Палестина – провинция Римской империи, земля Ветхого и Нового Заветов, “пятое Евангелие”. Земля, ставшая свидетельницей земной жизни Господа Иисуса Христа и родиной христианства. Земля, просиявшая многими подвижниками. Святая Земля.

На вопросы портала “Православие и мир” о монашестве в Святой Земле ответил митрополит Волоколамский Иларион.

– Ваше Высокопреосвященство, расскажите, пожалуйста, о том, как возникло монашество в Святой Земле?

Палестина стала центром христианского монашества в V–VI веках, переняв преемство в этом у Египта. Однако уже в середине IV века здесь были многочисленные монастыри и в изобилии подвизались анахореты.

Развиваясь на стыке христианских цивилизаций, палестинское монашество синтезировало египетский, сирийский и каппадокийский монашеский опыт и сформировало на его основе свою собственную оригинальную традицию, одну из самых гармоничных в первые века христианства. Отличительными особенностями палестинского монашества были его соборный дух и интернациональность, а его расцвет совпал по времени с началом паломничества в Иерусалим со всех концов христианского мира.

Широкое распространение в Палестине получили лавры – форма организации монашеской жизни, при которой монахи живут в обособленных кельях, но находятся под началом одного игумена или архимандрита. Руководителей лавр избирали сами насельники, а утверждал их Иерусалимский Патриарх. Большую часть времени предаваясь уединенным молитвам, лаврские насельники собирались вместе по субботам и воскресеньям для участия в Божественной литургии.

Завоевания Палестины иноверцами (начиная с VII века) привели к тому, что местная монашеская жизнь стала затихать. Хотя монахи и монастыри продолжали существовать, являясь оплотами христианства, их связь с христианскими странами Востока и Запада почти прекратилась. Однако традиции монашества, сформированные в Святой Земле, успели к тому времени обогатить собой общехристианскую сокровищницу и обрести своих последователей в других частях христианского мира.

Владыка, влияло ли палестинское монашество на развитие вероучения, богослужебных традиций Православной Церкви, и если да, то каким образом?

В период распространения на Востоке ереси монофизитства лидеры палестинского монашества последовательно отстаивали православное исповедание веры. Особую роль в утверждении христологического догмата сыграли преподобные Евфимий Великий и Савва Освященный.

Лавра преподобного Саввы внесла неоценимый вклад в формирование православного Типикона. Здесь впервые был систематизирован и записан (на основе «Завещания» преподобного) свод литургическо-дисциплинарных положений, что явилось залогом появления общецерковного Устава. Характерными чертами современного богослужебного круга, унаследованными от палестинской монашеской традиции, является наличие всенощных бдений под воскресные дни и неотменяемость часов.

Значительный вклад в развитие монашества в Палестине внесли пришедшие из Египта преподобные Иларион Великий (†372), Герасим (†451), уроженец Сирии Евфимий Великий (†473), выходцы из Каппадокии - Феодоси

й Великий (†529) и Савва Освященный (†532). Последний основал в Палестине семь лавр, в том числе знаменитую Великую лавру, находящуюся близ Иерусалима.

Палестинское монашество внесло весомый вклад и в православную гимнографию. Так подвизавшийся в первой половине VIII века в монастыре святого Саввы Освященного преподобный Иоанн Дамаскин составил свод древнейших песнопений Октоиха.

Можно ли говорить о связи палестинского и русского монашества?

Можно. Свойственное нашему национальному мировосприятию благоговение к святыне и стремление поклониться местам, освященным земной жизнью и крестными страданиями Спасителя, сама обращенность русского сердца к Святой Земле повлияли на становление идеала Святой Руси, в том числе в его монашеском аспекте. Паломники из России, приходившие ко Гробу Господню, черпали полной мерой благодатные дары и молитвенное вдохновение Святой Земли, осваивали богословский, литургический и аскетический опыт обителей и храмов Палестины, который стал образцом для подражания в различных уголках нашего Отечества.

Иерусалимская богослужебная традиция стала основой того Типикона, которому следует Русская Православная Церковь.

