Клайв Стейплз Льюис. Письма Баламута
ВСТУПЛЕНИЕ
I HAVE no intention of explaining how the correspondence which I now offer to the public fell into my hands.
Я не собираюсь объяснять, как в мои руки попала та переписка, которую я теперь предлагаю вниманию общества.
There are two equal and opposite errors into which our race can fall about the devils.
Есть два равносильных и противоположных заблуждения относительно бесов.
One is to disbelieve in their existence. The other is to believe, and to feel an excessive and unhealthy interest in them.
Одни не верят в них, другие верят и питают к ним ненужный и нездоровый интерес.
They themselves are equally pleased by both errors and hail a materialist or a magician with the same delight. The sort of script which is used in this book can be very easily obtained by anyone who has once learned the knack; but disposed or excitable people who might make a bad use of it shall not learn it from me.
Сами бесы рады обеим ошибкам и с одинаковым восторгом приветствуют и материалиста, и любителя черной магии.
Readers are advised to remember that the devil is a liar. Not everything that Screwtape says should be assumed to be true even from his own angle.
Советую моим читателям помнить, что дьявол -отец лжи и не все, что говорит Баламут, следует считать правдой, даже с его собственной точки зрения.
I have made no attempt to identify any of the human beings mentioned in the letters; but I think it very unlikely that the portraits, say, of Fr. Spike or the patient"s mother, are wholly just.
Я не устанавливал личности тех, кто упомянут в письмах. Однако не думаю, что, например, отец Игл или мать подопечного описаны достоверно.
There is wishful thinking in Hell as well as on Earth.
В аду, как и на земле, умеют подкрашивать мысли в угоду своим намерениям.
In conclusion, I ought to add that no effort has been made to clear up the chronology of the letters.
В заключение должен добавить, что я не пытался уточнить хронологию писем.
Number XVII appears to have been composed before rationing became serious; but in general the diabolical method of dating seems to bear no relation to terrestrial time and I have not attempted to reproduce it.
Мне кажется, что чаще всего дьявольский принцип датировки никак не связан с земным временем, и потому я не стал его воспроизводить.
The history of the European War, except in so far as it happens now and then to impinge upon the spiritual condition of one human being, was obviously of no interest to Screwtape. --C. S. LEWIS MAGDALEN COLLEGE July 5, 1941
История второй мировой войны могла интересовать Баламута только в той степени, в какой она повлияла на духовное состояние интересующего его человека.
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
MY DEAR WORMWOOD,
Мой дорогой Гнусик!
I note what you say about guiding our patient"s reading and taking care that he sees a good deal of his materialist friend.
Я вижу, ты следишь за чтением своего подопечного и за тем, чтобы он вращался в кругу своих друзей-материалистов.
But are you not being a trifle na?f? It sounds as if you supposed that argument was the way to keep him out of the Enemy"s clutches.
Но мне кажется, ты немного наивен, полагая, что аргументы смогут вырвать его из объятий Врага.
That might have been so if he had lived a few centuries earlier.
Это было бы возможно, живи он несколькими веками раньше.
At that time the humans still knew pretty well when a thing was proved and when it was not; and if it was proved they really believed it.
Тогда люди еще прекрасно умели отличать доказанное от недоказанного, и уж если что-то доказано, они и верили в это.
They still connected thinking with doing and were prepared to alter their way of life as the result of a chain of reasoning.
Тогда еще не теряли связи между мыслью и делом и как-то могли изменить свою жизнь сообразно умозаключению.
But what with the weekly press and other such weapons we have largely altered that.
Это мы исправили при помощи еженедельной прессы и других средств.
Your man has been accustomed, ever since he was a boy, to have a dozen incompatible philosophies dancing about together inside his head.
Твой подопечный с младенчества привык к тому, что в его голове кружится одновременно добрая дюжина несовместимых воззрений.
He doesn"t think of doctrines as primarily "true" of "false", but as "academic" or "practical", "outworn" or "contemporary", "conventional" or "ruthless".
Концепции он воспринимает прежде всего не как истинные или ложные, а как теоретические или практические, устаревшие или современные, банальные или смелые.
Jargon, not argument, is your best ally in keeping him from the Church.
Самоуверенная тарабарщина, а не аргументы, поможет тебе удержать пациента вдали от церкви.
Don"t waste time trying to make him think that materialism is true! Make him think it is strong, or stark, or courageous--that it is the philosophy of the future. That"s the sort of thing he cares about.
Не трать времени на то, чтобы убедить его в истинности материализма: лучше внуши ему, что материализм силен или смел, что это философия будущего.
The trouble about argument is that it moves the whole struggle onto the Enemy"s own ground.
Доводы неприятны тем, что бой приходится вести на территории Врага.
He can argue too; whereas in really practical propaganda of the kind I am suggesting He has been shown for centuries to be greatly the inferior of Our Father Below.
Он ведь тоже умеет убеждать: однако в той пропаганде, какую я предлагаю тебе, Он, как показывает наш многовековой опыт, не идет ни в какое сравнение с нашим отцом.
By the very act of arguing, you awake the patient"s reason; and once it is awake, who can foresee the result?
Доказывая, ты пробуждаешь разум подопечного, а если разум проснется, кто предугадает результат?
Even if a particular train of thought can be twisted so as to end in our favour, you will find that you have been strengthening in your patient the fatal habit of attending to universal issues and withdrawing his attention from the stream of immediate sense experiences.
Даже если при каком-то повороте мысли случится так, что в выгоде будем мы, ты затем обнаружишь, что отвлек внимание от потока непосредственных переживаний, плавающих на поверхности, и самым пагубным образом направил его в глубину.
Your business is to fix his attention on the stream.
Твоя же задача как раз в том, чтобы приковать внимание подопечного к постоянно меняющимся чувственным впечатлениям.
Teach him to call it "real life" and don"t let him ask what he means by "real".
Учи его называть этот поток "настоящей жизнью" и не позволяй задумываться над тем, что он имеет в виду.
Remember, he is not, like you, a pure spirit.
Помни: в отличие от тебя, твой подопечный - не бесплотный дух.
Never having been a human (Oh that abominable advantage of the Enemy"s!) you don"t realise how enslaved they are to the pressure of the ordinary.
Ты никогда не был человеком (в этом -отвратительное преимущество нашего Врага) и потому не можешь представить себе, как они порабощены обыденным.
I once had a patient, a sound atheist, who used to read in the British Museum.
У меня был подопечный, крепкий атеист, который занимался иногда в Британском музее.
One day, as he sat reading, I saw a train of thought in his mind beginning to go the wrong way.
Однажды, когда он читал, я заметил, что его мысли развиваются в опасном направлении.
The Enemy, of course, was at his elbow in a moment.
Враг наш, конечно, тут же оказался рядом.
Before I knew where I was I saw my twenty years" work beginning to totter.
