Кайсын Кулиев: интересные факты о жизни и биографии. Биография кулиева кайсына шуваевича

ИСТОРИЯ ЖИЗНИ ВЕЛИКОГО БАЛКАРСКОГО ПОЭТА

Этим летом исполнилось 30 лет со дня смерти великого балкарского поэта, лауреата Ленинской премии и Государственной премии СССР Кайсына Кулиева. Имя народного поэта республики знает каждый из жителей Кабардино-Балкарии. Они гордятся, что являются земляками Кулиева. Его почитают не только за творчество: он стал поистине национальным героем. Кулиев не побоялся дважды отказаться от милостей всесильного Иосифа Сталина, чтобы быть вместе со своим народом.

Дважды в год, в день рождения и день смерти Кайсына Кулиева, тысячи людей собираются с цветами у памятника в Нальчике, где делятся воспоминаниями о нем, читают его стихи, а затем оттуда едут в дом-музей Кулиева в Чегем. О том, что стихи Кулиева, положенные на музыку, звучат в исполнении Аллы Пугачёвой и Дмитрия Хворостовского, что он был дружен с Борисом Пастернаком и Константином Симоновым, а Чингизу Айтматову помог издать его первую книгу, знают многие. Но в первую очередь земляки Кайсына Кулиева рассказывают о том, как поэт в свое время дважды отказался от милостей Сталина, чтобы полностью разделить тяжелую участь своего народа.

«ЧЕМ Я ЛУЧШЕ ДРУГИХ?»

Поэтическая слава обрушилась на 25-летнего Кайсына в 1942 году, когда он с серьезной раной лежал в военном госпитале в Чебоксарах. Стихи балкарского парня прозвучали по Всесоюзному радио среди фронтовых сводок, что выглядело в тот момент достаточно необычно. Тогда поэтические строки Кулиева услышал Борис Пастернак, поделившийся удивлением с Александром Фадеевым, руководившим Союзом писателей СССР: 45 минут стихов никому не известного автора - и на всю страну!

«Пастернак выяснил, что звучали стихи молодого балкарского парня-фронтовика, лежащего в госпитале с серьезным ранением. Позвонив главврачу, он узнал, в каких условиях находится Кулиев, и договорился, чтобы из обычной палаты его перевели в двухместную. Тогда Кайсын выполнил просьбу Пастернака - перезвонил ему, как только смог встать, поблагодарил за внимание к его стихам, но от двухместной палаты категорически отказался, спросив: «Чем я лучше других?» - рассказывает балкарский поэт, президент Клуба писателей Кавказа Салих Гуртуев, хорошо знавший Кулиева.

С Кайсыном Кулиевым тогда же, в 1942-м, познакомились многие именитые советские писатели. Была организована творческая встреча с Кулиевым, на которой присутствовали Борис Пастернак, Константин Симонов, Николай Асеев и другие. После нее Александр Фадеев заключил: «Настоящий горец и настоящий поэт».

Вскоре Фадеев написал письмо Иосифу Сталину с просьбой не посылать после ранения на фронт талантливого советского поэта Кулиева, а включить его в резерв Союза писателей, то есть отправить в тыл. Сталин даже в годы войны читал по 400 страниц в день, уделяя огромное внимание литературе. Например, звонил Илье Эренбургу, чтобы сказать, что книгу его прочел и никак не дождется второй. Литература в понимании вождя была важным средством в борьбе с фашизмом, поэтому он выполнил просьбу Фадеева.

Чтобы объявить Кайсыну о решении Сталина, члены СП СССР пригласили его в Переделкино. На дружеской вечеринке присутствовали Фадеев, Симонов и Пастернак. Услышав о решении Сталина оставить его в тылу в числе лучших литераторов, Кайсын поставил на стол рюмку: «Спасибо. Но я поеду туда, где мои братья проливают кровь - под Сталинград».

Руководители Союза писателей СССР были шокированы решением молодого поэта. Все, на что они смогли уговорить упрямого коллегу, - пойти во фронтовую газету «Сын Отечества».

«Однажды отправили его в другую часть сделать «боевой репортаж». А он вовремя не вернулся. Можете представить, как это расценивалось в то время. Спасло Кулиева от подозрений в предательстве и трибунала его командировочное удостоверение, на обратной стороне которого командир той части написал: «Товарищ Кулиев чтением своих стихов помог занять высоту такую-то». То есть, пока шел бой, Кайсын стоял на холме и во все горло декламировал свои стихи. Чудом жив остался», - рассказывает Гуртуев, один из немногих, с кем Кулиев делился воспоминаниями о войне.

С середины 1942 года стихи Кайсына Кулиева публикуются в центральных печатных изданиях в русских переводах, звучат по Всесоюзному радио, принося автору известность.

Под Сталинградом Кайсын Кулиев встретился и подружился с Алимом Кешоковым, впоследствии знаменитым кабардинским поэтом, ставшим классиком литературы Кабардино-Балкарии. Тогда началась их дружба, длившаяся до последних дней Кулиева. Дружба Кайсына Кулиева и Алима Кешокова стала легендой и символом братских отношений горских народов. Именно Алим Кешоков вынес из боя вновь раненного Кулиева и донес товарища до госпиталя на руках. Было это во время боев за Севастополь.

НА ДЕПОРТАЦИЮ ЦЕЛОГО НАРОДА УШЛО 2 ЧАСА

В госпитале, в 1944 году, Кайсын Кулиев впервые услышал о принудительном переселении балкарцев в Среднюю Азию. Сначала он отказывался верить, однако вскоре выяснилось, что это действительно так. Он получил весточку от соотечественника-фронтовика Керима Отарова, тоже поэта. В письме было сказано: «Домой не езди, наших никого там больше нет…»

Случилось это утром 8 марта 1944 года. Историки точно называют дату и время, поскольку на то, чтобы вывезти маленький балкарский народ с родной земли, ушло всего-навсего два часа. В 1944 году депортации были подвергнуты более десятка народов из числа населяющих СССР, и семь из них были лишены автономии - в основном по обвинению в коллаборационизме, распространенному на весь народ.

26 февраля 1944 года появился подписанный Лаврентием Берией приказ по НКВД «О мероприятиях по выселению из КБ АССР балкарского населения». Земли, на которых жили балкарцы, планировалось передать Грузии. 5 марта вышло постановление ГКО, а утром 8 марта началась операция по переселению целого народа. 11 марта Берия доложил Сталину, что «балкарцев выселено 37 103 человека».

Ранним утром во всех населенных пунктах, где жили балкарцы, было приказано немедленно собираться в дорогу. Касалось это всех без исключения: участников и инвалидов войны, семей фронтовиков, депутатов Советов всех уровней… Заслуги перед Родиной никого не интересовали, критерием было лишь балкарское происхождение. В Среднюю Азию в 14 эшелонах было отправлено более 37 тысяч балкарцев. Из общего числа высланных 52 % составляли дети, 30 % - женщины, 18 % - мужчины: инвалиды, вернувшиеся с войны, и старики.

Через месяц, 8 апреля 1944 года, появился Указ Президиума Верховного Совета СССР о ликвидации государственности балкарского народа, узаконивший разделение его этнической территории. Эльбрус и Приэльбрусье отходили к Грузии, а остальная территория передавалась в пользование Кабардинской АССР. Затем последовали и распоряжения о переименовании населенных пунктов. Депортированные балкарцы безвозвратно потеряли свое имущество, а опустевшие села пришли в упадок. Многие из них так впоследствии и не были восстановлены.

Расселяли балкарцев в Средней Азии и Казахстане. Согласно инструкции НКВД СССР, на сборы давалось 20 минут. За 18 дней дороги в необорудованных вагонах от голода, холода и болезней умерли 562 человека. Те, кто пережил дорогу и лишения, оказались в огороженных и тщательно охраняемых местах.

В течение 13 лет каждый шаг каждого балкарца определялся инструкциями НКВД. Спецпереселенцы ставились на учет и отмечались по месту жительства без права отлучаться за пределы района. А ведь каждый четвертый балкарец защищал Родину на фронтах Великой Отечественной!

Пребывание балкарцев в Средней Азии вначале осложнялось и неприязнью местного населения, которое в результате идеологической обработки видело в них врагов советской власти, и лишь годы спустя в отношениях наметилось потепление, перешедшее в дружбу. О достоинствах и благородстве казахов, киргизов и узбеков во многих балкарских семьях говорят до сих пор, спустя много лет после вынужденного соседства…

На фото: НАГРАДЫ КАЙСЫНА КУЛИЕВА

МОЙ СПИСОК - ВЕСЬ БАЛКАРСКИЙ НАРОД

С весны 1944 года и отношение к солдатам и офицерам балкарской национальности, как, собственно, и другим представителям репрессированных народов, изменилось. Их старались не повышать в звании и обходили при вручении наград.

За участие в боях за освобождение Крыма в январе 1944 года Кайсын Кулиев был награжден орденом Отечественной войны II степени. Генерал Яков Крейзер, позже Герой Советского Союза, лично приехал в госпиталь, чтобы вручить орден поэту, который лежал в гипсе и не мог подняться. Тот, уже зная о депортации, спросил: «А завтра не придется возвращать вам этот орден?» Крейзер заверил, что награда вручается Кулиеву за его личные заслуги перед Родиной и никто ее назад не заберет.

