Джалаладдин Руми Дорога превращений. Суфийские притчи
Составление, перевод, религиозно-философский комментарий Дмитрия Щедровицкого.
Этико-психологический комментарий Марка Хаткевича.
1. Тарикат - суфийский Путь
Возникновение религиозно-мистического движения суфиев (араб. тасаввуф - возможно, от «суф» - шерсть, власяница как одежда аскетов, но скорее от греч. «софия» - мудрость; известны и другие этимологии) принято приурочивать к VIII веку, когда Ислам распространялся по обширным пространствам Азии, Африки и отчасти Европы. Зачатки суфизма некоторые исследователи прослеживают уже в VII веке, связывая их с окружением самого Пророка Мухаммада, в т. ч. с его знаменитым зятем Али.
Но существует и другая точка зрения, согласно которой основы суфизма восходят к гораздо более ранним временам человеческой истории. Ряд его признаков прослеживается в культурных традициях, существовавших за тысячелетия до Ислама. Среди самих суфиев популярно изречение: «Наши отцы (т. е. ранние суфии) пили вино (символ экстатического Богопознания) еще до того, как Ной насадил виноградную лозу».
В суфизме, несомненно, присутствуют элементы наследия самых разных религиозных и мистико-экстатических систем человечества: иудейской каббалы и раннехристианского гностицизма, зороастрийской этики и индуистской теологии… Наблюдаются даже связи между некоторыми положениями суфизма и представлениями древних египтян и жителей Месопотамии о сути и смысле бытия. Однако все теоретические построения суфиев и вся их духовная практика подчинены концепции строгого Единобожия (Ат-Таухид - Единство [Бога]) и идее поэтапного восхождения бессмертного человеческого духа к единению с Творцом.
Это и есть суфийский Путь - тарикат , который ученик (мюрид ) проходит под руководством своего учителя-духовидца (шейха ). Тарикату предшествует предварительная часть пути - шариат , скрупулезное следование всем этическим и обрядовым предписаниям мусульманского вероучения. А сам тарикат возводит адепта на уровень, именуемый Хакикат (Истина): здесь достигается непосредственное, интуитивное, Богопознание, связанное с духовным прозрением, и начинается жизнь, исполненная откровений свыше…
В своем обычном, «невозрожденном», состоянии человек рассматривается суфиями как «мертвый» или «спящий» по отношению к духовному миру, поскольку он отчужден от Бога и нечувствителен к тонким воздействиям незримых, высших, миров. Для своего «воскрешения» или «пробуждения» он должен пройти ряд ступеней и приобрести определенные устойчивые внутренние состояния на стезях тариката . Последовательность духовных ступеней, или макамат (мест, стоянок), согласно нормативным суфийским представлениям, следующая: тауба (покаяние), вара (воздержание), зухд (отречение), таваккул (упование), факр (нищета), сабр (терпение), шукр (благодарность) - и, как итог, рида (удовлетворенность).
Среди внутренних состояний (хал), постепенно достигаемых адептом, обычно упоминаются курб (близость [к Богу]), махабба (любовь), хауф (благоговение), раджа (надежда), шаук (страсть), унс (доверие), итманина (покой), мушахада (свидетельство), и, наконец, йакин (утвержденность, уверенность). Существуют и другие варианты описаний Пути.
Важно, что помимо практики постепенного достижения все более высоких уровней общения со Всевышним в суфизме существует и возможность «мгновенного» прохождения некоторых стадий Пути с помощью вспыхнувшей в сердце подлинной любви к Богу. Она может проявляться одновременно и как любовь к определенному человеку (часто - наставнику или собрату по общим мистическим исканиям), составляя с этой последней одно целое.
Вообще, любовь (махабба), по мнению многих суфиев, является наивысшим состоянием человека, приводящим к единению между любящим и Возлюбленным. Подобное же учение содержится в Новом Завете, где оно представлено как обобщение заповедей Торы: «…Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя…» (Матф. 22, 37–39; ср. Втор. 6, 4–5 и Лев. 19, 18); см. также: «…Не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего» (I Иоан. 4, 20–21).
Тема всеохватной духовной любви, возвращающей душу в лоно Божие, а все множество творений - к единению с Творцом, лаконично выражена в притче Руми «Я и Ты»:
…Теперь ты понял тайну бытия:
С твоею сутью слита суть Моя!
Ты - это Я. Теперь вопрос решен:
Неразделимы корень и бутон!
…Итак, суфизм можно рассматривать как синтез ряда более ранних учений о любви к Богу и восхождении к Нему посредством духовного самосовершенствования. Эти учения, развивавшиеся в различных религиозно-мистических традициях, получили догматическую завершенность в рамках Ислама.
Большое влияние оказал суфизм и на развитие некоторых идей и направлений христианской цивилизации, особенно начиная с эпохи Ренессанса. Отголоски влияния суфиев можно наблюдать, например, в проповеди Франциска Ассизского, а также в русском «духовном Христианстве» (т. н. Христововерии). Определенные черты суфийского мировоззрения прослеживаются в творчестве столь многих европейских писателей и поэтов - от Данте до Блейка и Андерсена, - что трудно перечислить все их имена. В русской поэзии, например, влияние суфизма в различной степени ощущается в творчестве Пушкина, Тютчева, Фета, Блока, Кузмина, Клюева. Следует заметить, что, если одни европейские писатели глубоко проникались суфийским мировоззрением, то другие использовали в своем творчестве только некоторые идеи и образы суфизма.
Что же касается непосредственно мусульманских суфийских авторов, то к ним относятся величайшие мыслители и поэты исламского мира, писавшие по-арабски, на фарси, на тюркских и некоторых других языках: это такие гении Средневековья, как Аттар, Санайи, Аль-Газали, Омар Хайям, Саади, Джами, Навои, Ибн-Сина, Низами, Насими, Ибн аль-Араби, Ибн аль-Фарид, Хафиз, Юнус Эмре и ряд других. Из авторов XX века в этой связи можно для примера упомянуть хотя бы Мухаммада Икбала, Джебрана Халиля Джебрана и выдающегося популяризатора суфизма Идриса Шаха.
К суфизму принадлежали и некоторые из великих иудейских средневековых мистиков и поэтов, в том числе Иегуда Галеви, Моисей Ибн-Эзра, Соломон Ибн-Габироль.
Одна из составляющих суфийского мировоззрения - утверждение полноправия различных религиозных учений человечества, каждое из которых по-своему отражает Единую Истину. Такой взгляд сближает людей разных вер, уничтожает вражду и недоверие между ними, делает любовь к ближнему поистине всечеловеческой.
Эта точка зрения изложена, например, Омаром Ибн аль Фаридом (1181–1235 гг.) в его поэме «Стезя праведного». В ней от лица Бога приводятся такие слова.
