.... Суббота, 27 ноября 1943 года. Страшная беда нависла над Красухой. На мостике, перекинутом через широкий ручей, неподалёку от дома Алексея Дмитриевича Дмитриева взрывом перевёрнуло легковую машину. Ехавшего в ней генерала Ферча ранило, его увезли в сторону Веретеней. Кто бы это мог сделать? Партизаны обычно совершают свои диверсии вдалеке от населённых пунктов, так как нельзя ставить под удар мирных граждан. Свои, красухинские, не могли на это решиться – знали, что ждёт потом жителей родной деревушки. Не имели никакого отношения к этому взрыву и жители соседних порховских деревень. Что касается партизан, то командование бригад, действовавших неподалёку от Красухи, провело тщательное расследование и выяснило, что никто такого задания не получал и никто не совершал диверсии в Красухе. Согласно другой версии, взрыв совершил мальчик Сенька по прозвищу Жаворонок, решивший отомстить за отца, погибшего на фронте, за пионервожатую Шуру, за всех красухинцев. Так или иначе, ясно одно: фашисты мстили мирным жителям за своё поражение на огромном советско-германском фронте, за провал своих планов. Пожалуй, что это была наиболее вероятная причина и их набега на Красуху в это серое ноябрьское утро. В час, когда произошёл взрыв, многие из жителей работали на гумне, молотили пшеницу. Чувствуя недоброе, бригадир сказал, чтобы люди скорее расходились. Но было уже поздно. Грузовики прямо по снежной целине обошли деревню. Солдаты прыгали с них на малом ходу и бежали к избам. Алексей Дмитриевич Дмитриев, заметив неладное на улице, вышел со двора, и, увидев офицера, направился к нему. -Жители тут не виноваты, могу поручиться головой. Офицер отдал приказ солдатам, и те пронзили Дмитриева штыком. Это было вступление к чудовищной трагедии, разыгравшейся несколько позже. В сорок третьем, в тьме метели На село моё Набежали, налетели Псы и коршуньё. Триста душ ни в чём невинных Выгнали на снег. Затолкали в пасть овина Триста человек! В каске, будто бес двурогий, Лаял гауптман: «Покажите путь к берлогам Пар – ти - зан! Три часа на размышленье. Драй и нуль минут. Исполняете – прощенье, Нет – капут!»
Нет! Ни слова об отряде. Замер стар и мал. И ни звука о пощаде Враг не услыхал. Заплескалось пламя в крыше, Взвился адский чад… Не слыхал – и не услышит. Мёртвые молчат. Только память не забыла Горевальных дней: Это было, было, было На земле моей. На земле седой и слёзной, Льющей кровь свою, - Неподкупной, гордой, грозной В праведном бою. Всем, в ком – тьма, кто к миру глухи, Следовало б знать, Что Россию, мать Красухи, Лучше не пугать!
Гитлеровцы бросились к домам и стали их поджигать. Жители пытались выгнать скот и спасти кое-какое имущество. Палачи били людей прикладами, стреляли и кололи, а вынесенные вещи бросали в огонь. Оставшихся в живых стали сгонять в конец деревни. Нина Михайловна по канаве сумела уползти. Уже за деревней догнала Женю Павлову, комсомольского вожака. Полчаса назад её гнали со всеми к гумну. Отец посоветовал ей бежать: он подумал, что их погонят в Германию, а у Женьки гордый характер и строптивый – не ей быть в рабынях. Послушавшись отца, она прыгнула в канаву. По ней тоже стреляли, но промахнулись. Со стороны теперь она видела, как немцы загоняли людей в гумна, как к большим воротам они тащили доски, солому и канистры с горючим. Её осенило: фашисты хотят сжечь людей. Но она знала, что с обратной стороны гумен есть маленькие дверцы, в которые при молотьбе выбрасывают отходы. Женя поползла обратно. Но её заметили и пронзили штыком. А людей всё вели к гумнам и толкали к открытым дверям. Две молодые старорусские беженки попытались не идти, но их швырнули в гумно силой. Мария Лукинична Павлова, шедшая с ребятами – одиннадцатилетним Николаем, шестилетним Витей, десятилетней Галей и семилетней Надей, на мгновенье потеряла детей – их увлекла людская толпа. В тот же момент сильный удар свалил её с ног. Она потеряла сознание и уже ничего не видела и не слышала. А в двух гумнах дело шло к своему ужасному концу. Людей били прикладами, в них стреляли из автоматов. Беззащитных не только убивали, над ними ещё и глумились. Офицер требовал указать нахождение партизан. Все молчали. Слышались только крики малолеток, которые не понимали, что плакать нельзя, да иногда голоса матерей, просивших пощадить хотя бы малолетних детей. Люди молчали, а время шло. И вот уже заколачивают двери, обливают горючим ворота и стены, подносят горящие факелы и скоро оба гумна превращаются в высоченные факелы. Сквозь бушующее пламя и дым неслись стоны, плач и крики. Солдаты отвечали на них беспощадным автоматным огнём. А Мария Лукинична Павлова пришла в себя тогда, когда догорали оба гумна. Безумными глазами смотрела она на всё то, что осталось от самых дорогих для неё существ. Плохо видя, и ничего не соображая, она поползла в сторону. Встретившая её в соседней деревне Нина Михайлова, еле узнала Марию Лукиничну. Ночью над Красухой стояло кровавое зарево. Фашисты оцепили деревню, а затем заминировали и подступы к ней, чтобы люди окрестных деревень не скоро узнали об этом злодеянии. Вряд ли удастся восстановить все имена несчастных, ставших жертвами фашистов в этот день. Скорбный список не полон: не выяснены имена всех погибших граждан Красухи, особенно её малолетних жителей. А беженцы соседних селений? А ведь были ещё и гости из Ленинграда, летний отдых для которых закончился так трагически. А беженцы Старой Руссы и других новгородских городов и сёл? Почти триста человек… Честных, скромных тружеников земли, мечтавших о мирной, спокойной жизни. Ты взошла на холм, Скорбна и грозовита. Ты устала, Босы ноженьки болят. Ты – из камня, Ты – из мёртвого гранита, Ты – немая, Но душа твоя – набат.