Расскажите, пожалуйста, о Русской Духовной Миссии в Иерусалиме: многие слышали о ней, но не все хорошо знают ее историю.

Русская Духовная Миссия в Иерусалиме была основана в 1847 году постановлением Святейшего Правительствующего Синода и с согласия императора Николая I. Этому предшествовала многовековая история русско-палестинских духовных связей.

Благочестивый русский народ, приняв христианство, изначально воспринял призыв ангела прийти и увидеть место, где лежал Господь (Мф. 28:6), как обращенный ко всем христианам. Вскоре после крещения Руси одно из первых посольств было направлено князем Владимиром в Иерусалим. Столетием позже (в 1106–1107 гг.) знаменитое хожение в Святую Землю совершил игумен Даниил, который затеплил у Гроба Господня лампаду «от имени всех князей русских» и первым из наших соотечественников описал схождение благодатного огня в Великую субботу.

Ближний Восток занимал серьезное место во внешнеполитических устремлениях правителей России Иоанна III, Иоанна IV, Петра Великого, Екатерины II и Александра I.

Само учреждение Русской Духовной Миссии было вызвано потребностью облегчить тяжелое положение русских паломников, тысячами прибывавших в Святую Землю и долгое время не имевших достойного пристанища и возможности пастырски окормляться на родном языке, а также стремлением поставить на систематическую основу оказание содействия местному православному населению.

После основания Миссии трудами таких ее начальников и членов, как епископ Порфирий (Успенский), иеромонах Феофан (Говоров) – будущий святитель и затворник Вышенский, епископ Кирилл (Наумов), архимандриты Леонид (Кавелин) и Антонин (Капустин) в течение нескольких десятилетий были построены странноприимные дома для русских паломников и созданы необходимые условия для их пребывания в Святой Земле. В собственности Миссии оказались многие земельные участки, имеющие библейское значение, развернулись значительные по своим масштабам археологические исследования, сыгравшие важную роль в развитии церковной археологии и заложившие основу для будущих научных открытий. Трудами Миссии была налажена научно-исследовательская и издательская работа по изучению истории и современного положения Палестины и всего ближневосточного региона, библейской филологии и археологии, распространению знаний о Святой Земле в российском обществе. Со временем появился проект создания в Иерусалиме Русского археологического института.

Какие задачи ставились перед Миссией, кроме окормления паломников, и на какие средства она их осуществляла?

Одной из приоритетных задач деятельности Миссии явилось развитие связей Русской Православной Церкви с древними Восточными Патриархатами, оказание гуманитарной поддержки местным православным. Миссия оказывала финансовую помощь в сохранении и благоукрашении Гроба Господня и других великих христианских святынь. Ее трудами было налажено печатание православной литературы на арабском языке и основаны многочисленные школы для местного населения. Одно время начальник Миссии (архимандрит Порфирий) был даже назначен эфором - попечителем всех патриарших учебных заведений Иерусалимской Церкви.

Просветительская работа Миссии доныне памятна среди арабской интеллигенции Ближнего Востока. Благодаря этой работе местное население не только имело возможность приобретать знания на родном языке, но и, изучая русский язык, с его помощью получило доступ ко всему пространству мировой культуры.

Стоит отметить, что материальные средства для столь широкой деятельности Миссии складывались из пожертвований простого русского народа. Известно о так называемом «вербном тарелочном сборе», который ежегодно проводился по всем храмам Руси в Вербное воскресенье для направления в Иерусалим.

Большую поддержку деятельности Русской Духовной Миссии оказывало основанное в 1882 году Императорское Православное Палестинское Общество. Его первыми председателями были Великий князь Сергей Александрович и его супруга Великая княгиня Елизавета Феодоровна, прославленная ныне в лике преподобномучениц.

В результате деятельности Миссии и Общества в XIX веке сформировался тот уникальный феномен, который мы называем «Русской Палестиной». Этим термином называют совокупность русских храмов, монастырей, земельных участков и подворий, а также трудов и исследований церковно-исторического, библейско-филологического, археологического и византологического характера, которые были выполнены в разные годы начальниками и сотрудниками Русской Духовной Миссии, учеными Императорского Общества.

