Виктор Топоров
Глядя на добродушного дедушку с пышной седой бородой, нельзя поверить, что это и есть гроза литературного мира Виктор Топоров, перо которого - даже не штык, а хирургический скальпель, которым он хладнокровно препарирует литературное сообщество. А кому понравится, когда его вскрывают, вытаскивая на свет божий неприглядные внутренности, да ещё сопровождая эту процедуру едкими остротами и смачными сравнениями? Поэтому в писательском цехе оценки деятельности Топорова даются самые разные. Филолог Глеб Морев пишет, что статьи одиозного критика, «подвизающегося у нас на ниве примитивной провокации», изначально заточены под скандал, а писатель , напротив, считает Топорова «одним из немногих критиков, оправдывающих существование этого цеха в принципе». Борис Стругацкий в 1993 году в сердцах сказал: «Беда наша не в том, что есть такой Топоров, и даже не в том, что он пишет. Беда в том, что нет другого Топорова, который объяснил бы, что все написанное Топоровым неверно».
Но это мнение литераторов, которым от Виктора Леонидовича крепко достаётся. А простым смертным читать «Белинского наших дней» интересно и познавательно: культура, эрудиция, ироничность автора делают его одним из популярнейших публицистов. В политических статьях Топоров даёт резкую оценку российской действительности. Его книги - это путеводитель по современной литературе, в котором чётко расставлены акценты и беспощадно наклеены ярлыки. В отличие большинства коллег по писательскому цеху, Топоров честно признаётся, что критика - занятие чрезвычайно субъективное, а сколько критиков - столько и мнений.
«Литературный киллер» Виктор Топоров родился в Ленинграде в 1946 году, окончил ЛГУ по специальности «филолог-германист». С 1972 года публиковались его переводы немецкой и английской поэзии, а также критические статьи о зарубежной литературе. С 1987 года выступает как критик современной литературы, с 1990 года - как политический обозреватель. С 2000 по 2005 год руководил издательством «Лимбус пресс», на этом посту его сменил писатель .
«Крёстный отец» модной литературной премии «Национальный бестселлер».
Член Союза писателей СССР и Союза писателей Санкт-Петербурга, академик Академии русской современной словесности.
«Наша литература давно ни на что не влияет и мало кого интересует. На этом фоне пламенные филиппики Виктора Топорова дают мне, возможно, иллюзорное, но важное для меня ощущение, что в ней до сих пор происходит что-то необычайно значительное, раз она способна вызывать столь сильную и неподдельную страсть. Топоров — едва ли не последний из бойцов андеграунда, сохранивший верность заветам своей молодости. Он не признаёт приличий, поскольку в той среде, из которой он вышел, это считалось неприличным. Да, он — зол, но без хищников травоядным грозит вымирание. Язык не поворачивается назвать его суд беспристрастным, но его пристрастия всегда по гамбургскому счёту. Его можно упрекнуть в недопустимости тона, но не в изъянах вкуса. Жалованья он не получает, благо нигде не служит, и ни в какой формат, кроме своего собственного, вписываться не обязан». (
9 августа 2016 года могло бы исполниться 70 лет В. Л. Топорову - поэту, переводчику, издателю, страстному и пристрастному участнику российского литературного процесса
Текст: Михаил Визель/ГодЛитературы.РФ
Фото из ЖЖ philologist
В. Л. Топоров (1946 - 2013) всю жизнь переводил прозу и стихи с английского и немецкого языков. Неудивительно, что оригинальные стихи он тоже писал. Удивительно другое: то, что
он категорически отказывался печатать их при жизни, хотя охотно читал в дружеском кругу - и завещал сделать это после смерти.
Поэтому вступление к первой книге стихов и переводов Виктора Топорова «Да здравствует мир без меня!» (заглавие позаимствовано из последней записи, оставленной Топоровым в фейсбуке), написанное его дочерью , начинается со слов: «Чем позже появилась бы эта книга, тем было бы лучше».
Но она появилась когда появилась. Внезапная смерть Виктора Леонидовича 21 августа 2013 года оказалась потрясением не только для его многочисленных друзей и учеников (так обозначим для простоты его друзей, годящихся по возрасту в сыновья и дочери), но и для столь же многочисленных недоброжелателей (чтобы не сказать «врагов»), которые не могли простить ему категорического, порою даже нарочитого нежелания соблюдать общепринятые правила литературного приличия, звериного чутья на фальшь и конъюнктуру, задрапированные в одеяния прогрессивности и актуальности.
