Как держать форму. Массаж. Здоровье. Уход за волосами

Владимир Владимирович Маяковский. Любовь и смерть - Тайны смертей русских поэтов

При жизни Маяковский имел много романов, хотя в официальном браке никогда не состоял. Среди его возлюбленных было немало русских эмигранток – Татьяна Яковлева, Элли Джонс. Самым серьезным увлечением в жизни Маяковского был романом с Лилей Брик. Несмотря на то, что она была замужем, отношения между ними сохранялись долгие годы. Более того, долгий отрезок своей жизни поэт жил в одном доме с семьей Брик. Этот любовный треугольник существовал несколько лет, пока Маяковский не встретил молодую актрису Веронику Полонскую, которой на тот момент исполнился 21 год. Ни разница в возрасте в 15 лет, ни наличие официального супруга не могли помешать этой связи.Известно, что поэт планировал с ней совместную жизнь и всячески настаивал на разводе. Эта история стала причиной официальной версии самоубийства. В день смерти Маяковский получил отказ от Вероники, что спровоцировало, как утверждают многие историки, серьезное нервное потрясение, которое привело к таким трагическим событиям. Во всяком случае, семья Маяковского, включая мать и сестер, считали, что вина за его смерть лежит именно на Полонской.

Роковой выстрел, который услышала, выходя из комнаты на Лубянке, последняя привязанность поэта - Вероника Полонская, прозвучал 14 апреля 1930 года…

Смерть Маяковского на тридцать седьмом году жизни вызвала множество вопросов у современников. Почему добровольно ушёл из жизни гений, любимый народом и советской властью «певец революции»?

В том, что произошло именно самоубийство, сомнений нет. Результаты экспертизы, проведённой криминалистами спустя 60 лет после гибели поэта, подтвердили, что Маяковский застрелился сам. установила подлинность написанного двумя днями ранее. Сам факт, что записка была составлена заранее, говорит в пользу обдуманности этого поступка.

Когда тремя годами ранее ушёл из жизни Есенин, Маяковский пишет: «В этой жизни помереть не трудно.
Сделать жизнь значительно трудней». Этими строками он ставит горькую оценку бегству от реальности с помощью самоубийства. О своей же смерти он пишет: «…это не способ...но у меня выходов нет».

Мы никогда не узнаем точного ответа на вопрос, что так сильно надломило поэта. Но добровольную смерть Маяковского можно отчасти объяснить событиями, предшествующими его кончине. Отчасти выбор поэта раскрывает его творчество. Знаменитые строки из поэмы «Человек», написанной в 1917 году: «А сердце рвётся к выстрелу, а горло бредит бритвою…», - говорят сами за себя.

Вообще, поэзия Маяковского - зеркало его нервной противоречивой натуры. Его стихи полны либо почти подростковым восторгом и энтузиазмом, либо желчью и горечью разочарования. Таким Владимира Маяковского описывали и современники. Та же главный свидетель самоубийства поэта, в своих воспоминаниях пишет: «Вообще у него всегда были крайности. Я не помню Маяковского... спокойным…».

Причин подвести последнюю черту у поэта было множество. Замужняя Лиля Брик, главная любовь и муза Маяковского, всю жизнь приближалась и отдалялась от него, но никогда не принадлежала ему всецело. Задолго до трагедии поэт уже дважды заигрывал со своей судьбой, и причиной тому была всеобъемлющая страсть к этой женщине. Но тогда Маяковский, смерть которого до сих пор волнует умы, остался жив - оружие дало осечку.

Начавшиеся серьёзные проблемы со здоровьем из-за переутомления и тяжелого гриппа, оглушительный провал пьесы «Баня» в марте 1930 года, расставание с которую поэт просил стать своей женой… Все эти жизненные коллизии, действительно, удар за ударом будто готовили смерть Маяковского. Стоя на коленях перед Вероникой Полонской, уговаривая её остаться с ним, поэт цеплялся за отношения с ней, как за спасительную соломинку. Но актриса была не готова к такому решительному шагу, как развод со своим мужем… Когда за ней закрылась дверь, револьвер с единственной пулей в обойме поставил точку в жизни одного из величайших поэтов.

Из «Заключения» экспертов:

«1. Повреждение на рубашке В.В.Маяковского является входным огнестрельным, образованным при выстреле с дистанции «боковой упор» в направлении спереди назад и несколько справа налево почти в горизонтальной плоскости.

2. Судя по особенностям повреждения, было применено короткоствольное оружие (например, пистолет) и использован маломощный патрон.

3. Небольшие размеры пропитанного кровью участка, расположенного вокруг входного огнестрельного повреждения, свидетельствуют об образовании его вследствие одномоментного выброса крови из раны, а отсутствие вертикальных потеков крови указывает на то, что сразу после получения ранения В.В.Маяковский находился в горизонтальном положении, лежа на спине.

4. Форма и малые размеры помарок крови, расположенных ниже повреждения, и особенность их расположения по дуге свидетельствуют о том, что они возникли в результате падения мелких капель крови с небольшой высоты на рубашку в процессе перемещения вниз правой руки, обрызганной кровью, или же с оружия, находившегося в той же руке».

Можно ли так тщательно сымитировать самоубийство? Да, в экспертной практике встречаются случаи инсценировки одного, двух, реже пяти признаков. Но весь комплекс признаков фальсифицировать невозможно. Установлено, что капли крови - не следы кровотечения из раны: они падали с небольшой высоты с руки или оружия. Даже если допустить, что чекист Агранов (а он действительно знал свое дело) был убийцей и нанес капли крови после выстрела, скажем, из пипетки, хотя по восстановленному хронометражу событий у него на это просто не было времени, необходимо было достичь полного совпадения локализации капель крови и расположения следов сурьмы. Но реакция на сурьму была открыта лишь в 1987 году. Именно сопоставление расположения сурьмы и капель крови стало вершиной этого исследования.

Автограф смерти

Пришлось поработать и специалистам лаборатории судебно-почерковедческих экспертиз, ведь многие, даже очень чуткие люди, сомневались в подлинности предсмертного письма поэта, выполненного карандашом почти без знаков препинания:

«Всем. В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет. Лиля - люби меня. Моя семья это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская...
Любовная лодка\разбилась о быт.\Я с жизнью в расчете\И не к чему перечень\Взаимных\бед\И обид. Счастливо оставаться.\ Владимир\Маяковский. 12.IV.30 г.»

Из «Заключения» экспертов:

«Представленное письмо от имени Маяковского выполнено самим Маяковским в необычных условиях, наиболее вероятной причиной которых является психофизиологическое состояние, вызванное волнением».

Не вызвала сомнений и датировка - именно 12 апреля, за два дня до смерти - «непосредственно перед самоубийством признаки необычности были бы выражены более ярко». Так что тайна решения уйти из жизни кроется не в 14-м дне апреля, а в 12-м.

«Ваше слово, товарищ маузер»

Сравнительно недавно дело «О самоубийстве В.В.Маяковского» было передано из Президентского архива в Музей поэта вместе с роковым браунингом, пулей и гильзой. Но в протоколе осмотра места происшествия, подписанного следователем и врачом-экспертом, говорится, что он застрелился из «револьвера системы маузер, калибр 7,65, № 312045». По удостоверению у поэта было два пистолета - браунинг и байярд. И хотя «Красная газета» писала о выстреле из нагана, очевидец В.А.Катанян упоминает маузер, а Н.Денисовский, спустя годы, браунинг, все-таки трудно представить, чтобы следователь-профессионал мог спутать браунинг с маузером.
Сотрудники Музея В.В.Маяковского обратились в Российский федеральный центр судебных экспертиз с просьбой провести исследование переданного им из Президентского архива пистолета браунинг № 268979, пули и гильзы и установить, из этого ли оружия стрелял в себя поэт?