Мавлана Джалал ад-Дин Мухаммад Руми (перс. ; 30 сентября 1207, Балх, Государство Хорезмшахов - 17 декабря 1273, Конья, Конийский султанат), известный обычно как Руми или Мевляна - выдающийся персидский поэт-суфий. Иногда его называли также Мавлана Джалал ад-Дин Мухаммад Балхи (перс.), по названию города Балха, откуда он родом.
В ХIII в. в г. Конья его сын Султан Валад основал суфийский орден Мевлеви, в обрядах которого используются произведения Руми. Руми - духовный предок дервишей этого самого влиятельного в Османской Турции и существующего и в наше время тариката.
Биография
Джалаладдин Руми (перс. , осман. , тур. Mevln Celleddin Mehmed Rumi) родился в городе Балх, бывшем в то время крупным городом провинции Хорасан, в семье популярного в народе придворного учёного богослова-юриста и проповедника-суфия - Мухаммада бен Хусейна аль-Хатиби аль-Балхи, известного как Баха ад-Дин Валад (1148-1231), вынужденного бежать под угрозой монгольского нападения из родного города и, после долгих скитаний, обосновавшегося в Малой Азии (Рум) при дворе турок-сельджуков в городе Конья. Джалал ад-Дин получил хорошее образование не только богословско-юридическое, но также и в области точных наук, прекрасно знал арабский и персидский языки, «Коран» и его толкования.
В 1231 году отец Джалал ад-Дина умер, и Джалал ад-Дин занял его место при дворе. Впечатления скитальческой жизни, социальных неурядиц Ирана, надвигающейся грозы монгольского нашествия углубили суфийские настроения Джалал ад-Дина и привели его в ноябре 1244 года после знакомства с Шамсуддином Тебризи в лагерь крайних суфиев, которых обвиняли в пантеизме, что вызвало столкновение с клерикальным духовенством и повлекло гибель сына Джалал ад-Дина и друга-учителя Шамса Тебризи. Руми (Мевляна) стал вдохновителем дервишского ордена «мевлеви», который уже после его смерти был основан его сыном. Последние годы Джалал ад-Дина были посвящены литературному творчеству и проповеднической деятельности.
Литературная деятельность Руми не многообразна, но очень значительна. Джалал ад-Дин был прежде всего поэтом. Его лирический «Диван», ещё детально не исследованный, содержит касыды, газели и четверостишия - рубаи. Поэт проводит в них идею ценности человека независимо от его земного величия; он протестует против мертвящего формализма религиозной обрядности и схоластики.
Эти идеи, выраженные пламенным языком в своеобразных формах, под покровом религиозного идеализма могли создавать и порой создавали определенно революционное настроение, способное сочетаться (и сочетавшееся) со стихийными выступлениями народных масс. Ряд лирических стихотворений говорит о практических удобствах суфизма, житейского и философского аскетизма.
Такое сочетание идеализма и практицизма характеризует и грандиозную эпико-дидактическую поэму (около 50000 стихов) Джалал ад-Дин - «Маснави» (Двустишия). Здесь в эпической форме поучительных рассказов, сопровождаемых нравоучениями или прерываемых лирическими отступлениями, проводятся те же идеи, но в более популярной форме. В целом эти рассказы составляют как бы энциклопедию суфизма.
Единства сюжета в «Масневи» нет; всё произведение, однако, проникнуто единым настроением; форма его - рифмующие двустишия, выдержанные в одинаковом ритме. В эпических частях Джалал ад-Дин выступает как художник-реалист, иногда как натуралист (его натурализм способен шокировать европейского читателя, но для Востока он обычен).
«Маснави» Джалал ад-Дин частично продиктовал любимому ученику и преемнику (в качестве главы суфиев) Хасану Хусам ад-Дину, который, вероятно, и побудил своего учителя к творчеству (вернее, к фиксированию устного произведения).
«Маснави» - одна из наиболее почитаемых и читаемых книг мусульманского мира. И в мировой литературе Джалаладдин может быть назван величайшим поэтом-пантеистом. Известны рукописи его пантеистического трактата «Фихи ма фихи» (В нём то, что в нём) написанного в прозе.
Так как орден Мевлеви был самым влиятельным среди аристократов Османской Турции, то с осторожностью можно допустить, что в противоположность другому великому поэту XIII века Саади - идеологу городского торгового класса - Джалал ад-Дин был ближе к феодальной аристократии, чем к землевладельческому классу.
Величайший суфийский поэт Ирана, классик мировой литературы Джалал ад-Дин Мухаммад Руми родился в сентябре 1207 г. в городе Балхе в Хоросане в семье выдающегося богослова Мухаммада ибн Хусайна ал-Хатаби ал-Балхи, проповедовавшего под именем Баха ад-Дина Валада, считавшего себя идейным и духовным наследником великого суфия-интеллектуала ал-Газали.
Когда Джалал ад-Дин был ещё ребёнком, у его отца возникли осложнения в отношениях с мстительным придворным богословом Хорезмшахов Фахрад ад-Дином Рази, причастным к убийству Маджд ад-Дина Багдади, утопленного в Аму-Дарье. Отец Джалал ад-Дина почувствовал смертельную опасность, нависшую над ним и его семьёй, и он решил под предлогом паломничества в Мекку покинуть Хоросан.
Примерно в 1215 г. Валад с семьёй и сорока учениками и последователями отправился в странствие. Их путь лежал через город Хайяма Нишапур, где и состоялась их уже упомянутая встреча с Фарид ад-Дином Аттаром. В конце своей беседы с Валадом Аттар, указав на Джалал ад-Дина, сказал:
Не за горами то время, когда твой сын возожжёт огонь в сердцах, скорбящих о мире.
С подаренной Аттаром «Книгой тайн» Джалал ад-Дин не расставался всю свою жизнь, постоянно перечитывая её, обращался к ней в минуты радости и скорби, находя в ней ответы на терзавшие его сомнения и утешение в печали.
Семья Валада обосновалась в Руме - западном сельджукском султанате, контролировавшем в те времена практически всю Малую Азию. Она жила сначала в Малатве, потом в Сивасе, Акшехире и в Ларенде. В Ларенде в 1225 г. Джалал ад-Дин женился на Джаухар-Хатун Самарканди. Там же родился его первенец Султан-Велед, который впоследствии написал биографическую поэму «Валад-Наме» - о жизни своего деда и отца, а также собрал наставления и изречения Джалал ад-Дина и издал их отдельной книгой под названием «В нём то, что в нём».