Литературное сообщество лишилось зеркала, которое могло не просто намекнуть, но сказать прямым текстом, что у кого-то «рожа крива», по известной поговорке.
Останутся придуманные им в бытность главным редактором издательства «Лимбус-Пресс» премия «Национальный бестселлер» и . Останутся «тысячи строк Блейка и Бредеро, немецких и австрийских экспрессионистов, — словом, ровно столько, чтобы быть принятым в Союз советских писателей раз десять, — приблизительно столько раз на приеме он был с треском провален завистливыми коллегами» , по замечанию ведущего сайта «Век перевода» Евгения Витковского . А теперь еще в оборот войдут и оригинальные стихи поэта Виктора Топорова.
Тексты и обложка предоставлены издательством «Лимбус-Пресс»
Не спит Орда, пока не лягут ханы.
Ведь вся Орда – передовой отряд.
Мы завтра будем, парни, бездыханны.
А нынче спать, покуда ханы спят.
Они вчера с князьями засиделись.
В шести шатрах рекой лился кумыс.
Бараньи туши, жир стрелял, вертелись.
И лишь в седьмом грустили, запершись.
Настала ночь – татарская, родная.
Луна вошла, как шашка, ей в ладонь.
Зачем ты ржешь, мой конь, пути не зная?
Еще не кровь, не время, не огонь.
Ты, девка, будь со мной в дорогу нежной.
На этом и стоим, неутомим.
Там, на Руси, опять небезмятежно.
Ах, мать твою, как мы их усмирим!
Помчимся в чистом поле с честным гиком.
А нам навстречу только тщетный крик.
В Европе знают о монголе диком.
Лишь на Руси известно, как он дик.
Оно конечно, каменные грады.
Дружинники, запасные полки.
Порежем, срубим, сгубим без пощады.
Спалим страну от Вислы до Оки.
Сережек не проси с такого дела.
Не жди ни сукон, сучка, ни коров.
Вернусь, и ладно. Вон уж, заалело
И подханята вздрынули с ковров.
1981
Георг Гейм
(1887–1914)
ПРОКЛЯТЬЕ БОЛЬШИМ ГОРОДАМ
1
Увенчанные мертвой головою
И черным стягом белые врата
Бесшумно растворяются. Зарею,
Зари убогим светом залита,
Видна за ними жуткая картина:
Дождь, нечистоты, духота и слизь,
Порывы ветра и пары бензина
В чаду бесшумной молнии слились.
И, дряблые, чудовищных объемов,
Нагие груди города лежат
В мучнистых пятнах – аж до окоема –
И дышат ржавью неба, и дрожат.
И – брошенные на ночь балаганы –
В лучах луны лишь явственней черны,
Железные застыли истуканы,
В бессмысленный побег устремлены.
(По улице в проплешинах рассвета
Враскачку баба, тронутая тлом,
Бредет под улюлюканье кларнета –
На нем играет бесноватый гном.
За ней, как цепь, волочится орава
Охваченных молчанием мужчин,
А гном играет пьяно и кроваво –
Хромой седобородый бабуин.
Вниз по реке, в чертогах и в тенетах,
В вертепах тьмы и в сумраке пещер,
На свалке улиц, в ямах и болотах,
Где ночь как день, а день, как полночь, сер, –
Блестит, как золотой поток, разврат.
Дитя, сося, вонзает зубки в грудь.
Старик, визжа, залез в девичий зад,
Сжигаемый желанием вспорхнуть –
Как бабочка над кустиком. Над розой.
Бьет кровь из лона. Близится содом.
Убито девство непотребной позой,
Старушечьим кровавым языком.
В бреду любви, в пыталище застенка,
Подобно тем, кого созвал Гермес,
Они трясутся, с губ слетает пенка –
И пенье дорастает до небес, –
И краскою стыда их заливает.
А те взмывают ввысь, за трупом труп.
Под звуки флейты. Боль их убивает
Стервятников одним движеньем губ.)