Химический анализ налета в канале ствола браунинга позволил сделать вывод, что «из оружия после последней чистки выстрел не производился». Но пуля, извлеченная когда-то из тела Маяковского, действительно «является частью 7,65 мм патрона браунинга образца 1900 года». Так в чем же дело? Экспертиза показала: «Калибр пули, количество следов, ширина, угол наклона и правосторонняя направленность следов свидетельствуют, что пуля была выстрелена из пистолета маузер модели 1914 г.».

Результаты экспериментальной стрельбы окончательно подтвердили, что «пуля 7,65 мм патрона браунинга была выстрелена не из пистолета браунинг № 268979, а из маузера калибра 7,65 мм».

Все-таки - маузер. Кто же подменил оружие? В 1944 году сотрудник НКГБ, «беседуя» с опальным писателем М.М.Зощенко, спросил, считает ли он ясной причину смерти Маяковского, на что писатель достойно ответил: «Она и дальше остается загадочной. Любопытно, что револьвер, из которого застрелился Маяковский, был ему подарен известным чекистом Аграновым».

Уж не сам ли Агранов, к которому стекались все материалы следствия, подменил оружие, приложив к делу браунинг Маяковского? Зачем? О «подарке» знали многие, к тому же маузер не был зарегистрирован за Маяковским, что могло сильно аукнуться самому Агранову (кстати, позже его расстреляли, но за что?). Впрочем, это из области догадок. Лучше отнесемся с уважением к последней просьбе поэта: «...пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил»


Смерть Маяковского.

Вряд ли найдется в России человек, который не читал или не слышал о трагическом конце Маяковского. Со, школьных лет нам внушали и до сих пор внушают уже нашим детям лишь одну мысль о естественности самоубийства поэта на почве его запутанных любовных отношений, осложненных творческими неудачами, нервозностью, а также долгим нездоровьем. Многие из друзей поэта поддерживали скупую официальную версию, посчитавшую мотивом самоубийства «причины личного порядка».

Заявленная в день смерти поэта, она фактически свернула следствие на формальный путь констатации этого вывода, уводя его от ответа на многочисленные вопросы. Подробной разработкой и «обслуживанием» этой версии практически занялись историки литературы, находившиеся под неусыпным присмотром цензуры, введенной властями через несколько часов после выстрела и действующей — уже негласно — до наших дней.

Доводы же литераторов сводились к перечню фактов, совокупность которых и привела будто бы Маяковского к самоубийству: осенью 1929 года поэту отказали в визе во Францию, где он собирался жениться на Т. Яковлевой; тогда же он получил известие о замужестве самой Т. Яковлевой; болезненное состояние усугубилось неприятием критикой его «Бани»; в апреле 1930 года расстроились личные отношения поэта с В. Полонской, которую поэт любил и с которой хотел создать семью; и главное — Маяковский оставил предсмертное письмо, где объяснил причины добровольного ухода из жизни.

Действительно ли Маяковский хотел в Париж?

Начало сомнениям Скорятина относительно добровольного ухода поэта из жизни положило отсутствие сколь-нибудь серьезных доказательств отказа ему в получении визы для поездки в Париж, которая должна была якобы закончиться браком с Т. Яковлевой. Здесь надо отметить не только особую роль Лили Брик в распространении этой версии, но и особую цель, которую она при этом преследовала. Дело в том, что совместная жизнь с поэтом вполне удовлетворяла Бриков, поскольку она давала много заметных материальных преимуществ. Поэтому Брикам не хотелось отпускать от себя Маяковского — ведь его намерение создать свою семью привело бы к обязательному разъезду. Поэтому, когда Маяковский в октябре 1928 года отправляется в Ниццу на свидание со своей двухлетней дочерью Элли и ее матерью американкой Елизаветой Зиберт (Элли Джонс), сестра встревоженной этим обстоятельством Л. Брик (Эльза) знакомит Маяковского с красивой эмигранткой из России Татьяной Яковлевой. Возвращаться на Родину она не собирается, а Маяковский тоже ни за что не останется за границей. А флирт с Т. Яковлевой, по мнению Л. Брик, отвлечет поэта от отцовских забот.

Но как только поэт влюбляется всерьез и у него появляется твердое намерение связать, свою жизнь с Т. Яковлевой, Брики, после приезда Маяковского в апреле 1929 года из Парижа в Москву, знакомят его с 22-летней эффектной В. Яблонской, актрисой МХАТа.«Внезапно вспыхнувшее увлечение Маяковского,- пишет Скорятин,- как бы отодвигало Т. Яковлеву на второй план и исключало женитьбу на ней. Такой поворот вполне устраивал Бриков. Полонская в Москве. Случись что-то непредвиденное, есть возможность намекнуть на возможную огласку ее отношений с поэтом». Ведь В. Полонская была замужем за актером Яншиным.

Маяковский начинает понимать, что его любовь к Т. Яковлевой без будущего, и 5 октября 1929 года он отправляет в Париж последнее письмо. Поездка в Париж теряла для Маяковского смысл и по другой причине. 11 октября 1929 года Л. Брик получает письмо от сестры Эльзы, где говорилось, что «Яковлева… выходит замуж за виконта». Отметим при этом две детали: намеренность Лили Брик в доведении этого сведения до поэта и то, что в комнате при этом находились В. Полонская с мужем, а также то, что Эльза в письме значительно опережает события.

Поэтому, когда Скорятин проверил архивные документы, то не удивился тому, что обнаружил: Маяковский не писал заявления о получении визы и не получал никакого отказа. Значит, эта ситуация никоим образом не могла влиять весной 1930 года на настроение поэта и не давала ему повода к серьезным переживаниям, которые, как считалось, и привели его к трагедии 14 апреля.

Весной 30-го года Маяковский огорчен идейной размолвкой с РЭФом, бойкотом бывших своих соратников его выставки, переживает неудачу с «Баней». А тут еще сильная болезнь горла, возможно, грипп. Он не скрывает своего недомогания, стремясь чаще бывать на людях, чтобы побороть тоскливее настроение. Одним он казался в это время мрачным, другим — надломленным, третьим — потерявшим веру в свои силы. Скорятин отмечает, что «эти мимолетные наблюдения, объединившись впоследствии с домыслами и слухами, обернулись прочной подпоркой для официального сообщения о самоубийстве».

