь посылаше его по селом своим, да собираетъ ему повеленная 2 . Случися же тому отроку быти в селе, нарицаемомъ Едимоново, и ту обита у церковнаго понамаря, именем Афанасия, и узре у него дщерь его, девицу, именем Ксению, велми красну, и начать мыслити в себе, да оженится ею. И бояся князя своего, да некогда прииметъ от него великий гневъ, и велми печаленъ бысть о семь, возлюби бо ю 3 зело, и не поведа мысли своея никому от друговъ своихъ, но в себе размышляше, да како бы ему улучити желаемое 4 . Случися же наедине со отцемъ ея Афанасиемъ, начать ему глаголати, да вдастъ 5 за него дщерь свою и обещается ему в всемъ помогати. Отецъ же ея велми удивися о сем: «Да како у таковаго великаго князя имать предстояти всегда пред лицем его, и тако ли вещаетъ мне о семь?» И не ведяше, что ему отвещати противу словесъ его. Шедъ убо Афанасий, вопроси о семь жены своея и дщери, сказа имъ подробну; дщерь же его, исполненна Духа Святаго, возглагола отцу своему сице: «Отче мой! сотвори ему вся сия, елика онъ тебъ обещася, положи на волю его, Богу бо тако изволившу, и сие да будетъ».
Бяше бо девица сия благочестива и кротка, смиренна и весела, и разум имея великъ зело, и хождаше во всехъ заповедехъ Господнихъ, и почиташе родители своя зело, и повинуяся има во всемъ, от младых ногтей Христа возлюбила и последуя ему, слышаше бо от отца своего Святое Писание и внимаше прилежно всемъ сердцемъ своимъ.
Отрок же наипаче того уязвися любовию и прилежно о семь вещает отцу ея, да не устрашается: «Азъ бо ти во всемъ имаюся 6 и князя умолю во всемъ, ты же не бойся». И тако совещастася во всем, и быти в томъ селе браку, и венчатися в церкви святаго великомученика Димитриа Селунскаго, и жити ту, даже великий князь повелитъ. И тако повеленная великаго князя исполни вся, яже повелена быша, и возвратися во градъ Тферь с радостию и дивляшеся в себе велми, яко нигде таковыя обрете девицы, и не поведа сего никому.
Отроковица же после его рече отцу своему и матери: «Господие мои! не дивитеся о сем, что вам обещался сей отрокъ, онъ бо тако совеща, но Богъ свое строить: не сей бо мне будетъ супругъ, но той, егоже Богъ мне подастъ». Родители же ея о семь велми дивистася, что рече к ним дщерь ихъ.
Предиреченный же отрокъ той, усмотря время благополучное, и припаде к ногама великаго князя, и молитъ его со многими слезами, и возвещаетъ ему свою мысль, да сочетается законному браку, яко ему годно бысть, красоту и возрастъ девицы оныя изъявляетъ. Князь же великий, сия от него слышав, рече ему: «Аще восхотелъ еси женитися, да поимеши себе жену от велможъ богатыхъ, а не от простыхъ людей, и не богатых, и худейших, и безотечественныхъ 7 , да не будеши в поношении и уничижении от своихъ родителей, и от боляръ и друговъ, и от всехъ ненавидим будеши, и от мене удален стыда ради моего». Однако на многи дни отрокъ моляше прилежно великаго князя, да повелитъ ему желание свое исполнити и тамо жити. И тако великий князь наедине его увещаваетъ и вопрошаетъ о семъ подробну, чего ради тако восхотъ. Онъ же все исповеда великому князю обещание свое, якоже тамо обещася.
Князь же великий Ярославъ Ярославичь по прошению его повелеваетъ всему быть, якоже ему годно и потребно, и насадъ изготовити, и вся воли его потребная, и люди ему тамо готовы быть имеютъ, елико годно будетъ на послужение отроку, когда приспеетъ время обручению и венчанию его, и отпущаетъ его в насадъ по Волге реке, бе бо то село близъ Волги стояй, а кони ему обещаваетъ прислати за ним вскорости по брегу.
Отрок же с радостию поклонися великому князю и поиде в насаде по Волге реке со всеми, посланными с нимъ.
Наутрие же великий князь повелъ готовити себе коня и всему своему сигклиту, якоже угодно великому князю, соколы и псы, да, едучи, ловы деетъ 8 . В ту бо нощъ великий князь сонъ виделъ: якобы быти в поле на ловехъ 9 и пускати своя соколы на птицы; егда же пусти великий князь любимаго своего сокола на птичье стадо, той же соколъ, все стадо птицъ разогнавъ, поималъ голубицу, красотою зело сияющу, паче злата, и принесе ему в недра. И возбнувъ князь от сна своего и много разъмышляше в себе, да что сие будетъ, и не поведа сна того никому, токмо повелъ с собою на ловъ вся птицы взяти; и тако великий князь поиде в ту же страну, идеже отрокъ, ловы деюще, тешася. Бе же великий князь безбраченъ и младъ, яко двадесяти летъ, еще ему не достигшу возраста своего.
Той же отрокъ, егда прииде в насадъ по реке, и приста у брега, ожидающе коней от князя, и посла вестники своя къ девице, да вся готова будутъ, якоже есть обычай брачнымъ.
Девица же присланнымъ рече: «Возвестите отроку, да же помедлеетъ тамо 10, дондеже 11 сама весть пришлю к нему, какъ вся изготована будутъ, понеже бо нам от него о приходе его вести не было». Вестницы же его, пришедше, поведаша ему о всемъ, еже имъ повелено бысть от девицы возвестити: провиде бо она великаго князя приход к себе, рече родителем своим, яко «уже сватъ мой приехалъ, а жених мой не бывалъ еще, но уже будетъ, яко в поле тешится и замедлилъ тамо, но пождемъ его немногое время, да же приедетъ к нам», — а о имени его никому от сродниковъ своих не поведа, но токмо готовяше ему честныя дары, яже сама строяше 12 , сродницы же ея велми о семь дивляхуся, а того жениха ея не ведяху, но токмо она едина.
Князь же великий села того не знаяше, но восхоте тамо быти наутрие или на другий день и да видитъ своего отрока оженившагося; и тако обначева 13 на лове, бяше бо село то от града Твери четыредесять поприщъ. В нощи же той виде сонъ прежний и наипаче разъмышляше в себе, что будетъ сие видение, наутрие же по обычаю своему ловы деяше.
Отрок же той, не дождався вести ни коней, помысли в себе: «Яко аще государь мой великий князь раздумает и пошлетъ по мене, и велитъ возвратитися вспять, азъ же своего желанного не получилъ». И тако вскоре поиде во дворъ той, идеже девица та, и по чину своему все изготовавше. И тако седоста вкупе на место свое, якоже быти вскоре венчанию ихъ, отрок же повелеваше по скору вся строити и дары разносити.
Девица же рече отроку: «Не вели спешити ничемъ, да еще у меня будетъ гость незванной, а лучше всехъ и званныхъ гостей».