Не успел я оглянуться, как моя двадцатилетняя работа начала рушиться.
If I had lost my head and begun to attempt a defence by argument I should have been undone.
Если бы я потерял голову и прибегнул к доводам, все пошло бы насмарку.
But I was not such a fool.
Но я не настолько глуп.
I struck instantly at the part of the man which I had best under my control and suggested that it was just about time he had some lunch.
Я тотчас сыграл на той струнке моего подопечного, которая больше всего была под моим контролем, и намекнул, что сейчас самое время пообедать.
The Enemy presumably made the counter-suggestion (you know how one can never quite overhear What He says to them?) that this was more important than lunch.
Враг, по-видимому, сделал контрвыпад (никогда невозможно точно подслушать, что Он говорит), то есть дал понять, что эти размышления важнее обеда.
At least I think that must have been His line for when I said
Наверное, так оно и было, потому что, когда я сказал:
"Quite. In fact much too important to tackle it the end of a morning", the patient brightened up considerably; and by the time I had added
"Much better come back after lunch and go into it with a fresh mind", he was already half way t ...
«Письма Баламута» Клайва Льюиса - уникальное произведение. Это и повесть в лучших традициях эпистолярного жанра, и философская притча, и аллегорическое религиозное наставление.
«Письма» были созданы в 1941-1942 годах, когда успешный оксфордский профессор делал свои первые шаги в мире художественной литературы. На его счету было несколько ранних стихотворных сборников, первая часть «Космической трилогии» и «Страдание» на религиозную тематику. После публикации «Писем Баламута» о Льюисе стали говорить, как о талантливом прозаике. Ему еще предстоит написать десяток замечательных философско-религиозных произведений и создать культовые «Хроники Нарнии», которыми будет зачитываться весь мир. Но история Клайва Льюиса-писателя начиналась именно с «Писем Баламута».
Военный проповедник из Оксфорда
Шла Вторая мировая война. Клайв Льюис, уже испытавший тяготы солдатской жизни во время Первой мировой и потерявший боевого товарища, записывается в ополчение. Уважаемого профессора английской литературы приглашают вести радиопередачи, но не по филологии. Во время войны людям нужна не занимательная наука, а вера. Так Клайв Льюис, сравнительно недавно перешедший от атеизма к христианству, становится проповедником.
Свои религиозные выступления он облекает в занимательную форму. Перво-наперво Льюис выбирает абсолютно нетрадиционного проповедника - им становится Сатана. Эти необычные поучения получили распространение в печати. Так, в 1941-м газета The Manchester Guardian публикует письма «От беса к бесу». Позже Льюис дал своему представителю преисподней игривое имя Баламут, а разрозненные произведения были собраны в целостный роман в письмах и названы «Письмами Баламута».
Литературный успех
В 1959 году успешный проект получил продолжение в книге «Баламут предлагает тост». Несмотря на то что автор собирался создать проповедь от лица антагониста черта - архангела, публике больше нравилось слушать смелые наставления, исходящие из уст мифологического представителя темных сил.
Во второй части Баламут отправляется на выпускной банкет бесов-искусителей и произносит длинную речь. А поскольку времяисчисление у представителей потустороннего мира несколько отличается от человеческого, выпускной речи хватило на целое произведение.
«Баламута» неоднократно собирались экранизировать. Права на создание киноверсии были выкуплены еще в 50-е годы, однако дата релиза оттягивалась от года в год. В 2008-м 20th Century Fox начинает работать над сценарием, создает шорт-лист предположительных режиссеров и называет датой релиза 2010 год. Однако съемки так и не состоялись - создатели побаивались вкладывать деньги в фильм, сделанный на основе безфабульного романа в эпистолярном жанре. Пока что «Письма Баламута» ждут своего времени и своего режиссера.
Иллюзия «настоящей жизни», или Как вести подопечного
«Письма Баламута» состоят из тридцати одного послания. Их адресатом является племянник беса Баламута Гнусик. Во вступлении автор предупреждает доверчивого читателя не принимать все написанное Баламутом за чистую монету, ведь Дьявол - отец лжи, так что даже названное правдой может не соответствовать истине.
В первом письме многоопытный дядя Баламут, занимающий административную должность в адской бюрократии, поучает своего молодого племянника Гнусика, как правильно вести «подопечного», то есть человека, и не дать ему перейти на сторону Врага. Самое главное в этом нелегком деле поддерживать постоянный контакт с тем, что люди называют «настоящей жизнью», ведь обитатели земли бесконечно порабощены обыденным.
К примеру, однажды у Баламута был подопечный - крепкий атеист. Этот самый атеист однажды засиделся в библиотеке и стал задумываться. Враг со своими гнусными речами оказался тут как тут. Баламут понимал, что самое верное в этой ситуации направить подопечного к «настоящей жизни». Он сразу же навеял человеку чувство голода. Враг, по всей видимости, нанес ответный удар (бесы, увы, не могут читать его мысли), внушив, что занятия с книгами намного важнее обеда. Тогда Баламут настойчиво предложил подопечному сперва наполнить желудок, а уж потом обратиться к размышлению над столь серьезными вещами.
Человек заметно повеселел и вышел на улицу. Баламут тут же подсунул ему еженедельную газету, автобус, идущий по привычному маршруту, и пеструю толпу горожан. Все эти атрибуты «настоящей жизни» тут же вывели подопечного с опасного пути, на который он едва не оступился в библиотеке Британского музея. Когда у людей перед глазами есть знакомое и привычное, они просто не могут верить в незнакомое и непривычное. Кстати, тот самый атеист по-прежнему пребывает в доме Отца Баламута, Гнусика и прочих им подобных.
Сбивать человека с вражеского пути, на самом деле, очень непросто. Приходится тщательно вникать в психологию подопечного, ведь бес никогда не был человеком, в чем его огромный минус перед Врагом. Потому, поучая юного бесенка-искусителя, Баламут много рассуждает о человеческих эмоциях. Так, одиннадцатое письмо он целиком посвящает смеху.
Смех, оказывается, бывает разным. В большинстве своем это довольно безобидный инструмент, но иногда он несет опасность. Вот, например, радость. Ее испытывают влюбленные, добрые друзья, увидевшиеся после разлуки, люди, слушающие хорошую музыку. Радость - это необъяснимое учащение ритма блаженных эмоций, оно совершенно непонятно для чертей, зато, говорят, что-то подобное наблюдается в Раю.
Но есть и полезный смех. Бесы называют его развязным. Он не стоит особых усилий, высмеивает добродетель и притупляет ум. Многие человеческие обитатели дома Отца Баламута, Гнусика и прочих им подобных наивно считают, что радость и развязный смех - практически одно и то же. На самом деле между этими двумя видами смеха лежит огромная пропасть.
Важнейшее задание беса - свести жизнь человека к какому-нибудь пороку. Не мелкому прегрешению (это достойно лишь чертят-пакостников), а непоправимому духовному уродству, с каким в рядах Врага по головке не погладят и неизменно спишут беднягу в дом Отца Баламута, Гнусика и прочих им подобных.