В 1228 г. Валад получил приглашение занять место преподавателя в медресе в Конье и переехал туда, но вскоре, в 1231 г., умер, и его место в медресе занял Джалал ад-Дин. Через год Джалал ад-Дин, оставаясь преподавателем медресе, становится учеником единомышленника Валада шейха Бархун ад-Дина Мухаккика. Это духовное воспитание продлилось почти десять лет, но жизнь Джалал ад-Дина оно не изменило: он остаётся всеми уважаемым преподавателем в медресе и проповедником в мечети и живёт со своей семьёй в довольстве и благополучии.
Вступление Джалал ад-Дина на суфийский Путь связано с именем бродячего суфийского проповедника Шамс ад-Дина Табризи. Проповеди этого дервиша и личное общение с ним, а потом его таинственное исчезновение перевернули душу Джалал ад-Дина, и, пережив радость встречи, всеобъемлющую любовь к другу и трагедию потери, он стал тем гениальным поэтом, которого знает мир.
Но Джалал ад-Дин уже не мог жить и творить без кумира, напоминающего ему своими душевными качествами исчезнувшего в 1247 г. Шамс ад-Дина. Таким кумиром стал для него молодой ювелир Салах ад-Дин Заркуб, а когда тот в 1258 году умер, его место занял Хусам ад-Дин Хасан, возглавивший учеников поэта и суфийского шейха, каким теперь был Джалал ад-Дин.
Именно Хусам ад-Дину мир обязан тем, что большинство поэтических произведений Джалал ад-Дина были записаны и сохранены для человечества, так как поэт обычно их только декламировал или напевал. По его же предложению и при его помощи было создано главное произведение Джалал ад-Дина - шеститомная поэма «Маснави» («Поэма о скрытом смысле»). В своём скрытом смысле эта поэма является своего рода энциклопедией суфизма, но эту её сторону могут оценить лишь те, кто вступил на суфийский Путь и сумеет разглядеть в ней развитие идей Газали, Санайи, Аттара и других суфийских авторитетов того времени. О связи «Маснави» с поэзией Санайи и Аттара сказал сам Джалал ад-Дин:
Аттар был духом, а Санайи - двумя очами его. А я пришёл следом за Санайи и Аттаром.
Люди же далёкие от суфийской мистики могут насладиться «Маснави» как совершенным поэтическим произведением, отразившим все стороны жизни средневекового исламского Востока, и убедиться в том, что годы не властны над вечным стремлением человека к счастью и справедливости, убедиться в бессмертии человеческой Надежды на лучшее.
Джалал ад-Дин подписывал свои произведения разными псевдонимами: «Балхи» - по месту своего рождения, «Шамс Табризи» - именем друга и духовного учителя, но наибольшей известностью пользовался его псевдоним «Руми» - по названию страны, где он и его близкие обрели вторую родину.
Джалал ад-Дин Руми умер в Конье в декабре 1273 года и покоится в мавзолее рядом с отцом. Их могила является объектом паломничества и почитания по сей день.
Многие притчи, собранные Руми, вероятно, преодолели языковой и религиозный барьер между Востоком и Западом, и их сюжеты стали основой некоторых сказок Г.-Х. Андерсена, а их влияние ощущается даже в творениях Шекспира.
Джалаладдин Руми - величайший поэт-суфий, «танцующий поэт», живший в ХIII веке на территории Малой Азии, основатель и духовный вдохновитель суфийского ордена Мехлеви. Последователи его учения дали ему имя Мавлана («Наш господин»), считая Руми своим духовным наставником.
Мавлана Джалал ад-Дин Мухаммад Руми родился в Балхе (ныне на территории Афганистана) 30 сентября 1207 года. Из-за нашествия Чингисхана его отец, выдающийся ученый-богослов, эмигрировал с семьей в Малую Азию, в Конийский султанат Сельджукидов (в 1220 г.). Здесь поэт получил духовное образование и, подобно отцу, был руководителем медресе и проповедником.
Согласно преданиям, вошедшим в книгу «Сто рассказов мудрости» (своеобразное «житие» Руми), чудеса, сверхъестественные явления, встречи с духами и людьми – посланцами высших миров – сопровождали жизнь Джалаладдина с самого детства. Одной из важнейших таких встреч, ставшей своего рода духовной инициацией мальчика, было посещение его семьей возвышенного суфийского шейха и поэта Фаридуддина Аттара в городе Нишапуре (Иран). Духовидец Аттар узрел в маленьком Джалаладдине своего преемника, будущего наставника всех суфиев, и подарил ему свою мистическую поэму «Асрар-намэ» – «Книгу сокровищ». Свой дар Аттар сопроводил особым благословением (барака), которое помогает раскрыть в человеке духовные «каналы», делает его способным воспринимать откровения свыше. Отцу Джалаладдина Аттар пророчески предрек: «Твой сын зажжет на земле огонь восторженного служения Богу» (ср. слова Иисуса Христа в Евангелии от Луки: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» – Лук. 12, 49).
В Конье Джалаладдин, под руководством отца и других наставников, изучал основы мусульманской теологии и правоведения, а также теорию и практику суфизма. Завершив свое образование в исламских академиях Дамаска и Алеппо, он после кончины отца стал главным проповедником в Конье, унаследовав место главы медресе (духовного училища) и приобретя множество учеников и последователей.
Величайшее озарение светом Высшей Истины произошло в жизни Руми при появлении в Конье странствующего шейха Шамсуддина Тебризского. Встреча этих двух мистиков-прозорливцев состоялась 26 ноября 1244 года, когда Руми было 37 лет. Однако сам он считал дату их знакомства днем своего нового – духовного – рождения. Действительно, после этой встречи внутренний мир Руми чудесным образом обновился. Джалаладдин стал непревзойденным Учителем, выражающим свой уникальный «горний опыт» в общедоступных стихах и притчах. Он стал великим Учителем-Поэтом…
…Дервиш Шамсуддин Тебризский подстерег на городском перекрестке процессию учеников во главе с восседавшим на муле Руми. Он властно схватил животное за поводья и, глядя прямо в лицо Джалаладдину, спросил: «О ты, испытующий пробу золота невидимых миров! Скажи мне: кто выше – Пророк Мухаммад или же Абу-Йазид Бистами?» (Бистами был оригинальным суфийским мыслителем, пролагавшим в IX веке новые стези Богопознания). Руми без промедления ответил: «Разумеется, Пророк Мухаммад! Ведь именно он – Предводитель каравана праведников, путешествующего к Небесам!» Но Шамсуддин парировал: «Отчего же тогда Пророк Мухаммад только просил Бога "излить на него Свой Свет", в то время как Абу-Йазид восклицал: "Прославлен я, и сияю наивысшим сиянием“?»