Великий же князь в то время близъ бе села того, и увиде стадо лебедей на Волге реке, и тако повелъ пустити вся своя птицы, соколы и ястребы, пусти же и сокола своего любимаго и поимаше много лебедей. Той же соколъ великаго князя, заигрався, ударися летети на село то; великий же князь погна за нимъ и приехалъ в село то борзо 14 , забывъ вся; соколъ же сяде на церкви святаго великомученика Димитрия Селунскаго; князь же повеле своимъ вопросити про село, чие есть. Селяня же поведаху, яко село то великаго князя Ярослава Ярославича Тферскаго, а церковь святаго великомученика Димитриа Селунскаго. В то же время множеству народа сошедшуся смотрети, яко уже к венчанию хотятъ итти. Князь же, сия слышавъ от поселянъ, повеле своимъ сокола своего манити; соколъ же той никакоже думаше слетети к ним, но крилома своима поправливаяся и чистяшеся; сам же великий князь поиде на дворъ, идеже бе отрокъ его, в дорожномъ своемъ платье, не на то бо приехалъ, но Богу тако изволившу. Людие же, видевше князя, не знаяху его, мняху бо его с конми и с потехами к жениху приеъхавша, и не встретиша его никтоже.
Девица же рече всемъ ту седящимъ: «Востаните вси и изыдите во стретение своего великаго князя, а моего жениха», — они же дивляхуся.
Великий же князь вниде в храмину 15 , идеже бяху отрокъ и девица седяще, всемъ же воставшимъ и поклоншимся великому князю, им же не ведущим пришествия его и прощения просящим, князь же повеле имъ сести, да видитъ жениха и невеъсту.
Девица же в то время рече отроку: «Изыди ты от мене и даждь место князю своему, онъ бо тебе болши 16 и женихъ мой, а ты былъ сватъ мой».
Великий же князь узре ту девицу зело прекрасну, и аки бы лучамъ от лица ея сияющимъ, и рече великий князь отроку своему Григорию: «Изыди ты отсюду и изыщи ты себе иную невесту, идеже хощеши, а сия невеста бысть мне угодна, а не тебе», — возгореся бо сердцемъ и смятеся мыслию.
Отрок же из места изыде повелениемъ его; великий же князь поимъ 17 девицу за руку и поидоста в церковь святаго великомученика Димитрия Селунскаго, и сотвориша обручение и целование о Христе, якоже подобаетъ, потом же и венчастася в той же день; и тако бысть велия 18 радость у великаго князя той день до вечера, бяше бо летомъ, и селяне повеле покоити день и нощъ 19 . Идущу же великому князю после венчания от церкви ко двору, тогда оный соколъ его любимый виде господина своего, идуща с супругою своею, сидя на церкви, начать трепетатися, якобы веселяся и позирая на князя. Князь же вопроси своих соколников: «Слетелъ ли к вам соколъ или нетъ?» Они же поведаша ему: «Не летитъ с церкви». Князь же, возревъ на него, кликнулъ его своим гласомъ, соколъ же скоро прилете к великому князю, и сяде на десней 20 его руце, и позирая на обоихъ, на князя и на княгиню. Великий же князь отдаде его соколнику. Отрок же той великою кручиною одержим бысть, и ни яде, и ни пия. Великий же князь велми его любляше и жаловаше, наипаче же ему не веляше держатися тоя кручины, и сказа ему сны своя, якоже видехъ во сне, тако и збысться Божиимъ изволениемъ.
Отрок же той в нощи положилъ мысль свою на Бога и на Пречистую Богоматерь, да якоже восхотятъ къ которому пути, тако и наставят; и снем с себя княжее платье и порты, и купи себе иное платье, крестьянское, и одеяся в него, и утаися от всехъ своих, и изыде из села того, никомуже о сем не ведущу, и поиде лесом, незнаемо куды.
Наутрие же великий князь того отрока воспомянув, что его у себя не видитъ, и повеле своим боляром, да пришлютъ его к нему; они же поискавше его много и не обреътоша нигде, токмо платье его видеша, и великому князю возвестиша о немъ. Князь же великий о немъ велми печаленъ бысть, и повеле искати его сюду и сюду, по реке и в кладезяхъ 21 , бояся того, чтоб самъ себя не предалъ губителной и безвременной смерти; и нигде его не обретоша, но токмо той селянинъ поведа, что, де, купилъ у меня платье ветхое, и не велелъ о томъ никому поведати, и поиде в пустыню.
Великий же князь повеле его искати по лесамъ, и по дебрямъ, и по пустыням, да гдеего обрящутъ и приведутъ его; и многие леса, и дебри, и пустыни обыдоша, и нигде его не обретоша, Богъ бо его храняше. И пребысть ту великий князь даже до трехъ дней.
Великая же княгиня его Ксения вся возвести бывшая великому князю Ярославу Ярославичю о себе и об отроке, яже напреди писана суть.
Великий же князь велми печаленъ бысть об отроке своемъ, глаголаше бо, яко «азъ повиненъ есмь смерти его». Княгиня же его Ксения печалитися ему всячески не велитъ и глаголетъ великому князю: «Богу убо тако изволившу быть мне с тобою в совокуплении; аще бы не Божиимъ повелениемъ, како бы было мощно тебе, великому князю, к нашей нищете приехати и пояти мя за себя. Ты же не печалися о семь, но иди с миромъ во град свой и мене пойми с собою, ничего не бойся». Великий же князь велми печаленъ бысть, воздохнувъ, прослезися и воспомяну своя глаголы: «Яже глагола ко отроку своему Григорию, тое на мне собысться, а его уже отныне не увижу». И возложи свою печаль на Бога и на Пречистую его Богоматерь. И отпусти свою великую княгиню в насаде и боляръ своихъ, иже были со отрокомъ, во град Тферь, и повеле великий князь боляром своим, да берегутъ великую княгиню его, и покланяются ей, и слушаютъ во всемъ. Сам же великий князь по-прежнему поехалъ берегомъ, деюще потехи своя и ловы; и прииде во градъ Тферь прежде княгини своея. Егда же прииде и великая княгиня его Ксения ко граду Тфери, великий же князь повеле боляромъ своим и з болярынями, и своимъ дворовымъ, и всему граду, да выдуть на встретение великия княгини и з женами своими. Вси же, слышавше от великаго князя, с радостию изыдоша, весь град, мужи и жены, и младенцы, от мала даже и до велика, з дароношениемъ, и сретоша ея на брезе у церкви архаггела Михаила. Егда же прииде ко граду Тфери, великий князь посла всехъ боляръ с коретами, и тако с великою честию сретоша ю и поклонишася ей; и вси, зряще красоту ея, велми чудишася, яко «нигде же видехомъ очима нашима или слышахомъ слухом нашимъ таковую жену благообразну и светящуся, аки солнце во многихъ звездахъ, якоже сию великую княгиню, сияющу во многих женахъ сего града паче луны и звездъ многихъ». И провождаше ю во град Тферь с радостию великою и з дарами многими на дворъ великаго князя. И бысть во граде радость и веселие велие, и бысть у великаго князя пирование на многи дни всякому чину от мала даже и до велика.