Так, в двадцать четвертом письме Баламут дает племяннику мастер-класс о том, как привить человеку гордыню. В этом важно не оступиться и не привести подопечного к самолюбию, социальному чванству, что в сравнении с истинной духовной гордыней - всего-навсего ерундовые пороки. Важно всегда удерживать подопечного в тонусе, не позволяя ему задаваться опасным вопросом «А за что собственно я себя хвалю»?
Есть масса путей, по которым можно привести человека к духовной гордыне, но самый коварный лежит через веру. Нужно сперва позволить подопечному уверовать, а потом постепенно натолкнуть его на мысль о том, что христиане лучше, совершеннее неверующий. Пусть он думает, что христианство - мистическая каста, а он - посвященный, избранный, сверхчеловек. Пусть он презирает всех, кто не с ним, а, если будет позволять власть, пусть гнобит их и уничтожает. Вот это и есть настоящая духовная гордыня!
Потеря души, или Чего Он на самом деле хочет?
Но вот новичок искусительного дела Гнусик теряет душу. Да-да, его подопечный нежданно прозрел, а вместе с ним на несколько мгновений прозрел и бес Гнусик. И он увидел, как это существо из грязи и пыли, зачатое в постели и названное человеком, стоит перед теми, перед кем он, Гнусик, может только ползать. Это крошечное создание теперь видит Их, видит Его, в то время как для беса Они - источник ослепительного света, что выедает глаза и прожигает кожу.
Повесть Клайва Льюиса «Письма Баламута»: краткое содержание
5 (100%) 1 vote«Письма Баламута» Клайва Льюиса - уникальное произведение. Это и повесть в лучших традициях эпистолярного жанра, и философская притча, и аллегорическое религиозное наставление.
«Письма» были созданы в 1941-1942 годах, когда успешный оксфордский профессор делал свои первые шаги в мире художественной литературы. На его счету было несколько ранних стихотворных сборников, первая часть «Космической трилогии» и «Страдание» на религиозную тематику. После публикации «Писем Баламута» о Льюисе стали говорить, как о талантливом прозаике. Ему еще предстоит написать десяток замечательных философско-религиозных произведений и создать культовые «Хроники Нарнии», которыми будет зачитываться весь мир. Но история Клайва Льюиса-писателя начиналась именно с «Писем Баламута».
Военный проповедник из Оксфорда
Шла Вторая мировая война. Клайв Льюис, уже испытавший тяготы солдатской жизни во время Первой мировой и потерявший боевого товарища, записывается в ополчение. Уважаемого профессора английской литературы приглашают вести радиопередачи, но не по филологии. Во время войны людям нужна не занимательная наука, а вера. Так Клайв Льюис, сравнительно недавно перешедший от атеизма к христианству, становится проповедником.
Свои религиозные выступления он облекает в занимательную форму. Перво-наперво Льюис выбирает абсолютно нетрадиционного проповедника - им становится Сатана. Эти необычные поучения получили распространение в печати. Так, в 1941-м газета The Manchester Guardian публикует письма «От беса к бесу». Позже Льюис дал своему представителю преисподней игривое имя Баламут, а разрозненные произведения были собраны в целостный роман в письмах и названы «Письмами Баламута».
Литературный успех
В 1959 году успешный проект получил продолжение в книге «Баламут предлагает тост». Несмотря на то что автор собирался создать проповедь от лица антагониста черта - архангела, публике больше нравилось слушать смелые наставления, исходящие из уст мифологического представителя темных сил.
Во второй части Баламут отправляется на выпускной банкет бесов-искусителей и произносит длинную речь. А поскольку времяисчисление у представителей потустороннего мира несколько отличается от человеческого, выпускной речи хватило на целое произведение.
«Баламута» неоднократно собирались экранизировать. Права на создание киноверсии были выкуплены еще в 50-е годы, однако дата релиза оттягивалась от года в год. В 2008-м 20th Century Fox начинает работать над сценарием, создает шорт-лист предположительных режиссеров и называет датой релиза 2010 год. Однако съемки так и не состоялись - создатели побаивались вкладывать деньги в фильм, сделанный на основе безфабульного романа в эпистолярном жанре. Пока что «Письма Баламута» ждут своего времени и своего режиссера.
Иллюзия «настоящей жизни», или Как вести подопечного
«Письма Баламута» состоят из тридцати одного послания. Их адресатом является племянник беса Баламута Гнусик. Во вступлении автор предупреждает доверчивого читателя не принимать все написанное Баламутом за чистую монету, ведь Дьявол - отец лжи, так что даже названное правдой может не соответствовать истине.
В первом письме многоопытный дядя Баламут, занимающий административную должность в адской бюрократии, поучает своего молодого племянника Гнусика, как правильно вести «подопечного», то есть человека, и не дать ему перейти на сторону Врага. Самое главное в этом нелегком деле поддерживать постоянный контакт с тем, что люди называют «настоящей жизнью», ведь обитатели земли бесконечно порабощены обыденным.
К примеру, однажды у Баламута был подопечный - крепкий атеист. Этот самый атеист однажды засиделся в библиотеке и стал задумываться. Враг со своими гнусными речами оказался тут как тут. Баламут понимал, что самое верное в этой ситуации направить подопечного к «настоящей жизни». Он сразу же навеял человеку чувство голода. Враг, по всей видимости, нанес ответный удар (бесы, увы, не могут читать его мысли), внушив, что занятия с книгами намного важнее обеда. Тогда Баламут настойчиво предложил подопечному сперва наполнить желудок, а уж потом обратиться к размышлению над столь серьезными вещами.
Человек заметно повеселел и вышел на улицу. Баламут тут же подсунул ему еженедельную газету, автобус, идущий по привычному маршруту, и пеструю толпу горожан. Все эти атрибуты «настоящей жизни» тут же вывели подопечного с опасного пути, на который он едва не оступился в библиотеке Британского музея. Когда у людей перед глазами есть знакомое и привычное, они просто не могут верить в незнакомое и непривычное. Кстати, тот самый атеист по-прежнему пребывает в доме Отца Баламута, Гнусика и прочих им подобных.
Сбивать человека с вражеского пути, на самом деле, очень непросто. Приходится тщательно вникать в психологию подопечного, ведь бес никогда не был человеком, в чем его огромный минус перед Врагом. Потому, поучая юного бесенка-искусителя, Баламут много рассуждает о человеческих эмоциях. Так, одиннадцатое письмо он целиком посвящает смеху.
Смех, оказывается, бывает разным. В большинстве своем это довольно безобидный инструмент, но иногда он несет опасность. Вот, например, радость. Ее испытывают влюбленные, добрые друзья, увидевшиеся после разлуки, люди, слушающие хорошую музыку. Радость - это необъяснимое учащение ритма блаженных эмоций, оно совершенно непонятно для чертей, зато, говорят, что-то подобное наблюдается в Раю.