Погрузившись во внутреннее созерцание, Руми спустя какое-то время ответил: «Абу-Йазид Бистами поднялся на некоторую духовную ступень – и опьянел от ее сияния, ибо мал был просвет в его сердце, способный впустить луч Божества. Вот и решил он, что достиг наивысшего совершенства! Но Пророк Мухаммад постоянно переходил со ступени на ступень, зная бесконечность Восхождения и безмерность Божьей любви! Вот почему свет, доступный ему ранее, при каждом новом восхождении уже казался ему недостаточным, и просил он вновь и вновь: «Излей на меня Свой свет!..»
Различные предания несколько расходятся в подробностях этого уникального диалога: согласно одному из них, Шамсуддин, услышав ответ Руми, потерял сознание от нестерпимого света Откровения, озарившего его; согласно же другому – сам Руми впал на время в беспамятство от внезапного вопроса Шамсуддина, и лишь потом, в экстазе постигнув Истину, ответствовал ему… Впрочем, оба предания сходятся в одном: существуют Высшие Идеи, соприкоснувшись с которыми, душа воспаряет столь высоко, что телесная природа человека потрясается до основания…
…С этого дня Руми и Шамс (сокращенное имя дервиша, своим появлением озарившего душу Руми, означает «солнце») были неразлучны в любви и познании, как бы составляя единого Человека. Поистине, оба они в миг своей встречи испытали сопричастность Сути Бытия и вкусили восторг, превышающий все земное. Шамс стал наставником и спутником Руми на том Пути к Источнику Жизни, который невыразим словами…
На время прекратились проповеди Джалаладдина в медресе и мечети и ученики остались без его уроков – ведь он сам превратился из обучающего в обучаемого, постигая азы Горнего Знания, внимая своему «Солнцу жизни», как именовал он Шамса. А когда Руми возвратился к преподаванию – преобразились и суть, и форма его наставлений. Он обучал теперь непосредственному постижению Истины – через собственный живой пример, а также посредством притч. Он основал орден Маулавия – братство «танцующих дервишей», постигающих Тайну бытия через экстатическую радость, песню и танец, восходя на высоты поэзии и вникая в глубины мудрости. Недолго, всего около трех лет, длилось земное общение Руми с Шамсом. Фанатичные, настроенные против суфийских «свобод», ортодоксы-догматики, а также многочисленные завистники не осмеливались поднять руку на самого Руми, поскольку он пользовался покровительством властей. Но они составили заговор против Шамса и надеялись духовно погубить Руми, разлучив его с возлюбленным наставником и другом. В 1247 году Шамс навсегда исчез с земного плана бытия – по некоторым сведениям, он был убит теми самыми «сынами тьмы», для которых яркий свет Богопознания и любви к ближнему непереносим в любую эпоху. Однако тело Шамса так и не было найдено…
Руми какое-то время оставался безутешным, разыскивая Шамса в разных краях. Но затем свершилось чудо: Джалаладдин ощутил, что душа Шамса вселилась в него самого, что отныне в одном теле неразлучно обитают две души!.. Несравненные по силе мысли и глубине чувства стихи потекли теперь из-под калама (тростникового пера) Джалаладдина, и подписывались они именем Шамса! Даже сам почерк Руми стал теперь неотличим от почерка Шамсуддина, который как бы сделал друга – свое alter ego – тем духовным каналом, через который мог отныне проводить в мир свои идеи, воплощать свое поэтическое мировидение.
На этом новом, самом интенсивном по степени самовыражения, этапе своей жизни Руми создает все то, что сохранило его имя на века. Он окончательно формирует суфийское братство Маулавия (в другом произношении Мевлеви), устанавливает для него чин своеобразных «радений» – медитативно-экстатических собраний, сопровождаемых декламацией стихов самого Руми, игрой на нае – тростниковой флейте, пением и танцами. В таком виде братство Мевлеви существует и по сей день.
В Евпатории Текие дервишей как раз и относится к ордену Мевлеви. Из википедии: "Де́рвиш (перс. درویش - derviš - бедняк, нищий) то же, что и «каландар» или «календер» - мусульманский аналог монаха, аскета, приверженец суфизма.Суфи́зм (также суфийский ислам или тасаввуф (араб. تصوف), предположительно от арабского «суф» (араб. صوف) - шерсть) - мистическое течение в исламе. Под этим термином объединяются все мусульманские учения, целью которых является разработка теоретических основ и практических способов, обеспечивающих возможность непосредственного общения человека с Богом".
Обрядовый танец «сема» занимает важное место в культе ордена Мевлеви. Руми в одном из своих стихотворений писал, что «сема» - это стремление к познанию бесконечного в бренном мире:
«Повсюду, где бы ты ни был, присутствует Бог. Он везде.
Сема и все остальное- лишь повод. Главное - это Всевышний.
Сема же - это пиша для влюбленных в Бога.
Именно в «семе» вы можете соединиться с Богом».
Чтобы достигнуть Реальности, суфий шагает стопами любви. Ум и рассудок эту Реальность постичь не в состоянии. С точки зрения суфиев ты не познаешь Бога, пока остаёшься самим собой; величайшая завеса между тобой и Реальностью - самость.
Лишь огонь божественной любви способен выжечь этот эгоцентризм. Более того, божественная любовь возникает сама собой; ей нельзя научиться.
Для суфиев следствием этой божественной любви является их устремленность в одном направлении: суфийские мастера сосредоточены исключительно на Боге.
Одной из важнейших задач первых суфийских мастеров было подвигнуть людей к любви и служению другим, и способствовать развитию положительных качеств, являя собою высочайшие примеры служения человечеству. Когда Абу Саида спросили, сколько существует путей от творения к Богу, он ответил: “Одни говорят - тысяча, другие - столько же, сколько сотворенных существ. Кратчайший же и лучший путь сотворенного существа к Богу - путь доброты и служения другим”.
Абу Саид ибн Аби-л-Хэйр: «Быть суфием значит отказаться от всякого беспокойства, и нет худшего беспокойства, чем мы сами. Когда ты занят собой, ты отделен от Бога. Путь к Богу состоит из одного шага: шага от себя. Подлинно святой человек находится среди людей, ест и спит с ними, покупает и продает на базаре, женится и вступает в контакты с обществом, но при этом ни на мгновение не забывает Бога». Ему вторит ал-Джунайд: «Суфизм означает, что Бог побуждает тебя умереть для себя и дарует тебе жизнь в Нем».
Суфизм можно рассматривать как синтез ряда более ранних учений о любви к Богу и восхождении к Нему посредством духовного самосовершенствования. Эти учения, развивавшиеся в различных религиозно-мистических традициях, получили догматическую завершенность в рамках Ислама.