Предиреченнаго же отрока не бе слухом слышати на много время. Божиимъ же промысломъ той отрокъ прииде на реку, зовомую Тферцу, от града Тфери пять на десять 22 поприщъ, на место боровое, и ту вселися на лесу, и хижу себе постави, и часовню на томъ местъ, и назнаменова, где быти церкви во имя Пресвятыя Богородицы, честнаго и славнаго ея Рожества. И ту пребысть немногое время, и наидоша его ту близъ живущие людие, хождаху бо по лесу потребы ради своея, и вопрошаху его, глаголюще: «Откуду ты сюду пришелъ еси, и какъ тебя зовутъ, и кто тебе велелъ тутъ вселитися в нашемъ местъ?» Отрок же имъ не отвеща ничтоже, но токмо имъ кланяшеся, и тако от него отъидоша восвояси. Он же ту мало пребысть и от того места отъиде, и хотяше отъитти от града подалее, понеже уведа от пришедшихъ к нему людей, яко близъ есть градъ. Божиимъ же изволениемъ прииде близъ града Тфери по той же реке Тферце на устье, и вышед на реку Волгу, и позна, яко град Тферь есть, ибо знаемъ ему бе, и возвратися в лесъ той, и избра себе мъсто немного вдалее от Волги на Тферце и начатъ молитися Пресвятей Богородице, да явитъ ему про место сие. В нощи же той возляже опочинути и в сонъ тонокъ 23 сведенъ бысть, и видитъ на томъ местъ аки поле чистое и великое зело и светъ великий, яко некую лучу Божественную сияющу. И воспрянувъ от сна, и мышляше в себе, да что сие будетъ знамение, и тако моляшеся Спасу и Пресвятей Владычице Богородице, да явитъ ему вещъ сию. В ту же нощъ паки 24 явися ему Пресвятая Богородица и повелеваетъ ему воздвигнути церковь во имя честнаго и славнаго ея Успения и указа ему место, и рече: «Хощетъ бо Богъ прославити сие место и роспространити его, и будетъ обитель велия; ты же иди с миромъ во градъ ко князю своему, и той помощник тебе будетъ во всемъ и прошение твое исполнитъ. Ты же, егда вся совершиши и монастырь сей исправиши, немногое время будеши ту жити и изыдеши от жития сего къ Богу». И тако воспрянувъ от сна своего, и велми ужасеся о видении томъ, и размышляше в себе, яко «аще отъиду от сего места, боюся явления сего и показания месту. Яко Господеви годно, тако и будетъ». И помысли в себе, глаголя: «Аще ли же пойду к великому князю и увещати меня станетъ, однако не хощу в доме его быти». Сие же ему мыслящу, абие 25 приидоша в той часъ во оный лесъ некия ради потребы мужие княжий зверей ради. Отрок же позна ихъ и прикрыся от нихъ, они же видевше крестъ и хижу и удивишася зело, и глаголаху другъ ко другу, яко есть человекъ тутъ живяй 26 . И тако начаша искати, и обретоша его, и познаша, яко «той есть отрок князя нашего». И пришедше к нему, и поклонишася ему, и возрадовашася о немъ радостию великою, той бо отрокъ по пустыни хождаше три лета и вящше 27 , и не виде его никтоже, и бе питаемъ Богомъ. И тако вземше его с собою и ведоша ко князю и сказаша ему вся, яко «великий князь печаленъ бысть зело о тебъ и доныне, аще же увидитъ тя жива и здрава, возрадуется о тебе радостию великою».
Онъ же, сия слыша от нихъ, с веселиемъ идяше с ними. Егда же прииде во дворъ великаго князя и вси узревши его, возрадовашася велми о немъ и прославиша Бога, и возвестиша о немъ великому князю. Князь же повеле ввести его в верхния палаты, и виде отрока своего, и возрадовася велми, и похвали Бога. Он же поклонися великому князю и рече: «Прости мя, господине мой великий княже, яко согреших пред тобою, опечалихъ бо тя зело». И рече к нему великий князь: «Како тя Господь Богъ хранит до сего дне и времени?» И облобызавъ его. Он же поклонися до земли и рече: «Прости мя, господине мой великий княже, яко согръшихъ пред тобою». И исповеда вся о себе по ряду, како изыде от него, и како Богъ приведе до сего места. Князь же о сем велми удивися и прослави Бога, и повеле своим предстоящим, да дадутъ ему всю его первую одежду, и да будетъ в первом своем чину. Он же со смирениемъ рече: «Господине мой великий княже, я не того ради приидохъ к тебе, но да ты от печали свободишися и прошения моего да не презъриши: молю тя и прошу, да повелиши то место разчистити», — и вся поведа великому князю, како ту прииде, и како явилася ему Пресвятая Богородица со святителемъ Петромъ, митрополитомъ московским, и место показа, идеже быти церкви во имя Пресвятыя Богородицы, честнаго и славнаго ея Успения; и вся ему сказа о себе по ряду. Князь же, воздохнувъ велми, и прослезися и отрока похвали, яко таковаго страшнаго видения сподобися, и обещася во всемъ помогати месту тому до совершения; и беседова с ним многое время, и повеле предстоящим пред ним поставити трапезу, да вкусить брашна 28; он же вкуси малую часть хлеба и воды, а иной же пищи отнюдь не прикоснуся. Великий же князь повеле по воли его быти и тако отпусти его с миромъ, идеже онъ восхощетъ. Отрок же отъиде на место свое и по обычаю своему моляшеся Богу и Пресвятей Владычице Богородице, и на помощъ ея призываетъ о создании обители тоя, и тако молитвами Пресвятыя Богородицы вскоре дело совершается. Князь же великий повеле вскоре собрати крестьянъ и иных людей, да росчистятъ место то, идеже оный отрокъ покажет, и посла их ко отроку; слышавше же то, граждане и сами мнози идяху на помощъ месту тому. И тако вскоре очистивше меъсто, еже отрокъ показа имъ, и возвестиша великому князю о семъ; князь же прослави Бога и отрока своего о сем похвали. И тако сам великий князь прииде на то место и виде его сияюща паче иныхъ местъ. Отрок же паки припадаетъ к ногама его и молитъ, да повелитъ церковь создати древянную и монастырь возградити. Великий же князь вскоре повеле всемъ прежнимъ людемъ тутъ работати и мастеровъ добрыхъ собрати к церковному строению. И тако Божиею помощию и великаго князя повелением вскоре дело совершается, и освящение церкви сотвориша. Бысть же ту на освящении церкве Успения Пресвятыя Богородицы сам великий князь Ярославъ Ярославичь и с своею супругою великою княгинею Ксениею, и со всемъ своим княжиим сигклитом, и всемъ трапезу устроилъ, и по прошению отрока своего великий князь даде ему игумена Феодосия, и братию собра, и колокола устрой. И назвася место от великаго князя Ярослава Ярославича Отрочь монастырь, и вси прославиша Бога и Пречистую его Богоматерь. На другий день по освящении церкве тоя той отрокъ Григорий пострижеся во иноческий чинъ и нареченъ бысть Гурий от игумена Феодосия. И той отрокъ по пострижении своемъ немногое время поживе и преставися ко Господу, и погребенъ бысть во своем монастыре. По преставлении же блаженнаго онаго отрока немногим летом мимошедшим 29 великий князь Ярославъ Ярославичь и великая княгиня Ксения изволили в том монастырь создати церковь каменную во имя Пресвятыя Богородицы, честнаго и славнаго ея Успения, с приделомъ Петра, митрополита московскаго, чудотворца, и села подаде к тому же монастырю, и место то насели, идеже бе отрокъ прежде пришедши 30 . Монастырь же той стоитъ и доныне Божиею благодатию и молитвами Пресвятыя Богородицы и великаго святителя Петра, митрополита московскаго и всея России чудотворца.