Но есть и полезный смех. Бесы называют его развязным. Он не стоит особых усилий, высмеивает добродетель и притупляет ум. Многие человеческие обитатели дома Отца Баламута, Гнусика и прочих им подобных наивно считают, что радость и развязный смех - практически одно и то же. На самом деле между этими двумя видами смеха лежит огромная пропасть.
Важнейшее задание беса - свести жизнь человека к какому-нибудь пороку. Не мелкому прегрешению (это достойно лишь чертят-пакостников), а непоправимому духовному уродству, с каким в рядах Врага по головке не погладят и неизменно спишут беднягу в дом Отца Баламута, Гнусика и прочих им подобных.
Так, в двадцать четвертом письме Баламут дает племяннику мастер-класс о том, как привить человеку гордыню. В этом важно не оступиться и не привести подопечного к самолюбию, социальному чванству, что в сравнении с истинной духовной гордыней - всего-навсего ерундовые пороки. Важно всегда удерживать подопечного в тонусе, не позволяя ему задаваться опасным вопросом «А за что собственно я себя хвалю»?
Есть масса путей, по которым можно привести человека к духовной гордыне, но самый коварный лежит через веру. Нужно сперва позволить подопечному уверовать, а потом постепенно натолкнуть его на мысль о том, что христиане лучше, совершеннее неверующий. Пусть он думает, что христианство - мистическая каста, а он - посвященный, избранный, сверхчеловек. Пусть он презирает всех, кто не с ним, а, если будет позволять власть, пусть гнобит их и уничтожает. Вот это и есть настоящая духовная гордыня!
Потеря души, или Чего Он на самом деле хочет?
Но вот новичок искусительного дела Гнусик теряет душу. Да-да, его подопечный нежданно прозрел, а вместе с ним на несколько мгновений прозрел и бес Гнусик. И он увидел, как это существо из грязи и пыли, зачатое в постели и названное человеком, стоит перед теми, перед кем он, Гнусик, может только ползать. Это крошечное создание теперь видит Их, видит Его, в то время как для беса Они - источник ослепительного света, что выедает глаза и прожигает кожу.
Повесть Клайва Льюиса «Письма Баламута»: краткое содержание
5 (100%) 1 voteПисьма Баламута
Вступление
Я не собираюсь объяснять, как в мои руки попала та переписка, которую я теперь предлагаю вниманию общества.
Есть два равносильных и противоположных заблуждения относительно бесов. Одни не верят в них, другие верят и питают к ним ненужный и нездоровый интерес. Сами бесы рады обеим ошибкам и с одинаковым восторгом приветствуют и материалиста, и любителя черной магии.
Советую моим читателям помнить, что дьявол - отец лжи и не все, что говорит Баламут, следует считать правдой, даже с его собственной точки зрения.
Я не устанавливал личности тех, кто упомянут в письмах. Однако не думаю, что, например, отец Игл или мать подопечного описаны достоверно. В аду, как и на земле, умеют подкрашивать мысли в угоду своим намерениям.
В заключение должен добавить, что я не пытался уточнить хронологию писем. Мне кажется, что чаще всего дьявольский принцип датировки никак не связан с земным временем, и потому я не стал его воспроизводить. История второй мировой войны могла интересовать Баламута только в той степени, в какой она повлияла на духовное состояние интересующего его человека.
К. С. Льюис
Модлин Колледж, 1941
Письмо первое
Мой дорогой Гнусик!
Я вижу, ты следишь за чтением своего подопечного и за тем, чтобы он вращался в кругу своих друзей–материалистов. Но мне кажется, ты немного наивен, полагая, что аргументы смогут вырвать его из объятий Врага. Это было бы возможно, живи он несколькими веками раньше. Тогда люди еще прекрасно умели отличать доказанное от недоказанного, и уж если что–то доказано, они и верили в это. Тогда еще не теряли связи между мыслью и делом и как–то могли изменить свою жизнь сообразно умозаключению. Это мы исправили при помощи еженедельной прессы и других средств. Твой подопечный с младенчества привык к тому, что в его голове кружится одновременно добрая дюжина несовместимых воззрений. Концепции он воспринимает прежде всего не как истинные или ложные, а как теоретические или практические, устаревшие или современные, банальные или смелые. Самоуверенная тарабарщина, а не аргументы, поможет тебе удержать пациента вдали от церкви. Не трать времени на то, чтобы убедить его в истинности материализма: лучше внуши ему, что материализм силен или смел, что это философия будущего.
Он знал, что избежал опасности, и позднее любил говорить о «том неизъяснимом чувстве реальности, которое надежно защитит от крайностей чистой логики». В настоящее время он благополучно пребывает в доме отца нашего.
Улавливаешь, в чем тут дело? Благодаря процессам, которые мы пустили в ход несколько веков тому назад, людям почти невозможно верить в незнакомое и непривычное - у них перед глазами всегда есть знакомое и привычное. Набивай до отказа своего подопечного обычностью вещей. Но не вздумай использовать науку (я имею в виду науку настоящую) как средство против христианства. Наука вынудит его задуматься над реальностями, которых он не может ни коснуться, ни увидеть. Среди современных физиков есть печальные тому примеры. А если уж ему непременно нужно барахтаться в науке, пусть займется экономикой или социологией. Не давай ему убежать от этой бесценной «действительной жизни». Пусть лучше совсем не видит научной литературы. Внуши ему, что все это он уже знает, а то, что ему удается подхватить из случайных разговоров и случайного чтения - «достижения современной науки». Помни, ты там для того, чтобы его обманывать. Судя по высказываниям некоторых из вас, молодых бесов, можно подумать, что вы поставлены учить их!
Твой любящий дядя Баламут.
Письмо второе
Мой дорогой Гнусик!
Весьма досадно было узнать, что твой подопечный обратился. Не тешь себя надеждой, что избежишь положенного наказания (хотя я уверен, что в минуты успеха ты не тешишь себя надеждами). Надо спасать положение. Не нужно отчаиваться - сотни людей, обратившихся взрослыми, побыли в стане Врага, исправились, и теперь они с нами. Все привычки подопечного, и душевные, и телесные, льют воду на нашу мельницу.
Один из великих наших союзников в нынешнее время - сама церковь. Пойми меня правильно. Я говорю не о той самой Церкви, которую мы видим объемлющей пространство и время, укорененной в вечности, грозной, как полки со знаменами. Это зрелище, признаюсь, способно устрашить самых смелых искусителей. Но, к счастью, та Церковь невидима для людей. Твой подопечный видит лишь недостроенное здание в псевдоготическом стиле на неприбранном строительном участке. Войдя же внутрь, он увидит местного бакалейщика с елейным выражением лица, а тот предложит ему лоснящуюся маленькую книжку, где записано содержание службы, которое никто толком не понимает, и еще книжечку в потертом переплете, содержащую искаженные тексты разных религиозных песнопений, в большинстве своем плохих и напечатанных к тому же мелким шрифтом. Когда он сядет на свое место и оглядится, он увидит как раз тех соседей, которых он избегал.