Вернулась женщина на родное пепелище. Деревни нет, только злой ветер метёт по дороге и огородам серую золу. Деревья обугленные. Полуразвалившиеся печные трубы. Одинокая ива скорбно склонила ветви. Но ничего не замечает одинокая босая женщина, пришедшая в погибшую Красуху. Она видит перед собой два страшных гумна, в которых мучительно страшно погибали её близкие… В глазах её неистребимое горе, но вместе с тем и ни с чем несравнимое мужество, на которое способна только русская женщина. Автор её - скульптор Антонина Петровна Усаченко. О трагедии Красухи она, как и многие, узнала из очерка Ивана Курчавова «Трагическая и мужественная Красуха», опубликованном в 1968 году в Комсомольской правде. Решено было поставить памятник в Красухе. На конкурс было выдвинуто 34 проекта. Работа Усаченко была признана лучшей. Она была привезена для обозрения в Порхов, получила единодушное одобрение порховчан, и в районе начинается сбор средств на сооружение памятника. Почему среди многих работ удача выпала на долю Усаченко? Может быть, потому, что она отобразила в этой скульптуре и своё горе? У неё на фронте погибли отец и два брата, старшую сестру угнали в фашистское рабство. В 1968 году в воскресный день 21 июня была установлена эта скульптура. В 1970 году появился документальный фильм «Была на земле деревня Красуха», который долгое время 27 ноября демонстрировался в кинотеатре «Победа» Серо-чёрный пепел Красухи и тысячи других деревень, сожжённых фашистами, стоны убиваемых и сжигаемых заживо людей звали к отмщению суровому и справедливому. В 1946 году на Нюрнбергский процесс свидетелем был приглашён житель Порховского района Кузнецов Яков Григорьевич, который хорошо знал про трагедию Красухи, сожжённую через месяц после того, как было уничтожено его родное село Кузнецово, находившееся в 20 км от Красухи. В конце октября 1943 года в его деревню приехали фашисты. Расстреляли много людей, среди которых был и его старший сын. Чудом уцелел и он сам, и младший сын, уйдя потом в партизаны. Там же встретили мальчика-ленинградца, который уцелел благодаря тому, что в тот момент, когда в их избу вошли фашисты, они играли с мальчишками в прятки, и те не заметили его. Самому старшему из сожжённых жителей деревни было 108 лет, а самому младшему – 4 месяца. А в этот день в его деревне погибло 47 человек. Из семьи Якова Григорьевича – жена на шестом месяце беременности, сын Николай 16 лет, сын Петя 9 лет и невестка, жена брата с двумя ребятами. Горе Якова Григорьевича, оставшихся в живых красухинцев и многих-многих тысяч людей никто не может облегчить. Нет на свете врача, который исцелил бы тяжкую душевную рану. И люди, испытавшие, что такое фашизм на себе, и знающие о войне минувшей лишь по книгам, воспоминаниям, фильмам не хотят, чтобы подобное повторилось. Плач страждущей, но выжившей Красухи, Казалось, уничтоженной дотла, До сей поры доносится до слуха… Застывшая от горя мать-старуха Свидетелем голгофы той была. Но что она поведает – немая? Лишь горе на лице и рядом – прах. Немой вопрос в её очах читаю: «За что нам доля выпала такая?» Окаменели слёзы на глазах. Чем ближе холм – тем явственнее звоны Через года, от тех зловещих дней, Как вздохи матушки-земли, как стоны, Одолевая на пути препоны, Доносятся всё чётче и сильней. Но что же здесь всё предано забвенью? Никто не слышит стонов почему? Что, нам необходимо повторенье Уроков горьких, разве в них спасенье? Вы присмотритесь к этому холму, Где выросли поодаль над полями Зла символы бетонных три столба, И вспомните, ЧТО скрылось за годами, Что БУДЕТ, если мы забудем с вами, - Отцам какая выпала судьба… Постойте здесь с закрытыми глазами, И всё всплывёт, и снова всё всплывёт, Что МОЖЕТ БЫТЬ ещё со всеми нами За теми, за зловещими столбами… Пусть память те столбы переживёт. А над Красухой тучи гонит ветер, Старуха-мать согбенная молчит, Как будто слышит свист зловещей плети… «Что ж не живётся мирно вам на свете?» - Журавль с гнезда у трёх столбов кричит. (Виктор Фокин)
Надо отметить, что в деревенской среде этот советский голод породил специфическую иерархию смертности. Прежде всего, от голода умирали дети, старики, одинокие крестьяне, неполные и многодетные семьи. Историко-социологическое обследование 102 сельских населенных пунктов Поволжья и Южного Урала, а также изучение других источников не выявило фактов гибели от голода председателей колхозов и сельских Советов. В то же время установлены случаи использования представителями местной власти должностного статуса в целях улучшения своего продовольственного положения в условиях голода. Во многих районах местное руководство в ходе хлебозаготовок создавало специальные продовольственные фонды для снабжения районного партийно-хозяйственного актива, и все это делалось сверх государственного плана.
Сохранилось немало документов о потрясающих случаях общественного безумия на почве борьбы за хлеб в голодомор. Это не только знаменитые письма Шолохова Сталину с описанием безобразий, доходящих до садистски смертельных зверств, которые чинили коммунисты над крестьянами ради хлебозаготовок, но также собственные авторские записи воспоминаний стариков, о том, например, как «в многодетных семьях… родители были вынуждены не кормить часть детей, чтобы спасти жизнь остальных… Около мельниц и элеваторов, где рабочие употребляли в пищу зерно, голодные дети собирали человеческий кал, извлекали из него зерна и употребляли их в пищу». Было немало случаев людоедства, когда, как правило, маленьких детей, поедали родители и родственники, потерявшие от голода рассудок.
В половозрастной структуре умерших от голода наблюдалось некоторое преобладание мужчин (от 54 до 58% в зависимости от региона). Это происходило потому, что именно голодные мужчины в первую очередь выходили на тяжелые колхозные работы, а из полученной платы -- суррогатной пайки хлеба -- большую часть отдавали семье. Женщины чаще находились в доме «у печки», поэтому у них, иногда, было больше возможностей выжить.
В этот период резервный государственный фонд составлял почти 2 млн тонн зерна. Но эти запасы таки остались недоступными для голодающих. Более того, в пик голодомора, зимой 1933 года, сталинское руководство продолжало продажу зерна за рубеж. Только в апреле 1933 года Политбюро, наконец, приняло решение приостановить хлебный экспорт, который к тому времени составил 1,8 млн тонн. Автор отмечает, что общую цену этого экспорта в человеческих жизнях подсчитал известный российский историк Виктор Данилов, оценивший годовое потребление хлеба средней крестьянской семьей в 16 пудов, или 262 килограмма. Вывезенные 18 млн центнеров зерна обеспечивали возможность прокормить 6,9 миллионов человек по нормам средне благополучных лет. А это ведь как раз те самые умершие от голода 7 миллионов!