К тому же монастырю дана граммата великихъ князей тферскихъ за девятью печатми, а в ней писано сице:
Великий князь Василий Михайловичь,
Великий князь Всеволодъ Александровичь,
Великий князь Владимир Александровичь,
Великий князь Андрей Александровичь,
Великий князь Иеремий Васильевичь,
Великий князь Симеонъ Констянтиновичь,
Великий князь Иоаннъ Михайловичь,
Великий князь Борисъ Александровичь,
Великий князь Феодоръ Феодоровичь,
Великий князь Иоаннъ Георгиевичь,
Великий князь Андрей Димитриевичь,
Великий князь Феодоръ Александровичь,
Великий князь Михаила Васильевичь.
Къ церкви Пресвятыя Богородицы дана сия граммата. В ней написано тако:
«Кто станетъ монастырь сей и монастыря того людей обидить, не буди на немъ милость Божия в сий векъ и в будущий».
Примечания.
1. в год от сотворения мира;
4. исполнить своё желание
5. отдаст;
6 доверяюсь.
7. незнатных;
8. охотится;
9. на охоте
10. пусть подождет там;
11. пока не;
12. делала;
13. заночевал;
15. вошел в дом;
16. потому что он знатнее тебя;
18. большая;
19. поселянам повелел отдыхать весь день и ночь;
20. правой.
21. колодцах.
22. пятнадцать;
23. чуткий;
25. тотчас;
26. что живет здесь человек;
29. по прошествии нескольких лет;
30. куда прежде приходил отрок.
«ПОВЕСТЬ О ТВЕРСКОМ ОТРОЧЕ МОНАСТЫРЕ»
К исторической беллетристике относится и «Повесть о Тверском Отроче монастыре» - одна из самых замечательных повестей XVII века. Это - легендарный рассказ об основании Отроча монастыря при первом великом князе Твери Ярославе Ярославиче (умер в 1271 г.), внуке Всеволода Большое Гнездо. Автор этой повести, в отличие от авторов повестей московского цикла, не сторонник вольного обращения с фактами. Если он и ошибается, то не вследствие творческой установки на вымысел, а по неведению. Дело в том, что он переносит топографические и архитектурные реалии своего времени в XIII век. Отсюда анахронизмы, которыми изобилует повесть. У автора было мало документальных данных. Достоверным можно считать лишь факт женитьбы князя Ярослава Ярославича на женщине по имени Ксения. Из летописи известно, что это была вторая жена князя и что он женился в 1266 году в Новгороде, во время пребывания на тамошнем княжеском столе. В остальном повесть исторически не поддается проверке. Все обстоятельства, сопутствовавшие женитьбе, включая «подлое» происхождение невесты, - это вымысел, литературная обработка старинного тверского предания.
Повесть рассказывает о любовной драме. Три ее героя образуют классический треугольник. Дочь деревенского пономаря Ксения, на которой хотел жениться любимый княжеский «отрок» (придворный) Григорий, отвергает его в день свадьбы и внезапно выходит за князя. Отвергнутый Григорий скрывается с глаз людских, становится отшельником, а потом строит Отрочь монастырь, постригается в нем и умирает. Эта драма не преподносится как типичный конфликт злого и доброго начала, вообще в повести нет «злых» персонажей. Действие происходит в идеальном княжестве, где подданные живут в добром согласии со своим господином. Молоды и прекрасны ее главные герои. Даже после трагической развязки счастливые супруги и отвергнутый «отрок» не перестают любить друг друга. Для повести характерна атмосфера величавой красоты и торжественности. Но возникает вопрос: отчего в этом царстве любви, благолепия и кротости удел одних - счастье, а других - страдание. Впервые в древнерусской литературе автор ищет ответ на этот вопрос в сфере чувств: никто не виноват в том, что два прекрасных юноши любят одну прекрасную девушку. Не виновата и Ксения, которой пришлось предпочтение отдать одному из них. Любовь - вот источник и счастья, и страдания. Автор для решения этого вопроса вводит в повесть идею судьбы. Ксения, подобно «мудрым девам» фольклора, наперед знает, что ей «сужен» не отрок, а князь. Поэтому она не совершает никаких поступков, она ждет своего часа. Князь ни о чем не подозревает до встречи с Ксенией. Он - игрушка провидения, его судьба тоже предрешена.
Позволив Григорию жениться на дочери пономаря и пообещав быть на свадьбе, князь видит вещий сон: он выехал на соколиную охоту и пустил «любимого своего сокола на птичье стадо; тот же сокол, все стадо разогнав, поймал голубицу, красотою зело сияющу паче злата, и принес ему в недра». Весь этот сон построен на русской свадебной символике. Читатель уверен, что голубица - Ксения, а сокол - Григорий. Немногословность, почти «немота» Ксении - отголосок обряда: на «свадебнике» невесте полагалось молчать. Любимый сокол принес голубку «в недра» (за пазуху) господину. Это первый намек на непредвиденную развязку. Дальше вещий сон повторяется, а затем как бы реализуется в сценах подлинной охоты, которой князь развлекается по пути на свадьбу любимого слуги. Когда Ксения увидела князя, она сказала Григорию, что он сват ее, а жених - князь. Увидев прекрасную Ксению, князь «возгореся сердцем и смятеся мыслию» и повел ее к венцу.
Следует отметить, что идея «суженности» не ослабляет идею любви, что если чувства предопределенны, то они не тускнеют, не обесцениваются.
Утратив любовь земную, отрок Григорий взамен обрел любовь небесную. Его отвергла «премудрая дева» Ксения, но приняла Богоматерь, которая, явившись ему во сне, повелела воздвигнуть монастырь и пообещала сократить его печальные земные дни. Потеряв Ксению, Григорий стал пустынником, потом монахом, отрекшимся от земных радостей.