В связи с депортацией балкарцев в 1944 году Кайсыну Кулиеву не дали и Сталинскую премию, на соискание которой его сборник стихов был выдвинут в 1943 году. Пока Кулиев лежал в госпитале, его спасением снова занялся Союз писателей, руководство которого ходатайствовало перед Сталиным о том, чтобы ни Кайсына, ни его семью не высылали из родных мест. И в итоге появился документ, который позволял Кулиеву жить в любом месте Советского Союза, кроме Москвы и Ленинграда. Под текстом документа рукой Иосифа Виссарионовича было написано «разрешить». Также поэту предписывалось составить список близких, которым тоже будет разрешено не уезжать.

Рассказывают, что на составление этого списка у Кайсына Кулиева ушла ночь. Утром он сказал: «Единственный возможный список - тот, в который я смогу включить весь балкарский народ. Сталину от меня передайте спасибо, но я поеду туда, где сейчас все наши». Не все члены Союза писателей отнеслись к этому с одобрением: дважды пренебречь хорошим отношением вождя было не только неразумно, но и опасно…

Перед отъездом в Киргизию Кулиев попросил разрешения съездить в родные места. Его родное село было увешано лозунгами «Все для фронта, все для победы!» - и совершенно безлюдно. Кавказская овчарка возле одного из пустых домов отозвалась на слова, сказанные Кайсыном по-балкарски, и не хотела потом от него отходить. В поездку в высокогорное селение Эльтюбю поэта сопровождали коллеги из Союза писателей. Они и рассказали впоследствии, что самообладание оставило Кулиева лишь один раз, когда он увидел на улице опустевшего села ослика, вызвавшего у него воспоминания о детстве.

Я НЕ ПОЭТ, Я СТИХОТВОРЕЦ

В Киргизии Кулиев был принят на работу в журнал «Киргизстан», в котором стал членом редакционной коллегии и возглавил русскую секцию. Он сразу начал изу-

Чать киргизский язык и активно занялся переводами. Переведенная им книга «Дети гор» Тугельбая Сыдыкбекова, впоследствии народного писателя Киргизской ССР и академика АН Киргизской ССР, получила Сталинскую премию III степени.

Своим долгом Кулиев считал помощь талантливому юноше, Чингизу Айтматову, отец которого был расстрелян в 1938 году. Из-за этого сыну, мечтающему стать писателем, запрещалось не только поступать в высшие учебные заведения, но и писать, и публиковаться. На свой страх и риск Кайсын напечатал в журнале, где работал, один из первых рассказов Айтматова на киргизском языке, а позже помог ему поступить на Высшие литературные курсы, написав Александру Твардовскому. Поддерживала поэта переписка и с другими друзьями-литераторами.

Племянница поэта Фатима Кулиева, сейчас заведующая его домом-музеем, говорит, что прекрасно знавший русский язык Кайсын не хотел писать на русском, утверждая, что человек, думающий на балкарском языке, и писать должен по-балкарски. За это его постоянно упрекал Борис Пастернак. Но единственное стихотворение, написанное по-русски, - фронтовое стихотворение «Жене».

В 1957 году, когда стало понятно, что депортированным балкарцам вот-вот разрешат вернуться домой, и был снят запрет с балкарского языка, Кулиеву предложили издать книгу его стихов. Но он отказался, попросив напечатать стихи другого балкарского поэта, потерявшего на фронте ноги Керима Отарова: «Мне-то легче, а он - безногий».

«Я не поэт, я стихотворец. Поэты - это Пушкин и Лермонтов», - любил говорить Кайсын Кулиев. С детства балкарский мальчишка знал, что станет поэтом. Многие односельчане считали его блаженным - что бы Кайсын ни делал, он постоянно бормотал стихи. Свои или прочитанные в книгах, никто уже не вспомнит. Первую его книгу, «Мои соседи», в Кабардино-Балкарии всерьез не восприняли.

Когда по национальному набору его пригласили учиться в ГИТИС, Кулиев долго отказывался, объясняя, что хочет быть не актером, а поэтом. Однако его уговорили ехать в Москву, и Кайсын получил не только хорошее гуманитарное образование, но и развил свои прирожденные артистические способности. Впрочем, через некоторое время преподаватели ГИТИСа разрешили ему часть специальных дисциплин не посещать, а заниматься тем временем в библиотеке. Уже потом, после войны и депортации, Кайсын Кулиев поступил на Высшие литературные курсы, будучи к этому времени уже сложившимся поэтом.

Его поэзия заняла достойное место в отечественной литературе. Когда балкарцам разрешили вернуться домой, на русском и балкарском языках миллионными тиражами издаются сборники стихов «Горы», «Хлеб и роза», «Я пришел с гор» и другие. В разное время Кайсын был членом Правления СП СССР, первым секретарем Правления СП КБ АССР, РСФСР, председателем Кабардино-Балкарского комитета защиты мира, депутатом Совета Национальностей ВС СССР 5-го, а также 9-11-го созывов от Кабардино-Балкарской АССР.

В 1960-1970-е годы выходят его сборники стихов, каждый из которых становится явлением в литературе: «Огонь на горе», «Раненый камень», «Книга земли», «Звездам - гореть», «Вечер», «Колосья и звезды» и другие. В 1970-м появляется двухтомное собрание сочинений Кулиева, затем собрание сочинений в трех томах, в 1975 году издана книга публицистики «Так растет и дерево».

Незадолго до его смерти выходит сборник стихов «Говорю людям» - последнее прижизненное издание поэта. Он успел подготовить к выходу сборники стихов «Человек. Птица. Дерево», «Жить!», повесть «Скачи, мой ослик» и роман «Была зима». Но все эти книги были изданы уже после смерти поэта.

«Его поэзия - это целостность человека и мира», - говорит Салих Гуртуев, поэт и переводчик, заслуженный работник культуры Кабардино-Балкарии, считая это главным в строках знаменитого земляка. «Ни разу в жизни он не ставил границы между собой и своим народом, а главное - подтягивал землю к небу, а не наоборот», - считает Фатима Кулиева. Кайсын Кулиев впитал в себя культуру Востока, традиции русской и мировой классики. Близкими для себя по духу и творчеству поэтами Кулиев считал Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Низами, Физули, Пастернака, Твардовского, Байрона, Верхарна, Лорку и других. «Мировая поэзия дала мне ту культуру, без которой и вне которой поэтом стать нельзя», - говорил он.

На фото: ОДНА ИЗ ПЕРВЫХ КНИГ ПОЭТА

ЖЕНЩИНЫ КУЛИЕВА

В одном из писем Кайсыну Кулиеву в Киргизию Борис Пастернак писал: «Вы из тех немногих, которых природа создает, чтобы они были счастливыми в любом положении, даже в горе».

Жизнелюбивый, умеющий радоваться каждой мелочи Кайсын всю жизнь восхищался женщинами, их красотой и нежностью, гармоничностью сосуществования с природой. Никогда никого не оставлявший без помощи, к женщинам поэт относился особенно внимательно. Гуртуев рассказал, как однажды Кулиев вез нескольких писателей в высокогорное село Эльтюбю, когда на дороге увидел женщину с ребенком. Выяснилось, что женщина идет в селение, расположенное в стороне. Тогда Кулиев извинился перед попутчиками и попросил их выйти из машины. А водителю велел отвезти женщину с маленьким сыном, куда ей нужно, а уж затем вернуться за писателями.

Кулиев был женат несколько раз, сколько именно - даже хорошо знавшие его люди сказать затрудняются. Первой женой была его соотечественница Тамара Залиханова. Их дочь Жанна - ныне известный филолог, сейчас готовится к изданию ее книга об отце. Первая жена и познакомила когда-то Кайсына с Макой Дахгильговой, ингушской актрисой, на которой он вскоре женился. Рассказывают, что Мака, практически ставшая секретарем Кайсына, была удивительно хороша собой. Ее называли «ожившая фреска».

«Однажды в Москве Кайсын услышал страшный крик стоявшей на балконе Маки. Оказалось, что это одно из проявлений психического заболевания, которое затем стало быстро развиваться. Кайсыну все знакомые советовали: разведись, эти проблемы тебе не нужны. Кулиев отвечал: «Что же, получается, что она была мне нужна только здоровая, пока у нее все нормально было? А больная уже не нужна?» Он оставался с Макой, пока это было возможно, до последнего», - рассказал Гуртуев.

Салих вспоминает, что была у Кайсына русская жена, была супруга-грузинка. Последней женой балкарского поэта стала его соотечественница Элизат, к которой многие относятся неоднозначно, однако все признают ее красоту. В балкарском Театре имени Кайсына Кулиева поставлена написанная ею пьеса о покойном муже.

«Многие балкарские мужчины, ссылаясь на трагедию народа, 8 марта, в день депортации, вообще не поздравляют женщин. Магомед Байсултанов рассказал мне, как однажды 8 марта в гостинице «Москва» встретил Кайсына с полными карманами шоколадок, которые он дарил каждой встречной женщине», - рассказала Фатима Кулиева, добавив, что Кулиев старался устраивать людям праздники по любому поводу. А женщин оставить без поздравлений не мог и не хотел.

Кулиев был щедр. Его племянница вспоминала, что первую свою крупную премию поэт передал в Фонд защиты детей. А одну из следующих… крымским татарам. «Крымские татары, переселенные когда-то в Кабардино-Балкарию, написали письмо Брежневу с просьбой помочь им вернуться на родину. Леонид Ильич ответил, что ничего против их возвращения не имеет, но денег на переселение нет. И Кулиев, узнав об этом, предложил свою премию, на которую и переселили татар», - рассказала Фатима Кулиева.