В это время Маяковский все более привязывается к Веронике Полонской и связывает с ней все свое будущее. Не первый раз он решал «строить семью», но всегда наталкивался на упорное сопротивление Лили Брик, пускающей в ход женские уловки, ухищрения, истерику,- и Маяковский отступал. Странная это была жизнь втроем… Весной 1930-го он решает отделиться от Бриков во что бы то ни стало, чувствуя огромную тягу к нормальной собственной семье. Ведь с Бриками он был, в сущности, одинок и бесприютен. Отношения с В. Полонской заставляют его действовать. 4 апреля он вносит деньги в жилищный кооператив РЖСКТ им. Красина (после смерти поэта туда переселятся Брики), просит помочь В. Сутырина (из ФОСП) с квартирой, чтобы уехать от Бриков раньше, чем те возвратятся из-за границы. Но не успел…

Вечером 13 апреля Маяковский отправился в гости к В. Катаеву. Там были и Полонская с Яншиным. Разошлись поздно, в третьем часу. Наступил понедельник 14 апреля. Маяковский появился у В. Полонской в 8.30. Они уехали на такси в роковую квартиру в Лубянском. Там Полонская предупредила, что в 10.30 у нее важная репетиция и она не может опаздывать. Когда она успокоила Маяковского, требовавшего, по ее словам, чтобы она у него сейчас осталась, то сказала, что любит его, будет с ним, но не может остаться. Яншин не перенесет ее ухода в такой форме. «Я вышла. Прошла несколько шагов до парадной двери. Раздался выстрел… Я закричала. Заметалась по коридору… Вероятно, я вошла через мгновение. В комнате еще стояло облачко дыма от выстрела. Владимир Владимирович лежал на полу, раскинув руки…»

Скорятин замечает, что «тогда никто, из присутствовавших не слышал, чтобы Полонская говорила о револьвере в руках поэта, когда она выбегала из комнаты». Эта важная подробность сразу бы все объяснила: Полонская выбегает — Маяковский тут же стреляет в сердце. И никаких сомнений в самоубийстве. Может, к тому моменту следователям еще не удалось принудить Полонскую, чтобы она согласилась с «все объясняющей» версией?

Скорятин обратил внимание на то, что все, прибежавшие сразу после выстрела, застали тело поэта лежащим в одном положении («ногами к двери»), а явившиеся позже — в другом («головой к двери»). Зачем передвигали тело? Может, в той суматохе кому-то понадобилось представить такую картину — в момент выстрела поэт стоял спиной к двери, вот пулевой удар в грудь (изнутри комнаты) и опрокинул его навзничь, головой к порогу. Несомненное самоубийство! А если бы он стоял лицом к двери? Тот же удар опять-таки опрокинул бы его навзничь, но уже ногами к двери. Правда, в таком случае выстрел мог произвести не только сам поэт, но и кто-то, внезапно появившийся в дверях… Приехавший первым руководитель секретного отдела ГПУ Я. Агранов сразу взял следствие в свои руки. Л. Краснощекова вспоминала, что она уговаривала Агранова подождать Лилю, но он сказал, что похороны будут «завтра или послезавтра», и Бриков ждать не будут. Потом, видимо, Агранов сообразил (или ему кто подсказал), что столь поспешные похороны, несомненно, вызовут ненужные подозрения.

К вечеру приехал скульптор К. Луцкий, снявший маску с лица Маяковского. 22 июня 1989 года в ленинградской телепрограмме «Пятое колесо» художник А. Давыдов, показывая эту маску, обратил внимание телезрителей, что у покойника сломан нос. Значит, Маяковский упал лицом вниз, предположил он, а не на спину, как бывает при выстреле в самого себя. Затем прибыли прозекторы, чтобы изъять мозг поэта для научных исследований в Институте мозга. То, что фамилия Маяковского оказалась в «ряду избранных», показалось Скорятину «верным знаком того, что ход трагических событий контролируют всемогущие силы».«Около полуночи,- вспоминает Е. Лавинская, — из столовой раздался голос Агранова. Он стоял с бумагами в руках и читал вслух последнее письмо Владимира Владимировича. Агранов прочел и оставил письмо у себя».

А вскрытия тела, как полагается по следственным законам, так и не было проведено, если бы не В. Сутырин, потребовавший вскрытия 16 апреля, когда до него дошли слухи о неизлечимой венерической болезни Маяковского, якобы и приведшей его к самоубийству («Стремительная болезнь» — так было сказано даже в официальном некрологе «Памяти друга» в «Правде», подписанном Я. Аграновым, М. Горбом, В. Катаняном, М. Кольцовым, С. Третьяковым, Л. Эльбертом и другими). Результаты вскрытия показали, что злонамеренные сплетни не имели под собой никаких оснований. Но этот вывод опубликован не был.

Взял себе Агранов и ту фотографию, которую Е. Лавинская увидела в его руках, когда он показывал ее в клубе ФОСП кучке лефовцев: «Это была фотография Маяковского, распростертого, как распятого на полу, с раскинутыми руками и ногами и широко открытым в отчаянном крике ртом… Мнеобъяснили: «Засняли сразу, когда вошли в комнату Агранов, Третьяков и Кольцов. Больше эту фотографию я никогда не видела». (Скорятин думает, что снимок сделан до прибытия следственной группы.)Приехали Брики, гостившие, как многие знали, у матери Лили Юрьевны — Е. Каган, работавшей в советском торгпредстве в Лондоне. О том, кто и как разыскал заграницей ее с мужем, Брик никогда не рассказывала.

Одни Брики, пожалуй, ничему не удивились. Для них гибель поэта никогда никакой тайны не представляла. К. Зеленский вспоминает, как убеждал его Осип Брик: «Перечитайте его стихи и вы убедитесь, как часто он говорит… о своем неизбежном самоубийстве». Лиля Брик приводила другие мотивы якобы неизбежного самоубийства поэта: «Володя был неврастеником. С 37-градусной температурой он чувствовал себя тяжелобольным. Едва я его узнала, он уже думал о самоубийстве. Предсмертные прощальные письма он писал не один раз». Л. Брик все было ясно.

Проследим за мыслью Валентина Ивановича Скорятина, единственного человека, всерьез задумавшегося над так называемым «предсмертным письмом» Владимира Маяковского. Может, нам тоже станет кое-что ясно — и не только о поэте, но даже и о самой Лиле Брик.

Предсмертное письмо: документ или фальшивка?

Вот его текст, всегда цитировавшийся для доказательства намерения поэта покончить с собой (и комментарий Скорятина):

Всем
В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.
Мама, сестры и товарищи, простите, — это не способ (другим не советую) — но у меня выходов нет. Лиля — люби меня.

Товарищ правительство, моя семья- это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь — спасибо. Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся. Как говорят — «инцидент исперчен», любовная лодка разбилась о быт. Я с жизнью в расчете, и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид, Счастливо оставаться.

Прежде всего, обратимся к строке, где поэт перечисляет состав «семьи». Родных он упоминает дважды. Но там, где обращение носит чисто эмоциональный характер, они названы первыми, а в том месте, где, по сути, перечисляются наследники, родные почему-то оказываются после Л. Брик. (Позже право на наследство будет закреплено Постановлением ВЦИК и СНК РСФСР: 1/2 часть назначена Л. Брик, по 1/6 — матери и сестрам, В. Полонской, в нарушение воли поэта, не достанется ничего). Но, собственно, не это воистину неправедное решение вызывает недоумение, а сам нравственный смысл подобного «списка». Общеизвестно, что Маяковский, в общественной полемике допускавший резкость, был предельно благороден с людьми близкими. Почему же, обращаясь к «товарищу правительству», он столь неосторожно бросает тень… нет, не на Л. Брик (она в официальном мнении давно уже слыла неофициальной женой поэта при официальном муже), а, прежде всего, на замужнюю молодую женщину? Мало того, обнародовав связь с ней, он тут же еще раз унижает ее восклицанием: «Лиля — люби меня».

И ладно бы письмо составлялось наспех, в смертном томлении последних минут, но на сдвоенном листке из гроссбуха стоит дата — 12 апреля. Бросается в глаза и другое: почему, готовясь к решающему разговору с возлюбленной, Маяковский заранее, уже 12 апреля, предопределяет исход еще не состоявшегося с нею разговора — «любовная лодка разбилась…»? Да ведь и не разбилась, в общем-то: как мы знаем, предложение поэта было принято Вероникой Витольдовной…

Впрочем, стихи к Полонской не относились. Они были написаны поэтом… еще в 1928 году. Набросок переносился поэтом из одной записной книжки в другую. И вот пригодился для обращения… к правительству. Выходит, Маяковский, не напрягая ни ума, ни сердца, взял свои старые заготовки и вмонтировал их в свое предсмертное письмо, дезориентировав всех по поводу адресата? Не говорю уже о финансовых расчетах в конце письма. О чем думает человек перед лицом вечности? Какие налоги, какой ГИЗ! Хочешь не хочешь, а приходится в чем-то соглашаться с В. Ходасевичем.