«ПОВЕСТЬ О ТВЕРСКОМ ОТРОЧЕ МОНАСТЫРЕ»
«Повесть о Тверском Отроче монастыре», несомненно сложенная в XVII в., рассказывает о довольно обычной житейской драме: невеста одного выходит замуж за другого. Конфликт обостряется, оттого что оба героя повести - и бывший жених, и будущий супруг - связаны между собой дружбой и феодальными отношениями: первый - слуга, «отрок» второго. Замечательную особенность повести составляет то, что она не строится на обычном для средневековых сюжетов конфликте добра со злом. В «Повести о Тверском Отроче монастыре» нет ни злых персонажей, ни злого начала вообще. В ней отсутствует даже социальный конфликт: действие происходит как бы в идеальной стране, где существуют добрые отношения между князем и его подчиненными. Крестьяне, бояре и их жены строго выполняют указания князя, радуются его женитьбе, с радостью встречают его молодую жену - простую крестьянку. Они выходят к ней навстречу с детьми и приношениями, изумляются ее красоте. Все люди в этой повести молоды и красивы. Несколько раз настойчиво говорится о красоте героини повести - Ксении. Она благочестива и кротка, смиренна и весела, имеет «разум велик зело и хождаше во всех заповедях господних». Отрок Григорий, жених Ксении, так же молод и красив (несколько раз в повести упоминается о его дорогих одеждах). Он всегда «предстоял перед князем», был им «любим зело» и верен ему во всем. Не меньших похвал удостаивается и молодой великий князь Ярослав Ярославич. Все они ведут себя так, как полагается, отличаются благочестием и разумом. Идеально ведут себя и родители Ксении. Никто из действующих лиц не совершил ни одной ошибки. Мало того, все действуют по предначертанному. Отрок и князь видят видения, выполняют волю, явленную им в этих видениях и знамениях. Мало того, сама Ксения предвидит то, что с ней должно случиться. Она осиянна не только светлою красотой, но и светлым предвидением будущего. И тем не менее конфликт налицо - конфликт острый, трагичный, заставляющий страдать всех действующих лиц повести, а одного из них, отрока Григория, уйти в леса и основать там монастырь. Это происходит потому, что впервые в русской литературе конфликт перенесен из сферы мировой борьбы зла с добром в самую суть человеческой природы. Двое любят одну и ту же героиню, и ни один из них не виновен в своем чувстве. Виновата ли Ксения в том, что предпочла одного другому? Конечно, она ни в чем не виновата, но в оправдание ее автору приходится прибегать к типично средневековому приему: Ксения следует божественной воле. Она послушно выполняет то, что ей предначертано и чего она не может не сделать. Этим самым автор как бы освобождает ее от тяжести ответственности за принимаемые ею решения; в сущности, она ничего не решает и не изменяет Григорию; она только следует явленному ей сверху. Разумеется, это вмешательство сверху ослабляет земной, чисто человеческий характер конфликта, но об этом вмешательстве рассказывается в повести в высшей степени тактично. Вмешательство судьбы не имеет церковного характера. Нигде не говорится о видениях Ксении, о ее вещих снах, слышанном ею голосе или о чем-либо подобном. У Ксении дар прозорливости, но эта прозорливость имеет не церковный, а вполне фольклорный характер. Она знает то, что должно совершиться, а почему знает - об этом читателю не сообщается. Она знает так, как знает будущее мудрый человек. Ксения - «мудрая дева», персонаж, хорошо известный в русском фольклоре и отразившийся в древнерусской литературе: вспомним деву Февронию в «Повести о Петре и Февронии Муромских» XVI в. Но, в противоположность сказочному развитию сюжета, в «Повести о Тверском Отроче монастыре» все перенесено в более «человеческий план». Повесть еще далека от погружения в быт, но она уже развивается в сфере обычных человеческих отношений. Действие «Повести о Тверском Отроче монастыре» открывается сообщением о том, что у тверского великого князя Ярослава Ярославича был отрок Григорий, которого князь любил больше других своих слуг. Этим самым подчеркивается, что взаимоотношения князя и его любимого слуги - главное в дальнейшем развертывании сюжета. Князь любит своего слугу, слуга во всем верен и послушен князю, и князь посылает его по селам для сбора крестьянских повинностей. Именно потому попал он в село Евдимоново и здесь, остановившись у церковного пономаря Афанасия, увидел дочь его Ксению. Она поразила его своей красотой, и он решил жениться на ней. Григорий опечален, так как знает, что, женившись на простой девушке, он должен навлечь на себя гнев своего князя. Этим самым уже в самом начале повести подготавливается впечатление от неравенства будущего брака князя с дочерью пономаря: даже слуга князя не мог бы на ней жениться. Не сразу решился Григорий осуществить свое намерение. Он никому не говорил о нем, постоянно размышляя, как бы его исполнить. Наконец, оставшись наедине с ее отцом, Григорий стал просить выдать за него дочь. Пономарь Афанасий смутился просьбой Григория. И снова подчеркивается неравенство брака со слугой князя. Афанасий думает: отрок предстоит пред таким великим князем и предлагает мне такое. И вот Ксения говорит отцу: «Отче мой! сотвори ему вся сия. Елико он тебе обещася, положи на волю его, богу бо тако изволившу и сие да будет». Ее слова не вызывают еще удивления своей необычностью и мудростью. Только постепенно становится ясно в повести, что Ксения обладает даром прозорливости. Спустя некоторое время, когда Ксения обручилась с Григорием, Григорий возвратился с радостью в Тверь, чтобы просить у великого князя разрешения на женитьбу. Ксения говорит своим родителям: «Господне мои! Не дивитеся о сем, что вам обещался сей отрок: он бо тако совеща, но бог свое строит: не сей бо мне будит супруг, но той, его же бог мне подаст». Здесь прозорливость Ксении выражена уже более ясно. Сцена, в которой отрок испрашивает разрешения великого князя на женитьбу, подготавливает дальнейшее. С одной стороны, она мотивирует, почему великий князь заинтересовался Ксенией: пылкий отрок описывает ему красоту и разум девицы. С другой стороны, князь возмущен, что отрок женится на девице, родители которой не имеют ни богатства, ни знатности; тем самым его собственное позднейшее решение самому жениться на Ксении делается особенно удивительным и необычным. Князь отказывает отроку, отрок много дней упрашивает князя. Князь расспрашивает отрока наедине о причинах его намерения, и тот рассказывает ему о невесте и о своем обещании. Наконец разрешение дано, и князь приказывает снарядить корабль, снабдить его всем и приготовить людей для встречи невесты. Не так развивается действие в «Повести о Петре и Февронии». Любви до замужества там нет. Есть только условие, на котором Феврония соглашается лечить князя - требование женитьбы. Слуга князя, выполняющий его поручение, рассказывает князю о мудрости Февронии, но сам он ее не любит. Во всяком случае, «Повесть о Петре и Февронии» молчит о его чувствах. Любовь до замужества по понятиям XVI в. неприлична. В противоположность Февронии, Ксения в «Повести о Тверском Отроче монастыре» окружена атмосферой любви, и только любви. У нее нет других средств покорить отрока, а потом князя, кроме красоты. В «Повести о Тверском Отроче монастыре» присутствует идея судьбы. Сама Ксения в своем провидении будущего только подчиняется своей судьбе, ждет своего суженого. Так же и князь предчувствует свою судьбу еще до встречи с Ксенией. Эта встреча предугадывается им во сне, который он видит после того, как отпустил отрока. Он видит, будто он охотится и пускает соколов на птиц. Любимый сокол князя поймал и принес «в недра» князя голубицу, сияющую красотой «паче злата». Князь недоумевает и не может разгадать значение сна, но читатель уже догадывается, что соколы князя - его отроки, любимый сокол - Григорий, а голубица - Ксения. Григорий приплыл в судне по реке и, пристав к берегу, стал ждать от князя коней, чтобы ехать к невесте. Но Ксения, зная будущее наперед, прислала ему сказать, чтобы он не торопился. Отрок не понимает