ВИКТОР ТОПОРОВ
1946, Ленинград - 2013, Санкт-Петербург
По образованию — германист. Если бы у переводчиков было традиционное деление на поколения, Топоров, наверное, был бы «семидесятник» — только слово это звучит дико и ничего не значит, в семидесятые годы в перевод серьезной поэзии допустили немногих и преимущественно через последние тома-антологии БВЛ. Тысячи строк Блейка и Бредеро, немецких и австрийских экспрессионистов, — словом, ровно столько, чтобы быть принятым в Союз советских писателей раз десять, – приблизительно столько раз на приеме он был с треском провален завистливыми коллегами. Дело было в том, что плодовитого Топорова очень охотно печатали в Москве, а этого город Ленинград не прощал. Ну, а в постсоветскую эпоху Топоров издал авторские книги переводов из Готфрида Бенна, У. Х. Одена, Сильвии Платт, — и многое другое, их не прощают теперь уже представители молодежи; оная сердита, кроме английского, других языков старается не знать, словом, все всегда так было, так и останется. На рубеже тысячелетий Топоров стал главным редактором издательства «Лимбус» и от поэтического перевода несколько отдалился.
Источник: www.vekperevoda.com
Просмотры: 0
Отечественный литературный обозреватель, критик и редактор.
Его мать – адвокат – защитник в деле И.А. Бродского .
«В 1937 году моя мать добилась двух оправдательных приговоров по 58-й статье! Надо сказать - это сегодня всячески затушёвывается, - что суды были тогда вовсе не такими сервильными и трусливыми, как даже хотя бы в шестидесятые - восьмидесятые. Конечно, «царицей доказательств» было признание собственной вины - и в этом случае адвокат оказывался практически бессилен, а суд штамповал приговоры. […] Одно из материнских оправданий тоже носило скорее анекдотический характер. «Вот вы говорите, будто ни в чём не виноваты, но вы же подписали признание», - произнесла мать подзащитному на свидании традиционную по тем временам реплику. «Да, но посмотрите, в чем я признался!» Мать посмотрела. Подзащитный признался, - а полуграмотный следователь это «съел», - что является японским шпионом и в качестве такового продал своим иностранным хозяевал Пулковский меридиан Мать обратила на это признание внимание суда, и её подзащитного оправдали».
Топоров В.Л., Двойное дно. Признания скандалиста, М., «Захаров»; «Аст», 1999 г., с. 29-30.
В.Л. Топоров с молодости известен своими остроумными, острыми и нецензурными оценками...
«… в юности, меня поразило - и вдохновило - самиздатское эссе Григория Померанца (человека, как я потом понял, недалекого, но порой - изредка - чуть ли не гениального) об интеллигенции и интеллигентности. Последняя рассматривалась там как своего рода проникающая радиация, исходящая из ядра (совесть нации, лучшие умы России) и пронизывающая всю интеллигентскую толщу в разные времена на разную глубину. Чем раскаленней, чем радиоактивней на данный конкретный момент «ядро», тем более широкими кругами расходится в обществе «проникающая интеллигентность».Во времена менее благополучные - и это я взял себе на заметку! - «радиации» хватает лишь на то, чтобы навести (моральную) чистоту на собственном рабочем месте. То есть работать честно, совестливо, не вступать ни в какие кланы и группировки (слово «мафия» было тогда ещё не в ходу) и, по возможности, препятствовать их профессиональному всевластью. Подобный взгляд на вещи стал для меня и программой-минимум (потому что имелась и программа-максимум), и своего рода символом веры. Занявшись - по собственному сознательному и добровольному выбору - не самым главным на свете делом, я решил, что подобное самоограничение позволяет не лгать, не лукавить, не идти на компромиссы с судьбой и сделки с совестью (хотя бы потому, что сам выбор поэтического перевода при всей добровольности этого выбора означал компромисс и сделку). Короче говоря, я ничтоже сумняшеся затеял в ленинградских переводческих кругах перестройку - лет за пятнадцать до того, как Александр Зиновьев догадался применить к этому термину обратный перевод на древнегреческий – и получилось у него «катастрофа»
Топоров В.Л., Двойное дно. Признания скандалиста, М., «Захаров»; «Аст», 1999 г., с. 200-201.
«… пожаловав в 1997 году в Питер, первый президент России созвал Гранина с покойным академиком Лихачёвым , Пиотровского с Гергиевым , Розенбаума с Андреем Петровым и - под телекамеры - провозгласил Петербург «культурной столицей России». И, сразу же по возвращении в Москву, отобрал у культурной столицы федеральную кнопку - и передал её как раз каналу «Культура». Питерское телевидение, впрочем, влачило к этому сроку столь жалкое существование, что потери бойца федеральный отряд не заметил. А всероссийский телезритель - тем более».
Топоров В.Л., Жёсткая ротация, СПб, «Амфора», 2007 г., с. 130.
Виктор Топоров Что ж вы, земляки?