Не могли бы Вы более подробно рассказать о судьбе РДМ в ХХ веке?

К началу Первой мировой войны Русская Духовная Миссия в Иерусалиме насчитывала 37 участков (в том числе в Хевроне - рядом с библейским «Дубом Мамврийским», в Яффе - на месте дома и гробницы праведной Тавифы, в Иерихоне, на горе Кармил, на Тивериадском озере и во многих других местах), 8 храмов и часовен, 2 женских монастыря, 5 больниц, 7 гостиниц для паломников. Совместно с Императорским Православным Палестинским Обществом Миссия содержала более ста школ для местного населения.

После трагических событий, произошедших в нашем Отечестве в 1917 году, связи России с Палестиной были надолго прерваны, и Русская Православная Церковь на несколько десятилетий утратила возможность распоряжаться своим богатым наследием в Святой Земле. Русская Духовная Миссия с ее многочисленными участками, храмами и монастырями, равно как школы, больницы и подворья, принадлежавшие Императорскому Православному Палестинскому Обществу, были оставлены без какой-либо поддержки из России. В той мере, в какой это было возможно, заботу о сохранении «Русской Палестины» взяла на себя Русская Зарубежная Церковь.

С 1918 года русские земли, здания и имущество в Палестине попали в распоряжение британских колониальных властей, осуществлявших узаконенный с 1922 года мандат Лиги Наций на Палестину. Британские власти ввели в практику принудительное “арендное” использование русской собственности в коммерческих целях.

Однако, при всей сложности обстановки, в Петрограде сохранилось Палестинское общество, уже не называвшееся «православным» и «императорским». Теперь это было Российское палестинское общество в составе Академии наук.

Как только Советское государство было признано европейскими странами, начались попытки защиты российских имущественных прав в Палестине. 18 мая 1923 года представитель СССР в Лондоне Л.Б. Красин направил министру иностранных дел Великобритании лорду Керзону ноту, в которой говорилось о том, что все бывшее имущество Русской Духовной Миссии и Императорского Православного Палестинского Общества составляет собственность Советского государства. Однако до конца Второй мировой войны подобные усилия не принесли результата.

В апреле 1945 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий I совершил паломничество в Святую Землю.

После создания в 1948 году государства Израиль начались переговоры с его руководством о возрождении Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, и уже в октябре 1948 года ее деятельность была возобновлена. В последующие десятилетия история Миссии пережила ряд драматических моментов. В результате так называемой “апельсиновой сделки” 1964 года правительство СССР передало в собственность Израиля значительную часть некогда принадлежавшей Миссии недвижимости. На деятельности Миссии сказывались и последствия неисцеленного на тот момент разделения в Русской Церкви, порожденного большевистским переворотом: Синод архиереев Русской Православной Церкви за границей не имел общения с Церковью на Родине.

А как обстоят дела в РДМ на сегодняшний день, после подписания Акта об общении между двумя Церквами?

После подписания в мае 2007 года Акта о каноническом общении между Русской Православной Церковью и Русской Зарубежной Церковью сложились оптимальные условия для возрождения в полном объеме русского духовного присутствия на Святой Земле.

Сегодня с успехом продолжается деятельность Русской Духовной Миссии в Иерусалиме и Императорского Православного Палестинского Общества. Активизировался процесс возвращения и восстановления утраченной в прошлом веке российской собственности в Святой Земле, возрождаются традиции православного паломничества из России в Палестину, вносится посильный вклад в дело водворения мира, межконфессионального и межэтнического согласия в регионе.

Кроме Русской духовной миссии в Святой Земле существует ряд русских монастырей. Каково сегодня их положение?

Сегодня поддерживается и развивается заложенная еще в XIX веке традиция активного присутствия русского монашества на Святой Земле.