ее слов, вернее, понимает их по-своему, но не догадывается об их истинном смысле. Поэтому, помедлив, он идет все же к Ксении, и снова Ксения его останавливает: «Не вели спешить ни с чем, да еще у меня будет гость незваной, а лутче всех и званых гостей». И снова отрок не понимает сокровенного смысла ее речей - вернее, не понимает их до конца. Для него ясно лишь их поверхностное значение. Когда же великий князь приезжает к Ксении, та говорит «ту седящим»: «Возстаните вси и изыдите во стретение своего великаго князя, а моего жениха». И окружающие только дивятся ее словам, начиная смутно догадываться об их значении. Все яснее и яснее становятся ее слова окружающим. Наконец, когда великий князь входит в «храмину», где сидит отрок Григорий и Ксения, Ксения уже прямо приказывает отроку: «Изыди от мене и даждь место князю своему, он бо тебе болши и жених мой, а ты был сват мой». Полная разгадка слов Ксении наступает только тогда, когда князь, мгновенно пораженный красотой Ксении, возгорелся сердцем, смутился умом и сам говорит отроку то, о чем предупреждала его Ксения: «Изыди ты отсюду и изыщи ты себе иную невесту, иде же хощеши, а сия невеста бысть мне угодна, а не тебе». Как не похожи приведенные таинственные речи Ксении на фольклорные загадки Февронии, хотя генетически они между собой и связаны. Речи Ксении долгое время неясны только потому, что окружающие не могут предвидеть необыкновенного хода событий. Заключенная в них загадочность носит почти «психологический» характер. Ксения не стремится озадачить присутствующих: она просто живет в мире, который ей яснее, чем окружающим, и действует сообразно своему представлению о том, что происходит в этом мире. Читатель же, вместе с рядовыми людьми, окружающими Ксению, не может сразу до конца понять ее слов, как не может и полностью предвидеть ход событий. Поэтому загадочные речи Ксении только возбуждают интерес читателя. Они говорят о повествовательном искусстве автора, о динамичности повествования. Нарастающая загадочность речей Ксении усиливает эту динамичность. Но замечательно, что Ксения не стремится говорить загадками. Загадочность ее слов - в необычайности того, что должно совершиться. Напротив, загадки Февронии лишены повествовательного динамизма. Это статические кадры, своего рода житийные клейма, которые запечатлевают Февронию в тех или иных положениях, в тех или иных зрительно ясных положениях. Этих загадок в повествовании могло бы быть больше, могло бы быть меньше: это безразлично для сюжета. Когда посланный от князя Петра приходит к Февронии, он застает ее ткущей за кроснами, а перед нею скачет заяц. Это великолепно запечатленное мгновение. Действие здесь как бы остановилось в отчетливо обрисованной картине. Каждый ответ Февронии на вопросы слуги - тоже своего рода статический момент, аллегорическая картинка. Эти картинки не связаны между собой какой-либо единой динамической линией нарастания или затухания интереса. Феврония говорит загадками. Ее речи содержат действительные фольклорные загадки. Разгадка ответов Февронии слуге князя каждый раз «особая», и в этом их отличие от речей Ксении, которые все имеют только один, развивающийся смысл. Этот один смысл - судьба Ксении, она должна выйти замуж не за Григория, а за другого; Григорий лишь сват ее настоящего жениха. В народной поэзии жених - «суженый», тот, кого судила девушке судьба. Судьба девушки - ее жених. Предвидение жениха - предвидение своей судьбы, своего будущего. Поэтому девушки гадают о своем женихе: это главное. «Вещая» девушка Ксения знает свою судьбу, знает своего суженого, что в конечном счете, как мы видим, одно и то же. Но судьба ее так неожиданна, жених так необыкновенен, что это и есть загадка всего сюжета и в ней заключен его главный интерес. Развитие сюжета состоит в том, чтобы показать читателю, как эта неожиданность стала реальностью. Сны, вещие слова, вещее поведение сокола князя - это все элементы сюжета, как бы предвещающие то, что должно случиться. Их постепенное развертывание должно заставить читателя поверить в рассказ, художественно оправдать необыкновенные события повести. Удивительно искусство, с которым перебрасываются в повести мосты между реальным и ирреальным, символом и действительностью. Я уже сказал, что князю приснился сон, в котором его любимый сокол добывал для него сияющую красотой голубицу. Голубица - издавна символ молодой женщины, невесты. Символ этот, как известно, встречается еще в письме Владимира Мономаха к Олегу Святославичу . Сокол - символ воина князя, его верного слуги. Поимка соколом птицы - символ женитьбы молодца. Поймав добычу, сокол возвращается к своему хозяину, женитьба связывает молодца. Вспомним в «Слове о полку Игореве»: половецкие ханы Гза и Кончак собираются опутать соколенка - сына Игоря - женитьбой. Вещий сон сообщает, что отрок Григорий «поймает» для него невесту Ксению. Дикий сокол мог бы убить голубицу для себя, но ручной, любимый охотничий сокол князя добывает птицу для князя. Казалось бы, все ясно: сон в точности соответствует тому, что должно случиться. Но князь все же не понимает значения сна: проснувшись, он «много размышляше в себе, да что сие будет». Под влиянием сна он отправляется на охоту, как бы собираясь на действительной охоте досмотреть свой сон, найти ответ. Предоставляя читателю самому найти разгадку сна, автор только напоминает: «Бе же великий князь безбрачен и млад, яко двадесяти лет еще ему не достигшу возраста своего». И о том и о другом необходимо напомнить читателю, чтобы он мог догадаться о том, что должно случиться. Но искусство развития сюжета в повести этим не ограничивается. Между символикой сна и ее осуществлением в действительности повествователь вводит еще одно промежуточное звено. Дело в том, что охота с ловчими птицами издавна имела гадательный смысл. Удача на охоте сулила будущие успехи. Символ из вещего сна князя - любимый сокол - становится реальностью. Пока это еще не слуга князя. Григорий - это только сокол, но он уже реален и действует в реальной охоте, которую князь ведет недалеко от тех мест, где живет Ксения. Князь охотится. Он не знает того села, где живет Ксения и куда отправляется его отрок. Он хочет поехать туда, чтобы увидеть женившегося отрока. Он заночевал на охоте и снова увидел тот же сон (вещие сны часто повторяются). Еще сильнее задумался над его смыслом князь. В этой задумчивости он снова поехал на охоту и был уже близ того села, где жила Ксения. И вот тут реальный любимый сокол князя ведет его к осуществлению своей судьбы. Это случилось так. Князь увидел на Волге стадо лебедей и спустил на них всех своих птиц - соколов и ястребов. И поймал князь множество лебедей, что само по себе должно было служить счастливым предзнаменованием. Но любимый сокол, «заигравшись» (оцените это «заигравшись», имея в виду, что любимый сокол князя - символ его любимого отрока, полюбившего Ксению), «ударился на село то», то есть мгновенно пал на село, где жила Ксения, как падает сокол на свою добычу. И князь «борзо», «забыв все», погнался за ним и въехал в село. Сокол же сел на церковь того села - Дмитрия Солунского. Как это часто бывает в древнерусских повествовательных произведениях, развязка наступает на глазах у многочисленных зрителей, как бы свидетелей случившегося. Перед церковью Дмитрия Солунского, на которую сел сокол князя, собралось великое множество народа смотреть, как пойдут на венчание. Князь подъехал к церкви и приказал своим людям поманить сокола, сидевшего на церкви. Сокол же и не думал слетать к ним, «но крылома своима поправливаяся и чистяшеся». Художественная деталь эта великолепна. Сокол как бы подает князю знак приготовиться на венчание, одеть праздничные, жениховские одежды. Он чистит перья и показывает также, что вполне уверен в себе, и не обращает внимания на зов окружающих. Но князь, как был в дорожном платье, идет на двор к Ксении. Никто не узнает его, - узнает его только сама мудрая Ксения. И только она одна, его суженая, встречает его как князя и жениха. Она