Приходится, да что-то мешает. Никак не укладывается в голове, что такое вот, прямо скажу, суетное письмо вышло из-под пера поэта. Впрочем, как раз… не из-под пера. По газетам, перепечатавшим письмо, читателям было не понять, что оригинал написан… карандашом.

Известно, что заполучить ручку поэта даже на короткое время было весьма трудно. Да и подделать почерк «чужой» авторучкой почти невозможно, Но все эти сложности устраняются, если воспользоваться… карандашом. А уж сам почерк — сущий пустяк для профессионалов из ведомства Агранова. И если допустить это предположение, то развеваются все огорчительные недоумения по поводу карандашного текста. Письмо, как и многие другие вещественные доказательства, «взял себе» Агранов. Известно, что даже члены правительства при разделе наследства Маяковского руководствовались не подлинником, а… его газетной перепечаткой (факт беспрецедентный!)«.

Найденные Скорятиным заметки кинорежиссера С. Эйзенштейна говорят, что он, отмечая в предсмертном письме «близость ритмического строя» к «блатной одесской поэзии», а так же «юродскому фольклору» времен гражданской войны (намекая тем самым на невозможность Маяковского быть автором письма), делает однозначный вывод: «Маяковский никогда ничего подобного не писал!» И еще: «Его надо было убрать. И его убрали…»Оскорбительный тон письма по отношению к матери и сестре, а также беспрецедентное нарушение их наследственных прав доказывают, что ничего подобного поэт не писал.

С Полонской Маяковский провел самый трагический год и хотел ввести ее в свой новый дом как жену. Упомянутая в предсмертном письме Маяковского как член его семьи, она была ловко отодвинута от каких-либо прав на наследство поэта. Достались ей лишь тягостные беседы с Сырцовым да с Аграновым, сплетни, скорый развод с мужем и двусмысленное положение в обществе, когда Л. Брик почему-то считалась «вдовой Маяковского», будучи не разведенной с О. Бриком, а она, Полонская, по сути — «нелегальной» возлюбленной поэта. И в страшном сне не могло присниться молодой актрисе, какая неблагодарная роль уготована ей в этом театре абсурда Бриков.

Учитывая, что с 1930-го по 1958 год письмо лежало в сверхсекретных архивах ОГПУ, а затем в Политбюро ЦК КПСС, можно утверждать, что оно было фальшивкой, составленной в органах ОГПУ и призванной убедить всех в качестве главного доказательства самоубийства Маяковского.

«Уголовное дело № 02-29»

Несколько лет тому назад после многочисленных поисков Скорятину удается получить в секретном архиве «Уголовное дело № 02-29, 1930 года, народного следователя 2 уч. Баум. района г. Москвы И. Сырцова о самоубийстве В. В. Маяковского». Приведем из милицейского протокола лишь некоторые факты, вызвавшие серьезные недоумения:
в протоколе не упомянуто предсмертное письмо;
не упомянут календарь, о котором сообщает В. Полонская. Сейчас календарь в Музее Маяковского есть;листки календаря от 13,14 апреля, вырванные Маяковским, исчезли;
не был найден и допрошен «книгоноша» (не приходил ли под видом его человек, участвующий в подготовке убийства?);экспертиза рубашки Маяковского не проводилась. Рубашку взяла себе Л. Брик и сдала ее в музей только 24 года спустя. Нельзя поручиться за то, что с ней не «поработали» таким образом, чтобы она соответствовала версии о самоубийстве.

Этот протокол, передающий странное и бесспорное вмешательство в дело Агранова и его «коллег», был затем вместе с делом передан почему-то следователю И. Сырцову, в ведении которого находился другой участник района. Сырцов оказался для Агранова, видимо, более сговорчивым. Противоречия между воспоминаниями В. Полонской и ее показаниями следователю, на взгляд Скорятина, объясняются тем, что она писала их восемь лет спустя и не для широкой публики, и ей, видимо, казалось, что проклятые допросные страницы навсегда канули в безвестность.

Что касается протокольных показаний («был назойлив», «не собиралась уходить от мужа»), то именно такую версию и хотел получить от нее следователь И. Сырцов. 14 апреля И. Сырцов после допроса В. Полонской на Лубянском заявляет: «Самоубийство вызвано причинами личного порядка»,- что на следующий день будет опубликовано в печати. 15 апреля Сырцов делает в расследовании внезапный «беспричинный» перерыв, который Скорятин объясняет тем, что в этот день Сырцов получал на Лубянке необходимые инструкции для дальнейших действий. В деле есть документ, говорящий об остром интересе к смерти поэта со стороны сразу двух подразделений ОГПУ: контрразведывательного (Гендин) и секретного, которым руководил Агранов, в руках которого потом оказались все нити дела. Вероятно, ГПУ смутила в записи допроса фраза: «Я вышла за дверь его комнаты…» Выходит, поэт на какое-то время оставался один, а это могло породить всевозможные толки.

«Опасения гэпэушников были не напрасны,- развивает догадку В. Скорятин,- ибо вопрос, где находилась Полонская в момент выстрела, вызвал немало кривотолков. Ю. Олеша писал в Берлин В. Мейерхольду 30 апреля 1930 года: «…Она выбежала с криком „Спасите“, и раздался выстрел…» А сестра поэта Людмила Владимировна считала, что Полонская не только «вышла за дверь его комнаты», а уже «сбегала с лестницы». В своей тетрадке она записала: «Когда сбегала с лестницы П. (Полонская) и раздался выстрел, то тут же сразу оказались Агран. (Агранов), Третьяк. (Третьяков), Кольцов. Они вошли и никого не пускали в комнату».

Материалы дела так и не дали ответа на вопрос: успела ли Полонская выбежать из комнаты Маяковского или из квартиры, или же выстрел произошел при ней? Не дали, потому что, видимо, такой ответ просто был не нужен. Вся поспешность и незавершенность, считает Скорятин, объясняется тем, что Сырцов явно «гнал» дело, и уже 19 апреля он закрывает его, вынося постановление, где единственный раз упоминается предсмертное письмо-«записка».

В прокуратуре в дело добавляется еще один документ: «Расписка. Мною получены от П. М. О, пр-ра т. Герчиковой обнаруженные в комнате Владимира Владимировича Маяковского деньги в сумме 2113 руб. 82 коп. и 2 золотых кольца. Две тысячи сто тринадцать рублей 82 к. и 2 зол. кольца получила. Л. Брик. 21.4.30».

«Лиля Юрьевна,- комментирует В. Скорятин,- не состоявшая (при живом-то муже!) ни в каких официальных родственных отношениях с Маяковским, ни с того ни с сего получает деньги и вещи, найденные в его комнате, а затем и все его наследство- и в материальных ценностях, и в бесценных архивах, являющихся, по существу, народным достоянием. Особый цинизм этой ситуации вот в чем. В письме сестры поэта Ольги Владимировны, отправленном родственникам несколько дней спустя после трагедии, сказано: „12-го я с ним говорила по телефону… Володя мне наказал прийти к нему в понедельник 14-го, и, уходя из дома утром, я сказала, что со службы зайду к Володе. Этот разговор 12-го числа был последний“. Ясно же, что „Володя“ приготовил конверт для сестры с пятьюдесятью рублями как обычную, заурядную помощь семье. И вот это-то пособие выдается в материалах дела чуть ли не за окончательный, предсмертный будто бы расчет поэта со своими близкими! Не говорю уже о том, что этот факт лучше всего свидетельствует: у поэта и мысли не было уйти из жизни по своей воле».