Тебе следует в полной мере их использовать. Пусть его мысли перескакивают со слов «Тело Мое» к лицам и обратно. При этом, конечно, никакого значения не имеет, что за люди сидят на скамейках. Ты, может быть, знаешь, что кто–то из них - великий воин в стане Врага. Неважно. Твой подопечный, слава нашему отцу, от природы глуп. Если только кто–то из них плохо поет, носит скрипучие сапоги, нелепо одет или отрастил двойной подбородок, твой подопечный легко поверит, что в религии этих смешных и нелепых людей должно быть что–то смешное и нелепое. Как ты знаешь, сейчас в голове подопечного обитает представление о «христианстве», которое он называет «духовным», но это сильно сказано. Его голова забита хитонами, сандалиями, доспехами, босыми ногами. Тот простой факт, что люди, окружающие его в церкви, одеты по–современному, стал для него (разумеется, бессознательно) настоящим камнем преткновения. Не давай этому камню выйти на поверхность и не позволяй подопечному спрашивать себя, какими же он желал бы видеть прихожан. Следи за тем, чтобы все его представления были посмутнее: потом в твоем распоряжении будет целая вечность, и ты сможешь развлекаться, наводя в нем ту особую ясность, которой отличается ад.
Максимально используй разочарование и упадок, которые неминуемо настигнут его в первые же недели по обращении. Враг попускает это разочарование на пороге каждого человеческого дела. Оно появляется, когда мальчик, зачарованный историей Одиссея, начинает учить греческий. Оно же появляется, когда влюбленные поженились и учатся жить вместе. Во всяком человеческом деле есть переход от мечтаний к действительности. Враг идет на риск, связанный с этим разочарованием, так как лелеет надежду, что эти отвратительные маленькие создания станут его свободными приверженцами и служителями. Он вечно называет их «сыны», с упорным пристрастием унижая весь духовный мир неестественной любовью к двуногим. Не желая лишать их свободы. Он отказывается силой вести их к целям, которые поставил перед ними. Он хочет, чтобы они «шли сами». Здесь–то и кроются наши возможности. Но помни, что здесь же скрыта и опасность для нас. Уж если они пройдут благополучно через период сухости, они будут меньше зависеть от своих эмоций и искушать их станет труднее.
Клайв Стейплз Льюис
Письма Баламута
Баламут предлагает тост
Дж. Р. Р. Толкину
«Письма Баламута» появились во время Второй мировой войны, в исчезнувшей теперь «Манчестер гардиан». Надеюсь, они не ускорили ее смерть, но одного читателя газету лишили. Какой-то сельский житель написал редактору, что просит вернуть подписку, ибо «почти во всех этих советах есть не только что-то неправильное, но и что-то просто бесовское».
Вообще же их приняли гораздо лучше, чем я думал. Рецензенты хвалили меня или бранили тем тоном, по которому автор узнает, что в цель он попал. Расходились они в невероятном (для меня) количестве, и спрос не спадал.
Конечно, это далеко не всегда значит именно то, чего бы автор хотел. Если бы вы судили о приверженности к Библии по ее спросу, вы бы ошиблись. Примерно то же, в крохотном масштабе, случилось с «Баламутом». Такую книгу дарят крестникам, и я заметил даже, сдерживая улыбку, что она уплывает в комнаты для гостей, чтобы жить там тихо и мирно рядом с «Жизнью пчел». Иногда ее покупают в еще более низменных целях. Одна моя знакомая увидела, что молоденькая практикантка, которая дала ей грелку в больнице, читает «Баламута», и выяснила почему.
– Понимаете, – сказала девица, – нас предупредили, что на экзамене после медицинских вопросов могут спросить, чем мы интересуемся. Лучше всего назвать разные книги. Нам дали список, штук десять самых ходких, и велели прочитать хоть одну.
– И вы выбрали эту?
– Ну да. Она самая короткая.
Но и настоящих читателей было вполне достаточно, чтобы сейчас ответить на возможные вопросы. Самый обычный – действительно ли я «верю в дьявола».
Если дьяволом вы называете некую злую силу, самодовлеющую извечно, как Бог, я, безусловно, отвечу: «Нет, не верю». Кроме Бога, нет ничего и никого несотворенного. Никто не может достигнуть «совершенной плохости», противоположной совершенной благости Божией; ведь когда мы отнимем все хорошее – разум, память, волю, силу, само бытие, – просто ничего не останется.
Правильно было бы спросить, верю ли я в бесов. Верю. Иначе говоря, я верю в ангелов и верю, что некоторые из них, злоупотребив свободной волей, стали врагами Богу, а там и людям. Вот их мы и зовем бесами. Природа у них точно та же, что у хороших ангелов, только она испорчена. «Бес» противоположен «ангелу» лишь в том смысле, в каком «плохой человек» противоположен «человеку хорошему». Сатана, их вождь и диктатор, противоположен не Богу, но архистратигу Михаилу.
Что же до веры в них, я не сказал бы, что «это мой символ веры». Скорее, это мое мнение.
Я верил бы в Бога, даже если бы оказалось, что никаких бесов нет. Пока же ничего такого не доказали и вряд ли докажут, я думаю, что они есть. Мне кажется, так легче понять и объяснить много разных вещей – это согласуется с явным смыслом Писания, и с Преданием, и мнением почти всех людей, почти во все времена; и не противоречит ничему, что доказали науки.
Казалось бы, незачем прибавлять, что вера в ангелов – плохих ли, хороших – не имеет ничего общего с верой в их привычные изображения. Казалось бы – но, увы, не кажется. Бесов рисуют с крыльями летучей мыши, ангелов – с крыльями птичьими не потому, что хоть кто-нибудь убежден, будто нравственное зло обращает перья в перепонку, а потому, что люди любят птиц больше, чем нетопырей. У ангелов – крылья, чтобы хоть как-то выразить легкость и скорость свободной духовной силы. Ангелы – почти как люди, ибо мы не знаем разумных существ, кроме человека. Существ, стоящих выше нас в иерархии бытия, надо изображать символически, если изображать их вообще. Тут уж не важно, бесплотны они или у них есть тела, которые мы не можем представить.
Дело не только в том, что изображения – символические, но и в том, что разумные люди всегда это знали. Греки не думали, что боги – точно такие, как прекрасные мужчины и женщины, которых ваяли скульпторы. Судя по их стихам, бог «является» смертным, уподобляясь на время человеку. Христианское богословие обычно объясняло так и «явления» ангелов. Псевдо-Дионисий говорил в V веке, что только невежды полагают, будто духи и впрямь подобны крылатым людям.