Одна из составляющих суфийского мировоззрения – утверждение полноправия различных религиозных учений человечества, каждое из которых по-своему отражает Единую Истину. Такой взгляд сближает людей разных вер, уничтожает вражду и недоверие между ними, делает любовь к ближнему поистине всечеловеческой. «Бог един, но пути к Нему разные», - говорят суфии.
Эта точка зрения изложена, например, Омаром Ибн альФаридом (1181–1235 гг.) в его поэме «Стезя праведного». В ней от лица Бога приводятся такие слова:
«Не без Моей всесильной воли неверный повязал «зуннар» -
Но снова снял, не носит боле, с тех пор как истину узнал.
И, если образ благостыни в мечетях часто Я являл,
То и Евангельской святыни Я никогда не оставлял.
Не упразднил я Книгу Торы, что дал евреям Моисей, -
Ту Книгу мудрых, над которой не спят в теченье ночи всей.
И, коль язычник перед камнем мольбу сердечную излил,
Не сомневайся в самом главном: что Мною он услышан был…
Известно правое Ученье повсюду, веку испокон,
Имеет высшее значенье любой обряд, любой закон.
Нет ни одной на свете веры, что к заблуждению ведет,
И в каждой – святости примеры прилежно ищущий найдет.
И тот, кто молится светилу, не заблудился до конца:
Оно ведь отблеск сохранило сиянья Моего лица!
И гебр, боготворивший пламя, что тысячу горело лет,
Благими подтверждал делами, что, сам не зная, чтит Мой Свет:
Блистанье Истинного Света его душа узреть смогла,
Но, теплотой его согрета, его за пламя приняла…
Вселенной тайны Мною скрыты, их возвещать Я не хочу,
И мира зримого защита – в том, что о тайнах Я молчу.
Ведь нет такой на свете твари, что высшей цели лишена,
Хотя за жизнь свою едва ли о том помыслит хоть одна!..»
В конце жизни Руми пишет грандиозную по духовной проникновенности и поэтическим достоинствам поэму «Маснави-йи-манави» («Парные строки с тайным подтекстом», или «Двустишия с намеками на незримое»), состоящую из более 25 тысяч бейтов (двустиший). Сочинение поэмы заняло около 12 лет, завершившись в 1272 году. Он создает вдохновенное собрание стихов «Диван-и-Шамс» – «Поэтический сборник Шамса», или «Диван Шамса Табризского», в котором около 30 тысяч бейтов. Творения Руми, относимые к прозаическим лишь условно (проза в них часто перемежается со стихами или имеет ритмический характер), – это «Поучения» (собрание философско-мистических проповедей), «Послания» (сборник писем, обращенных к различным адресатам), а также свод его изречений «Фихи-ма-Фихи» («Здесь то, что здесь (есть)»), составленный впоследствии сыном Джалаладдина – Султаном Веледом. Последнее произведение соотносится с «Маснави», многое поясняя в этой поэме.
Поэт скончался 17 декабря 1272 года в Конье и был там же похоронен, провожаемый в последний путь многими людьми всех вероисповеданий - мусульманами, христианами, иудеями, индуистами, буддистами и др.,- выразившими почтение к человеку, воспевавшему «религию сердца»- единодушие всех людей разных племен и вероисповеданий.
Могила Руми в Конье:
Его учение, его стихи пропитаны телемитским духом (а может и наоборот – телема пропитана духом суфизма Руми). Впрочем, любое учение, выходящее за пределы ортодоксальных религий; не разделяющее, а объединяющее знания и Пути – весьма близко к телеме. И напоследок - стихи Руми:
"О люди всех эпох и мест, что о себе скажу я вам?
Моя религия – не Крест, не Иудейство, не Ислам.
Я все стихии перерос, я вышел из-под власти звезд,
Юг, север, запад и восток – не для меня, не здесь мой Храм!
Твердь и вода, огонь и дух – к их мощным зовам слух мой глух,
Я тотчас всё, чего достиг, за новую ступень отдам!
Не страшен мне горящий ад, не жажду райских я наград,
Я узы крови развязал – и я не сын тебе, Адам!
Я – вне событий и имен, я превозмог закон времен,
Я в каждом встречном воплощен – и неподвластен я годам!
Во множестве провижу я Одно – Единство Бытия,
И слово Истины живой читаю я не по складам!
Я жажду в мире одного – Возлюбленного своего:
Лишь вечно видеть бы Его – и по Его идти следам!
Шамс! От любви и от вина всегда душа твоя пьяна:
Давай же славу воздадим сим, лучшим на земле, плодам!"..
Дата рождения:
30.09.1207
Дата смерти:
17.12.1273
Род деятельности:
Мавлана Джалал ад-Дин Мухаммад Руми, известный обычно как Руми или Мевляна - выдающийся персидский поэт-суфий. Иногда его называли также Мавлана Джалал ад-Дин Мухаммад Балхи, по названию города Балха, откуда он родом. В ХIII в. в г. Конья его сын Султан Валад основал суфийский орден Мевлеви, в обрядах которого используются произведения Руми. Руми - духовный предок дервишей этого самого влиятельного в Османской Турции и существующего и в наше время тариката.
То, что обычному человеку кажется камнем, для знающего является жемчужиной.
Однажды на корабль грамматик сел ученый,
И кормчего спросил сей муж самовлюбленный:
Я долго искал Бога у христиан, но Его не было на кресте.
Я побывал в индуистском храме и древнем буддийском монастыре,
Но и там не нашел я даже следов Его.
Я отправился к Каабе, но Бога не было и там.
Тогда я заглянул в свое сердце.
И только там узрел Бога,
Которого не было больше нигде...
Дружите с умными, ибо друг дурак
Порой опаснее, чем умный враг.
Однажды возлюбленный пришел к дому своей Возлюбленной. Он постучал в дверь. «Кто там?», - спросила Возлюбленная. Человекответил: «Это я, любящий тебя». - «Уходи, - сказала Возлюбленная, - на самом деле ты не влюблен». Прошли годы, возлюбленный снова пришел в дверям своей Возлюбленной и постучал. «Кто там?», - спросила Возлюбленная. На этот раз человек ответил: «Это ты». - «Теперь, когда ты - это я, - ответила Возлюбленная, - ты можешь войти».
Выйди из орбиты времени
и войди в орбиту любви.
Не бодрствуя сердцем, мы с вами едва ли
Достигнем того, о чем страстно мечтали.
В зеркале, как известно, всё наоборот. Но без него мы бы никогда не увидели самих себя!
Любящие не встречаются, они с самого начала друг в друге.
Повторять чужие слова не значит ещё понять их смысл.
Зашей глаза, пусть сердце станет глазом.