приказывает сидящим с нею: «Возстаните вси и изыдите во стретение своего великого князя, а моего жениха». И дивились все. До этой встречи автор все время переходит от повествования об отроке к повествованию о князе. Соединение обеих линий повествования в единый узел происходит в тот момент, когда оба действующих лица встречаются в доме Ксении и как бы меняются местами: князь заступает место Григория как жених Ксении, С этого момента повествование снова разъединяется, а рассказ о судьбе Ксении, связанный первоначально с рассказом о Григории, вплетается в рассказ о князе. Скрестившись, обе линии повествования снова начинают расходиться, и чем дальше, тем больше - повествовательно и даже территориально, причем судьба Ксении переходит из одной линии в другую. Изгнанный Григорий уходит со двора Ксении. Великий князь берет за руку Ксению и ведет ее в церковь, где, как уже сказано, ждало свадьбы Григория великое множество народа. Произошло обручение, а затем, в тот же день, и венчание. У великого князя была «велия радость» до вечера - пир. «Селяне» веселились вместе со своим князем. Этим снова подчеркивается отсутствие внешнего зла в мире, отсутствие внешних противоречий и борьбы. Происшедшее не имеет виновных. И вот, как бы подчеркивая то, что все случившееся было предначертано судьбой, а судьба, несмотря ни на что, - благая, произошло новое символическое событие. Любимый сокол князя, которого сперва князь дважды видел в вещем сне и который потом наяву привел князя к селению Ксении и остался сидеть на верхушке церкви, - увидев князя, идущего из церкви «с супругою своею», начал «трепетатися яко бы веселяся и взирая на князя». Князь не видел сокола и спросил сокольников своих: «Слетел ли к вам сокол или нет?» Те ответили: «Не летит с церкви». И князь посмотрел на церковь, увидел сокола и кликнул его «своим голосом». И вот сокол тотчас же прилетел к великому князю, сел на его правую руку, как подобает послушной охотничьей птице, «позирая на обоих, на князя и на княгиню», то есть признавая обоих своих хозяев, признавая, следовательно, и их брак. Действие повести происходит не только в обстановке отсутствия активного злого начала, но и в обстановке лучезарной красоты всего сущего. Ксения сияла такой красотой, что от ее лица исходили как бы лучи. Молоды и прекрасны были князь и его отрок. Но в мире беззлобия и красоты все же есть печаль: она привела отрока в пустынные места, где им был основан монастырь - Тверской Отроч. Одержимый «великою кручиною», отрок не ел и не пил. Князь продолжал его любить и жаловать и пытался его утешить, рассказал ему сны свои и уверял, что все случившееся «збыться божиим повелением». Но отрок ночью уходит от князя. Дальнейший рассказ всячески подчеркивает благостность князя и обеляет его. Князь ищет отрока, он боится, что отрок наложит на себя руки, он обвиняет себя. Спокойна лишь одна вещая княгиня Ксения. Она не велит кручиниться князю и уверяет его в том, что все случилось божиим повелением: «Аще бы не божиим повелением, како бы было мощно тебе, великому князю, к нашей нищете приехати и пояти мя за себя». Основание монастыря и помощь князя в его строительстве окончательно утверждают основную мысль повести, что все случающееся случается для благоустройства мира. «Монастырь же той стоит и до ныне божиею благодатию и молитвами пресвятыя Богородицы и великого святителя Петра митрополита московского и всея России чудотворца». «Повесть о Тверском Отроче монастыре» имеет черты эпического сюжета. С переводным рыцарским романом ее сближает любовная тема; как и в «Бове», мы встречаем здесь классический любовный треугольник и не поддающиеся читательскому предвидению перипетии внутри этого треугольника. Как это бывает в эпическом сюжете, эпизоды повести не всегда находятся в причинно-следственной связи - в ряде случаев они объединены только идеей судьбы (князь «не на то бо приехал, но богу тако изволившу»). Но в «Повести об Отроче монастыре» любовная тема имеет иное значение, чем в рыцарских романах. В «Бове» классическая любовная тема решается рационалистически. Милитриса и Додон любят друг друга, они губят Видона. Бова и Дружневна любят друг друга, поэтому им приходится бороться с притязаниями Маркобруна, который в конце терпит поражение. Эти два треугольника стоят в оппозиции. Милитриса и Додон преступны, потому что они разрушают супружество. Бова и Маркобрун - искатели руки незамужней королевны, причем искатели неравноправные, так как Дружневна предпочитает Бову. Маркобруново искательство - даже при том, что он пытается убить Бову, - все же не преступно, отчего он и не наказывается смертью. В «Повести о Тверском Отроче монастыре» любовная тема тоже модернизирована, но совсем по-иному. Сюжетная линия, гораздо более четкая, чем в обычном эпическом сюжете, подчинена определенному результату: несчастная любовь Григория приводит его к уходу в обитель и основанию новой обители - Отроча монастыря. В повести нет активного соперничества героев; Ксения, собственно, пассивная героиня. Эта красавица сама не любит никого, ее любовь - и суженая, и этикетная (ср. слова Ксении, обращенные к отроку Григорию после появления князя: «Изыди от мене и даждь место князю своему, он бо тебе болши и жених мой...»). Князь - тоже этикетный соперник, побеждающий благодаря своему положению. «Изыди ты отсюду и изыщи ты себе иную невесту, идеже хощеши, а сия невеста бысть мне угодна, а не тебе». «Любимый сокол», как и подобает образцовому слуге, не смеет перечить своему господину и уходит в монастырь. Перед нами, таким образом, черты целеустремленного телеологического сюжета. Но обнаруживаются в повести и совсем иные черты - амбивалентные. В олимпийски спокойном тоне повествования звучат драматические ноты. Князь недаром боится, что Григорий наложит на себя руки. Правда, равновесие восстанавливается тем, что Григорий взамен утраченной земной любви получает любовь небесную. Однако это предпочтение вынужденное - ив изображении этой вынужденности, может быть, с наибольшей силой отразились новые веяния в оригинальной беллетристике XVII в. Судьба неизбывна, но она сулила князю любовь счастливую, а Григорию - несчастную. Отроку нечего больше ждать в этом мире; монастырь он должен построить лишь для того, чтобы угодить господу и стать «блаженным». Явившаяся ему Богородица говорит: «Ты же, егда вся совершиши и монастырь сей исправиши, не многое время будеши ту жити и изыдеши от жития сего к богу». Таким образом, на лестнице христианских моральных ценностей плотская, земная любовь оказывается на одну ступеньку выше - вывод, по-видимому, не предусмотренный автором. Произведения древнерусской литературы как бы предугадывают литературные достижения XIX и XX вв. И это особенно относится к произведениям второй половины XVII в. Мы замечаем в них то темы Гоголя и Достоевского с их психологическими открытиями, то сюжеты Лескова и Толстого, то эмоциональную напряженность романтической прозы. «Повесть о Тверском Отроче монастыре» поражает нас прежде всего умелым ведением повествования и особой спокойной и тщательно разработанной «драматургией» своего сюжета
Иное отношение к истории демонстрирует автор "Повести о Тверском Отроче монастыре". Наличие в "Повести" анахронизмов – не следствие вольного обращения писателя с фактическим материалом, а результат простой неосведомленности, в силу чего реалии XVII в. переносятся в XIII в., когда в Твери при великом князе Ярославе Ярославиче (ум. 1271) был основан Отроч монастырь. Из летописных источников автору "Повести" могло быть известно, что в 1266 г. во время правления в Новгороде князь женился на Ксении, которая стала его второй супругой. "Подлое" происхождение Ксении, для которой даже брак с княжеским слугой – неравный, и обстоятельства женитьбы князя на дочери деревенского пономаря, скорее всего, подсказаны автору фольклором: они восходят к старинному тверскому преданию. Возможно также, что произведение возникло из народной легенды, содержащей этимологическое толкование названия монастыря.