В изобразительных искусствах эти символы постепенно вырождались. У ангелов Фра Анджелико – и в позе, и на лице – мы видим мир и силу небес. Позже, у Рафаэля, появляются упитанные дети, и наконец – слащавые, слезливые, хилые ангелочки прошлого века, чахлые гурии викторианского рая, настолько похожие на барышень, что только постный вид спасает их от фривольной пошлости. Вот этот символ – очень вредный. В Писании увидеть ангела – страшно; ему приходится говорить: «Не бойся». Ангелочек выглядит так, будто сейчас скажет: «Ну-ну-ну!..»
Литературные символы опасней – труднее понять, что это символ. Лучше всего они у Данте. Перед ангелами мы благоговейно трепещем. Бесы, как заметил Рескин, так злы, наглы и бесстыжи, что, наверное, гораздо больше похожи на настоящих, чем демоны у Мильтона, которые так величественны и романтичны, что вводят в большой соблазн (ангелы у Мильтона обязаны слишком многим Гомеру и Рафаэлю). Но самый вредоносный из всех – Мефистофель у Гёте. Ту серьезную, неустанную, беспокойную сосредоточенность на себе, которая и есть знак ада, являет совсем не он, а Фауст. Остроумный, разумный, вежливый, легкий Мефистофель помог утвердиться иллюзии, что зло освобождает.
Иногда обычный человек избегает ошибки, которую совершил великий, и я твердо решил писать так, чтобы мои символы не съехали хотя бы в эту сторону. Юмор дает возможность взглянуть на самого себя. Что бы ни приписывали мы существам, чей грех – гордыня, юмора у них быть не может. Сатана, говорит Честертон, пал от собственной тяжести. Мы должны изображать ад как место, где все носятся со своим достоинством, все важны, неприветливы и всех терзают невеселые страсти – зависть, самолюбие, досада. Это общее; а остальное, на мой взгляд, зависит от века и от характера.
Я люблю летучих мышей куда больше, чем бюрократов. Живу я в административном веке. Самое большое зло творят теперь не в мрачных притонах и вертепах, которые описывал Диккенс, даже не в концлагерях – там мы видим результаты. Его зачинают и рождают (предлагают, поддерживают, разрабатывают) в чистых, теплых, светлых кабинетах аккуратные, чисто выбритые люди, которым и голос повышать не надо. Поэтому мой ад похож на учреждение полицейского государства или на деловое предприятие.
Мильтон говорит, что «дьявол с дьяволом держит союз». Но как? Не дружат же они! Существо, способное к дружбе, не дьявол. Мой символ помог мне и здесь. Земной его прообраз показал мне, что официальное сообщество может держаться только страхом и корыстью. На поверхности все гладко. Грубить высшим слишком опасно; если нагрубить равным, они насторожатся, когда вы еще не готовы к нападению. Ведь принцип всей организации – «пес ест псов». Каждый только и думает, как бы подсидеть другого, оболгать, обличить, погубить; каждый умеет ударить в спину, вежливо осклабясь. Прекрасные манеры, участливая мина, услуги и улыбки – тонкая корочка. Время от времени она лопается – и вырывается лава злобы.
Символ помогает мне и развеять нелепую фантазию, будто бесы с истинным бескорыстием стремятся к Злу (непременно с большой буквы). Плохие ангелы, как и плохие люди, исключительно практичны. Мотива у них два. Во-первых, они боятся наказания; в тоталитарном государстве есть лагеря, а в моем аду есть «исправительные дома». Во-вторых, они как бы голодны. Я выдумал, что бесы едят (в духовном смысле) и друг друга, и нас. Даже здесь, на земле, мы видели, как стремятся некоторые пожрать, переварить другого; сделать так, чтобы он думал их мыслями, чувствовал их чувствами, ненавидел их ненавистью, досадовал их досадой, а они тешили через него свое себялюбие. Конечно, он обязан убрать куда-нибудь свои страстишки. Не хочет? Нет, какой эгоизм!
Здесь, на земле, это нередко называют любовью. Я придумал, что в аду это называют голодом. Только там голод сильнее, насыщение – полнее. Тело не мешает, и более сильный бес (он – дух) может просто всосать, вобрать другого, а потом подпитываться порабощенным собратом. Вот для чего (придумал я) нужны им человеческие души и другие бесы. Вот почему Сатана хотел бы заполучить всех детей Евы и все воинства небесные. Он мечтает о дне и часе, когда поглотит все и сказать «я» можно будет только через него. Этот мерзкий паук – его извод, его версия той безграничной щедрости, с какой Бог обращает орудия в слуг, а слуг – в сынов, чтобы они смогли в конце концов соединиться с Ним в совершенной любви, ибо Он дал им свободу быть личностью.
Однако, как в сказке братьев Гримм, «это мне только приснилось». Это символ, миф. Поэтому для тех, кто читает «Баламута», не так уж важно, что я думаю о бесах. Те, кто в них верит, примут мой символ как реальность; те, кто не верит, – как олицетворение понятий, и книга будет аллегорией. Но это почти безразлично. Я хотел не гадать о жизни бесов, а увидеть под новым углом человеческую жизнь.
Мне сказали, что я не первый на этом поприще, в XVII веке писали письма от лица дьявола. Я такой книги не видел. Кажется, цель ее была чисто политическая. А вот долг «Признаниям порядочной женщины» Стивена Маккенны я охотно признаю. Связь не так уж явственна, но там вы найдете тот самый нравственный перевертыш – черное названо белым, белое – черным, и юмор обусловлен тем, что у «1-го лица» совершенно нет юмора. Думаю, мыслью о духовном каннибализме я обязан в какой-то мере жутким эпизодам «поглощения» из незаслуженно забытого «Путешествия на Арктур» Дэвида Линдсея.
Я не заслужил комплимента, который мне делали, предполагая, что я много изучал нравственное и аскетическое богословие, а потом, словно спелый плод, как бы упала эта книга. Они забыли, что есть и другой, вполне надежный путь, искушения и соблазны можно изучить проще. «Явило сердце мне всю злобу зла», и в других сердцах я не нуждаюсь.
Меня часто просили продолжить «Письма Баламута», но много лет мне очень не хотелось это делать. Никогда не писал я с такой легкостью, никогда не писал с меньшей радостью. Легкость, конечно, вызвана тем, что принцип бесовских писем, раз уж ты его придумал, действует сам собой, как лилипуты и великаны у Свифта, или медицинская и этическая философия «Едгина» , или чудесный камень у Энсти . Дай ему волю – и пиши хоть тысячи страниц. Настроить разум на бесовский лад легко, но неприятно, во всяком случае, забавляет это недолго. От напряжения у меня как бы сжало дух. Мир, в который я себя загонял, говоря устами беса, был трухлявым, иссохшим, безводным, скрежещущим, там не оставалось ни капли радости, свежести, красоты. Я чуть не задохнулся, пока не кончил книгу, а если бы писал дальше, удушил бы читателей.