Несут свое служение сестры Горненского монастыря, построенного на месте встречи Пресвятой Богородицы с праведной Елизаветой. Монахини оказывают значительную помощь Русской Духовной Миссии во всех сферах ее деятельности. Они трудятся на подворьях, помогают в проведении богослужений, в приеме и размещении паломников, в организации и проведении для них экскурсий по святым местам. Некоторые из монахинь, владея еврейским или греческим языком, оказывают содействие в осуществлении представительской деятельности Миссии.

В юрисдикции Русской Зарубежной Церкви находится Спасо-Вознесенский женский монастырь на горе Елеон, в котором сегодня проживает около пятидесяти сестер разных национальностей. Среди них инокини русского, арабского, румынского, эстонского, австралийского и немецкого происхождения. Насельницы монастыря заботятся о прибывающих в это святое место паломниках и несут молитвенный подвиг, читая неусыпаемую Псалтирь в часовне во имя святого Иоанна Крестителя, воздвигнутой на месте обретения его честной главы.

Осуществляется монашеское служение при храме святой равноапостольной Марии Магдалины в Гефсимании, где ныне покоятся мощи святых преподобномучениц Великой княгини Елизаветы и инокини Варвары. Сестры этого многонационального монастыря, находящегося в юрисдикции Русской Зарубежной Церкви, занимаются изготовлением церковных облачений, церковной утвари и ладана.

Современный вид Лавры – Фаранская Лавра преподобного Харитона Исповедника

Лавра св.Саввы Освященного

Лавра св. Феодоия. Вифлеем

Пустыня вокруг Лавры Саввы Освященного

Храм Гроба Господня

Современные паломники у Храма Гроба Господня

Лампады разных конфессий на Кувуклии Гроба Господня

Богослужебный сборник на арабском языке в храме святителя Николая в Бейт-Джале

Дуб Мамврийский в Хевроне

31 мая 1925 г. Иерусалимским патриархом Дамианом храм был освящен во имя святых Праотцев, а приделы - правый во имя Пресвятой Троицы и левый во имя святителя Николая

Монастырь Марии Магдалины в Гефсимании (на переднем плане – церковь всех Наций)

Вид на Елеонскую гору ночью

История монашества

Монашество, в узком смысле,- это общинная жизнь с соблюдением обетов бедности, целомудрия и послушания в соответствии с определенным уставом и отрешенностью от мирской суеты. В широком смысле к монашествующим причисляют также отшельников, членов монашеских братств и вообще всех, кто принес монашеские обеты. Монашество сыграло огромную роль в становлении средневековой цивилизации и распространении христианства - как на Востоке, так и на Западе.

Основателем христианского монашества часто считают св. Антония Великого (ок. 250 - ок. 356). В возрасте двадцати лет он продал свое имение, роздал деньги нищим и поселился отшельником недалеко от дома (в Среднем Египте). Святой Антоний проводил дни в молитве, в чтении и заучивании наизусть Св. Писания и в работе. В 35-летнем возрасте он удалился в еще более уединенное место близ горы Писпир, на правом берегу Нила, но молва о его святости на протяжении последующих 20 лет побуждала других отшельников приходить туда и селиться в кельях поблизости от него. В 305 г. св. Антоний, по просьбам этих отшельников, нарушил свое уединение, согласившись наставлять их в аскетической жизни. Общины отшельников, подобные этой, стали впоследствии появляться повсеместно в Среднем и Северном Египте, и это ознаменовало возникновение новой, полуотшельнической, формы монашеской жизни, самыми знаменитыми примерами которой явились общины в Нитрии и Скее. Здесь самые строгие отшельники жили в уединении в кельях, расположенных так, чтобы их обитатели не могли ни видеть, ни слышать друг друга. Другие монахи собирались в церкви по субботам и воскресеньям. Некоторые ежедневно собирались по трое или четверо для совместного чтения псалмов или иногда посещали друг друга, чтобы побеседовать на духовные темы.