В Доме-музее Кулиева сохранены пачки писем от соотечественников, и не только, с просьбами о помощи. Например, письмо от женщины, единственному сыну которой необходимо редкое и дорогое лекарство, отсутствующее в продаже. На письме рукой Кулиева написано «Лекарство найдено и отправлено». Костюм для свадьбы, поездка на лечение, музыкальный инструмент для одаренного ребенка - Кулиев практически никому не отказывал.

И только на одну из последних литературных премий, полученную уже в конце жизни, он решился купить дом в селе. Поскольку его родное Эльтюбю так и не восстановлено, Кулиев выбрал Чегем - из-за близости к Нальчику, вокзалу и аэропорту. Сейчас Чегем-1 уже получил статус города, а улица, на которой под огромным орехом находятся и его последнее жилище (ныне Дом-музей Кулиева), и могила поэта, носит его имя.

На фото: ДВОР ДОМА-МУЗЕЯ И МОГИЛА КАЙСЫНА КУЛИЕВА

НАРОДНАЯ ПАМЯТЬ

Бывший проспект Мира в Нальчике - теперь проспект Кулиева, там установлен памятник Кайсыну Кулиеву. Имя Кулиева носят Балкарский драматический театр в Нальчике, благотворительный фонд при его музее, школа в селении Нижний Чегем, пик в урочище Башиль, Дворец культуры в высокогорном городе Тырныаузе, улица в столице Ингушетии Магасе, улица и библиотека в киргизском Бишкеке, школа и музей в Индии, парк в турецком городе Анкаре.

В селении Эльтюбю балкарская молодежь уже несколько лет сооружает мемориал под названием «Сто шагов в Кайсыну». На мраморных досках, изготовленных вскладчину, высечены тексты лучших стихотворений поэта. Плиты располагаются вдоль склона горы, чтобы, поднимаясь вверх, путник смог их прочесть. Сейчас в безлюдное Эльтюбю люди приезжают для того, чтобы пройти по «лестнице к Кайсыну».

Строки из его стихотворений стали крылатыми: «Легко любить все человечество - попробуй полюби соседа», «Каждая пуля на войне поражает одну цель - сердце матери», «Добро должно быть с кулаками», «Будь достойным горя», «Настоящее слово стоит скакуна», «Мир и радость вам, живущие»…

Салих Гуртуев написал пьесу о жизни Кулиева «Раненый камень» - так называется одно из лучших стихотворений поэта. Спектакль поставлен в Русском драматическом театре Нальчика, его премьера состоялась в начале этого лета, накануне 30-летия со дня смерти Кулиева.

«У меня к Кулиеву особенное отношение. «Раненый камень», в котором я играю Кулиева-фронтовика, - это история появления национального героя, символа балкарского народа. Не думаю, что у нас настолько знают поэзию, чтобы каждый прохожий смог процитировать стихи Кулиева, но самые яркие эпизоды его жизни вам расскажет практически каждый. Кулиев был из тех людей, поступки которых становятся критерием жизни для многих», - говорит исполнитель роли поэта, заслуженный артист КБР кабардинец Олег Гусейнов. Каждый знавший Кулиева лично или по рассказам знакомых добавляет в биографию Кайсына новые детали. Так и появляется у народа человек-легенда. И у каждого - свой Кайсын Кулиев.

поделиться:
Рейтинг: / 0

ПлохоОтлично

Кулиев Кайсын Шуваевич (1917 - 1985), балкарский поэт.

Родился 1 ноября в старинном балкарском ауле Верхний Чегем в семье скотовода и охотника. Вырос в горах. Ребенком потеряв отца, прожил трудное детство, очень рано начал работать.

В 1926 поступил в только что открывшуюся школу в Нижнем Чегеме, где впервые увидел книги, начал учить русский язык. В 10 лет написал первые свои стихи. После школы учился в техникуме в Нальчике, заполняя толстые тетради своими стихами. В семнадцать стал печататься в газетах.

В 1935 Кулиев приезжает в Москву и, хотя твердо решил стать поэтом, поступает в Театральный институт (ГИТИС), где изучались все области искусства и культуры, чтобы стать хорошо образованным человеком. Одновременно слушал лекции в Литературном институте, продолжая писать стихи. В 1939, окончив институт, возвращается в Нальчик, преподает в учительском институте литературу. В 1940 выходит первая книга стихотворений Здравствуй, утро!.

В 1940 был призван в ряды Красной Армии, служил в парашютно-десантной бригаде. Весной 1941 бригаду направили в Латвию, где Кулиев и встретился с войной. После тяжелых боев под Орлом был ранен, попал в госпиталь. Писал много стихов, которые печатали в газетах Правда, Красная звезда и др. Позже воевал на Сталинградском фронте уже в качестве военного корреспондента газеты Сын Отечества. Участвовал в боях за освобождение южных городов, снова был ранен, долго лечился в госпиталях. В годы войны написал несколько циклов стихов - В час беды, О тех, кто не вернулся, Перекоп (1942 - 44).

В 1945 уехал в Киргизию, работал в Союзе писателей (по рекомендации Н.Тихонова), писал стихи, но не мог публиковать их (балкарский народ был переселен Сталиным во время войны). Занимался переводами. В мае 1956 Кулиев приехал в Москву, где Н.Тихонов способствовал изданию книги стихов Горы, вышедшей в 1957; в этом же году в издательстве Молодая гвардия вышла вторая книга - Хлеб и роза.

Кайсын Шуваевич Кулиев – совершенно незаслуженно, но прочно забытый советский поэт. Эпитет «советский» имеет здесь особое значение. Кулиев был плотью от плоти эпохи, в которую ему довелось родиться, взрослеть и мужать.

Любовь к родным горам, к истории и традициям балкарцев, очень органично связаны в его творчестве с, как принято было писать в аннотациях, воспеванием советской действительности.

Бедный, затерянный в ущельях малый народ, с обычаями кровной мести, «увидел свет» после октября 1917 года. Познал и много горя, но эта тема была в годы жизни поэта запретной. «Был пахарем, солдатом и поэтом». Так пишет о себе Кайсын Шуваевич в одном из стихотворений. Каждая из этих ипостасей нашла отражение в его творчестве, охватившем период с середины 30-х до середины 80-х годов XX века.

Детство и юность

Кулиев родился в древнем, затерянном в горах балкарском селе Верхний Чегем. Отец был скотоводом и охотником, но умер, когда Кайсын был ещё ребёнком. Вряд ли раньше он мог рассчитывать в будущем на судьбу, хоть в чем-то отличную от удела своих предков. Пастух, охотник, вот обычные занятия его односельчан. Но, надо отдать ей должное, Советская власть предоставляла куда больше возможностей.

После окончания школы молодой горец поступает в педагогический техникум Нальчика. Именно к этим годам относятся его первые стихотворные опыты. Зарифмованными строчками были заполнены несколько толстых ученических тетрадей.

ГИТИС и первые публикации

В 1935 году начинается новый период его жизни. Кайсын Кулиев поступает в ГИТИС. Одновременно учится в знаменитом Литературном институте. Любовь к поэзии взяла верх, хотя ГИТИСу и его педагогам он был признателен всю жизнь.

Кто видел горы, обязательно туда вернётся. Тем более, если там родился. С 1937 года К.Ш. Кулиев – преподаватель литературы в педагогическом институте Кабардино-Балкарии. Там же, в Нальчике, в 1940 году, выходит первый сборник его лирики, написанный на родном языке. А первая публикация была ещё в 1937 году.

Первый бой

Голос поэта с Кавказских гор был сразу услышан. В Союз писателей Кулиева приняли в 1938 году, а вскоре он уже выступал в столице Кабардино-Балкарии с научным докладом о путях развития балкарской литературы. Через год его призвали в армию. Великую Отечественную войну уже сложившийся поэт встретил в Латвии.

В бой вступил в первый же день. Служил в парашютно-десантных войсках. Вместе с группой однополчан взрывал мост через Западную Двину в Даугавпилсе. Всё это нашло себе место в его стихах. С 1942 года их начинают читать по Всесоюзному радио и публиковать в центральной печати.

Война и стихи

Довоенная лирика Кулиева отличается безмятежностью, покоем. Об этом можно судить и по названию его первого сборника: «Привет, утро». В годы войны поэт мужает вместе со всей страной. В стихах появляются нотки недоумения.

Он сам вспоминал об эпизоде, когда набросился на заезжего корреспондента, требуя ответа на вопрос: «Как может цивилизованный, великий народ творить то, что они на фронте видят каждый день?» После ранения Кулиев был приглашён Александром Фадеевым в Москву, на творческий вечер. Там он знакомится с Пастернаком, Кедриным, Асеевым и другими известными поэтами.

Сам он считал своим главным учителем балкарского поэта Кязима Мечиева, которому позже, в зрелые годы, посвятил целую поэму. Так же отмечал оказавших на него большое влияние Николая Тихонова, Гарсиа Лорку, Симона Чиковани, Михаила Дудина и Алима Кешокова.

Десять лет безвестности

Война для К.Ш. Кулиева закончилась после ранения и госпиталя в 1944 году, в марте. А ещё в 1943 году за сборник стихов он мог получить Сталинскую премию. Поэт ещё не знал, что главная причина, по которой он не получил премию – депортация балкарцев. Когда узнал об этом, то, побывав на малой родине, поехал в Среднюю Азию, куда были высланы горцы. Там, в Киргизии, прожил больше десяти лет.