Добавим к словам В. Скорятина, что все поведение Брик как нельзя лучше свидетельствует о многочисленных направлениях личной заинтересованности Л. Брик и ее мужа в этом деле, о ее обширных связях с чекистскими кругами, сложившимися у нее благодаря работе мужа в ЧК еще с 1920 года (сначала в спекулятивном отделе, а потом «уполномоченным 7-го отделения секретного отдела»). Как обнаружил Скорятин, и сама Лиля была агентом этого ведомства. Номер ее чекистского удостоверения — 15073, а Осипа Брика- 25541. Понятно, какая организация помогла Брикам срочно уехать в феврале 1930 года из Москвы, чтобы оставить поэта в одиночестве. В связи с этим рассуждением Скорятина становится понятно, зачем Лиля Брик организует в 1935 году передачу своего письма через Агранова Сталину. Сталинская резолюция («Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи») должна была заставить советских издателей выпускать сочинения Маяковского огромными тиражами, в чем непосредственно, как наследница, была заинтересована Лиля Брик.

После сказанного Скорятиным напрашивается естественный вывод: Л. и О. Брики не могли не знать, что Маяковский в скором времени будет убит. Все их поведение это доказывает.

Сколько недоумений, нарушений, вопросов вызвало это дело о таком простом и обыкновенном самоубийстве «по личным мотивам», окруженное, тем не менее, строжайшей секретностью. Но все вопросы и проблемы исчезают или объясняются, если считать, что поэт был убит. Такой вывод делает и Скорятин. И тогда остается уже действительно последний вопрос: зачем это было сделано и кем? Скорятин допускает, что до конца жизни «поэт был верен романтическим идеалам революции. Но все чаще в его „партийные книжки“ врывались ноты трагического разочарования, и все натужней он воспевал реальность. Зато крепло сатирическое обличение „дряни“. В ходе набирающего силу ликования по поводу успехов — голос поэта начинал звучать опасным диссонансом. Появились и грозные предупреждающие сигналы: ошельмованы спектакли по пьесам „Клоп“ и „Баня“, снят портрет из журнала, все озлобленней травля в печати».

Размышляя над тем, как быстро сужался круг чекистов вокруг поэта в последний месяц, Скорятин считает это не случайным. (К нему на квартиру сразу после отъезда Бриков переезжает Л. Эльберт, работавший еще в 1921 году в ВЧК зам. нач. инф. отдела и особоуполномоченным иностранного отдела, занимавшегося шпионажем и международным терроризмом, зачастила, семья чекистов Воловичей, и, наконец, заходил Я. Агранов, о котором Роман Гуль пишет: «При Дзержинском состоял, а у Сталина дошел до высших чекистских постов кровавейший следователь ВЧК Яков (Янкель) Агранов… ставший палачом русской интеллигенции. Он… уничтожил цвет русской науки и общественности… Это же кровавое ничтожество является фактическим убийцей замечательного русского поэта Н. С. Гумилева…») Маяковский, видно, не понимал, «с каким всепожирающим огнем он играет», соприкасаясь с какими-то тайнами ГПУ. И потому для выводов об убийстве поэта есть самые серьезные основания. Анализ последних дней поэта говорит о том, что убийство готовилось под руководством ГПУ 12 апреля, но по каким-то причинам сорвалось. (Блестящая догадка Скорятина, объясняющая, почему на якобы предсмертном письме поэта стоит эта дата.) Наплыв сотрудников ГПУ 14 апреля (из секретного отдела, контрразведки и оперода, занимавшегося арестами, обысками, провокациями, терактами), считает Скорятин, с одной стороны, бросает тень на репутацию пролетарского поэта, вынуждая нас сегодня подозревать его не только в творческом сотрудничестве с режимом, а с другой — может стать свидетельством недоверия властей к поэту.

Скорятин установил, что в день гибели Маяковского активность сотрудников ГПУ была явно выше, чем в другие дни. Видимо, давно обнаружив слежку, поэт и был от этого постоянно расстроен. Из показаний В. Полонской следует, что, когда она выбежала на улицу после выстрела, к ней подошел «мужчина, спросил мой адрес». То же самое произошло и с книгоношей, протокол допроса которого хранился десятилетиями в глубочайшем секрете. А книгоноша Локтев оказался в квартире, наверно, всего лишь за несколько минут до выстрела, потому что он случайно видел, как «Маяковский стоял перед ней к (Полонской) на коленях…». Из протокола же осмотра тела поэта явствует, что выстрел был произведен сверху вниз (поскольку пуля вошла около сердца, а прощупывалась около последних ребер внизу спины) «и похоже,- делает вывод Скорятин,- в тот момент, когда Маяковский стоял на коленях». Это последнее, к чему он пришел в расследовании.

Скорятин не нашел, кто убийца. Но своим исследованием он доказал, что советского официального мифа о самоубийстве поэта Маяковского больше не существует, что тайна этого трагического события им раскрыта- поэт Маяковский был убит.

Имя убийцы неизвестно. Зато нам известно, кому это было выгодно, кто был в этом заинтересован, кому не нравились его пьесы, желание написать поэму «Плохо» и многое из того, что уже родилось внутри него и только искало выхода. Отсюда его желание освободиться от ига Бриков, ставших ему давно духовно чуждыми людьми, порвать с чекистским окружением, желание говорить «во весь голос» то, что рождалось в его сердце. Не случайно в один из приездов в Париж он с поразительной откровенностью говорит Ю. Анненкову, «что коммунизм, идеи коммунизма, его идеал, это — одна вещь, в то время как „коммунистическая партия“, очень мощно организованная… и руководимая людьми, которые пользуются всеми выгодами „полноты власти“ и „свободы действия“, это — совсем другая вещь».

Не случайно колеблется его вера. Поздно вечером 13 апреля 1930 года «…у него вырвалось восклицание: «О Господи!». Полонская сказала: «Невероятно! Мир перевернулся. Маяковский призывает Господа. Вы разве верующий?» А он ответил: «Ах, я сам ничего не понимаю теперь… во что я верю!»

Если бы Маяковский захотел приспособиться, он бы написал поэму «Иосиф Виссарионович Сталин». Поэт на это не пошел, хотя ему наверняка настойчиво подсказывали. Но те главные ошибки, которые он сделал в жизни, и в поэзии (вставая художественным словом на сторону тех, кого надо было этого слова лишить), они были искренние. И как всякий человек, который искренне ошибается, тот и очень медленно прозревает. Но когда уж он прозреет, в нем родятся такая стальная воля, такая колоссальная мощь, дающиеся ему самой правдой его жизни, то с этим человеком уже не совладать. Он пойдет на все и сделает то, что надо сделать. И такой Маяковский рождался.
Я знаю силу слов,
я знаю слов набат.
Они не те,
которым рукоплещут ложи…

Разве не слышна эта колоссальная духовная мощь, только-только оперившаяся в неясные строчки, только-только вышедшая из души его сердца, но уже возвестившая, что старого Маяковского со своими бесчисленными томами своих «партийных книжек» больше никогда не будет, даже если для этого потребуется, чтобы не был он сам. Рождающийся заново Маяковский не хочет мириться с тем, с чем мирился раньше, не хочет больше слушать тех, кого слушал раньше, не хочет больше ни перед кем склоняться, а хочет БЫТЬ, чего бы это ему ни стоило. Он бросает вызов самой Смерти — …и та принимает его.