Более того, зерно было важной, но не единственной статьей советского экспорта. В 1932 - 1933 годах доходы от продажи хлеба составили 369 млн рублей, а от продажи леса и нефти государство получило 1570 млн рублей. Еще у СССР к тому времени накопился приличный золотой запас, и его можно было бы частично истратить для закупки продовольствия за рубежом. В конце концов, можно было обратиться за гуманитарной помощью к международным организациям. Но Сталин оставался непреклонным, не желая использовать этих ресурсных рычагов для борьбы с голодом. Он стремился сам и призывал свой аппарат всячески игнорировать, прятать голод. Особенно стыдился Сталин того, что о голоде могут узнать иностранцы. Когда модный американский журналист «Нью-Йорк Таймс» в Москве Вальтер Дюранти в одной из своих статей упомянул о голоде, взбешенный Сталин указал Молотову и Кагановичу: «Надо положить этому конец, и воспретить этим господам разъезжать по СССР».
И все же голод таких чудовищных масштабов невозможно было спрятать от мира. Работавшие в СССР иностранные дипломаты, журналисты, специалисты-аграрники оставляли письменные свидетельства о положении крестьян Мария Мыслина в советский голодомор. Суть коммунистического игнорирования голода точно оценил немецкий очевидец событий, аграрник Отто Шиллер: «Советское правительство многолетней пропагандой пятилетнего плана, основанной на явно преувеличенных известиях о победах, завело себя в такой тупик, что признание катастрофы, каковой является голод, было бы равносильно объявлению абсолютного банкротства со всеми связанными с этим опасностями».
В целом, как мы видим, наступление великого голода был вызвано комплексом причин большого скачка 1-й пятилетки, центральную роль среди которых сыграл аграрный хаос 1932 года -- противостояния крестьян и власти по поводу организации повседневной колхозной жизни, связанной с хлебозаготовками.
Голод все же отступил к 1934 году. К тому времени Сталин внес в аграрную политику коррективы, представлявшие собой, как обычно, уникальное сталинское дозирование кнута и пряника. Своеобразным «кнутом» стал введенный в 1933 году на селе институт политотделов при МТС, в функции которого входил административный контроль за сельской местностью, причем не только за крестьянством, но и за местной властью. Под контролем политотделов МТС посевная и уборочная кампании 1933 года прошли гораздо организованней, чем в 1932 году. «Пряником» стали партийные постановления 1933 года, закреплявшие за колхозниками право иметь в своем подворье корову, мелкий скот, птицу. Начался рост личных подсобных хозяйств, этих гарантов крестьянского продовольственного самообеспечения. В целом, голодомор стал победным финалом сталинской коллективизации над крестьянами. Но это была пиррова победа. Великий противник Сталина -- сельская Россия, разоренная, опустошенная, деморализованная в 1930-е годы, на век поникнув головой, с тех пор остается фатально слабым звеном отечественной политики и экономики.
Голод 1932 - 1933 выделяется тем, что он был, во-первых, «рукотворным», а не «природным». Он стал не результатом страшной засухи, как голод 1921 и 1946 годов, но результатом жестокости и одновременно безответственности власти. Во-вторых, и в 1921-м и в 1946-м правительство предпринимало специальные меры противодействия, в частности, используя госрезервы для ликвидации последствий голода. В 1932 - 1933 годах резервы на предотвращение голода не тратили. В-третьих, в голод 1921 и 1946 годов советское правительство не скрывало бедствие от мира, и международные гуманитарные организации имели возможность оказать помощь стране, к тому же разрушенной гражданской или мировой войнами. В 1932 - 1933 годах тщательно скрывался в стране, перевернутой вверх дном едва проведенной коллективизацией.
История к сожалению, богата трагическими событиями, связанными с беспощадным убиением мирных жителей. Деревня Хатынь, история ее уничтожения до сих пор остаются в памяти белорусского народа как невероятный акт Страшно... Очень страшно... Ведь могла бы жить Хатынь... История трагедии кратко будет изложена в этой статье.
Хатынь: кто сжег?
История, особенно ее спорные моменты, после очень часто становится предметом различных политических спекуляций. Например, недавно появилась версия, что белорусская деревня Хатынь была сожжена украинскими националистами, которые воевали против Красной Армии. Конечно, каждая версия имеет право на существование, но исторические факты говорят о беспочвенности этой версии. Дело в том, что определенные группы УПА (батальоны "Нахтигаль", "СС-Галичина") действительно воевали на стороне фашистов, но точно известно, что отрядов украинских националистов на этой территории не было.
Значит, не остается других вариантов, кроме как утверждать, что деревня Хатынь была сожжена немцами и полицаями.
Причины трагедии Хатыни
В ночь перед злополучным трагическим днем 22 марта 1943 года в селе ночевал партизанский отряд. Уже сам по себе этот факт мог разозлить фашистов и полицаев. Переночевав, партизаны рано утром выдвинулись в сторону поселка Плесковичи. Вот тут и произошло событие, которое стало причиной исчезновения села с лица земли и с географических карт. По дороге наши партизаны столкнулись с отрядом полицаев, вместе с которыми перемещались немецкие офицеры, в том числе и олимпийский чемпион 1936 года Ганс Велке. Завязалась перестрелка, во время нее погибло много партизан и немцев, в том числе и офицеров. Среди погибших оказался и вышеуказанный олимпийский чемпион.
Безусловно, партизаны сделали правильно, что ввязались в бой с этим отрядом, потому что в условиях прямого столкновения с врагом по-другому вести себя невозможно. Немцы их увидели, то есть командованию фашистов пришла информация о том, что в этом районе есть крупный отряд партизан. Такие сообщения обычно приводили к обострению ситуации на участке территории, где были замечены партизаны.
Что придумали немцы?
Подобная смелость партизанских отрядов часто заканчивалась горем для окрестных от места столкновений населенных пунктов. Опомнившись от произошедшего боя и быстренько помянув погибших, немцы сразу же начали думать о мести. В этом немецком отряде как раз оказался один из самых жестоких немецких карателей - штурмбанфюрер СС Дирлевангер. Поэтому мягкого решения ожидать не приходилось. Немцы решили действовать традиционным для них методом: сжечь ближайший к месту недавнего боя населенный пункт. Им оказалась деревня Хатынь, история трагедии которой известна всему цивилизованному миру и служит ярким примером страшных преступлений немецкого фашизма против человечества в целом и белорусского народа в частности.
Как проходила расправа над мирными жителями?
Деревня Хатынь - это сравнительно небольшой населенный пункт в Белоруссии. Немцы уничтожили его 22 марта 1943 года. Мирные жители утром этого дня встали и начали заниматься своим хозяйством, ничего не подозревая о том, что для абсолютного большинства из них этот день станет последним в жизни. Немецкий отряд появился в селе неожиданно. О том, что сейчас произойдет, жителям стало понятно, когда их начали сгонять не на площадь для обычного собрания, а в сарай бывшего колхоза (кстати, в некоторых источниках есть информация о том, что сарай был вовсе не колхозный, а одного из жителей Хатыни Иосифа Каминского). Пощады не получил никто, потому что гнали даже больных людей, которые еле смогли встать с кровати. Над такими людьми предатели издевались еще до момента сжигания, потому что весь путь больных людей до сарая сопровождался ударами оружейных прикладов по спине. Маленькие дети тоже стали жертвами. Например, жительницу Хатыни Веру Яскевич привели в сарай с сыном на руках. Ему было всего лишь 7 недель от роду! А сколько годовалых детей погибло от огня фашистского...