В литературной жизни республики он участвовал активно, но публиковаться не мог. Зато после 1956 года, в течение двух лет из печати выходят сразу три его поэтических книги. Начинается самый плодотворный период его творчества. Стихи и поэмы Кулиева переводят лучшие поэты разных республик СССР. Белла Ахмадулина, например.

Депутат из Верхнего Чегема

Уже у молодого Кайсына Кулиева в стихах часто появляется образ поэзии-дома. Наверное, здесь сыграла роль его любовь к родной Кабардино-Балкарии. Он и стихи писал всю жизнь большей частью на родном языке, несмотря на всесоюзную известность. Жил тоже на малой родине, в Верхнем Чегеме. И это несмотря на то, что был депутатом Верховного Совета СССР четырёх созывов и членом правления Союза писателей.

В 1967 году он стал народным поэтом своей автономной республики, хотя и без официального звания был таковым уже много лет. У К.Ш. Кулиева множество званий и наград. Самые дорогие для него, конечно, медали и ордена, полученные во время Великой Отечественной войны. Кроме того, два ордена Трудового Красного Знамени, и государственные награды других стран, Монголии и Польши, в том числе.

Образы и герои

Показательна для Кулиева поэма «Перевал». Речь в ней идёт о молодом враче, который погиб во время снежной бури в горах, спеша на помощь больному в дальний аул. Вроде бы, вполне советский сюжет, но для Кайсына Кулиева он очень органичен. Равнодушие хуже смерти. Так он говорил в одном из интервью. Но чаще всего речь в его стихах идёт о самом простом: конях, чинарах, утёсах, где живут простые старухи и девушки, пахари, чабаны, солдаты прошлой войны.

Премии

Одной из лучших книг Кайсына Шуваевича считается сборник стихов «Раненый камень». За неё ему в 1966 году присуждена Государственная премия РСФСР. А за поэтический сборник «Книга земли» ему присуждается в 1974 году Государственная премия СССР. Уже посмертно, в 1990 году, именно Кулиеву отдали Ленинскую премию, отметив не только выдающийся вклад в Советскую литературу, но и развитие народных традиций.

Родина помнит

К.Ш. Кулиев родился в 1917 году. До распада своей страны он не дожил шесть лет. Поэт умер в 1985 году. Его поэзию переводили в 140 странах мира. Похоронили его, согласно, завещанию, в Верхнем Чегеме. Сейчас там воздвигнут в его честь мемориальный комплекс. В Нальчике установлен памятник. Так что в родном для него крае стихотворца не забыли.

Из книги судеб: Кайсын Шуваевич Кулиев (1 ноября 1917 - 4 июня 1985) - советский балкарский поэт и прозаик, журналист, военный корреспондент. Народный поэт КБАССР (1967). Лауреат Ленинской премии (1990 - посмертно), Государственной премии СССР (1974) и Государственной премии РСФСР имени Горького (1967).

Кайсын Кулиев родился 19 октября (1 ноября) 1917 года и вырос в высокогорном старинном балкарском ауле Верхний Чегем (Эл-Тюбю) в семье скотовода и охотника. Отец умер, когда Кайсыну было всего два года. В 1926 году поступил в школу в Нижнем Чегеме. После окончания школы учился в педагогическом техникуме (ныне КБГУ) в Нальчике. Первые стихотворные опыты Кулиева относятся к годам ученичества, первые публикации - к 1933 году.

С 1935 по 1939 годы Кайсын Кулиев учился в ГИТИСе имени А. В. Луначарского и в Литературном институте имени А. М. Горького в Москве. Отдавая должное ГИТИСу, которому он обязан прекрасным образованием, истинным своим призванием Кайсын Кулиев всё же считает литературу. Закончив учёбу в Москве, преподаёт литературу в Кабардино-Балкарском Государственном Педагогический институте (КБГПИ, ныне КБГУ). В 1938 году Кайсын Кулиев был принят в СП СССР. В 1940 году в Нальчике выходит первая книга лирики на родном языке «Салам, эрттенлик!» («Здравствуй, утро!»).

В июне 1940 года поэт уходит в армию. Великая Отечественная война застаёт его в Прибалтике. Воевал сначала в парашютно-десантной бригаде, затем был военным корреспондентом. Сражался за Москву, Орёл, Сталинград, Крым. Дважды был ранен. Указом Президиума Верховного Совета СССР за участие в героической обороне Сталинграда лейтенант Кулиев Кайсын Шуваевич был награждён медалью «За оборону Сталинграда». Медаль вручена 8 ноября 1942. За участие в боях за освобождение Крыма в январе 1944 К. Кулиев был награждён орденом Отечественной войны II степени.

В марте 1944 года Кайсын Кулиев узнаёт о депортации балкарского народа в Среднюю Азию. В апреле 1944 года, выписавшись из госпиталя после ранения и побывав в родном Чегемском ущелье, он добровольно уезжает в место ссылки балкарцев, несмотря на то, что друзья сумели выхлопотать для него лично разрешение жить в любом городе СССР, кроме Москвы и Ленинграда. Более десяти лет прожил в Киргизии, участвуя в литературной жизни республики, но без права издавать собственные произведения.

Ограничения по спецпоселению с выселенных народов были сняты в апреле 1956 года, и балкарцы начали возвращаться на Кавказ. В этом же году Кайсын Кулиев вернулся в Кабардино-Балкарию. Начинается спокойный период его жизни, он много работает не только как поэт и писатель, но и как литературный и общественный деятель. В разное время Кайсын Кулиев был членом Правления СП СССР, первым секретарём Правления СП КБАССР, РСФСР, председателем Кабардино-Балкарского комитета защиты мира, депутатом Совета Национальностей ВС СССР от Кабардино-Балкарской АССР.

Последние годы жизни вплоть до своей кончины 4 июня 1985 года Кайсын Шуваевич провёл в своём доме в городе Чегеме, где по его завещанию он и похоронен. В настоящее время это Мемориальный Дом-музей Кайсына Кулиева.

Произведения Кулиева переведены на 140 языков мира. Его связывали близкие дружеские и творческие отношения со многими выдающимися поэтами, писателями и переводчиками того времени: Николаем Тихоновым , Борисом Пастернаком , Александром Твардовским , Константином Симоновым , Дмитрием Кедриным , Чингизом Айтматовым, Симоном Чиковани, Ярославом Смеляковым , Ираклием Андрониковым, Расулом Гамзатовым , Мустаем Каримом, Михаилом Дудиным , Давидом Кугультиновым, Михаилом Лукониным, Алимом Кешоковым, Константином Ваншенкиным , Наумом Коржавиным , Семёном Липкиным , Олегом Чухонцевым и другими.

По материалам сайта Википедия,

официального сайта Кайсына Кулиева http://k-kuliev.ru/

и книги Раи Кучмезовой «Кайсын Кулиев:

“Вечен тот, кто вечности внимал…”»

Выдержки из «Автобиографии» Кайсына Кулиева

Я старался не говорить жалких слов, унижающих достоинство человека.

Родился я 1 ноября 1917 года в старинном балкарском ауле Верхний Чегем, затерянном в верховьях сурового и красивого Чегемского ущелья, на границе Балкарии со Сванетией. Предки наши жили здесь издавна. Мой отец, Шува, как и дед Хаджиби, был скотоводом и охотником. Моя мать, Узеирхан, происходила из аула Жуунгу, расположенного высоко под облаками, среди зелёных гор в одном из разветвлений того же Чегемского ущелья. В детстве я бывал там и некоторое время жил в ауле матери. Я помню, что туда по узенькому ущелью не могла подняться даже воловья арба. Из города и долины всё необходимое привозили сюда только на лошадях, мулах и осликах. Здесь на зелёном склоне горы находились два аула - Нижний и Верхний Жуунгу. Во втором жили в основном родичи моей матери - Бечеловы, люди спокойные, не в пример Кулиевым - горячим наездникам и метким стрелкам, большим любителям оружия. Бечеловы в большинстве своём были работящие люди.

Теперь этих аулов по существу уже нет. Сейчас там стойбища пастухов.

Всё у меня отсюда - жизнь и песня. Чегем - моё начало, мой исток. Здесь я сложил первый свой стих, сложу и последний.

Люди моего рода, Кулиевы, были узденами - свободными горцами. Это значит - они не служили никому и им не служил никто, жили своим трудом.

Быть богатыми Кулиевы не могли - земля наша скупая, но, видимо, и особой нужды тоже не знали.

Первая жена моего отца умерла, оставив ему четырёх сыновей и двух дочерей. Моя мать была его второй женой. Она родила отцу дочь и двух сыновей. Старше меня мальчик умер совсем маленьким ещё до моего рождения. Семья была большая, и жить, мне думается, было нелегко. Но отец - энергичный, смелый, волевой человек, видимо, не очень унывал и не боялся трудностей существования. Это подтверждала мать, об этом говорили мне братья отца, все наши родичи.