МАЯКОВСКИЙ. ТАЙНА СМЕРТИ: ТОЧКА НАД i ПОСТАВЛЕНА
Впервые проведена профес-сиональная экспертиза рубашки, в которой был найден поэт в своем кабинете на Лубянке, его пистолета и роковой пули В одиннадцатом часу утра 14 апреля 1930 года в Москве в Лубянском проезде прозвучал выстрел в комнате Владимира Маяковского… Ленинградская «Красная газета» сообщила: «Самоубийство Маяковского. Сегодня в 10 часов 17 минут в своей рабочей комнате выстрелом из нагана в область сердца покончил с собой Владимир Маяковский. Прибывшая «Скорая помощь» нашла его уже мертвым. В последние дни
В.В. Маяковский ничем не обнаруживал душевного разлада, и ничто не предвещало катастрофы. В ночь на вчера, вопреки обыкновению, он не ночевал дома. Вернулся домой в 7 час. утра. В течение дня он не выходил из комнаты. Ночь он провел дома. Сегодня утром он куда-то вышел и спустя короткое время возвратился в такси в сопровождении артистки МХАТа X. Скоро из комнаты Маяковского раздался выстрел, вслед за которым выбежала артистка X. Немедленно была вызвана карета «Скорой помощи», но еще до ее прибытия Маяковский скончался. Вбежавшие в комнату нашли Маяковского лежащим на полу с простреленной грудью. Покойный оставил две записки: одну - сестре, в которой передает ей деньги, и другую - друзьям, где пишет, что «он весьма хорошо знает, что самоубийство не является выходом, но иного способа у него нет...».
По факту смерти В. Маяковского было заведено уголовное дело, которое вел следователь Сырцов.
Днем 14 апреля тело Маяковского было перевезено в квартиру в Гендриковом переулке, где он постоянно жил. В небольшой комнате квартиры в 20 часов научные сотрудники Института мозга извлекли мозг поэта.
Известно, что последним человеком, который видел поэта живым, была 22-летняя актриса Московского Художественного театра Вероника Полонская, торопившаяся в то утро на репетицию. В. Полонская вспоминала: «Я вышла. Прошла несколько шагов до парадной двери. Раздался выстрел. У меня подкосились ноги, я закричала и металась по коридору, не могла заставить себя войти.

Безымянный убийца?
Журналисту-исследователю В.И. Скорятину удалось собрать и проанализировать богатый фактический материал. Многие факты из жизни поэта и близких к нему людей до этого исследования, опубликованного в журнале «Журналист» (1989-1994), а позже – и в книжке «Тайна гибели Владимира Маяковского» (М., «Звонница-МГ», 1998), оставались неизвестными.
Ему удалось установить, что в 1930 году в коммунальной квартире в Лубянском проезде, в которой находился рабочий кабинет поэта, была еще одна небольшая комната, впоследствии заложенная стеной. «Теперь представим, - размышляет журналист, - Полонская быстро спускается по лестнице. Дверь в комнату поэта раскрывается. На пороге - некто. Увидев в его руках оружие, Маяковский возмущенно кричит... Выстрел. Поэт падает. Убийца подходит к столу. Оставляет на нем письмо. Кладет на пол оружие. И прячется затем в ванной или туалете. И после того, как на шум прибежали соседи, черным ходом попадает на лестницу». Что ж, смелая версия, которая, безусловно, требует весомых доказательств.
В подтверждение версии убийства поэта журналист приводит фотоснимок, на котором тело Маяковского лежит на полу, «рот открыт в крике». В. Скорятин вопрошает: «Самоубийца кричит перед выстрелом?!».
Кстати, и это может быть. А также следует знать, что после смерти тело человека расслабляется, мышцы становятся мягкими, приходят как бы в состояние покоя. У покойника приоткрывается рот, отвисает нижняя челюсть, что, собственно, и отражено на фотографии.
Вероника Витольдовна вернулась сразу же после выстрела. А когда же успел совершить свое злодеяние «некто» да еще спрятаться так, что его никто не видел?
Трое «юных» соседей Маяковского, как пишет В. Скорятин, в это время находились в «маленькой комнатушке при кухне». Естественно, услышав выстрел и выскочив в коридор, они должны были непременно столкнуться с человеком, выходившим из комнаты поэта. Однако ни актриса, ни «юные соседи» никого не видели.
Полонская утверждала, что Маяковский лежал на спине. Но ряд исследователей считает, что тело поэта лежало лицом вниз. Однако на фотографиях, сделанных на месте происшествия, поэт лежит лицом вверх, на рубашке слева - темное пятно. Так обычно выглядит на черно-белых фотографиях кровь.
Были еще сенсационные заявления, что в Маяковского стреляли дважды… В передаче «До и после полуночи» известный тележурналист Владимир Молчанов высказал предположение о следах двух выстрелов на показанной им фотографии мертвого Маяковского.
И о судебно-медицинском исследовании тела поэта ходило много пересудов. В первые же сутки вскрытие тела поэта произвел известный профессор-патологоанатом В. Талалаев в морге медицинского факультета МГУ. По воспоминаниям В. Сутырина, в ночь на 17 апреля состоялось перевскрытие тела в связи с тем, что поползли слухи о якобы имевшемся у Маяковского венерическом заболевании. Вскрытие, проведенное профессором Талалаевым, не обнаружило никаких следов венерических заболеваний.
Слухи и домыслы о смерти Маяковского раздували нездоровый ажиотаж, но в то же время указали на просчеты следователей 30-х.
Журналист Скорятин, очевидно, и не предполагал, какую ценную услугу оказал специалистам, упомянув о рубашке, которая была на Маяковском в момент выстрела. Следовательно, рубашка сохранилась! Но это же ценнейшее вещественное доказательство!
После смерти поэта эта реликвия хранилась у Л.Ю. Брик. В середине 50-х годов Лиля Юрьевна передала рубашку на хранение в музей, о чем имеется соответствующая запись в «Книге поступлений» музея.
В спецхране музея заведующая сектором материальных ценностей Л. Е. Колесникова достала продолговатую коробку, бережно развернула несколько слоев пропитанной специальным составом бумаги. Оказывается, ни в 30-м году, ни в последующие годы экспертиза рубашки не проводилась! Сразу же была достигнута договоренность с музеем, что рубашка будет передана специалистам для исследования.