Всех жителей деревни загнали в сарай, закрыли двери сарая на засовы. Потом по всему периметру сарая положили горы соломы и подожгли ее. Сарай был деревянный и загорелся практически сразу. Шансы людей выжить в огне были минимальны, потому что в сарае было три отделения, разделенных деревянными перегородками из толстых бревен. Такова печальная судьба деревни под названием Хатынь. Кто сжег этот населенный пункт теперь, надеемся, всем ясно... Проанализированы все возможные источники, в том числе немецкие военные документы и советские газеты того времени, поэтому немецкий след просто очевиден.
Сколько людей погибло?
Точно известно, что до войны в деревне было 26 домов. Исходя из того, что много семей по современным понятиям были многодетными, то можно посчитать, что население деревни могло быть около 200 человек или даже больше. Точно сказать о числе погибших даже сегодня невозможно, потому что в разных источниках приводится информация, которая друг другу противоречит. Например, немцы утверждают, что убили 90 человек. В некоторых советских газетах написали, что деревня Хатынь, история трагедии которой стала сразу известна на всей территории СССР, потеряла 150 человек. Скорее всего, последняя цифра больше всего соответствует действительности. Но в любом случае мы в ближайшее время вряд ли точно узнаем, сколько людей погибло в деревне: история, возможно, когда-то расставит все точки над i в этой трагедии. Мы прекрасно понимаем, что приблизить нас к истине могут только раскопки на месте пожарища.
Что значит выжить после Хатыни?
Каждый человек любит жизнь и стремится прожить как можно дольше и воспитать своих детей. Люди, горевшие в сарае, боролись за себя. Они знали, что даже если смогут вырваться, то вероятность выжить невысока, но каждый мечтал спастись и убежать в лес от пуль фашистских ружей. Жителям села удалось сорвать двери сарая и некоторые из них смогли выбежать на волю. Картина была ужасная: люди в горевшей на них одежде были похожи на бегущий по полю огонь. Каратели видели, что эти бедные хатынцы обречены на смерть от ожогов, но все равно стреляли по ним из ружей.
К счастью, некоторым жителям Хатыни удалось выжить. Трое детей вообще умудрились не попасть в сарай и скрыться в лесу. Это дети из семьи Яскевич (Владимир и Софья, оба ребенка 1930 г.р.) и Александр Желобкович, их сверстник. Отчаянная юркость и быстрота спасли им жизнь в этот день.
Из находившихся в сарае также выжило еще 3 человека: хозяин "кровавого сарая" Иосиф Каминский, Барановский Антон (11 лет) и Желобкович Виктор (8 лет). Истории их спасения похожи, но немного отличаются. Каминский смог вылезти из сарая, когда односельчане сорвали двери. Он был практически весь обгоревший, сразу потерял сознание, а пришел в себя уже поздно ночью, когда карательный отряд уже ушел из села. Витю Желобковича его мать спасла собой, потому что, когда они бежали из сарая, она держала его перед собой. Стреляли ей в спину. Получив смертельное ранение, женщина упала на своего сына, которого одновременно ранили в руку. Витя с ранением смог продержаться до того, как немцы уйдут и к ним придут жители соседней деревни. Антон Барановский получил ранение в ногу, упал и прикинулся мертвым.
Хатынь: история уничтожена карателями
Сколько бы ни было официальных жертв, нужно считать еще и нерожденных детей. Объясним это детальней. По официальным данным, в сарае было сожжено 75 детей. У каждого из них, если бы они остались живы, были бы дети. Так как миграция между населенными пунктами в то время была не очень активна, то, скорее всего, семьи создавались бы между ними. Советская родина потеряла приблизительно 30-35 ячеек общества. Каждая семья могла бы иметь по несколько детей. Также стоит учитывать, что в сарае наверняка сгорели и молодые девушки (парни все были отправлены в армию), то есть потенциальные потери народонаселения могут быть значительно больше.
Заключение
Память о многих украинских и белорусских селах, в том числе и о такой деревне, как Хатынь, история которой закончилась 22 марта 1943 года, должна всегда жить в обществе. Некоторые политические силы, в том числе и на постсоветском пространстве, пытаются оправдать преступления фашистов. Мы не должны идти на поводу у этих неофашистских сил, потому что нацизм и его идеи никогда не приведут к толерантному сосуществованию наций во всем мире.
76 лет назад, 22 марта 1943 года, белорусская деревня Хатынь была уничтожена отрядом карателей. 149 жителей деревни сгорели заживо или были расстреляны. Уже после Великой Отечественной Хатынь стала символом массового уничтожения мирного населения на территории СССР, оккупированной Германией. И каждый, кто слышал об этой трагедии, задавался вопросом: кто и за что уничтожил белорусскую деревню?
Почему сожгли Хатынь?
Утром 22 марта полицейский батальон получил приказ о ликвидации повреждённой линии связи между Логойском и деревней Плещеницы. При выполнении задания батальон нарвался на партизанскую засаду и в перестрелке потерял трёх человек. Одним из убитых оказался Ганс Вельке - олимпийский чемпион 1936 года в толкании ядра. Он был первым немцем, который стал победителем в соревнованиях по лёгкой атлетике. Вельке лично поздравлял сам Гитлер.
Фашисты решили отомстить за смерть любимца фюрера. Сначала они поехали в деревню Козыри, поскольку решили, что партизаны пришли именно из этого населённого пункта, и расстреляли там 26 лесорубов. Но потом выяснилось, что Вельке был убит партизанами, которые ночевали в Хатыни. И именно эту деревню фашисты выбрали для устрашения жителей округи.
Кто уничтожил деревню?
Участники уничтожения жителей деревни Хатынь - 118-й батальон немецкой вспомогательной охранной полиции и штурм-бригада СС «Дирлевангер». Главную работу делали первые. Они согнали всех жителей Хатыни в колхозный сарай, на дверь набросили засов, сарай обложили соломой и подожгли. Когда же под напором обезумевших от страха людей дверь рухнула, по мирным людям начали стрелять из станкового пулемёта и из автоматов.