В горы пришла гражданская война. Мой отец, конечно, не был революционером. Но его не могли не заинтересовать и увлечь лозунги Октябрьской революции о том, что земля будет принадлежать всем крестьянам, люди станут равноправными, не будет богатых и бедных. К тому же Шува был горячим, увлекающимся человеком. Мой отец и его племянник Такуш Кулиев пошли сражаться в ряды горских партизан против белоказаков Деникина, когда те ворвались в Чегемское ущелье. После тяжёлых боёв партизанам пришлось временно отступить за горы - в Сванетию. В пути Такуш погиб, настигнутый снежным обвалом, а Шува заболел тифом и вскоре умер. Это было в девятнадцатом году. Мне было тогда два года. Отца, конечно, не помню. Я никогда не видел его даже на фотографиях. Их у него не было. Когда мой старший сын Эльдар был маленьким, он меня спрашивал, каким был дедушка. Но я и сам знал его только по рассказам матери и близких. Мальчик просил показать фотографию. Я невольно обманул сына - показал ему портрет осетинского поэта Коста Хетагурова в черкеске и с кинжалом. Мне больше ничего не оставалось.

Когда умер отец, мы с сестрой, которая старше меня года на три, остались с матерью. Понятно, как нелегка была наша жизнь. Мама вечерами часто плакала, сидя с нами у очага. Может быть, драматизм моих стихов отсюда и берёт своё начало. Мать была работящей крестьянкой. Она сумела нас вырастить, послать в школу, несмотря на все трудности. Её доброта, терпеливость и трудолюбие стали первым значительным жизненным уроком для меня. Она умерла в 1963 году. Вот тогда-то я, сорокапятилетний мужчина, почувствовал себя настоящим сиротой.

Как и полагалось в горах, я совсем маленьким пас овец, коров, телят, возил дрова на ослике и на воловьей арбе, косил сено, пахал - до семнадцати лет делал всё, что делает крестьянин в горах. Мать всегда жалела, что мне, такому ещё маленькому, приходилось работать слишком много. Но теперь я понимаю, что оно было к лучшему. Это закалило меня надолго, научило уважать работящих людей, навсегда связало с землёй, подготовило для более трудных дел и времён. Я рад тому, что рос среди чегемских крестьян, этих по-своему мудрых и трудолюбивых людей. Они были моими первыми учителями жизни. Ещё мальчиком я ездил верхом замечательно. Меня сажали на необъезженную лошадь без седла, и я объезжал её. Не было случая, чтоб я упал. Меня прозвали «Шкура коня».

Так я рос в горах, окружённый умевшими работать горцами и заботами матери. В 1926 году один из старых коммунистов повёл меня, взяв за рукав, в только что открывшуюся школу аула Нижний Чегем. Я впервые увидел книжки. Получил букварь с красивыми картинками и тетрадки. Это было замечательно. Мои тогдашние чувства я старался выразить в «Горской поэме о Ленине». Зимой я учился, а летом занимался крестьянским трудом. Русскому языку нас обучал старый учитель Борис Игнатьевич, пожилой милый человек в чеховском пенсне. Слова благодарности ему читатель найдёт в той же «Горской поэме» и в более раннем моём стихотворении «Учитель Борис Игнатьевич». Но тогда я не понимал, каким благом станут для меня его уроки, не знал, что русский язык откроет мне свои несметные сокровища и я приобщусь к великой русской литературе - от Пушкина до Твардовского, от Толстого до Паустовского.

Я любил петь с детства, жил в атмосфере народной песни и сказки. Пели чабаны, косари, каменотёсы, всадники в пути, девушки, копающие огород. Я был маленьким ашугом, пел своим товарищам и взрослым девушкам, да и на свадьбах тамада, усадив меня рядом с собой, просил петь. И теперь, когда я знаком с образцами мировой поэзии, всё равно народная лирика остаётся для меня дорогой и непостижимо прекрасной. Думаю, что она дала мне много. Создателей многих горских песен считаю великими безымянными поэтами. Слагать стихи я начал рано - лет с десяти. А в семнадцать печатался. Об этом сейчас сожалею. Не надо так рано выступать в печати. Это вредно. Учась в нальчикском техникуме, я заполнял толстые тетради стихами. Они казались мне замечательными. Если не печатали, обижался. Наверное, не со мной одним так происходило. А стихи мои, разумеется, в подавляющем большинстве, были слабые, несамостоятельные.

Мне не было и восемнадцати лет, когда я приехал в Москву и поступил в Театральный институт имени Луначарского (ГИТИС). Быть артистом я не собирался. К тому времени уже окончательно решил стать поэтом - твёрдо, без сомнений верил в свои способности, в свою звезду. Я тогда нисколько не боялся слова «поэт», не понимая трудного и глубочайшего его смысла. Нынешних сомнений у меня тогда не было и не могло быть. Читал я, правда, уже много, русский язык знал прилично. Моими любимыми поэтами в ту пору стали Лермонтов и Есенин . Собственно говоря, и до сих пор остаюсь верным этой любви. Пристрастие к Лермонтову одобряли, за Есенина корили. Теперь у меня, конечно, гораздо больше любимых поэтов. Образцом поэта считаю Пушкина , хотя по-прежнему люблю и Лермонтова.

Думаю, что моё поступление в ГИТИС было удачей. По своим склонностям я мог учиться только в гуманитарном учебном заведении. А другого института с таким широким профилем, где бы изучались все области искусства и культуры, не было. Там, например, я прошёл курс истории мировой музыки и живописи. Для меня это было откровением. Нам преподавали лучшие профессора и деятели искусства.

Артистом я не стал. Вернувшись в Нальчик, год преподавал литературу в институте. Весной 1940 года вышла моя первая книга стихов «Здравствуй, утро!». Теперь в ней больше всего мне нравится название. От него не отказываюсь и сейчас. От многих же стихов сборника с удовольствием отказался бы, да сделанного не воротишь.

Как бы хорошо ты ни знал другие языки и достижения литератур других народов, главным являются образцы, созданные на родном языке. Их в нашей молодой балкарской литературе почти не имелось. Можно было опираться только на народную поэзию. Правда, ещё жил наш прославленный в горах поэт Кязим Мечиев. Его и сейчас я считаю гениальным человеком и одним из самых крупных поэтов всего Кавказа, равным по таланту Важа Пшавела. Он мог бы помочь мне во многом. Но до 1938 года он почти не печатался, его произведения мне были мало известны. Жил он в далёком ауле. Впервые я увидел его только в предвоенные годы. Когда же я узнал его поэзию ближе, он стал моим учителем на всю жизнь. Я многим обязан ему, его замечательной по образности, сжатости, драматизму и правдивости поэзии, его мудрости и человечности.

В конце июня 1940 года, приняв экзамен у студентов, всем поставив «отлично» и «хорошо», подарив им по экземпляру первой своей книги, я уехал в Красную Армию. Между прочим, комиссия ни словом не возразила против поставленных мной высоких оценок. Я радовался. Студенты тоже. Я был молод, здоров и счастлив этим, несмотря на то что, как и многие, чувствовал всё нарастающую угрозу войны. Об этом я писал в своём только что выпущенном сборнике.

Тогда мы не могли представить себе размеры предстоящих испытаний и бедствий. Мы в тот вечер никак не думали, что одни из нас погибнут на фронте, а другие через пять лет встретятся так далеко от родных гор... Не вернулись с фронта и многие из моих студентов. Как хорошо, что я ставил им высокие оценки. Они хорошо учились. Я уверен, что они также хорошо сражались на фронте, как учились. Но там оценки ставились без меня.

Уверенный в том, что я счастлив, крепок и нигде не пропаду, я ехал на военную службу в Заполярье, где летом ночь совсем не наступала. А я, привыкший к тёмным южным ночам, чувствовал себя как-то странно. Попал в пехотный полк. Это меня огорчило. Мне хотелось быть кавалеристом. Но через некоторое время изменил своё решение и попросился в парашютную часть.

Меня отправили в город Пушкин (бывшее Царское село). Там я учился прыгать с трамплина и вышки. Затем нас повезли в летние лагеря 201-й парашютно-десантной бригады имени С. М. Кирова. Там ясным августовским днём я впервые совершил прыжок с тяжёлого бомбардировщика «ТБ-3». А потом прыгал с разных самолётов, с разной высоты - летом, весной, осенью, зимой - во всякую погоду. Эта трудная и опасная служба мне нравилась.

К весне 1941 года особенно обострилось тревожное предчувствие войны. В мае нашу бригаду направили в Латвию. Мы оказались в городе Даугавпилсе (Двинск). Там ещё острее чувствовалась накалённость атмосферы. Мы тренировались, учились, начали заниматься немецким языком. Лагерь наш находился в лесу у небольшого озера. Помню, 21 июня я лежал на берегу озера и читал трагедию Самуила Галкина «Бар Кохба», напечатанную в журнале. А на следующий день столкнулся с войной лицом к лицу, воочию увидел её жуткий лик. Фашисты нещадно бомбили город и аэродром. Наши самолёты не поднялись - говорили, что не было горючего. Склады с запасами одежды и продовольствия приказано было жечь. Мне привелось принимать участие в этом невесёлом деле. Всё вокруг было охвачено огнём. Советские войска отступали из Литвы. Двум группам парашютистов-подрывников приказали готовить взрыв двух чугунных мостов через Западную Двину. По одному из них ходили поезда, по другому - остальной транспорт и пешеходы. Мосты были большие и находились друг от друга не так далеко. Говорили, что буржуазная Латвия строила их пятнадцать лет. Я оказался в той группе, которой предстояло взорвать железнодорожный мост. Мы заложили тысячу килограммов взрывчатки. Приказано было взорвать мост в тот момент, когда головные танки врага вступят на него.