МОЙ ДВОЮРОДНЫЙ БРАТ Валера, вернувшись из школы, торжествующе объявил матери, что сегодня весь день в их четвертом классе били жидов. Тетя Зина, женщина простая и честная, не стала рассуждать о пролетарском интернационализме. Она объяснила сыну, что его покойный отец был из евреев - и, безусловно, считал себя евреем. С Валерой приключилась жуткая истерика: взахлеб рыдая, он категорически отказывался признать себя евреем (или полуевреем), он не хотел назавтра идти в школу, он не хотел жить...
Постепенно все это как-то рассосалось и утихомирилось, но не до конца: обладая типично славянской внешностью и безупречными анкетными данными (он тоже Топоров, наша семья - напомню - из выкрестов), он избрал нетипичный для представителя “малого народа” путь: армия, работа машинистом на железной дороге, заочный вуз... И, хотя к этому впоследствии подверстались заочная же аспирантура, переход на управленческие - и довольно крупные (дослужился до железнодорожного генерала) - должности, он, к примеру, так и не обзавелся отдельной квартирой: ни служебной (она же выслуженная), ни кооперативной; долгие годы они с матерью, женой и дочерью жили даже без телефона. С кровными родственниками по линии Топоровых-Кричевских он общается редко и только когда этого, по тем или иным причинам, никак нельзя избежать. Контакты наших семей строились на дружбе матерей: Зинаида Федоровна приходила к нам (в последний раз была на похоронах моей матери, но и сама ненамного моложе и очень болеет): грузная старуха (когда-то была белокурой красоткой а-ля Любовь Орлова), по какой-то странной иронии судьбы ставшая на склоне лет похожей на еврейку... А Валерий и на административную-то работу перешел поневоле: задавив на дороге человека, хотя вины машиниста в этом не обнаружили, он не смог впредь водить составы.
Я НА НЕСКОЛЬКО ЛЕТ моложе двоюродного брата - и к тому времени, как он принялся бить жидов, уже четко осознавал, что принадлежу к этому злосчастному племени. Осознавал - и не испытывал в этой связи никаких неудобств. Смутно припоминаю, как уговаривали меня в детстве какие-то дворовые мальчики признаться в том, что я все-таки не еврей, а то, мол, они не могут со мной дружить, но я упорно стоял на своем и предлагал им поступиться принципами. Впрочем, за вычетом проходных дворов и знаменитого Кабинетского садика, где хозяйничала “шпана” и старались не появляться мои соплеменники, мир детства - и дома, и на газонах около дома, и потом в школе - кишмя кишел евреями: в гостях у нас бывали исключительно адвокаты, лечил меня врач по фамилии Мэр, а порой вызывали на консультацию знаменитого профессора Фарфеля, в первом же классе я подружился с Портером и Рабиновичем... Потом появились шахматисты... и не в последнюю очередь поэты... Ну и мамин поклонник-сионист, потчевавший меня соответствующего рода литературой...
Борьба с космополитизмом воспринималась изнутри - со стороны отпрыска безродных космополитов - именно как заговор евреев против всего остального человечества. Было это, разумеется, не так или не совсем так - хотя, пожалуй, и так тоже.
Помню, как удивил меня, трех- или четырехлетнего, урок, преподанный родным отцом. Он повел меня в кондитерскую на Невском, которую именовал кухмистерской, взял пирожных мне и кофе себе - и застыл у стойки, несколько тоскливо отвернувшись в сторону.
Папа, а чего это ты отворачиваешься?
Понимаешь, сынок, я тоже очень люблю пирожные. И у меня слюнки текут.
Так возьми!
Нет, сынок. Если толстый еврей в бобровой шубе будет на публике есть пирожное, то это может возбудить у кого-нибудь антисемитские настроения.
А зачем же ты тогда носишь бобровую шубу?
Положение обязывает.
Косвенный совет про бобровую шубу, которую обязывает носить положение, я постарался пропустить мимо ушей, а вот насчет пирожных принял к сведению раз и навсегда. Это, можно сказать, единственный отцовский урок, который я воспринял безоговорочно.
Я ПРОГУЛИВАЛСЯ в окрестностях “Сайгона” с восемнадцатилетним (но выглядевшим на пятнадцать) Колей Голем. Какой-то дядька лет сорока попросил у меня прикурить. Я и дал ему прикурить - от сигареты.
А спички пожалел, что ли?
Сударь мой, вы дурно воспитаны! Вам следовало поблагодарить меня, а вы...
Молчи, местечковый!