В основе "Повести" лежит любовный треугольник: невеста в день свадьбы отвергает жениха и неожиданно для всех выходит за другого. Конфликт обостряется тем, что бывший жених Ксении – княжеский отрок Григорий – является слугой ее будущего супруга и находится с ним в доверительных, дружеских отношениях. Григорий, потрясенный изменой любимой, становится отшельником, основывает Отроч монастырь, постригается в нем под именем Гурия и вскоре умирает.
В произведении нет столкновения добра и зла, в нем царят мир и любовь. В агиографическом стиле выполнены портреты героев "Повести". Ксения "благочестива и кротка, смиренна и весела, и разум имѣя великъ зѣло, и хождаше во всѣхъ заповѣдехъ Господнихъ, и почиташе родители своя зѣло... от младых ногтей Христа возлюбила..." Отрок Григорий "любимъ зѣло и веренъ во всемъ" своему князю. Никто не стремится разрушить любовный союз княжеского слуги и дочери пономаря, даже князь одобряет желание отрока жениться на красавице незнатного происхождения. Любовь объединяет героев "Повести", но одним она приносит счастье, а другим - страдания. В драматической ситуации, когда двое мужчин влюблены в одну женщину, никто не виноват – такова судьба; и Ксении, подобно сказочным "мудрым девам" или святой Фсвронии Муромской, суждено стать женой князя. Отсюда – малая активность и немногословность героини, уверенной в том, что "судьбу нс избыть", и как бы ждущей своего часа. Выбирая суженого, Ксения следует божественной воле, однако дар прозорливости героини имеет в "Повести" больше фольклорный, чем агиографический характер: он не сопровождается мотивами чудес и видений. Статуарность образа невесты, возможно, объясняется этикетом свадебного обряда, с символикой которого связано и изображение князя.
"Вещий сон" Ярослава Ярославича, когда на охоте его любимый сокол, "все стадо птицъ разогнавъ, поймалъ голубицу, красотою зѣло сияющу, паче злата, и принесе ему в нѣдра", реализуется в сценах подлинной соколиной охоты, которой князь тешится по пути на свадьбу любимого слуги. Во время охоты на лебедей сокол, "заигрався, ударися лѣтѣти на село" и привел князя к церкви, где "множеству народа сошедшуся смотрѣти, яко уже к вѣнчанию хотятъ итти". Сокол, выполнявший обрядовую функцию свата, сел на верху церкви, "крилома своима поправливаяся и чистяшеся", и вернулся к князю, "веселяся", только тогда, когда тот обвенчался с Ксенией. Ярослав Ярославич сразу узнал свою суженую: с первого взгляда на Ксению "возгорѣся бо сердцемъ и смятеся мыслию". При этом мотив "сужености" не ослабляет идею любви, а делает ее еще более высокой и прекрасной.
Григорий, утратив земную любовь, не обрел утешения в любви небесной: одержим "великою кручиною", он меняет "княжее платье" на крестьянское, и "утаися от всѣхъ... и изыде из села того... и поиде лѣсом, незнамо куды". Отвергнутый жених поселился вдали от людей – в глухом бору на берегу реки Тверцы "хижу себе постави и часовню". Явившаяся ему во сне Богоматерь повелела основать монастырь, чтобы избыть кручину, однако герой по-прежнему несчастлив, он страдает и умирает от неразделенной любви.
В отличие от произведений переводной беллетристики, в "Повести о Тверском Отроче монастыре" развитие любовной темы не связывается с активным соперничеством героев. Более того, князь тяжело переживает случившееся: он "велми печаленъ бысть об отроке своемъ", пытается разыскать Григория и объясниться с ним, боится, что юноша может совершить самоубийство, предать себя "губителной и безвременной смерти". Уверенность и спокойствие проявляет лишь "вещая дева" Ксения: "Богу убо тако изволившу быть мнѣ с тобою в совокуплении; аще бы не Божиимъ повелѣниемъ, как бы было мощно тебѣ, великому князю, к нашей нищетѣ приѣхати и пояти мя за себя", – утешает она Ярослава Ярославича. Телеологическое течение сюжета – земная любовь находится под властью небесного промысла – обретает черты амбивалентности, загадочности и непредсказуемости. Впервые в русской литературе, по словам Д. С. Лихачева, "конфликт перенесен из сферы мировой борьбы зла с добром в самую суть человеческой природы", его развитие в "Повести" определяется законами человеческой психологии и приводит к неожиданному художественному итогу: любовь к Богу не может исцелить человека от земной любви.
Анализ упоминаемых в "Повести" исторических реалий позволяет отнести время создания произведения ко второй половине XVII в. Скорее всего, памятник был создан в Тверской земле, в самом Отроче монастыре, поскольку в произведении использованы грамоты, хранившиеся в обители; кроме того, значительная часть списков имеет тверское происхождение. Восходящий к жанрово-тематической группе повестей об основании монастырей памятник содержит сюжетное развитие лишь первого из композиционных звеньев – предыстории, объясняющей причину поставления монастыря, что не характерно для повестей подобного типа. Любовный сюжет придаст произведению светский характер, что тоже нарушает жанровый канон. К тому же причиной основания Отроча монастыря является не благочестие героя, а его несчастная судьба.
Таким образом, историческая повесть в XVII в. постепенно утрачивает историзм, обретая беллетристические черты и готовя почву для возникновения в русской литературе жанра авантюрно-приключенческого любовного романа. Не случайно сюжет "Повести о Тверском Отроче монастыре" становится таким популярным в литературе Нового времени, куда он попал через посредничество "Истории государства Российского" Н. М. Карамзина и "Дорожника" И. Ф. Глушкова. Средневековая любовная история нашла творческое переосмысление в произведениях С. Н. Глинки ("Григорий"), В. Т. Нарежного ("Георгий и Елена"), А. А. Шаховского ("Сокол князя Ярослава Тверского, или Суженый на белом коне"), В. К. Кюхельбекера ("Юрий и Ксения"), П. Н. Полевого ("Ненароком") и других писателей XIX–XX вв.