Ступай к нам, ступай к нам, кто бы ты ни был –
Странник, паломник или изменник,
Тысячу раз нарушитель обетов, -
В наш караван не потерявших надежду.
Да поразит возмездие бедой
Тех, кто за дружбу заплатит враждой.
Умный желает владеть собой - ребенок хочет сладостей.
Попробуйте не сопротивляться изменениям, которые приходят в вашу жизнь. Вместо этого пусть жизнь живет через вас. И не волнуйтесь, что она переворачивается вверх дном. Откуда вы знаете, что жизнь, к которой вы привыкли, лучше чем та, которая настанет?
Прежде чем воспитать свой язык, воспитай свое сердце. Потому что слова исходят от сердца, выходят через язык.
Тот, кто в тебе нашел счастье – твой. Все остальные - гости.
Перед тем как приступить к чтению книг, давайте попытаемся прочитать самих себя.
Когда бы доверяли не словам,
А истине, что сердцем познается,
Да сердцу, что от истины зажжется,
То не было б предела чудесам.
Я жил на грани безумия, желая познать причины, стучал в дверь. Она открылась. Я стучал изнутри!
Ты любишь себя, восхищенный собой,
Ты крепкой стеной от меня огражден,
Ты сам - та преграда, ты сам - тот заслон.
Весь мир бежит... Но различным образом. Бег человека - одного вида, а растения - другого, но полностью отличен от них бег души.
Сколько мы знаний мало о людях имеем,
Столь часто дивимся драконам и змеям.
Доволен я малым и знаю закон:
Где роза - там шип, а где клад - там дракон!
Жизнь без любви не имеет смысла;
Любовь - вода жизни,
Пей же её и сердцем, и душой.
Голые сучья, кажущиеся зимой спящими, тайно работают, готовясь к своей весне.
О друг, умей страдания сносить,
Чтоб сердце светом жизни просветить.
Тем, чья душа от плотских уз вольна,
Покорны звезды, солнце и луна.
Тому, кто похоть в сердце победил,
Покорны тучи и круги светил.
И зноем дня не будет опален.
Тот, кто в терпеньи гордом закален.
Увидев человека, пахавшего землю,
глупец, не в силах сдержаться, вскричал:
«Зачем ты портишь эту почву?»
«Глупец, - сказал человек, - оставь меня в покое;
попытайся увидеть различие
между уходом за почвой и ее разрушением.
Как же эта почва станет розовым садом,
если она не потревожена и не возделана?»
Боль существует только в сопротивлении,
Радость - только в принятии.
Даже события, наполненные болью,
Становятся радостными,
Когда мы принимаем их с открытым сердцем;
Даже события, наполненные радостью,
Превращаются в болезненные,
Если мы не принимаем их.
Нет такой вещи, как плохой опыт…
Есть просто сопротивление тому, что есть.
Когда беды наваливаются на тебя одна за другой, когда они доводят тебя до невыносимого состояния, только не сдавайся! Потому что это точка, где поменяется ход событий.
За пределами представлений о правильных и
неправильных действиях есть поле.
Я встречу тебя там.
Слово подобно выпущенной стреле. И никогда еще стрела обратно не возвращалась.
Один суфий, торговавший на базаре, почувствовал, что жена ему изменяет, и решил проверить её. Он раньше положенного запер свою лавку и отправился домой, где нашёл дверь запертой, и стал громко стучать.
А жена его в это время находилась в доме с неким сапожником. Возвращение мужа застало её врасплох, так как он всегда был очень точен и никогда не приходил так рано. В их доме не было ни сундука, ни печи, ни подвала, куда она могла спрятать своего любовника. Но жена суфия была очень хитра. И она решила укрыть любовника чадрою*.
Сделав это, она открыла дверь и сказала мужу:
- Вот ко мне пришла одна знатная дама, и я закрыла дверь, чтобы никто не слышал нашего разговора, так как она пришла сватать нашу дочь за своего сына!
Чадра не могла надёжно укрыть мужчину, и суфий сразу же заметил обман, но он решил поддержать игру жены и серьёзно возразил:
- Мы ведь даже близко не можем подойти к столь знатному роду, да и союз мужа и жены прочен только в том случае, когда обе стороны во всём равны.
Но жена, думая, что ей удалось обмануть мужа, продолжала вдохновенно врать:
- О мой муж! Я уже приводила нашей гостье этот довод, но она сказала, что её семья не гонится за богатством, а самое важное для них - счастье сына!
Тогда суфий, продолжая игру, дал всем понять, что перехитрить его не удалось:
- Приданое у нашей дочки небогатое, но если наша гостья ищет воздержания и скромности, то она должна знать, что дочь бывает безгрешной только у безгрешной матери, но не мне говорить о достоинствах моей жены - они и так видны всем!
И все поняли, что никакими даже очень хитрыми словами нельзя скрыть грешные действия и помышления.
Месневи:
Бог не всегда прощает прегрешенья,
Он насылает иногда отмщенье.
Знай: если ты нечестно поступил,
Не полагай, что Он тебя простил.
В руках Господних сделать так, чтоб зло
Или исчезло, или проросло.
Ты, даже если Бог тебя простит,
Когда-нибудь за грех познаешь стыд.
Я хотел бы поцеловать тебя.
А цена этого поцелуя - моя жизнь.
И теперь моя любовь бежит к моей жизни
С криком: «Как дешево, давай купим!»
What you seek is seeking you.
В свете твоем я научился любить.
В красоте твоей - писать стихи.
Ты танцуешь у меня в сердце,
Где никто тебя не найдет.
А что до мысли - от ее игры
Порой зависят целые миры.
Поймешь ли ты, который сыт всегда,
Что иногда с людьми творит нужда?
Если ты однажды попадешь в большую беду, не обращайся к Всевышнему со словами: «О Всевышний, у меня большая беда». Скажи беде: «У меня Великий Всевышний».
Тишина - язык Бога, все остальное - плохой перевод.
Всё рвётся там, где тонко, и лишь человек ломается от грубости.
Когда-то в Казвине была большая мода на татуировки. Люди выкалывали на своих руках, плечах и спинах изображения барсов, пантер и других могучих зверей. Выполнял эти татуировки некий банщик, и однажды к нему явился один казвинец и сказал, что он хочет украсить себя рисунком.
- Что же мне выколоть на тебе и где? - спросил банщик.
- Укрась мою плоть изображением царя зверей, - отвечал заказчик. - Я родился под созвездием Льва и хочу теперь с твоей помощью сам превратиться в льва, поэтому не жалей своей синей краски, банщик!
- Где же всё-таки мне делать выколку? - не унимался банщик.
- Выколи мне льва на спине, и я буду храбр и вынослив, как лев, и в застолье, и на поле брани.