Я взглянул на дядьку попристальней. Явно здоровей: мне с ним не справиться, юный Голь (“блокада Ленинграда” - дразнила его в Крыму одна девочка) - не помощник. Вспомнив борьбу, которой когда-то занимался, я заломил дядьке руку и поволок в милицию. Ближайший пикет (и я был неплохо осведомлен об этом) находился в здании метро Владимирская.
Уже на ступенях метро, завидев ментов, дядька вывернулся из моего захвата и обратился к ним за помощью. В пикет повели нас обоих. Юный, но мужественный (трусил он только в литературных ситуациях) Голь проследовал за нами.
Он напал на меня на улице,- пояснил дядька.
Он оскорбил мое национальное достоинство,- сказал я.
Паспорта, - сказал дежурный сержант.
Паспорта оказались у обоих.
Копелевич Борис Федорович, еврей,- с расстановкой прочитал сержант.- Топоров Виктор Леонидович, русский...- Он сделал паузу.- Ну-ка расскажите еще раз, как было дело.
Он напал на меня на улице!
Он оскорбил мое национальное достоинство!
Сержант оказался остроумцем.
Что ж вы, земляки, ссоритесь,- поинтересовался он и отпустил обоих, сначала Копелевича, потом меня, с пятиминутным интервалом, чтобы мы не подрались на улице.
КАК НИ СТРАННО, эта потешная история приобрела для меня некий смысл и помимо того, который вытекает из нее очевидно. Размышляя над ней, я постепенно проникся логикой дядьки Копелевича: оказывается, один еврей может оскорбить другого по национальному признаку, апеллируя к понятию “местечковости”. В определенной мере это соответствует построениям иных теоретиков еврейского вопроса: из гетто первой вырывается яркая индивидуальность, она не испытывает никаких притеснений, напротив, даже существует в режиме явного предпочтения, но вот вслед за нею выход из гетто осуществляет серая еврейская - “местечковая” - масса, и тут ее начинают давить и гнобить. Естественно, и индивидуал, и масса испытывают взаимную ненависть. Это всего лишь одна из теорий (и не самая распространенная), но она имеется...
Местечковое - то есть не ассимилировавшееся прежде всего в культурном смысле - еврейство (хотя ему-то, конечно, как раз кажется будто оно уже ассимилировалось на все сто процентов) раздражало и раздражает меня в литературе (наряду с прочим и в литературе), по сей день - скажем, журнал “Всемирное слово” я тут же и по справедливости перекрестил в “Местечковое слово”, - а виной или причиной всему тогдашний дядька по фамилии Копелевич.
Меня часто обвиняют в антисемитизме (хотя применительно ко мне речь может идти только о национальной самокритике), даже - как некто Рейтблат - в “неуклюже скрываемом антисемитизме”. Меж тем совершенно ясно, что разговор о еврейском преобладании (или о еврейском засилье) в определенных сферах деятельности и о специфических, не всегда безобидных формах утверждения этого преобладания (разговор, в годы советской власти с ее неявным, но несомненным государственным антисемитизмом абсолютно недопустимый) сегодня, когда евреи перестали скрывать или хотя бы микшировать свое еврейство, не отказавшись, однако же, от методов и стилистики неформального тайного сообщества, - такой разговор сегодня необходим и неизбежен - и вести его надо в форме честного диалога с теми, кого презрительно аттестуют или шельмуют антисемитами.
Табуирование (или истерически-слезливая, с оглядкой на холокост и с апелляцией к родовому трактовка) этой темы представляют собой страусову политику; такой подход в нынешних условиях не сокращает, а множит число юдофобов - уже подлинных, а не мнимых,- причем множит его в геометрической прогрессии. Мы живем не в Германии, где запрет на тему обусловлен исторически (хотя и там он рано или поздно будет нарушен, причем брутальным взрывом долго томящейся под спудом энергии); у нас вина России перед своим еврейством и вина еврейства перед Россией находится в шатком - и все более раскачиваемом - равновесии; у нас не то чтобы вызревал новый государственный антисемитизм (чего нет, того нет!), но создается для него все более и более благодатная почва. И создается она прежде всего самими евреями - преуспевающими, раскрученными, торжествующими, - но отказывающимися от какой бы то ни было рефлексии по поводу национальной (она же в данном случае мафиозная) природы своего успеха; более того, категорически возбраняющими подобную рефлексию всем остальным. Отсюда и национальная нескромность (если уже не национальная наглость), объективно пагубная. Отсюда нарастающее недоумение и отторжение. Вторая еврейская революция (как и первая - в 1917-м) грозит обернуться трагедией - и для всей страны, и для торжествующего сиюминутную победу еврейства.