Нужно отметить, что сегодня на различных интернет-форумах муссируется версия, что карательный батальон был украинским. Но на самом деле это не так. Во-первых, батальон этот так никогда и не назывался. А во-вторых, вся связь этого батальона с Украиной состоит в том, что он был сформирован в Киеве из военнопленных Красной Армии, который попали в плен на подступах к украинской столице. В 118-м служили не только украинцы, но и русские, а также люди других национальностей, поэтому оценивать стоит только их поступки, а не национальную принадлежность.
Все ли жители деревни Хатынь погибли?
Погибли не все, некоторые жители уцелели. Из взрослых выжил только 56-летний кузнец Иосиф Каминский, который в то утро ушёл в лес за хворостом. В хатынском огне у него погиб 15-летний сын. Именно отец и сын Каминские стали прототипами героев памятника, который установлен в Хатыни.
Ещё выжили 2 девушки - Юлия Климович и Мария Федорович. Им удалось выбраться из горящего сарая и убежать в соседнюю деревню. Но судьба оказалась к ним жестока. Хотя соседи их выходили, позднее они погибли, когда фашисты сожгли и соседнюю деревню.
Выжил Антон Барановский, которому было в ту пору 12 лет и которого каратели приняли за мёртвого. Виктор Желобкович (ему было 7 лет) остался жив, потому что спрятался под телом своей убитой мамы. 9-летняя Софья Яскевич, 13-летний Владимир Яскевич и 13-летний Александр Желобкович чудом сумели спрятаться, когда людей сгоняли в сарай, поэтому и выжили.
Сегодня из выживших остались в живых только двое - Софья Яскевич и Виктор Желобкович. Остальные умерли. Всего же в Хатыни было уничтожено 149 мирных жителей, 75 из которых дети.
Как сложилась судьба карателей?
Судьбы карателей сложились по-разному. В 1970-е был приговорен к 25 годам лишения свободы Степан Сахно. В 1975-м был расстрелян командир взвода батальона Василий Мелешко. Владимирк Катрюку удалось скрыться в Канаде. О прошлом его узнали только в конце 1990-х, но канадская сторона злодея не выдала. В 2015 году он умер своей смертью.
Григорий Васюра – начальник штаба батальона, которого назвали главным палачом Хатыни, сумел до середины 1980-х скрывать своё прошлое. После войны он стал директором по хозяйственной части совхоза «Великодымерский», был награждён медалью «Ветеран труда», стал почётным курсантом Киевского военного училища связи имени Калинина и не раз выступал перед молодёжью в образе фронтовика. В 1985 году его приговорили к расстрелу.
Кто принял решение увековечить память о сожжённой деревне?
Идея о создании мемориального комплекса на месте сожжённой Хатыни принадлежала Первому секретарю ЦК КПБ Кириллу Мазурову. В своих мемуарах он писал:
«В один из воскресных дней конца сентября 1963-го мы с Тихоном Яковлевичем Киселевым - тогда Председателем Совета Министров БССР - выехали в окрестности Минска. Километрах в пятидесяти от города по Витебскому шоссе свернули вправо по первой попавшейся дороге. Отъехав немного, остановились в березовом перелеске. Пройдя его, вышли на небольшую поляну. Несомненно, в прошлом это была пашня, но она давно уже не видела плуга, заросла высокой травой и кустарниками. В центре поля, на взгорье, увидели сожженную деревню. Десятка два обгорелых печных труб, словно памятники, поднимались к небу. От самих дворов и дворовых построек почти ничего не осталось - только кое-где серые каменные фундаменты. Перед нами была сожженная деревня, в которой после войны так никто и не поселился. Недалеко мы увидели небольшое стадо коров. Присматривал за ними пожилой человек. Подошли, разговорились. От пастуха услышали страшную историю о трагической гибели деревни Хатыни. Возникла идея увековечить Хатынь и ее жителей».
После того, как в 1965 году Мазуров ушёл на повышение в Москву, возведение мемориала велось под руководством пришедшего на его место Петра Машерова. В марте 1967 года объявили конкурс, победителем которого стал коллектив архитекторов Валентина Занковича, архитекторов Юрия Градова, Леонида Левина и скульптора Сергея Селиханова. Торжественное открытие мемориала состоялось летом 1969 года. Мемориал стал не просто памятью о конкретной сожжённой деревне, а символом всех белорусских деревень, сожжённых во время той страшной войны. Всего в Беларуси таких деревень было более 9000 и 186 из них так и не были отстроены.
За годы существования мемориала его посетили миллионы человек.
Как подробнее узнать о трагедии в Хатыни?
Тем, кто задаётся вопросом, что почитать или посмотреть о трагической истории Хатыни, стоит обратиться к творчеству писателя Алеся Адамовича. Его перу принадлежат произведения «Каратели» и «Хатынская повесть». На их основе режиссер Элем Климов снял фильм «Иди и смотри», который вышел на экраны в 1985 году. Это история белорусского мальчика Флеры, ставшего свидетелем страшной карательной акции и в считанные дни превратившегося из жизнерадостного подростка в старика. Этот фильм киноэксперты назвали одной из величайших лент о войне.
Современных туристов, которые приезжают в страну голубых озёр, привлекают .
Домашнее насилие давно перестало удивлять - и побуждать к вмешательству. Бытовая жестокость - норма жизни. Смерть - не больше чем повод для разговоров.
В Вологодской области двенадцать деревень Погорелово. В одной из них 15 марта Анатолий Угрюмов застрелил свою жену Валентину Угрюмову, а потом выстрелил себе в сердце. В соседней комнате в это время спал их 20-летний глухонемой сын Иван. Можно даже не уточнять, в каком Погорелове это произошло, - такое могло случиться в любом из них. Угрюмовы были родителями пятерых детей.
Спустя две недели после убийства в деревне по-прежнему судачат о случившемся. Множатся слухи, выдвигаются версии. За месяц до трагедии в трактор Толи Угрюмова въехала легковушка, за рулем, говорят, был бывший полицейский. Оба, говорят, были с бодуна. Виноватым сделали Угрюмова: лишили прав и влепили тридцать тысяч штрафа (деньги прислала мать). Еще суд обязал выплатить 51 тысячу полицейскому за ущерб. А на Толе уже висел кредит за телевизор.
До Погорелова добраться несложно, сложнее из него выбраться: выходишь наугад и ждешь сквозного автобуса. Прицельные автобусы сюда не ходят. Хотя вроде всего 150 километров от Вологды, не захолустье, аккуратная живая деревня. Три гастронома с хлебом по 32 рубля (но в выходные ни здесь, ни в соседних деревнях его не достать), Дом культуры, парк «Ветеран», школа, банк.