Кроме того, меня раздражало, что книга моя – такая, а не другая, хотя «другую» никто не смог бы написать. Советы беса-руководителя бесу-искусителю надо было бы уравновесить советами архангела ангелу. Без этого образ человеческой жизни как-то скособочен. Но даже если бы кто-то гораздо лучший, чем я, добрался до таких высот, каким слогом он бы писал, в каком стиле? Стиль и в самом деле неотторжим от смысла. Простой совет тут не годился бы, каждое слово должно издавать райское благоухание. А теперь не разрешают писать как Траерн, хоть бы вы и могли, – современная проза «функциональна» и потому утратила половину своих функций. (Честно говоря, «идеал стиля» предписывает не только «форму», но и «содержание».)
Годы шли, неприятные чувства забывались, я все чаще думал о разных вещах, о которых надо бы сказать через беса. «Писем» я твердо решил больше не писать, и в голове у меня вертелось что-то вроде лекции или беседы. Я то забывал ее, то вспоминал, как вдруг «Сатердэй ивнинг пост» попросил меня что-нибудь дать, – и пистолет выстрелил.
К. С. Л.Вступление
Я не собираюсь объяснять, как в мои руки попала переписка, которую я теперь предлагаю вниманию общества.
Есть два равносильных и противоположных заблуждения относительно бесов. Одни не верят в них, другие верят и питают к ним ненужный и нездоровый интерес. Сами бесы рады обеим ошибкам и с одинаковым восторгом приветствуют и материалиста, и любителя черной магии.
Советую моим читателям помнить, что дьявол – отец лжи и не все, что говорит Баламут, следует считать правдой, даже с его собственной точки зрения.
Я не устанавливал личности тех, кто упомянут в письмах. Однако не думаю, что, например, отец Игл или мать подопечного описаны достоверно. В аду, как и на земле, умеют подкрашивать мысли в угоду своим намерениям.
В заключение должен добавить, что я не пытался уточнить хронологию писем. Мне кажется, что чаще всего дьявольский принцип датировки никак не связан с земным временем, и потому я не стал его воспроизводить. История Второй мировой войны могла интересовать Баламута только в той степени, в какой она повлияла на духовное состояние интересующего его человека.
К. С. Льюис Модлин-колледж, 5 июля 1941Изгонять дьявола, если он не поддается Писанию, лучше всего глумясь и надсмехаясь над ним, ибо он не вынесет пренебрежения.
ЛютерДьявол… гордый дух… не может снести насмешки.
Томас МорПисьмо первое
Мой дорогой Гнусик!
Я вижу, ты следишь за чтением своего подопечного и за тем, чтобы он вращался в кругу своих друзей-материалистов. Но мне кажется, ты немного наивен, полагая, что аргументы смогут вырвать его из объятий Врага. Это было бы возможно, живи он несколькими веками раньше. Тогда люди еще прекрасно умели отличать доказанное от недоказанного, и уж если что-то доказано, они и верили в это. Тогда еще не утеряли связи между мыслью и делом и как-то могли изменить свою жизнь сообразно умозаключению. Это мы исправили при помощи еженедельной прессы и других средств. Твой подопечный с младенчества привык к тому, что в его голове кружится одновременно добрая дюжина несовместимых воззрений. Концепции он воспринимает прежде всего не как истинные или ложные, а как теоретические или практические, устаревшие или современные, банальные или смелые. Не аргументы, а самоуверенная тарабарщина поможет тебе удержать пациента вдали от церкви. Не трать времени на то, чтобы убедить его в истинности материализма, лучше внуши ему, что материализм силен или смел, что это философия будущего.
Улавливаешь, в чем тут дело? Благодаря процессам, которые мы пустили в ход несколько веков тому назад, людям почти невозможно верить в незнакомое и непривычное – у них перед глазами всегда есть знакомое и привычное. Набивай до отказа своего пациента обычностью вещей. Но не вздумай использовать науку (я имею в виду науку настоящую) как средство против христианства. Наука вынудит его задуматься над реальностями, которых он не может ни коснуться, ни увидеть. Среди современных физиков есть печальные тому примеры. А если уж ему непременно нужно барахтаться в науке, пусть займется экономикой или социологией. Не давай ему убежать от этой бесценной «действительной жизни». Лучше пусть он совсем не видит научной литературы. Внуши ему, что все это он уже знает, а то, что ему удается подхватить из случайных разговоров и случайного чтения, – «достижения современной науки». Помни, ты там для того, чтобы его обманывать. Судя по высказываниям некоторых из вас, молодых бесов, можно подумать, что вы поставлены учить их!
Твой любящий дядя
БаламутПисьмо Второе
Мой дорогой Гнусик!
Весьма досадно было узнать, что твой подопечный обратился. Не тешь себя надеждой, что избежишь положенного наказания (хотя я уверен, что в минуты успеха ты не тешишь себя надеждами). Надо спасать положение. Не нужно отчаиваться – сотни людей, обратившихся взрослыми, немного побыли в стане Врага, исправились, и теперь они с нами. Все привычки подопечного, и душевные и телесные, льют воду на нашу мельницу.
Один из великих наших союзников в нынешнее время – сама церковь. Пойми меня правильно. Я говорю не о той Церкви, которую мы видим объемлющей пространство и время, укорененной в вечности, грозной, как полки со знаменами. Это зрелище, признаюсь, способно устрашить самых смелых искусителей. Но, к счастью, та Церковь невидима для людей. Твой подопечный видит лишь недостроенное здание в псевдоготическом стиле на неприбранном строительном участке. Войдя же внутрь, он увидит местного бакалейщика с елейным выражением лица, а тот предложит ему лоснящуюся маленькую книжечку, где записано содержание службы, которого никто толком не понимает, и еще книжечку в потертом переплете, содержащую искаженные тексты разных религиозных песнопений, в большинстве своем плохих и напечатанных к тому же мелким шрифтом. Когда он сядет на свое место и оглядится, он увидит как раз тех соседей, которых он избегал. Тебе следует в полной мере их использовать. Пусть его мысли перескакивают со слов «Тело Мое» к лицам и обратно. При этом, конечно, никакого значения не имеет, что за люди сидят на скамейках. Ты, может быть, знаешь, что кто-то из них – великий воин в стане Врага. Не важно. Твой подопечный, слава нашему отцу, от природы глуп. Если только кто-то из них плохо поет, носит скрипучие ботинки, нелепо одет или отрастил двойной подбородок, твой подопечный легко поверит, что в религии этих смешных и нелепых людей должно быть что-то смешное и нелепое. Как ты знаешь, сейчас в голове подопечного обитает представление о «христианстве», которое он называет «духовным», но это сильно сказано. Его голова забита хитонами, сандалиями, доспехами, босыми ногами. Тот простой факт, что люди, окружающие его в церкви, одеты по-современному, стал для него (разумеется, бессознательно) настоящим камнем преткновения. Не давай этому камню выйти на поверхность и не позволяй подопечному спрашивать себя, какими он желал видеть прихожан. Следи за тем, чтобы все его представления были посмутнее; потом в твоем распоряжении будет целая вечность, и ты сможешь развлекаться, наводя в нем ту особую ясность, которой отличается ад.