В 1991 ГОДУ Я ВЕЛ ПО ПИТЕРСКОМУ РАДИО цикл литературно-критических передач “В кривом зеркале” - радиоаналог начавшегося тогда же на страницах “Литератора” и продолжающегося до сих пор (с поздней осени 1992-го - на страницах “Смены”) “Дневника литератора”
В одном из первых радиовыступлений я подверг уничижительной критике очередную повесть Даниила Гранина. Повесть была очередной, но не рядовой: Гранин сочинил памфлет против давным-давно отставленного первого секретаря Ленинградского обкома КПСС Романова.
Я ничего не имел - да и не имею - против Гранина. Напротив, считаю его недурным очеркистом, поневоле - в силу особой иерархичности советской литературы - превратившимся в средней руки прозаика. На голосовании в связи с исключением из Союза писателей Солженицына он - единственный - воздержался; и хотя впоследствии отозвал свое “воздержание”, но и такие колебания дорогого стоят - и Гранину они и впрямь стоили дорого: ему пришлось уйти с сопредседательства питерского Союза писателей (на пару с Михаилом Дудиным, который проголосовал за исключение, однако поста лишился тоже - нечаянная рифма к заключительным главам солженицынского романа “В круге первом”, где, сузив круг подозреваемых до двоих человек, берут обоих). Раннеперестроечный роман “Картина” был не так уж плох, знаменитый в перестройку “Зубр”, при всей нравственной двусмысленности, - тоже; разве что “Блокадная книга” получилась однозначно фальшивой. Но с подвергшейся моему разносу повестью дело обстояло из рук вон. Изначальное отсутствие чести и достоинства - лишь оно дает человеку возможность сочинить памфлет против того, кому ранее, до его свержения, лизал пятки. То есть, точнее, если ты кому-нибудь (кроме сексуальных партнеров) когда-нибудь лизал пятки, то никогда и ни против кого не смей писать литературных памфлетов! Так я сказал это по радио - и слова эти сохраняют свою справедливость по сей день; но тогда, исполненный перестроечного оптимизма (или, если угодно, идеализма), сказал я и другое: Гранин и Романов, советская литература и советская власть скованы оной цепью. И если уж выпроваживать партийную власть, то и подпартийную литературу - следом за нею.
Выступление вызвало бурю. Считалось, что Гранин меня убьет, причем не в переносном смысле, а в буквальном (самого Гранина, его мстительность и в особенности его всемогущество в литературных кругах Питера демонизируют - он у нас эдакий Березовский и Коржаков в одном лице). Мне предложили охрану(!), а когда я отказался, предоставили, как бы это помягче сказать, криминальную крышу. Мне объяснили, что если на меня кто-нибудь когда-нибудь посягнет, то достаточно сказать посягнувшему (или посягнувшим): “Будешь иметь дело с Китайцем” (или Корейцем, уже не помню, но человек такой реально существовал, и я даже встречал кличку в книге “Бандитский Петербург” или “Коррумпированный Петербург” - опять-таки не помню) - и тот (те) сразу отстанет.
Вспомнил же я все это в другой связи, имеющей непосредственное отношение к данной теме. После передачи про Гранина я получил мешок писем (жили тогда относительно благополучно, почтовые расходы были ничтожны, и писать письма во всевозможные редакции еще не считалось дурным тоном или признаком душевного заболевания). Точнее, два полумешка, если бы я их, конечно, рассортировал. Примерно половина слушателей обвиняла меня в том, что я посягнул на великого русского и советского писателя. Другая половина - благодарила за то, что я наконец размазал по стенке грязного жида. Несколько обомлев от второго потока писем, я вернулся к первому и обнаружил, что все, в которых речь шла о великом русском советском писателе, подписаны выразительными еврейскими фамилиями. Айсберги, Вайсберги, Айзенберги, всякие там Рабиновичи - именно и только так. И тут я обомлел вторично.
Разумеется, я знал, что Гранин еврей - в том или ином смысле еврей - и что настоящая фамилия его Герман. Но это знание оставалось глубоко пассивным; в случае с Граниным еврейство, истинное или ложное, не имело ровным счетом никакого значения. Гранин был для меня советским писателем - и только советским, без вторичных национальных признаков, он и писал-то на специфически советском канцелярите с окказиональными заимствованиями из пейзажной лирики того сорта, что попадает в хрестоматию “Родная речь”. Кроме того, он был советским начальником - что еврейства если и не исключало, то сводило к партминимуму. И вдруг выяснилось, что множество людей (писем были десятки, а в сумме набралась сотня с лишним) ненавидят Гранина именно и только как еврея. Но выяснилось и другое: множество евреев любит “великого русского и советского писателя” в аккурат и в точности за то же самое - за его всячески скрываемое и лично для меня не имеющее никакого значения еврейство!