Угрюмовы жили в доме номер 18 по улице Центральной - лет 20 назад колхоз построил его для работников. Ветхий, серый, их дом кажется никогда не крашенным и одичалым. Немигающе глядят четыре занавешенных окна: два - в деревянных облупившихся рамах (здесь жили Угрюмовы), два - пластиковых, новеньких (здесь живут их соседи Баевы).
Дом, в котором жили Угрюмовы. Фото: Екатерина Фомина / «Новая»
Во двор выволокли ковер с места преступления и угрюмовский хлам.
Воскресным утром деревня умиротворенная и безлюдная. Градислава Баева возится на своем участке, расчищает место под курятник - другую живность в деревне держать невыгодно.
Кроткая, говорящая негромко - совсем не под стать своему раскатистому имени, - Градислава извиняется за свой рабочий внешний вид и приглашает в дом.
На кухне Баевых светло, чисто, просто. Пестрый линолеум, пластиковые полки, пластиковые панели «под дерево» на стенах. За столом с горячим еще чайником - восьмидесятисемилетняя баба Нина (мать Градиславы) и муж Сергей. Подливает бабе Нине чаю, подкладывает пряник… С мужем Градислава познакомилась пару лет назад, когда обоим уже было за пятьдесят, на ретродискотеке в соседнем поселке. Сейчас живут счастливо - «пусть и в бедноте, но без этой нервотрепки алкашьей». Градислава работает медсестрой в садике «Рябинка» за семь тысяч в месяц. В свободное время раньше ходила в местный клуб на танец живота: за два месяца «вошла в азарт», но потом остальные танцовщицы разбежались - дорого платить сто рублей за занятие.
Сергей сейчас не работает, ждет ответа из нефтяной фирмы, которая может взять его на должность шофера. Уже восемь месяцев ждет.
Сергей и Градислава вспоминают воскресенье, когда произошло убийство: рано проснулись, чинили крыльцо, с улицы выстрелы не услышали. В полдень из дома выбежал соседский Ванька, который с детства считается глухонемой, но в последнее время начал произносить некоторые слова. «Папа маму дурак», - выл он и, загребая воздух руками, звал за собой.
Подумала - опять дерутся, опять разнимать! - вздыхает Градислава. - Не идти-то нельзя, так зазывает Ваня, не по-человечьи.
В спальне на кровати лежала Валентина.
В рейтузах, ноги накрыты пледом, глаза открыты. Где желчный пузырь - дырка сантиметра два, кровь слегонца подзапекаться стала, ушла внутрь брюшины, - Градислава описывает, как будто видела это вчера. - У меня все внимание на раны как у медработника.
Анатолий лежал рядом, прислонившись к стене. В области сердца дыра пять сантиметров, стрелял в упор.
Кровь от подбородка до пояса, все промокло насквозь. Грудная клетка приподнялась, и кровь оттуда выфыркнула, - продолжает Сергей.
Притронуться к расстрелянным соседям он так и не осмелился - побоялся, что назовут соучастником.
Вроде ожидала, что когда-нибудь дело кончится нехорошим. Ружьем этим он пугал всех и всегда, - вздыхает Градислава. - Бывало, спим в два часа ночи, вдруг слышим - на ребят наезжать начинает или руки кому крутит. Борются, дерутся. Но не полезешь же в семью - сами разберутся.
Однажды Угрюмов поднял руку на сына Градиславы, рассек ему губу. Она позвала участкового. Участковый отчитался: состава преступления нет. Несколько лет Градислава оформляла размежевание участка - «от греха подальше», хотя, если подумать, от соседей они и так держали дистанцию.
После того случая начали проверять раз в год, как Угрюмов хранит оружие. Как-то раз жена хотела ружье сдать, Толя пытался спрятать его у соседей. Градислава открестилась - «своих проблем хватает». Последний раз полицейский приходил с проверкой 14 марта.
Так-то Градислава соседу зла не желала, хотела лишь дать понять - «и на тебя есть управа». Она сама прожила 22 года с мужем, который пил и бил. Но не уходила: думала, надо смириться, помочь ему выкарабкаться. Когда сказал: «Убью!», сбежала вместе с детьми. Вернулась только через четыре года, когда муж съехал в неизвестном направлении.
О молодости Градиславе теперь напоминает лишь неестественно яркий пейзаж на стене. На нем лето в ее родном селе Залесье (в двух километрах отсюда). Вот она сама, рисованная: качает сестру на качелях, рядом бабушка пасет овец… Кроме Градиславы в семье было еще четверо детей, отец пил и гонял мать.
Теперь в родительском доме, осевшем и разваливающемся, пропивая свою пенсию, а до этого еще и мамину, по-прежнему живут брат и сестра Градиславы. Мать она от них недавно забрала. Баба Нина потихонечку теряет рассудок, по вечерам пересчитывает пенсию и тщательно перекладывает свои платочки. А Залесье потихонечку заканчивается. В соседском доме в прошлом сентябре старушка зарубила мужа, а потом повесилась.
Валя-то, наверное, все равно хотела жить, - возвращается к последним событиям Градислава. - На окнах рассаду помидоров высадила, думала о жизни-то!
Вот такая неприятная история… - задумчиво заключает Сергей.
Похоронили Валю и Толю на разных кладбищах, так решила сестра Валентины.
Марина
Так пить меньше надо, ничего бы и не было! - с порога выпалила Марина в ответ на мои соболезнования. - Или ключи от сейфа с ружьем забрать - и все!
Невысокая, смешливая, с длинным рыжим хвостом, семнадцатилетняя Марина Угрюмова сегодня зашла домой впервые после смерти родителей. Она учится в Вологде на повара-кондитера. Ездить домой затратно, стипендии в 500 рублей на дорогу не хватит, а чтобы доехать на похороны (родителей хоронили не в Погорелове, а в их родном городке в 400 километрах отсюда) - и вовсе пришлось занимать.
А ружье у него откуда?
Он охотник у нас, - Марина тащит меня в коридор и указывает куда-то под потолок. - Вон хвост глухариный висит.
После похорон дети Угрюмовых разъехались - кто куда. Самый старший живет в Вологде с семьей. Анатолий часто попрекал жену, что сын не от него, даже на свадьбу к нему не поехал.
Глухонемой Ваня с неделю бегал по Погорелову, даже в кафе по вечерам заходил, но куда-то вдруг делся - говорят, тетки увезли. Самая младшая, пятнадцатилетняя Вика до сорока дней будет жить у маминой подруги. Скоро в Погорелово вернется средний брат Коля, который пока учится в Ухте, - оформлять опекунство над сестрами.
Фото: Екатерина Фомина / «Новая»
Барсик, че орешь как резаный? - Марина решительно распахивает хлипкую форточку, чтобы кот забрался домой. - Думала, сдохнет он здесь.