Фашисты бомбили день и ночь. Казалось, что горят камни и вода реки, но мосты стояли. Гитлеровцы берегли их для себя. В таком аду мы ждали более суток. Зелёная страна Латвия с её маленькими хуторами в перелесках полюбилась мне. И как больно было видеть её в огне и дыму! А урожай хлебов в то лето был редкостным. Я помню смертельные бои в высокой ржи, мокрой от дождя и крови. Мы ждали у моста появления фашистских танков. Самым тягостным было видеть не только отступавшие войска, но и беженцев-стариков, детей, девушек с опухшими босыми ногами, с растрёпанными волосами, видеть их обезумевшие глаза. Это было великое человеческое горе. Такое невозможно забыть.

Наконец показались немецкие танки. Они шли, на ходу обстреливая город. Мы все ждали, выполняя приказ. Головные танки вступили на мост. И он был взорван мгновенно. К нам подбежал боец-пехотинец, он плакал и кричал: «Что вы наделали! Мой друг на мосту остался!» Этот крик слышится мне до сих пор. И теперь мне видятся клубы дыма, куски металла и одинокий боец, бегущий с винтовкой в руках и вещмешком за спиной. Выполнив приказ, мы шли через горящий город в лес, к своим. Чудом уцелела вся наша группа.

Отступая к старой границе, мы участвовали в беспрерывных жесточайших боях, не прекращавшихся ни днем, ни ночью. Наша бригада была самой боеспособной и отборной кадровой частью. Сражалась она действительно насмерть, с большой отвагой, нападала ночами на штабы гитлеровцев, громила их. Многие наши товарищи погибли в тех боях за Латвию, сильно поредели ряды замечательной бригады отважных парашютистов. Горько было видеть гибель друзей, стыдно было перед населением за наше отступление. Мы ведь совершенно другим представляли себе начало войны. Но всё оказалось иначе. Перед войной мы пели слишком радужные, слишком самоуверенные песни. Но авторы их, видимо, плохо представляли себе предстоящую войну...

Первого октября 1941 года нас подняла боевая тревога. Ранним утром весь наш корпус самолётами направили к городу Орлу, который уже успела занять танковая армия гитлеровского генерала Гудериана. Брянский фронт был прорван фашистами, и они рвались к Туле и Москве. В сумке моей лежал томик избранных произведений Лермонтова. В самолёте я вытащил книгу и смотрел на портрет поэта. Это утешало меня и связывало со всем мне дорогим, с моим родным Кавказом, поддерживало меня. Мы летели. Внизу паслись коровы, овцы. Отступали наши наземные войска. Беженцы уходили на север.

День был очень тяжёлым. Когда наши самолёты приблизились к Орлу, нас яростно атаковали немецкие истребители. Наших не было видно. Внизу за городом горели аэродромы. Били вражеские зенитки. Я оказался с группой, которая приземлилась севернее города. Мы собрались и, окопавшись, заняли оборону. Перед нами была поставлена задача - задержать немцев до подхода свежих сил советских войск, не пускать фашистов дальше - к Туле и Москве.

Перед вечером подоспела танковая бригада генерала Катукова. Мы сели на танки и десантом двинулись к Орлу. От пыли невозможно было узнать лица сидевших рядом товарищей. Фашистские истребители низко реяли над нами. Наши истребители не показывались. Многие из наших ребят были ранены и убиты по дороге. Оставшиеся в строю, дойдя до окраин Орла, вступили в бой с немцами, оттеснили фашистов, несмотря на их превосходящие силы. Ночью шёл беспрерывный бой. Трудно было понять - где свои и где враг. Танки Гудериана рвались на север. Советские парашютисты вместе с танкистами стояли насмерть. Пришло утро. Наши части не отступили ни на шаг. Поле было усеяно трупами и подбитыми танками. Группа наших десантников, приземлившаяся в самом городе, была окружена танками и уничтожена. Ещё в Прибалтике попадавших в их руки десантников гитлеровцы сразу расстреливали на месте, называя диверсантами. Об этом мы знали. Тяжёлые бои у Орла продолжались несколько дней.

После Орла я лежал в чебоксарском госпитале. Снова писал. Связался с Союзом писателей СССР. С лета сорок второго года уже начали переводиться на русский язык мои военные стихи. Они печатались в газетах «Правда», «Красная звезда», «Литература и искусство», в журналах «Знамя», «Красноармеец», «Огонёк», «Дружба народов», часто передавались по радио: делались отдельные мои передачи; мне сообщали из Москвы, и я слушал их в госпитале.

В 1942 году особенно тяжело я переживал наступление гитлеровских орд на Кавказе и оккупацию родной Кабардино-Балкарии. Знать, что на вершине Эльбруса реет флаг со свастикой - было невыносимо.

Я отказался от демобилизации. Я не мог, не имел права считать себя лучше тех, кто сражался и погибал. Их так же ждали дома матери, как моя в Чегемском ущелье. На этот счёт у меня тогда были твёрдые убеждения. К тому времени я уже видел многое и многое испытал. Быть парашютистом я уже не мог, но вернуться на фронт был способен. Решили, что я вместе с Константином Симоновым , также принимавшим участие в моей судьбе, отправлюсь на Кавказский фронт корреспондентом газеты «Красная звезда». Перед 1943 новым годом я уехал на Сталинградский фронт, войска которого уже наступали. Меня направили в газету 51-й армии - «Сын отечества».

Честно говоря, мне, бывшему боевому парашютисту, сначала не понравилась работа в газете, она показалась мне скучной и незначительной. У меня не было никакого журналистского опыта. Я стал нарушать дисциплину военных корреспондентов - ходил в атаки, не имея на это права, к назначенному сроку не возвращался с передовой в редакцию. Бывали случаи, когда я забывал, что моя первая обязанность - посылать в газету нужные ей материалы, а не ходить в атаки. Каждому положено своё. Я как-то не думал о подобных вещах. Помню такой случай в Донбассе. Необходимо было взять «языка». Долго не удавалось. И его взяли как раз на том участке фронта, где я находился. Но я ничего об этом не сообщил в редакцию. Вместо этого воевал. Такого уж никак не мог переварить опытный газетчик Гильбух. Он, должно быть, уже не рад был, что к ним приехал такой сумасбродный стихотворец. И был прав. Дело дошло даже до того, что однажды, когда я вернулся с передовой, пробыв там втрое больше положенного, мы с Гильбухом серьёзно поссорились и оба схватились за пистолеты. В этот момент зашёл редактор Семён Осипович Жуков. Он нас разнял. Ругал своего заместителя, а не меня, хотя я и провинился перед начальством. Удивляюсь до сих пор, почему он никогда меня не корил, не наказывал, имея на это право. Он был умный и хороший человек. Позже я набрался опыта в новой для меня деятельности и даже заслужил реабилитацию со стороны Гильбуха. Мы с ним снова стали приятелями, и так уже продолжалось до конца.

С газетой «Сын отечества» я прошёл по многим военным дорогам, участвовал в боях за освобождение Ростова-на-Дону, Донбасса, Левобережной Украины, был свидетелем и участником упорнейших боёв в районе Мелитополя - там, где шло кровопролитное сражение за Крымский перешеек. На небольшом участке было сосредоточено много войск. Туда мы приехали с Алимом Кешоковым. Через Аскания-Нова я поехал сперва к Перекопу, а оттуда на Сиваш. Перешёл его осенней ночью с первыми подразделениями. Бойцы шли по грудь в воде, неся боеприпасы, противотанковые ружья, тянули лёгкие пушки по воде и топи три с половиной километра. Моста ещё не было. Ни танки, ни тяжёлые орудия перейти Сиваш не могли. Всё же наши войска заняли плацдарм. Это была драматическая и грандиозная картина. Когда я думаю, что человек способен перенести самые большие трудности, каждый раз мне вспоминается Сиваш и особенно сапёры.

В конце марта дождливым днём, получив очередное задание от редакции, я отправился на передовую. Прежде чем перейти через Сиваш, мы заехали на полевую почту. Мне вручили письмо. Я сразу узнал почерк поэта Керима Отарова, хотя внизу на конверте значилась фамилия «Османов» и неизвестный мне адрес. Ещё не раскрыв письма, я понял, что случилась беда...

Алим Кешоков, Гоффеншефер и другие мои товарищи старались поддерживать меня. Они понимали моё горе. Накануне наступления я с группой корреспондентов снова перешёл Сиваш. На рассвете началось наступление. После мощного артиллерийского обстрела позиций противника на врага пошла пехота. Я тоже пошёл в бой, перейдя озеро, взял ручной пулемёт убитого пулемётчика. Когда гитлеровцы были выбиты из окопов, наши пехотинцы стали гнать их дальше. Я поднялся на холм и бил из пулемёта по фашистам. Тогда я мало думал об опасности.

Шли бои в Симферополе. Я прибыл туда ночью одним из первых корреспондентов. На второй день встретился с моими товарищами. В одном из крымских селений наконец я получил письмо от матери и сестёр. Они уже были в Северном Казахстане.

В начале весны я был принят в члены Коммунистической партии. Секретарь парткомиссии привёз мне в госпиталь партбилет.