Экспертиза
К исследованию сразу же приступили научные сотрудники Федерального центра судебных экспертиз Минюста РФ Э. Сафронский,
И. Кудешева, специалист в области следов выстрела, и автор этих строк - судебно-медицинский эксперт. Прежде всего необходимо было установить, что именно в этой рубашке, купленной поэтом в Париже, был Маяковский в момент выстрела.
На фотографиях тела Маяковского, сделанных на месте происшествия, хорошо различимы рисунок ткани, фактура рубашки, форма и локализация пятна крови, самого огнестрельного повреждения. Эти фотографии были увеличены. Эксперты сфотографировали представленную рубашку в том же ракурсе и с тем же увеличением и провели фотосовмещение. Все детали совпали.
Из «Исследования»: «На левой стороне переда рубашки имеется одно сквозное повреждение округлой формы размерами 6 х 8 мм» . Таким образом, сразу же лопнула версия о следах двух выстрелов на рубашке. Результаты микроскопического исследования, форма и размеры повреждения, состояние краев этого повреждения, наличие дефекта (отсутствие) ткани позволили сделать вывод об огнестрельном характере отверстия, возникшего от выстрела единичным снарядом.
Известно, что, для того, чтобы определить, стрелял в себя сам человек или стреляли в него, необходимо установить дистанцию выстрела. В судебной медицине и криминалистике принято различать три основные дистанции: выстрел в упор, выстрел с близкого расстояния и выстрел с дальнего расстояния. Если будет установлено, что 14 апреля 1930 года в комнате В.В. Маяковского прозвучал выстрел с дальней дистанции, значит, кто-то стрелял в поэта...
Специалистам предстояла напряженная и кропотливая работа - найти признаки, характеризующие дистанцию выстрела, прозвучавшего более 60 лет назад.
Из «Заключения»: «1. Повреждение на рубашке В.В. Маяковского является входным огнестрельным, образованным при выстреле с дистанции «боковой упор» в направлении спереди назад и несколько справа налево почти в горизонтальной плоскости.
2. Судя по особенностям повреждения, было применено короткоствольное оружие (например, пистолет) и был использован маломощный патрон.
3. Небольшие размеры пропитанного кровью участка, расположенного вокруг входного огнестрельного повреждения, свидетельствуют об образовании его вследствие одномоментного выброса крови из раны, а отсутствие вертикальных потеков крови указывает на то, что сразу после получения ранения В.В. Маяковский находился в горизонтальном положении, лежа на спине».
Вот и закончен спор о положении тела Маяковского после выстрела.
«4. Форма и малые размеры помарок крови, расположенных ниже повреждения, и особенность их расположения по дуге свидетельствуют о том, что они возникли в результате падения мелких капель крови с небольшой высоты на рубашку в процессе перемещения вниз правой руки, обрызганной кровью, или же с оружия, находившегося в той же руке».
Обнаружение следов выстрела в боковой упор, отсутствие следов борьбы и самообороны характерны для выстрела, произведенного собственной рукой.
Ни давность выстрела, ни обработка рубашки специальным составом не должны служить препятствием при проведении комплексных медико-баллистических экспертиз. Таким образом, проведенное исследование имеет не только исторический, но и научный интерес.

Автограф смерти
«Он был без пиджака. Пиджак висел на стуле и лежало письмо, его последнее письмо, которое он написал», - вспоминал художник Н.Ф. Денисовский. Из этой комнаты – «лодочки», как любил называть ее поэт, дотянулись до наших дней слухи, что это письмо написано не Маяковским. Более того, приводилось и имя «автора» письма.
Но подделать почерк так, чтобы эту подделку не выявили специалисты-криминалисты, невозможно. Лишь сейчас за рубежом ведутся работы о возможности компьютерной (!) подделки почерка.
Сколько копий скрестилось вокруг предсмертного письма, выполненного карандашом, почти без знаков препинания: «Всем. В том что умираю не вините никого и пожалуйста не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил…».
Эту предсмертную просьбу поэта и в голову никому не пришло принять во внимание.
Письмо было передано в декабре 1991 года для проведения исследования в лабораторию судебно-почерковедческих экспертиз Всероссийского НИИ судебных экспертиз Минюста РФ (ныне - Федеральный центр судебных экспертиз МЮ РФ). Перед специалистами был поставлен вопрос: установить, исполнено ли указанное письмо Маяковским В.В. или иным лицом.
К исследованию приступили заведующий НИИ судебно-почерковедческих экспертиз кандидат юридических наук Ю.Н. Погибко и старший научный сотрудник этой же лаборатории кандидат юридических наук Р.Х. Панова. Сделанные экспертами «Выводы» полностью соответствуют исследовательской части: «Рукописный текст предсмертного письма от имени Маяковского В.В., начинающийся словами «Всем. В том что умираю не вините никого…», и оканчивающийся словами «…Остальное получите с Гр.В.М.», датированный 12.04.30 г., - выполнен самим Маяковским Владимиром Владимировичем.
Этот текст выполнен Маяковским В.В. под влиянием каких-то факторов, «сбивающих» его привычный процесс письма, в числе которых наиболее вероятным является необычное психофизиологическое состояние, связанное с волнением»
. Но написано письмо не в день самоубийства, а раньше: «Непосредственно перед самоубийством признаки необычности были бы выражены более ярко». Письмо, по мнению экспертов, действительно было написано 12 апреля, как и датировал его поэт.
Исследователи творчества В.В. Маяковского, журналисты пытались отыскать уголовное дело по «факту смерти Маяковского». Однако его нигде не было... Чтобы поставить точку в исследованиях, проверить полученные нами результаты, было необходимо «Дело». Но «Дела» не было…

Папка Ежова
Материалы о смерти Маяковского хранились в Президентском архиве, но совсем в иной папке, и были наконец переданы в спецхран Государственного музея В.В. Маяковского. Директор музея С.Е. Стрижнева любезно согласилась ознакомить меня с документами.
Я сижу в небольшом уютном кабинете Светланы Евгеньевны. Передо мной - картонная серая папка, в глаза сразу же бросается надпись крупным черным шрифтом: «ЕЖОВ НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ». Ниже - «Начато 12 апреля 1930 г. Окончено 24 января 1958 г». В папке - вторая папка: «Уголовное дело №. 02 - 29. 1930 г. О самоубийстве Владимира Владимировича Маяковского. Начато 14 апреля 1930 г.». Следовательно, дело «О самоубийстве Владимира Владимировича Маяковского» находилось на контроле всемогущего и зловещего секретаря ЦК ВКП(б) , курировавшего административные органы, в том числе и органы госбезопасности. В папке - всего несколько листков уже чуть пожелтевшей бумаги. Приведем с соблюдением орфографии выдержки из протокола осмотра места происшествия:
«ПРОТОКОЛ.
Труп Маяковского лежит на полу.
По средине комнаты на полу на спине лежит труп Маяковского. Лежит головой к входной двери… Голова несколько повернута вправо, глаза открыты, зрачки расширены, рот полуоткрыт. Трупного окоченения нет. На груди на 3 см выше левого соска имеется рана округлой формы, диаметром около двух третей сантиметра. Окружность раны в незначительной степени испачкана кровью. Выходного отверстия нет. С правой стороны на спине в области последних ребер под кожей прощупывается твердое инородное тело не значительное по размеру. Труп одет в рубашку... на левой стороне груди соответственно описанной ране на рубашке имеется отверстие неправильной формы, диаметром около одного сантиметра, вокруг этого отверстия рубашка испачкана кровью на протяжении сантиметром десяти. Окружность отверстия рубашки со следами опала. Промежду ног трупа лежит револьвер системы «Маузер» калибр 7,65 № 312045 (этот револьвер взят в ГПУ т. Гендиным). Ни одного патрона в револьвере не оказалось. С левой стороны трупа на расстоянии от туловища лежит пустая стреляная гильза от револьвера Маузер указанного калибра.
Дежурный следователь
/подпись/. Врач-эксперт
/подпись/. Понятые /подписи/».