Когда же банщик вонзил в спину казвинца свою первую иглу, тот вздрогнул и закричал от боли:
- Что ты там колешь, банщик?
- Изображаю льва, как ты хотел, - отвечал банщик.
- А с какой части льва ты начал его изображение? - спросил казвинец.
- С хвоста, - был ему ответ.
Тогда казвинец сказал:
- Начни с более существенных частей льва. Мой лев обойдётся без хвоста.
Выслушав его, банщик снова вонзил ему в спину свою иглу.
- А теперь что ты делаешь? - снова спросил казвинец.
- Теперь я изображаю львиное ухо, - отвечал банщик.
- Моему льву не нужен слух, - я сам буду слушать за него. А раз не нужен слух, то не нужно и ухо, - вскричал казвинец, а когда в его спину вонзилась следующая игла, в отчаянии спросил:
- Что же ты вытворяешь сейчас? Отчего мне так больно?
- Выкалываю живот льва, половина его уже готова, - ответил банщик.
- Зачем живот тому, кто никогда ничего не будет есть? - взвыл казвинец.
Тут уже вышел из себя банщик.
- Где ты видел царя зверей без хвоста, без уха и без брюха? Таких уродов ещё не создал Господь. Ты, видимо, просто не в силах терпеть боль, но не в моей власти избавить тебя от той боли, без которой нельзя нанести какой-нибудь узор! - сказал он.
Если человек твёрдо решил идти к своей цели, ему следует приучить своё тело к уколам и лишениям.
Молчи… Смотри, как Бог открывает дверь. Зачем же ты погружаешься в мысль, которая эту дверь закрывает?
Мир так наполнен, что слова пусты...
Преувеличение – это вышедшая из себя истина.
Продай разум и купи изумление, так как проницательность ума является мыслью, а изумление - истинным видением.
Блажен лишь тот, кто понял свой порок,
Кто осудил свой грех, извлёк урок.
Людской души туманна половина,
Другая - в прегрешениях повинна.
Но если ссадина тебя тревожит,
Ты пластырь сам накладывай на кожу.
И пусть не дразнит безбородых тот,
Который от природы безбород.
В жизни длиною в полвздоха
Не планируй ничего, кроме Любви...
Так истина, как моря глубина,
Под пеной притч порою не видна.
Будь либо так близко, чтобы тебя могли удержать, либо далеко, чтобы тебя могли забыть.
Однажды, к пахарю забравшись в хлев,
В ночи задрал и съел корову лев
И сам в хлеву улегся отдыхать.
Покинул пахарь тот свою кровать,
Не вздув огня, он поспешил на двор -
Цела ль корова, не залез ли вор? -
И льва нащупала его рука,
Погладил льву он спину и бока.
Льву думалось: «Двуногий сей осел,
Видать, меня своей коровой счел!
Да разве б он посмел при свете дня
Рукой касаться дерзкою меня?
Пузырь бы желчный - лопнул у него
От одного лишь вида моего!»
Ты, мудрый, суть вещей сперва познай,
Обманной внешности не доверяй.
Рана – это место, через которое в вас входит свет.
Самое худшее одиночество - это остаться среди тех, кто не понимает тебя.
Приди, кем бы ты ни был, все равно приди.
Как-то один глухой человек, узнав, что его сосед тяжело болен, решил, что навестить больного - его священный долг. Но тут же он заколебался, так как понял, что из-за своей глухоты он не сможет услышать тихой речи ослабевшего человека. Однако поразмыслив как следует, он решил, что сможет отделаться стандартными фразами. Например, если он спросит больного: «Как ты себя чувствуешь?», - тот обязательно ответит: «Мне уже немного полегчало», - и тогда мне останется сказать: «Ну и слава Богу!» Потом ему нужно будет задать вопрос: «Чем ты питаешься?», - и каков бы ни был ответ соседа, можно будет ему сказать: «Пусть пойдёт тебе эта пища впрок». Прилично будет также спросить: «А кто тебя лечит?», - и даже не услышав ответа на этот вопрос, смело можно похвалить умение врача.
Подготовив себя таким образом, глухой отправился к соседу.
- Как ты себя чувствуешь? - с этими словами он вошёл в дом больного.
- О друг, смерть уже зовёт меня в дорогу, - слабым голосом ответил сосед.
Глухой же на это, как собирался, сказал:
- Ну что ж, и слава Богу!
Больной, услышав эти слова, со страхом подумал: «Только мой лютый враг за мою смерть может благодарить Господа!» А глухой тем временем продолжал ставить свои заранее заготовленные вопросы:
- Чем же ты питаешься, брат?
- Моя еда - это не еда, а просто яд! - отвечал больной.
Глухой не услышал его слов и продолжил свою беседу заранее заготовленной фразой:
- Ну что же, даст Бог, эта пища пойдёт тебе впрок. Больной даже не успел прийти в себя, услышав такое пожелание, когда последовал ещё один вопрос глухого:
- А кто же твой лекарь? - участливо спросил он.
- Вероятно, сам ангел смерти, - со слезами на глазах ответил больной.
А не услышавший этот ответ глухой уже продолжал свой разговор:
- Что ж, искусство этого лекаря известно всем, и он всегда всё, что начал, доводит до конца. Думаю, что и с твоей болезнью он справится!
Сказав эти слова, глухой ушёл с чувством исполненного долга. А его больной сосед тем временем говорил сам с собой: «Кто бы мог подумать, что мой сосед, с которым мы живём рядом уже много лет, затаил на меня такое зло. Я в своей слабости не мог ему ответить, но я прошу Господа наказать его за его злорадство, потому что радоваться при виде чужой боли - это святотатство, и тот, кого радует чужое страдание, - самый большой грешник на свете».
Может быть, и среди наших деяний есть такие, которые кажутся нам достойными награды, в то время как в них сокрыт тяжкий грех, а мы о нём и не догадываемся, как этот глухой, заставивший своими глупыми словами страдать и без того несчастного больного человека.
На бойне любви убивают лишь лучших, не слабых, уродливых и невезучих. Не надо бояться подобной кончины. Убит не любовью? Знать, жил мертвечиной!
У кого большая любовь, у того большое испытание.
Вот как непонимание порой
Способно дружбу подменить враждой,
Как может злобу породить в сердцах
Одно и то ж на разных языках.
Шли вместе тюрок, перс, араб и грек.
И вот какой-то добрый человек
Приятелям монету подарил
И тем раздор меж ними заварил
Вот перс тогда другим сказал: «Пойдем
На рынок и ангур* приобретем!»
«Врешь, плут, – в сердцах прервал его араб, –
Я не хочу ангур! Хочу эйнаб!»
А тюрок перебил их: «Что за шум,
Друзья мои? Не лучше ли узум!»