В Симферопольском госпитале я пролежал месяца два. Потом меня отправили в Кисловодск. Утром рано санитарный поезд остановился в Пятигорске. Я увидел белый Эльбрус! В Кисловодском госпитале лежал до конца октября. Из Союза писателей СССР не раз приходили запросы о моём здоровье. Тогда председателем Правления был Николай Тихонов . В госпитале я много читал. Достоевский, например, был прочитан целиком. Писал стихи. Родное Чегемское ущелье находилось совсем недалеко. Но там уже не было моей матери. Выписавшись, я поехал в Нальчик. Здесь я встретился с некоторыми старыми товарищами. Они отнеслись ко мне с участием, заботливо. Рана ноги ещё не зажила, ходил на перевязку по знакомым улицам, опираясь на палочку. Я часто бывал в гостях у кабардинских крестьян. У них тоже находил сочувствие и заботу, хотя время было трудное во всех отношениях. Поехал в своё Чегемское ущелье. Пробыл там дней семь. На стенах домов читал надписи на балкарском языке: «Смерь фашизму!», «Не пропустим фашистских убийц в родные горы!», «Да здравствует Советская родина!»

То, что случилось с нашим народом, я никак не мог понять. Основное мужское население Балкарии, способное носить оружие, находилось на фронте. Многие из воинов погибли. Приезжали из госпиталей инвалиды, ничего не зная о случившемся, о своём бездомном положении. Я не могу, не имею права перед страданиями живых и мёртвых не говорить об этом, рассказывая о себе.

Прожив в Москве более трёх месяцев, в середине апреля 1945 года я уехал в Среднюю Азию. На Казанском вокзале меня провожали друзья. Среди них был и Кедрин . Я стоял уже на подножках вагона, а Митя говорил:

Береги себя!

Мы видели друг друга в последний раз. Через несколько месяцев он погиб.

Во Фрунзе я приехал поздно вечером. Утром увидел горы. Они были рядом, как и в Нальчике. Я подумал: хорошо, что хоть не разлучился с горами. Пусть не Кавказские, но горы! Зелёный Фрунзе понравился мне. На улицах было много стройных тополей.

Я работал чрезвычайно много. «О чём жалеть?» - сказал Пушкин. Довольно долгое время я работал председателем Русской секции Союза писателей, был консультантом, членом редколлегии русского журнала. При всей занятости, я немало писал.

Я поехал на Второй съезд писателей СССР. После девяти лет снова увидел Москву.

После всяких драм в моих отношениях с женщинами, ранней весной 1951 года я женился на молодой девушке - горянке из Ингушетии Маке Дахкильговой, только что окончившей Педагогический институт.

Женитьба вернула меня к более упорядоченной жизни. А это тогда для меня было очень важно. Мы жили в маленьком домике в центре Фрунзе. На нашем крохотном участке стояло большое тутовое дерево. Вокруг него мы сажали кукурузу и подсолнух, чтобы создать видимость кавказского двора. Это было хорошо. Летом я спал под деревом. Там же работал днём, постоянно видя зелень кукурузы и желтизну подсолнуха, как в детстве на огороде матери в Чегеме! У нас родился первый сын (теперь их трое), и жизнь стала у нас более размеренной.

Как все мои земляки, в 1956 году я уже имел право ехать куда хочу. 27 мая, навсегда попрощавшись с городом Фрунзе, выехал в Москву.

В начале июля 1956 года я выехал из Москвы на свою родину, которую не видел одиннадцать лет. Поезд подходил к Нальчику. Перед нашими глазами возникли балкарские горы. Я снова встретился с вечной мощью хребтов Кавказа. Говорил пятилетнему Эльдару:

Смотри, сынок, Балкария в облаках! Вот она, наша родная земля, земля отцов!

А у самого щёки были мокры от слёз. На второй день мы поехали в Чегемское ущелье. Молчали скалы. Молчал и я. Мы без слов понимали друг друга. Я без слов благодарил справедливость и разум.

По возвращении из Средней Азии я был хорошо принят в Москве и в республике. Я был избран депутатом Верховного Совета СССР. За эти же годы вышло в свет много моих книг на родном и русском языках.

Я объездил почти всю нашу страну. Нет, пожалуй, такой республики, где бы я не был. Ездить мне нравится. Хочу подчеркнуть, что я не только приезжал в разные республики и с радостью видел красоту каждой земли, с благодарностью ел хлеб, пил вино, но и писал о культуре и литературе многих народов. Так было, к примеру, с Грузией, Арменией, Таджикистаном, Казахстаном, Туркменией, не говоря уже о России. Уважение к культуре разных народов, интерес к ним у меня в крови, и я считаю это благом и радостью для себя… Я уверен в том, что всё ценное в культуре человечества должно быть достоянием всех народов.

Мне также приходилось побывать в странах Азии и Европы. И это было полезно для меня и для моей работы. Я люблю свой дом и мир.

Здесь я пытался рассказать не только о своей жизни, но и высказать мои взгляды на творчество. А впрочем, лучшим определением творческой поэзии и лучшей автобиографией художника являются его произведения.

Оглянись на огни

С утра слонялся из комнаты в комнату, читал «Монолог гладиатора», воображая зал, зрителей, делал жесты («и, как сквозь дым, большие пальцы - вниз!»), подходил к зеркалу, сдвигал брови и следил, как постепенно разглаживаются складки на коже, - морщин ещё не было, был 1980 год, был ноябрь.

Вечером предстояло выступать в драмтеатре, должен был прийти Кайсын Кулиев, я его никогда не видел, только читал кое-какие переводы, но переводы были не мои, и я относился к ним скептически.

Примеряя разные рубашки, плюнул, натянул белую водолазку, подошёл к окну: начинало темнеть.

Шли пешком, кое-где проступал гололёд, туман смягчал очертания ёлок, повторял «Монолог», не думал, так в первый раз прыгают с парашютом, всё само собой, живой автомат, робот.

Возле театра толпа, много лиц, странно, думал, никто не придёт, человек двадцать, нет, пришли всё-таки. «Кайсын Кулиев», - значилось на афише, сделанной на скорую руку. Пришли. Много.

Вот и Али, без шапки, жаркий, пытается завязать знакомство с Ли, уяснив, кто это, разочарованно отходит, всё повторяется с Ольгой, и он нам с Игорем, комично обиженный: «Всех красивых женщин расхватали…»

Совсем уже темно, и над входом лампочка в жестяном воротнике выхватывает редкие снежинки, говорим о чём-то. Муталип, знакомо-непривычное рукопожатие, глаза ртутные, быстрые. Он - организатор. Входим, идём, коридор длинный и тёмный, верхнюю одежду - вповалку на стол, сцена, рассаживаемся, зал как в мареве, лица все смыты, иногда различаю. Очень тепло.

Я его никогда не видел, не видел, как он вошёл, но понял по изменившемуся гулу зала, который перекрыли, подмяли под себя рукоплескания.

Все вставали, и я тоже встал, оглянулся, сразу понял: вот он. Уверенный, чёткий, лысый, хищный. Добрый. Властный над залом.

Ну что, друзья мои…

- …стихи в больших количествах - вещь совершенно невозможная. Предлагаю своим друзьям ограничиться сегодня двумя стихотворениями: одно пусть прочтут на родном языке, другое - в переводе. Согласны?

Все согласны, причём как-то радостно. Трудно не согласиться с таким голосом.

Представляет то одного, то другого. Муталип шепчет. Представленный подходит к трибуне и радостно отчитывает дважды. Все рукоплещут, и все очень рады. Повторяю про себя «Монолог гладиатора» - это Али. Он уже вернулся, а что читал - я не слышал. «Монолог» перевёл я, и он мне нравится. Прочту, наверное.

Моя очередь, выхожу. Марево лиц. «Обрюзгший Рим, растёкшийся как студень…» Нет, не буду! Голос слушается. Читаю как бы всем, но читаю ему.

Оглянись на огни, что намеренно медлят исчезнуть.

Их болезненный свет, спотыкаясь, бредёт за тобой.

И окно, за которым остались позор и бесчестье,

точно так же горит, как и то, за которым - любовь.

Читаю ему и ещё одной, в зале. Смотрит прямо в глаза.

Чувствую спиной - слушает. Довожу каждое слово.

Так внезапно и запросто детство вбегает в отцовство,

и ты прежний следишь, как ты сам идёшь вдаль, незнаком.

Писалось заполночь, в далёком городе, был индийский чай, крепкий, чёрный, как дёготь, и «Прима» была. Всё было как надо… Слушает ведь!

Ты идёшь под рентгеновским небом. Ни боли, ни страха.

Ты идёшь в темноте, и пока что не виден твой след.

Не в смысле - просвечивает как рентген, нет, просто облака в ночном небе - как, скажем, лёгкие на рентгеновском снимке. Поймёт, я думаю.

Ты идёшь и не знаешь, престол тебя ждёт или плаха...

Ты - идёшь! И уже - впереди обозначился свет.

Кричали женщины «ура!» Пояснил что-то - что переводов нет, кажется, - и сел.

А когда всё кончилось, все встали и завихрились, кто к выходу, а кто поближе к сцене, и Муталип сказал: «Молодец!», а Магомед обозвал мою водолазку майкой («Правильно, так и надо, по-простому, без всяких этих галстуков-бабочек!») и т.д. и т.п., он легко рассёк образовавшуюся вокруг меня группу и смотрел - долго, протягивая перед собой руку. Рука оказалась сухой и сильной. Горячей. Одно рукопожатие говорит больше множества фраз. Слова тоже были, я запомнил что-то про «юного Блока», а потом Ли пробилась к нему, потому что любила быть в центре: «Кайсын Шуваевич, вы меня узнаёте? Я - Ибрагима дочка», и он как бы узнал и надписал ей книгу, а мне сказал как бы в скобках: «Ну, мы ещё увидимся…» Где та книга - не знаю.