Протокол составлен на крайне низком методическом уровне. Но что имеем, то имеем…
Обратите внимание: «С правой стороны на спине в области последних ребер прощупывается твердое инородное тело не значительное по размеру».
Присутствие «инородного предмета» под кожей в области нижних правых ребер, очевидно, и навело на мысль о том, что выстрел был произведен слева направо, т.е. левой рукой. Эксперты же знают о возможности изменения направления полета пули в теле при встрече с преградой.
Профессора А.П. Громов и В.Г. Науменко указывали: «На диаметр канала влияет также разная плотность, а также внутренний рикошет (изменение направления движения пули). Рикошет может возникать не только от встречи с костью, но и с мягкими тканями». Американские специалисты называют подобные пули «блуждающими». И в данном случае пуля из маломощного патрона, встретившись с преградой (позвонок, ребро и пр.), скользнула вниз и, потеряв убойную силу, застряла в подкожножировой клетчатке, где и прощупывалась в виде «твердого инородного тела».
Исследуя рубашку, не зная протокола, эксперты оказались правы: выстрел произведен в упор , тело Маяковского лежало на спине. Не подвела память и В.В. Полонскую: «Он смотрел прямо на меня и все силился приподнять голову...».
Следующий лист:
«Рапорт. ...сего числа в 11 часов приехал на место происшествия по Лубянскому проезду, д. 3, кв. № 12, где застрелился писатель Маяковский Владимир Владимирович... впоследствии приехали сотрудники МУРа... нач. секретного отдела Агранов... Олиевский изъял предсмертную записку. Судебно-медицинским экспертом установлено, что гр-н Маяковский покончил жизнь самоубийством, застрелившись с револьвера системы Маузер в сердце, после чего наступила моментальная смерть».
В.В. Полонская на допросе подтвердила известные нам факты.
На второй день после гибели В.В. Маяковского были вызваны на допрос граждане Кривцов Н.Я., Скобелева и другие соседи. Никто из них категорически не мог утверждать, что в момент выстрела Полонская находилась в комнате Маяковского.
В окружении Маяковского было много знакомых чекистов. Но следует помнить, что в те годы само слово «чекист» было окружено романтическим ореолом. В частности, поэт дружил с Я.С. Аграновым, начальником секретного отдела ОГПУ. Более того, Агранов подарил Маяковскому, большому любителю оружия, пистолет. Агранов, впоследствии расстрелянный, - фигура зловещая. Именно к Агранову поступала оперативная информация, собираемая агентурой после смерти поэта. На страницах некогда секретных документов можно встретить самые неожиданные вещи.
«С. секретно.
Сводка.
С 9 час. на ул. Воровского,
д. 52, где находится труп Маяковского, стала собираться публика и к 10.20 собралось около
3000 человек. В 11 часов публику стали пропускать к гробу Маяковского. Стоящие в очереди... о причине самоубийства Маяковского и политического характера разговоров не слышно.
Пом. нач. 3 отд. Оперода
/Подпись/».
«Нач. СО ОГПУ т. Агранову.
Агентурно-осведомительная сводка
5 отд. СО ОГПУ № 45 от 18 апреля 1930 г.
Известие о самоубийстве Маяковского произвело очень сильное впечатление на общественность... Разговоры исключительно о романтической причине смерти. Из разговоров можно подчеркнуть следующее…
Разговоры, сплетни.
Сообщения в газетах о самоубийстве, романтическая подкладка, интригующее посмертное письмо вызвали в большей части у обывательщины нездоровое любопытство.
...Газетную шумиху о Маяковском называли ловкой коллизией для дураков. Нужно было перед лицом заграницы, перед общественным мнением заграницы представить смерть Маяковского как смерть поэта-революционера, погибшего из-за личной драмы.
Крайне неудачным находят сообщение Сырцова (следователя) о длительной болезни Маяковского. Говорят о сифилисе и т.п.
Нач. 5 отд. СО ОГПУ /Подпись/».
Даже спустя много лет органы госбезопасности пытались «прощупать» настроение интеллигенции, ее отношение к смерти Маяковского. Мне довелось познакомиться с «Протоколом беседы»
М.М. Зощенко с сотрудником Ленинградского управления НКГБ, состоявшейся 20 июля 1944 года:
«22. Считаете ли вы ясной теперь причину смерти Маяковского?
«Она и дальше остается загадочной. Любопытно, что револьвер, из которого застрелился Маяковский, был подарен известным чекистом Аграновым».
23. Позволяет ли это предполагать, что провокационно было подготовлено самоубийство Маяковского?
«Возможно. Во всяком случае, дело не в женщинах. Вероника Полонская, о которой было столько разных догадок, говорила мне, что с Маяковским интимно близка не была».
Поражает достоинство и мужество, с которыми держался на так называемой беседе, а по сути – допросе опальный Зощенко.

Заключение криминалистов
На имя директора Российского федерального центра судебных экспертиз директором Государственного музея Маяковского С.Е. Стрижневой было направлено письмо с просьбой провести исследование пистолета «браунинг», пули и гильзы, полученных музеем из Президентского архива, из материалов следственного дела Маяковского...
Вернемся к Протоколу: «...лежит револьвер системы «Маузер» калибр 7,65» . Из какого же оружия стрелял в себя Маяковский? Согласно удостоверению № 4178/22076 у Маяковского было два пистолета: системы «браунинг» и системы «байярд» - короткоствольное оружие. Может быть, выстрел был произведен из браунинга? Но я не верю, чтобы следователь-профессионал мог спутать браунинг с маузером.
На столе перед экспертами - стреляная гильза, пуля и кобура с оружием. Привычным движением Эмиль Григорьевич извлекает из кобуры… браунинг № 268979!
«В результате проведенного исследования был выявлен комплекс признаков, свидетельствующих о том, что из оружия, представленного на экспертизу… выстрел (выстрелы) не производился (не производились)», - установила С. Николаева. Значит, к материалам дела приложено в качестве вещественного доказательства не то оружие? Исследование пули, извлеченной из тела Маяковского, и гильзы, также приложенных к делу, проводил эксперт Э.Г. Сафронский. Изучив пулю, эксперт бесстрастно запишет: «Установленные данные свидетельствуют о том, что представленная пуля является частью 7,65 мм патрона браунинга образца 1900 г.»
Так в чем же дело? Но далее эксперт установил, что исследуемая пуля была выстрелена из пистолета «Маузер» модели 1914 г. «Тем не менее, - продолжает исследование эксперт, - для проверки версии о возможности выстрела исследуемой пули из представленного на экспертизу пистолета «Браунинг» № 268979 провели экспериментальную стрельбу из указанного пистолета пятью 7,65 мм патронами браунинга... Результаты проведенного исследования позволяют сделать категорический вывод о том, что представленная на экспертизу пуля 7,65 мм патрона браунинга образца 1900 года была выстрелена… из пистолета «Маузер» модели 1914 г. калибра 7,65 мм». Представленная на исследование гильза 7,65 мм патрона браунинга образца 1900 г. была стреляна, установил эксперт Сафронский, не в пистолете «Браунинг» № 268979, а в пистолете «Маузер» модели 1914 года калибра 7,65 мм.
Следовательно, выстрел был произведен из маузера! Блестяще проведенное исследование! Именно маузер был отмечен в протоколе осмотра.
Кто же подменил оружие? Вспомним протокол «беседы» сотрудника НКГБ с М.М. Зощенко: «Любопытно, что револьвер, из которого застрелился Маяковский, был ему подарен известным чекистом Аграновым». Уж не сам ли Агранов подменил оружие, приложив к делу браунинг Маяковского?

Вместо эпилога
Решение уйти из жизни в подавляющем большинстве случаев - дело интимное: закрыться в комнате и никого больше не видеть.
Мы никогда не узнаем, что на самом деле происходило с Владимиром Владимировичем. Это был очень крупный поэт с абсолютно незащищенной эмоциональной жизнью. Самоубийство всегда связано с глубокими слоями психики. Духовный мир человека - загадочный и безмолвный космос...

Александр МАСЛОВ, профессор судебной медицины, судмедэксперт

16.09.2002