«Что вы за люди! – грек воскликнул им –
Стафиль давайте купим и съедим!»
И так они в решении сошлись,
Но, не поняв друг друга, подрались.
Не знали, называя виноград,
Что об одном и том же говорят.
Невежество в них злобу разожгло,
Ущерб зубам и ребрам нанесло.
О, если б стоязычный с ними был,
Он их одним бы словом помирил.
«На ваши деньги, – он сказал бы им, –
Куплю, что нужно всем вам четвертым.
Монету вашу я учетверю
И снова мир меж вами водворю!
Учетверю, хоть и не разделю,
Желаемое полностью куплю!
Слова несведущих несут войну,
Мои ж – единство, мир и тишину».
Хитрость и проделки портных известны всем, и рассказы о них часто увеселяют различные собрания. Но когда в одном из таких собраний стали рассказывать разные истории о вороватых портных, сидевший среди собравшихся славный воин из Туркестана заявил, что нетна всей земле такого портного, который мог бы его, тюрка, обмануть. Все засмеялись, но воин упорствовал и в конце концов сказал:
- Хорошо! Назовите мне самого хитрого в вашем городе портного, и пусть он попробует у меня что-нибудь украсть!
Предвидя потеху, ему дали адрес такого портного, и воин поспорил с собравшимися на своего скакуна, что жулик у него ничего не урежет.
На следующий день воин купил отрез дорогого атласа и отправился в мастерскую этого портного и заказал ему кафтан, который бы обтягивал его плечи, а книзу расширялся, чтобы не стеснять движений в бою.
Как только он переступил порог мастерской, портной стал болтать без умолку. К тому времени, когда нужно было кроить атлас, он уморил заказчика своими байками, и тот от смеха закрыл глаза. Заметив это, портной ловко отхватил кусок атласа и сунул его в ящик стола. Продолжив затем свою работу, он без конца сыпал шутками, прибаутками и весёлыми сказками, и заказчик даже задыхался от смеха, но всё равно просил портного продолжать свои рассказы. Портной же каждый раз, когда воин впадал в раж и закрывал глаза, отрезал и прятал куски принесённой им ткани.
И наконец он сказал воину:
- Знаешь, от моих историй обычно ничего хорошего не бывает. Вот и твой кафтан почему-то выходит тесным из-за твоего смеха!
А ведь воин, которого так легко обманул портной, ещё и лишился своего скакуна!
Бейт:
О люди, смейтесь в меру, а иначе
Весёлый смех ваш будет горше плача.
Пока ты здоров и силен, трудись! Труд и стремление не противостоят счастью найти клад. Не отставай от дела, и если ты наделен судьбой, то она найдет тебя.
Когда болвана учат мудрецы,
Они посев бросают в солонцы,
И как ни штопай - шире, чем вчера,
Назавтра будет глупости дыра!
Старик сказал врачу: «Я заболел!
Слезотеченье... Насморк одолел».
«От старости твои насморк», – врач сказал.
Старик ему: «Я плохо видеть стал».
«От старости, почтенный человек,
И слабость глаз, и покрасненье век».
Старик: «Болит и ноет вся спина!»
А врач: «И в этом старости вина».
Старик: «Мне в пользу не идет еда».
А врач: «От старости твоя беда».
Старик: «Я кашляю, дышу с трудом».
А врач: «Повинна старость в том и в том.
Ведь если старость в гости к нам придет,
В подарок сто болезней принесет».
«Ах ты, дурак! – сказал старик врачу. –
Я у тебя лечиться не хочу!
Чему тебя учили, о глупец?
Лекарствами сумел бы врач-мудрец
Помочь в недомогании любом,
А ты – осел, оставшийся ослом!..»
А врач: «И раздражительность твоя –
От старости, тебе ручаюсь я!»
Этот мир наполнен лучами солнца и луны, а человек погрузил голову в колодец и спрашивает: «Говорят, будто существует свет, если это правда, так где же он?»
Эй, высунь голову из колодца, посмотри вокруг, весь мир: запад и восток - озарен этим лучом. Но пока ты находишься в колодце, луч не достигнет тебя.
Барана горожанин за собой
Тащил с базара, - видно, на убой,
И вдруг в толпе остался налегке
С веревкой перерезанной в руке.
Барана нет. Добычею воров
Овчина стала, и курдюк, и плов.
Тот человек, в пропаже убедясь,
Забегал, бестолково суетясь.
А вор возле колодца, в стороне,
Вопил и причитал: «Ой, горе мне!»
«О чем ты?» - обворованный спросил.
«Я кошелек в колодец уронил.
Все, что имел я, - сто динаров там!
Достанешь - я в награду двадцать дам».
А тот: «Да это целая казна!
Ведь десяти баранов в ней цена.
Я одного барана потерял,
Но Бог взамен верблюда мне послал!»
В колодец он с молитвою полез,
А вор с его одеждою исчез.
О друг, по неизвестному пути
Ты должен осмотрительно идти.
Но жадность заведет в колодец бед
Того, в ком осмотрительности нет.
Науку познаешь с помощью слов, искусство - с помощью практики, а отчужденность познается в компании.
Когда невежды мудрое гласят,
Ты знай, что эта мудрость - напрокат!
У бедуина пес околевал,
Над ним хозяин слезы проливал.
Спросил его прохожий: «Ты о чем,
О муж могучий, слезы льешь ключом?»
Ответил: «При смерти мой верный пес.
Так жаль его... Не удержать мне слез.
Он на охоте дичь мне выгонял,
Не спал ночами, стадо охранял».
Спросил прохожий: «Что у пса болит?
Не ранен он? Хребет не перебит?»
А тот: «О нет! Он только изнурен.
От голода околевает он!»
«Будь терпелив, – сказал прохожий тот, –
Бог за терпенье благом воздает».
Потом спросил: “А что в большом мошке,
Который крепко держишь ты в руке?»
«В мешке? Хлеб, мясо... много там всего
Для пропитанья тела моего».
«О человек, – спросил прохожий, – что ж
Собаке ты ни корки не даешь?»
Ответил: «Не могу ни крошки дать, –
В пути без денег хлеба не достать;
Хоть не могу над псом я слез не лить...
А слезы – что ж... за слезы не платить...»
И тут прохожий в гневе закричал:
«Да будь ты проклят, чтобы ты пропал!
Набитый ветром ты пустой бурдюк!
Ведь этот пес тебе был верный друг!
А ты в сто раз презреннее, чем пес.
Тебе кусок еды дороже слез!
Но слезы – кровь, пролитая бедой,
Кровь, от страданья ставшая водой.
Пыль под ногой – цена твоим слезам,
И не дороже стоишь весь ты сам!»