Домой шли пешком, и ноябрьское небо было точь-в-точь как рентгеновский снимок, сыпал редкий снежок, и Ольга всё восхищалась: «Как он владеет аудиторией!», а Ли по обыкновению тянула: «Ну-у, ничего удиви-ительного-о… Всё-таки ГИ-ИТИС…»

Всю дорогу молчал и ни о чём не думал, как прыгают с парашютом. Ни разу не подумал, что оглянусь на огни того вечера, что уже не увидимся, голоса не услышу…

Но встретились всё же, по-другому, но встретились, теперь уже как автор и переводчик, и встречи ещё состоятся, я это знаю.

Ты - та любовь, которая Орфея

Из преисподней вывела на свет.

Ручьём журча, прохладным ветром вея,

Со мною ты - везде твой виден свет.

он укрощал свирепейших зверей.

Вот так, дождём, по-вешнему целебным,

Ты льёшься над пустынею моей.

И без него несчастья ждут меня:

Мне жить тогда, в свой дом войти не смея,

Мне зимовать без света и огня.

Орфей из преисподней с Эвридикой

Поднялся, и настолько в этом ты,

Что я и на проделки стужи дикой

Взгляну, как на весенние цветы.

Любимую спасли Орфея песни,

И так похоже это на тебя,

Как будто мы с тобой из ада вместе

Вернулись в жизнь, страдая и любя.

Так это мне пригрезилось сегодня,

Под снег, что закружил на склоне дня,

И я кричу тебе из преисподней:

- О Эвридика! Слышишь ли меня?

МОУ «СОШ им. П.П. Грицая ст. Солдатской

Прохладненского района КБР»

Доклад

«Творческая биография

Кайсына Кулиева»

Работу выполнила

ученица 9 «Б» класса

Есина Татьяна Михайловна

Учитель: МакароваВ.Н.

010 – 211 учебный год

Кайсын Кулиев (1 ноября 1917 года – 4 июня 1985 года) родился и вырос в высокогорном ауле Верхний Чегем Кабардино-Балкарской АССР в семье скотовода и охотника. Отец умер, когда Кайсын ещё был ребёнком. В 1926 году поступил в школу в Нижнем Чегеме . После окончания школы учился в педагогическом техникуме в Нальчике , заполняя толстые тетради своими стихами. Первые стихотворные опыты Кулиева относятся к годам ученичества, первые публикации - к 1933 году .

С 1935 года по 1939 год Кайсын Кулиев учился в Государственном институте театрального искусства имени А. В. Луначарского (ГИТИС ) и Литературном институте им. М. Горького в Москве . Отдавая должное ГИТИСу, которому он обязан прекрасным образованием, истинным своим призванием Кайсын Кулиев всё же считает литературу. Закончив учёбу в Москве, преподаёт литературу в КБГПИ. Он вполне осознает себя поэтом, много пишет и печатается, определяя для себя начало своего литературного пути.

В 1938 году Кайсын Кулиев был принят в Союз писателей СССР. В 1940 году в Нальчике выходит первая книга лирики на родном языке «Салам, эрттенлик!» («Привет, утро!»). В этом сборнике уже видны приметы будущей большой поэзии. В 1939 году на конференции Союза писателей Кабардино-Балкарии сделал свой научный доклад о проблемах развития балкарской литературы.

В июне 1940 года поэт уходит в армию. Великая Отечественная война застает его в Прибалтике. С середины 1942 года стихи Кайсына Кулиева публикуются в центральных печатных изданиях в русских переводах, звучат по Всесоюзному радио, обретая широкую читательскую аудиторию. В ноябре 1942 года после ранения Кулиев по приглашению А. Фадеева приезжает в Москву, где в военной Москве был организован творческий вечер, на котором присутствовали Б. Пастернак, К. Симонов, Н. Асеев, В. Звягинцева, Д. Кедрин и другие. В 1943 году сборник стихов Кайсына Кулиева был выдвинут на соискание Сталинской премии, но в связи с депортацией балкарцев в 1944 году эту премию ему не дали.

С боями Кайсын Кулиев прошел трудными фронтовыми дорогами, испытал горечь потерь, ранения. Был десантником, военным корреспондентом газеты «Сын отечества», где печатались его боевые корреспонденции и стихи, принесшие ему широкое признание. Принимал участие в боях за освобождение Москвы, Орла , Ростова , Украины , Крыма , Прибалтики .

В марте 1944 года Кайсын Кулиев узнает о незаконной депортации балкарского народа в Среднюю Азию . В апреле 1944 года , выписавшись из госпиталя после ранения и побывав в родном Чегемском ущелье он отправился в ссылку вслед за своим народом, добровольно разделив с ним его трагическую судьбу.

Более десяти лет прожил Кайсын Кулиев в Киргизии , активно участвуя в литературной жизни республики, но без права издавать собственные произведения.

Кайсын Кулиев впитал в себя культуру Востока, традиции русской и мировой классики. Как верен и точен оказался Борис Пастернак, сказав Кайсыну Кулиеву:

В одном из писем (10 августа 1953 года ) он писал К.Кулиеву:

Близкими для себя по духу и творчеству поэтами Кайсын Кулиев считал Пушкина , Лермонтова , Тютчева , Низами , Физули , Пастернака , Твардовского , Байрона , Верхарна , Лорку и других. Мировая поэзия дала мне ту культуру, без которой и вне которой поэтом стать нельзя», - говорил он.

В 1956 году Кайсын Кулиев вернулся в Кабардино-Балкарию . Закончил Высшие литературные курсы в Москве. Его поэзия вновь занимает достойное место в отечественной литературе. На русском и балкарском языках появляются и становятся достоянием многомиллионного читателя сборники стихов поэта: «Горы» (1957 ), «Хлеб и роза» (1957 ), «Я пришел с гор» (1959 ) и другие.

В разное время Кайсын Кулиев занимал следующие должности: был членом Правления Союза писателей СССР , первым секретарем Правления Союза писателей КБАССР, РСФСР, председателем Кабардино-Балкарского комитета защиты мира.

60-е и 70-е годы - наиболее плодотворные у Кулиева, пора наивысшего расцвета творчества. В этот период выходят его сборники стихов, каждый из которых становится явлением в литературе: «Огонь на горе» (1962 ), «Раненый камень» (1964 ), «Книга земли» (1972 ), «Звездам - гореть» (1973 ), «Вечер» (1974 ), «Колосья и звезды» (1979 ) и другие.

В 1970 году осуществлено двухтомное издание собрания сочинений Кайсына Кулиева, в 1976 -1977 годах собрание сочинений в трех томах (в 1987 году вышло посмертное собрание сочинений в трёх томах). В 1975 году издана книга публицистики «Так растёт и дерево».

Начало 80-х годов - всего пять лет, отпущенных К. Кулиеву жизнью, несмотря на тяжелую болезнь, было для него плодотворным. В 1985 году вышел сборник стихов «Говорю людям» - последнее прижизненное издание поэта. Он успел подготовить к выходу в свет сборники стихов «Человек. Птица. Дерево.» (1985 , Ленинская премия , 1990 ), «Жить!» (1986 ), повесть «Скачи, мой ослик!» (1986 ) (премия им. Б.Полевого, 1986 ), роман «Была зима» (1987 ). Но все эти книги были изданы уже после смерти поэта. Они подтвердили непреходящую художественную значимость творчества Кайсына Кулиева.

Последние годы жизни, вплоть до своей кончины 4 июня 1985 года К. Кулиев провёл в своем доме в городе Чегем , где по его завещанию, он и похоронен. В настоящее время это Мемориальный Дом-музей Кайсына Кулиева (1987 ). Здесь хранятся вещи, книги, документы, фотографии поэта. На могиле установлен памятник работы скульптора М. Тхакумашева.

Имя Кайсына Кулиева носят: проспект и Балкарский драматический театр в Нальчике , улица в Чегеме , где находится дом-музей поэта, Благотворительный фонд при музее, школа в селе Нижний Чегем , пик в урочище Башиль, дворец культуры в городе Тырныауз (КБР ), улица в городе Магас (Ингушетия ), улица и библиотека в Бишкеке (Киргизия ), школа и музей в Индии , парк в городе Анкара (Турция ).

Кайсын Кулиев был награждён медалями Отечественной войны I и II степени, орденом Ленина , двумя орденами Трудового Красного Знамени , орденами I и II степени. Ему была присвоена Государственная премия РСФСР имени М.Горького за книгу «Раненый камень» (1966 ); Народный поэт Кабардино-Балкарской Республики (1967); Государственная премия СССР за «Книгу земли» (1974 ); Ленинская премия (1990 , посмертно) за книгу «Человек. Птица. Дерево» (1985 ), орден «За заслуги» (2007 , посмертно) Республика Ингушетия , орден «За заслуги» (2008 , посмертно) КБР .

Произведения Кулиева были переведены на русский , осетинский , казахский и многие другие языки народов мира.

Используемые Интернет адреса:
1. Доклад: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D1%83%D0%BB%D0%B8%D0%B5%D0%B2_%D0%9A

2. Фтография:

3.http://www.photoload.ru/data/60/0c/27/600c273011dd92cffe8bb70613bd796f.jpg Кайсын Кулиев – советский, балкарский поэт