Это был хороший, наглядный урок того, что я называю обратной связью и в чем усматриваю главный движущий механизм юдофобии.
Окончание в следующем номере
Автоцистерны производства «КАПРИ», продажа полуприцепов-низкорамников Уралавтоприцеп предлагает «Коминвест-АКМТ».
Из книги Газета Завтра 807 (19 2009) автора Завтра ГазетаВиктор Топоров УБИЙСТВО «РУССКОЙ ПРЕМИИ» В Москве вручили "Русскую премию" по итогам 2008 года в трех номинациях. Лауреатами стали: в номинации "Поэзия" - Бахыт Кенжеев (Канада), в номинации "Малая проза" - Маргарита Меклина (США), в номинации "Крупная проза" - Борис Хазанов
Из книги Газета День Литературы # 151 (2009 3) автора День Литературы Газета Из книги Диалоги с шахматным Нострадамусом автора Сосонко Геннадий БорисовичЗемляки В один из весенних дней 1970 года я зашел к Корчному, который жил тогда в Ленинграде на Гаванской улице Васильевского острова.«Вот какое удивительное письмо я получил только что», - сказал Виктор, протягивая мне необычных размеров заграничный конверт, едва я только
Из книги Газета День Литературы # 67 (2002 3) автора День Литературы ГазетаВиктор Топоров НЕСУЩЕСТВУЮЩИЙ ВОДОРАЗДЕЛ С готовностью принимаю приглашение принять участие в дискуссии о русскости и русскоязычности в литературе, хотя и не думаю, что моя точка зрения окажется популярной. Впрочем, полной ясности здесь быть и не может. В
Из книги Газета День Литературы # 76 (2002 12) автора День Литературы ГазетаВиктор Топоров, ответственный секретарь оргкомитета АПЕЛЛЯЦИЯ К ГОРОДОВОМУ Итак, мы продолжаем. Премия "Национальный бестселлер" идёт по третьему кругу. Встреченная в первый год скорее скептически, премия уже во втором, прошлогоднем, цикле попала в фокус
Из книги Газета День Литературы # 163 (2010 3) автора День Литературы ГазетаВиктор Топоров О ЛИТЕРАТУРНЫХ ПРЕМИЯХ *** Литературная премия Солженицына присуждена археологу Валентину Янину. Академику Валентину Лаврентьевичу Янину, археологу, заново открывшему историю и культуру древнего Новгорода, присуждена премия Александра
Из книги Газета Завтра 869 (28 2010) автора Завтра ГазетаВиктор Топоров АННАЛЫ «НАЦБЕСТА» 2001 Шестеро было борцов в нашем первом сумо-состязанье - И победил пятерых наилегчайший летун. "Кто ты, откуда ты вдруг?" - "Звать меня Леонид Юзефович. Сам я не то чтоб монгол, но не совсем и русак".