На полу у печи десяток банок из-под консервов с кошачьим кормом. Дверь в родительскую комнату закрыта. В гостиной на стене висит покрывало с медведями, шкаф заставлен фотографиями детей. У братьев и Вики мамин курносый нос. По телику, взятому в кредит, идут «Папины дочки». На столе начатая пачка семечек и памятка опекуна.
Марина ищет свое свидетельство о рождении, чтобы оформить пенсию по потере кормильца, копается на полках. Все главы жизни расфасованы по пакетам: Коля, Ваня, поступление в колледж…
На полном гособеспечении будем сейчас… - между делом констатирует она.
Свидетельства нигде нет. Попадается фотоальбом в коробке. Мужчина спит на половике на полу, мужчина валяется на кровати. «Это папа» - подписано детским почерком. Мама на фоне коров Сливы и Мяты. Общих фотографий нет. Марина рассказывает, что папа закодировался под Новый год лет пять назад, но долго не продержался.
Теория и практика
В январе в деревне Павлово Вологодской области мужчина зарезал подругу жены, к которой она сбежала от него с детьми. Второго февраля в Белозерске другой мужчина застрелил коллегу жены, к которому ее ревновал. 19 февраля жительница Череповца ранила сожителя, который начал избивать ее. 15 марта, в день убийства Угрюмовых, в другом вологодском селе Нюксеница пьяный 27-летний парень сбил машиной бывшую жену и припарковался на ее трупе.
Домашние разборки - будничное, рядовое дело. Настолько, что даже никто не ведет никакой статистики. Приблизительные цифры: каждый год 14 тысяч женщин гибнут от домашнего насилия, условно говоря - каждые сорок минут погибает одна женщина. Каждый день больше 30 тысяч женщин терпят побои дома. Нет федерального закона о бытовом насилии. Да и будет ли, когда патриаршья комиссия по вопросам семьи, защиты материнства и детства предлагает приравнять «пропаганду против семьи» к экстремизму.
Вологодские депутаты Законодательного собрания тоже работают над снижением статистики. Надо думать, тревожатся: за весь прошлый год здесь зафиксировали 11 тысяч 319 семейных скандалов. Чтобы «защитить членов семей от семейных дебоширов», они приняли новый закон. С 25 марта за семейный скандал нужно будет выплатить штраф от 300 до 500 рублей. Статистика точно пойдет на убыль - полицию теперь вмешивать в домашние ссоры не будут. Кому охота платить из семейного бюджета?
В сельсовете Погорелова своя статистика: на учете стоят тридцать семей. А всего в деревне на конец года зарегистрировано 1230 жителей. Угрюмовых неблагополучными «считать не было оснований». Комиссия содействия семье и школе работает только в случаях ущемления прав несовершеннолетних. «Когда насилие между женщиной и мужчиной - это уже не наши полномочия», - объясняет мама Марининой одноклассницы Татьяна Савватьевна. Она работает в сельсовете, замещает специалиста по соцвопросам, пока та в декрете. Лукавят ли, но в сельсовете говорят, что никто не подозревал, что происходит у Угрюмовых дома: «Если у меня в семье что-то случится, я что, пойду по соседям разговаривать?»
У нас таких ведь семейных конфликтов сплошь и рядом, скажем так, - продолжает Татьяна Савватьевна. - Кто-то скандалит, даже рукоприкладствует, что греха таить. Но Валентина это не афишировала.
Вызов участкового - тоже не основание проверить семью, объясняет она. Полицейский не передает данные в сельсовет, только раз в год отчитывается в цифрах, без имен, «информация же конфиденциальная».
Всех выпивающих мужчин на учет не поставишь! Мы работаем в основном с матерями-одиночками или когда оба родителя пьют. Отчим, например, пасынка насилует. Если ситуация грозит здоровью и жизни ребенка, «скорую» вызывают, увозим ребенка в больницу. Был у нас случай: младенца нельзя было оставлять дома, так и пьяную мать пришлось везти, она же грудью кормит.
Сигнал в сельсовет может поступить либо от соседей, либо из школы. Но если при выезде комиссии на место выяснится, что родители все выходные пили, а в понедельник уже трезвые, сигнал так и останется «просто сигналом».
Вообще «сигнал» может означать, что ребенок гуляет неприбранный, у него нет учебных принадлежностей. А Вика и Марина Угрюмовы были «опрятные, чистые, одетые», неплохо учились.
Для волнений не было повода.
У них есть отец, есть мать, как будешь соваться, что-то указывать? - оправдывается Татьяна Савватьевна.
Неожиданно она вспоминает: ее подругу тоже бил муж, но та смогла сбежать в кризисный центр в Вологде.
Там не только женщины прячутся, но и старики - над ними же молодежь сейчас так издевается ради квартиры! Но это в городах, у нас-то такого нет.
Любовь до гроба
Единственное кафе «Привал» открылось в Погорелове недавно. По выходным парни и девчонки заказывают там самую популярную песню «Вологжаночки мои любимые, вологжаночки неповторимые» - и бутылку (магазины закрываются в 21.00). Старшее поколение более консервативно и все так же пьет в гаражах. Во время таких гаражных сходок Анатолий Угрюмов делился с мужиками своими планами, говорил о самоубийстве. На работе же никто об этом не подозревал.
После того как Анатолия уволили из совхоза четыре года назад, он устроился трактористом в дорожную службу в поселке Фоминское. Мастер дорожников Николай Федорович повторяет: держали Угрюмова из жалости. Хотя вообще-то на такую должность охотников мало - могут вызвать на работу в любое время суток, платят копейки. «Вот и приходится подбирать все эти отбросики», - поясняет Николай Федорович. Угрюмов был для начальника «штатной единицей», семью его он «не знавал».
Как могло такое случиться? Надо начинать с воспитания, с корней, так сказать. Чего заложено в человеке, то в нем и есть! По характеру он - да как малый ребенок, который воспитывался в семье последним. Чуть маленько - так истерика, взвинченный делается. По работе, прямо скажу, одного нельзя посылать было, все после него переделывать, ядрена мать.
На стенах в комнатушке, где бригада обычно перекуривает, развешаны карты Советского Союза (две) и афиши конкурсов «Козел и баран года», «Свинья и гусь года» и конкурса среди коров и телок. Николай Федорович развенчивает миф о том, что Толя застрелился, потому что его уволили. Нет, не уволили, хотя пытались!
Но я его отстоял перед директором! Семью-то ему кормить надо все-таки, худо, недородно, тысяч-то 10 заработает в месяц. Жизнь чего, у него одного такая больно тяжелая? Какого фига-то надо? У него жизнь-то ой-ой-ой была, у Тольки-то.
Угрюмова после аварии всего-то отправили в отпуск, оплачиваемый. Как говорит Николай Федорович, «набраться ума-разума». Но Угрюмов весь месяц пропил.