Максимально используй разочарование и упадок, которые неминуемо настигнут его в первые же недели по обращении. Враг попускает это разочарование на пороге каждого человеческого дела. Оно появляется, когда мальчик, зачарованный историей Одиссея, начинает учить греческий. Оно же появляется, когда влюбленные поженились и учатся жить вместе. Во всяком человеческом деле есть переход от мечтаний к действительности. Враг идет на риск, связанный с этим разочарованием, так как лелеет надежду, что эти отвратительные маленькие создания станут Его свободными приверженцами и служителями. Он вечно называет их «сыны», с упорным пристрастием унижая весь духовный мир неестественной любовью к двуногим. Не желая лишать их свободы, Он отказывается силой вести их к целям, которые поставил перед ними. Он хочет, чтобы они «шли сами». Здесь-то и кроются наши возможности. Но помни, что здесь же скрыта и опасность для нас. Уж если они пройдут благополучно через период сухости, они будут меньше зависеть от своих эмоций и искушать их станет труднее.
До сих пор я писал тебе так, словно люди, сидящие на соседних скамьях, не дают никаких разумных поводов к разочарованию. Когда же твой подопечный знает, что дама в нелепой шляпке – страстная картежница, а человек в скрипучих сапогах – скряга и вымогатель, твоя задача много легче. Ты просто мешай ему думать: «Если я, такой, какой я есть, могу считать себя христианином, почему недостатки моих соседей по скамье доказывают, что их религия – просто лицемерие и привычка?»
Ты спросишь, возможно ли, чтобы столь очевидная мысль миновала его? Возможно, дорогой Гнусик, вполне возможно! Обращайся с ним поразумнее, и это просто не придет ему в голову. У него еще нет прочной связи с Врагом, а потому нет истинного смирения. Сколько бы он ни говорил о своей греховности, даже на коленях, все это – лепет попугая. В глубине души он еще верит, что оказал большую честь нашему Врагу, когда обратился, и думает, что выказывает большое смирение, ходя в церковь вместе с ограниченными, скучными людьми. Удерживай его в таком состоянии как можно дольше.
Твой любящий дядя
БаламутПисьмо третье
Мой дорогой Гнусик!
Враг намерен продвигаться от центра души к ее окраинам, все больше и больше подчиняя поведение нашего подопечного новому идеалу. В любую минуту Он может добраться и до отношений с матерью. Ты должен опередить Его. Не теряй связи с нашим коллегой Лизоблюдом, который опекает эту даму. Создай в его семье атмосферу прочной раздражительности и ежедневных колкостей. При этом полезны следующие методы: 1. Удерживай внимание подопечного на его внутренней жизни. Он думает, что обращение развивается «внутри его» и потому смотрит внутрь, на «состояние своей души» или, точнее, на ту версию этих состояний, которую ты ему подсунешь. Поощряй его всячески в этом «самоанализе» и отвращай его взор от простейших обязанностей, направляя к целям высоким и духовным. Обыграй полезнейшую черту человека – пренебрежение к будничному и страх перед ним. Доведи подопечного до того, чтобы он часами копался в себе, но при этом не обнаружил черт, которые совершенно ясно видны каждому живущему или работающему с ним. 2. Без сомнения, ты никак не запретишь ему молиться за свою мать, но постарайся обезвредить его молитвы. Последи за тем, чтобы он всегда их видел «высокими и духовными», чтобы связывал их с состоянием ее души, а не с ее ревматизмом. Тут два преимущества. Первое: его внимание будет приковано к тому, что он почитает за ее грехи, а под ними он, при небольшой твоей помощи, будет подразумевать те ее особенности, которые ему неудобны и его раздражают. Таким образом, даже когда он молится, ты сможешь растравлять раны от обид, нанесенных ему за день. Это операция не трудная, а тебя она развлечет. Второе: его представления о ее душе очень неточны, а часто и просто ошибочны, и потому он в какой-то степени будет молиться за воображаемую личность; твоя же задача в том, чтобы день ото дня эта личность все меньше и меньше походила на его настоящую мать – острую на язык даму, с которой он встречается за обедом. Со временем ты должен довести его до того, чтобы ни одна мысль и ни одно чувство из его молитв не излились на его действительные отношения с матерью. У меня были пациенты, которых я так хорошо держал в руках, что им ничего не стоило в один миг перейти от пылкой молитвы за душу жены или сына к побоям и оскорблениям. Третье: когда два человека много лет живут вместе, обычно бывает так, что у одного из них есть интонация или выражение лица, которых другой просто вынести не может. Используй и это. Пусть в сознании твоего подопечного полнее всплывет та особая манера хмурить брови, которую он приучился не любить с детства, и пусть он заметит, как сильно ее не любит. Пусть он скажет матери, что она знает, как это раздражает его, и нарочно хмурится. Если ты правильно поведешь дело, подопечный не заметит вопиющей неправдоподобности своих же слов. И конечно, никогда не позволяй ему заподозрить, что и у него могут быть интонации и выражения лица, раздражающие ее. Поскольку он не видит и не слышит себя, справиться с этим легко. Четвертое: в цивилизованном обществе домашняя ненависть выражается так – один из членов семьи говорит другому то, что показалось бы совершенно безобидным на листе бумаги (слова ведь безобидны), но в эту минуту сказанное этим тоном мало чем отличается от пощечины. Чтобы поддержать эту игру, вы с Лизоблюдом должны следить за тем, чтобы у каждого из ваших дураков были разные требования к себе и к другому. Твой подопечный должен требовать, чтобы все его высказывания понимали в прямом смысле, дословно, в то время как все сказанное матерью умножится для него на контекст, подоплеку и всякие тона. Ее нужно подстрекать к тому же самому. Тогда они будут расходиться после каждой ссоры, веря или почти веря, что каждый из них совершенно невиновен. Ты ведь знаешь и понимаешь, что говорят в таких случаях: «Я просто спросил у нее, когда мы будем обедать, а она совершенно озверела». Если эту привычку хорошо укрепить, перед тобой восхитительная ситуация – человек говорит что-нибудь, явно стремясь оскорбить другого, и в то же время обижается, если слова его воспримут как обиду.
В заключение расскажи мне, как относится старушка к религии? Не ревнует ли она сына? Не задета ли она тем, что он усвоил от других и так поздно то, чему, как она считает, она обучала его с детства? Не думает ли она, что он поднимает слишком большой шум или что вера ему слишком легко досталась?