Из книги Газета Завтра 298 (33 1999) автора Завтра ГазетаВиктор Топоров ЧТО Ж ВЫ, ЗЕМЛЯКИ? (Окончание. Начало в № 32) ЕСТЬ ВОПРОСЫ, для взвешенного ответа на которые следовало бы уродиться марсианином. Слишком сильно небеспристрастье отвечающего, пусть порой и невольное, слишком самоочевидна заинтересованность даже не в
Из книги Газета День Литературы # 167 (2010 7) автора День Литературы ГазетаВиктор ТОПОРОВ АННАЛЫ “НАЦБЕСТА” 2001 Шестеро было борцов в нашем первом сумо-состязанье – И победил пятерых наилегчайший летун. "Кто ты, откуда ты вдруг?" – "Звать меня Леонид Юзефович. Сам я не то чтоб монгол, но не совсем и русак". 2002
Из книги Журнал Q 06 2010 автора Журнал «Q»Виктор Топоров Азбука вкуса Путь снизу Нынешние настроения в литературе и вокруг неё (включая издательское и толстожурнальное дело) целиком и полностью совпадают с общественно-политическими. В разговоре о них я бы вывел сводную формулу: алармистский оптимизм. То есть
Из книги Литературная Газета 6320 (№ 16 2011) автора Литературная ГазетаЗемляки Полемика Земляки КНИЖНЫЙ РЯД Наумов А.В. Графы Медемы. Хвалынская ветвь. – М.: Социально-политическая мысль, 2011. – 280 с.: ил. – 1000 экз. Судьба каждого человека – Илиада – так когда-то говорил Максим Горький, затевая серию биографий не самых прославленных или
Из книги Собрание автора Шварц Елена АндреевнаВиктор Топоров Лестница Иакова Памяти Елены Шварц Поперек небаВ Санкт-Петербурге скончалась выдающаяся русская поэтесса Елена Андреевна Шварц. Невосполнимая утрата для города, который она воспевала. Незаменимая потеря для поэзии, которой она беззаветно служила. И для
Из книги Мужские разговоры за жизнь автора Пучков Дмитрий ЮрьевичВИКТОР ТОПОРОВ НА ЛИНИИ 25.03.2008Пару лет назад общался с литературным критиком Виктором Топоровым. В круг общения тупого советского быдла не входят литературные критики, поэтому слушал с большим интересом. Потом без промедления закупил две книжки, которые порадовали
Из книги Газета Завтра 457 (35 2002) автора Завтра Газета Из книги Газета Завтра 458 (36 2002) автора Завтра ГазетаЗЕМЛЯКИ Анна Серафимова 26 августа 2002 0 35(458) Date: 27-08-2002 Author: Анна Серафимова ЗЕМЛЯКИ В этом провинциальном городке я бываю нечасто, а раньше проводила здесь каникулы, подолгу жила у тети, давно ушедшей из жизни. Приезжая, хожу по дорогим мне местам. Вот здесь, в старом
Из книги В НЕБЕ КАСПИЯ записки летчика автора Осипов Павел СтепановичЗЕМЛЯКИ Резкий, слегка дребезжащий голос репродуктора облетел ожидавших пассажиров. Они вмиг встрепенулись, засуетились, услышав о начале посадки, и дружно направились к самолёту.Среди них шла Агриппина Васильевна, сгорбленная старушка, с лицом морщинистым, загорелым, с
- (р. 1946) Род. в Ленинграде в семье адвоката. Окончил филол. ф т ЛГУ (1969). Гл. редактор изд ва "Лимбус Пресс" (с 2000). Печатается как поэт переводчик и критик зарубежной (с 1972) и совр. рус. литературы (с 1987), а также как… … Большая биографическая энциклопедия
Список известных носителей женщин см. Топорова. Топоров русская фамилия. Известные носители Топоров, Адриан Митрофанович (24 августа (5 сентября) 1891 23 июля 1984) советский писатель, литературный критик, публицист, просветитель, учитель,… … Википедия
Александр Гольдштейн Имя при рождении: Александр Леонидович Гольдштейн Дата рождения: 15 декабря 1957(1957 12 15) Место рождения: Таллин, Эстонская ССР Дата смерти … Википедия
Леон Богданов Дата рождения: 25 декабря 1942(1942 12 25) Место рождения: Куйбышев, СССР Дата смерти: 27 февраля 1987(1987 02 27) (44 … Википедия
Эта статья или раздел нуждается в переработке. Пожалуйста, улучшите статью в соответствии с правилами написания статей … Википедия
Полный список действительных членов Академии наук (Петербургской Академии наук, Императорской Академии наук, Императорской Санкт Петербургской Академии Наук, Академии наук СССР, Российской академии наук). # А Б В Г Д Е Ё Ж З … Википедия
Для улучшения этой статьи желательно?: Проставить интервики в рамках проекта Интервики … Википедия
- … Википедия
Список лауреатов Сталинской премии см. в статье Сталинская премия. Лауреаты Государственной премии СССР Список полный. Содержание 1 1967 2 1968 3 1969 4 1970 … Википедия
Список русских советских поэтов включает авторов, писавших по русски на территории Советского Союза с 1920 х по 1980 е гг. главным образом, тех, у кого на этот период пришёлся период наиболее активного творчества (так, в список не включены… … Википедия
Книги
- Любимых убивают все , Топоров Виктор Леонидович. В сборник вошли избранные произведения мастера поэтического перевода Виктора Леонидовича Топорова. Среди стихов английских, немецких, нидерландских и американских поэтов есть и те, которые…
- Жесткая ротация , Топоров Виктор Леонидович. В книгу вошли избранные статьи и фельетоны Виктора Топорова, культового автора обеих столиц, русской провинции и дальнего зарубежья, за 2003-2006…