Трактор Угрюмова теперь одиноко стоит в ангаре, садиться на него пока некому.
Зато рабочие инструменты Валентины - аппараты для дойки коров - уже в ходу, ими пользуется доярка Жанна. Говорит, на ферме в Быкове на Валентину равнялись. Она всегда выигрывала на конкурсах машинного доения.
Слесарь, две доярки Жанны и скотница на ферме в Быково, где работала убитая Валентина. Фото: Екатерина Фомина / «Новая»
На ферме влажно, темно, терпко пахнет навозом. В загонах 200 телок, у каждой - табличка с именем: Реформа, Ресничка, Ремарка… Скотница скребком собирает навоз, издевательски бросает: «Семь часов говно вокруг фермы бегать собирать - попробовать хочешь?»
Круглолицая Жанна когда-то сбежала от мужа в Погорелово из соседнего Бабушкинского района и теперь рассказывает про себя и про Валю одно и то же: дома были постоянные драки, перед работой замазывали синяки тональным кремом, на работе не привыкли «свое настроение показывать». Валентина, вспоминает, приходила каждый день с улыбкой на лице (даже когда оно было в синяках), садилась под корову и заводила песню.
Как неважно, в каком мы из Погореловых, так и неважно, какая из доярок рассказывает о своих синяках - такая история находится у каждой.
«С моей сестрой такое было: уж я и приезжала, и поколачивала ее мужа! - вспоминает скотница. - Участковый отказал дело возбудить - смертельных исходов, говорит, нет. Ну а к Вальке… Не полезешь же в чужую жизнь».
Фото: Екатерина Фомина / «Новая»
В отличие от дорожников, на ферме про семью Угрюмовых знали все. Каждый вечер пьяный Толя приезжал на ферму проверять жену. Иногда бегал за ней с вилами.
Ревновал он ее к нашим слесарям! Это называется климакс мужской, уже бжик в мужском организме, - знающе кивают доярки постарше.
А иногда, бывало, как обмякнет пьяненький, опустится на диван в подсобке и повторяет: «Люблю Валюшку больше всех». И доярки умиляются: «Такая любовь была у него».
«Не имей моды трогать меня никогда!»
У Толи было в задумках такое, стреляться-то, - буднично произносит Лена. - Раз задумано - все равно уже, - и разводит руками. - Уговаривала я его: с долгами можно рассчитаться помаленьку, че стреляться.
Лена Игнатьевская последней видела Толю и Валю живыми. Вечером накануне убийства и за час до него она с ними пила.
Конечно, знала бы, что так получится, осталась бы у них тогда утром. А может, не ушла бы, так и меня застрелил, хер знает. Чему быть, того не миновать. Хожу, и не верится, что их нету. Уж ладно, говорю, себя хоть… А ее-то, Валю, зачем?
Мы сидим на кухне. Лена - крашеная блондинка, полная, в розовом халате - грузно опускается на табурет, облокачивается на подоконник, где почему-то стоит плафон от люстры. Под потолком висит голая лампочка, занавесок на окне нет.
Лена знала семью Угрюмовых давно - вместе с Валей работала на ферме, иногда разнимала их с мужем драки.
Бывало, Вика прибегала: папа маму бьет. Я побегу, наору на него, нахлещу. Как-то нахеракала ему, ходил с синяком. Боялся меня.
Около года назад Лена ушла в декрет, и общение сошло на нет. Вечером 14 марта Валентина позвонила Лене: Толя как-то занимал 150 рублей на чекушку, предлагала вернуть той же «валютой». Собрались, посидели. Наутро Лена взяла двоих своих детей и пошла к Угрюмовым похмеляться. Пока Валя ходила за бутылкой, Толя напек блинов, развесил белье.
Лена повторяет как заведенная: в тот день все хорошо было, даже не скандалили! И сама этому удивляется. Убеждает, что Угрюмов «не пьяный совсем уж был, соображал головой».
Он боялся, что если застрелит себя, она с кем-то жить будет, жалко было отдавать. А я знаю, что она ни с кем бы не стала жить! - с обидой говорит Лена. - Пореветь - поревела бы, понять можно, муж есть муж. Но надо думать прежде всего о детях!
Лена сама выросла в многодетной семье. Один ее брат утонул, младшая сестра «уехала шляться», оставила троих детей маме. Мама пила и сдала детей дочери в детдом. Но через год забрала - «свое ведь».
Недавно сестра вернулась, снова беременная. Так теперь она в деревне где-то дом снимает. На что будет жить - не представляю, в июле уже рожать.
У Лены три дочки. Тринадцатилетняя Карина «от хохла», который работал здесь, «но его вытурили, когда Карине было два года». К Лене тогда начал захаживать друг «хохла» Коля. «Мне-то че - жить-то все равно надо».
Семья Игнатьевских. Лена - последняя, кто видел Угрюмовых живыми. Фото: Екатерина Фомина / «Новая»
Юля и девятимесячная Лера - дочери Коли. Обеих не планировали: «Просто на аборт не успела съездить».
Однажды Коля чуть не зарезал Лену. «Немножко гульнули», и Толя Угрюмов рассказал Коле, что его Ленка с одним человеком на ферме разговаривает.
Я спала, а он на меня с ножом - вовремя проснулась! Участковый приехал - пиши заявление. Так зачем мне? Куда его садить? Поехала в больницу с ножевым-то, пришлось зафиксировать. Судили, год условки ему дали.
Год Коля Лену не трогал. Но…
Как условка кончилась, он опять начал меня немножко побивать. Я уж потом возьму, че в руку попадется, тем начну хлестать. Потом не стал трогать - красота! Говорю: не имей моды трогать меня никогда.
Маленькая Лера ползет по коридору, сворачивает на кухню, впереди препятствие - порог.
Ползи к маме, - Лерка начинает хныкать. - Да не психуй ты, давай к маме.
Юля пытается перенести Леру через барьер, но Лена осекает: «Че ленится, пусть сама».
Ой, мам, она снова описалась.
На кухню выходит покурить Коля, низенький, ссохшийся - в майке с грозным тигром. Лена любовно смотрит на него:
Знаете, мужики ведь - они и есть мужики.
Коля тушит бычок. Маленькая Лера на руках грызет заглушку для водопроводной трубы, которую схватила на подоконнике.
Сейчас попересирают до 40 дней, а потом не дай бог случится что-то другое, и переключатся, - бодро говорит Лена. - Как говорят - если пересирают, значит, человек жив. И меня пусть пересирают - значит, жива.
P.S. В Погорелове прошел слух: глухонемого Ваньку забрали не тетки по маминой линии, а полиция - в тотемский изолятор. На ружье якобы нашли его отпечатки.