Не прошло и пятнадцати лет после этого первого шага, осуществленного св. Антонием, как св. Пахомий положил начало новому типу монашеской жизни -- общежительному монашеству. В 318 г. в Тавенне (Южный Египет) он создал первую киновию (монашеское общежитие), где монахи стали жить вместе в монастыре, обнесенном стеной, в домах, вмещавших по 30-40 человек. На каждого монаха возлагалась определенная работа, и монастырь полностью обеспечивал себя всем необходимым. Совместные трапезы, в которых монахи могли участвовать по желанию, совершались дважды в день, однако те, кто не желал в них участвовать, получали - хлеб и соль в своих кельях. Сам образ жизни отдельных монахов не был строго регламентирован, так как еще не существовало устава, или общего правила монашеской жизни.

Процесс формирования общежительного монашества завершил св. Василий Великий (ок. 330 - ок. 379). Прежде чем посвятить себя монашеской жизни, он совершил путешествие в Египет, чтобы изучить ее в первоистоках, и наиболее привлекательным ему показался общежительный тип. Святой Василий требовал, чтобы монахи в установленные часы суток собирались вместе на молитву и совместные трапезы. Монастыри, устроенные по образцу монастыря св. Василия, распространились по всей Греции, а затем и по славянским странам. Однако в Сирии и некоторых других странах предпочтение по-прежнему отдавалось отшельническому типу монашеской жизни.

Запад впервые познакомился с восточным монашеством при посредстве св. Афанасия Великого, епископа Александрийского, вынужденного бежать в Рим в 339 г. Годом позже Евсевий, епископ Верцеллы в Северной Италии, предписал духовенству своего собора вести киновийный образ жизни, впервые объединив статус клирика с монашеским статусом. Святой Августин сделал то же в отношении своего духовенства, когда в 388 г. возвратился из Рима в Северную Африку.

Общежительный уклад монашеской жизни, в его развитой форме, на Западе утвердился благодаря усилиям св. Бенедикта Нурсийского (ок. 480 - ок. 543). Познакомившись с житиями отцов-пустынножителей и монашеским уставом св. Василия Великого, он стремился приспособить образ монашеской жизни к особенностям условий и климата Западной Европы. В соответствии с системой, принятой св. Бенедиктом, каждый монастырь представлял собой самостоятельную единицу, и каждый монах был пожизненно связан со своим монастырем посредством особого обета, воспрещающего перемену места жительства (stabilitas loci). Бенедикт отчасти смягчил принятую на Востоке строгость монашеской жизни. Он установил часы, в которые монахи собирались на молитву и службы; совместное пение канонических «часов» считалось главной обязанностью бенедиктинских монахов. Бенедиктинство стало определяющей формой монашеской жизни на Западе: к концу XVIII в. все монахи Европы, за исключением Ирландии и некоторых испанских монастырей, были бенедиктинцами.

Возникновение в 910 г. Клюнийского аббатства, а затем Клюнийской конгрегации, явившейся самостоятельной ветвью бенедиктинства, положило начало возникновению монашеских орденов на Западе. Монашеский устав св. Бенедикта был дополнен принципом централизованного управления, при котором настоятель главного монастыря осуществлял руководство целой сетью подчиненных монастырей. Клюнийское аббатство оставалось сердцем монашеской жизни на Западе с X по XII в., пока ему не пришлось уступить свое первенство аббатству Сито и цистерцианцам, самым прославленным из которых был св. Бернар Клервоский (1091-1153).

XIII век стал свидетелем возникновения орденов нищенствующих братьев: доминиканцев, францисканцев и кармелитов. Хотя они, как и монахи предшествующих веков, соблюдали обеты бедности, целомудрия и послушания, следовали строгому уставу и осуществляли совместное пение Часов, цели этих новых орденов были прежде всего апостольские. Они занимались проповедью, обучением, служением больным и нищим и помогали приходскому священству в его работе.

После некоторого спада монашеского движения в XIV - начале XV в. три последующих века стали эпохой беспрецедентного роста числа новых монашеских орденов. Театинцы, возникшие в 1524 г., и иезуиты, чей орден был основан в 1540 г., стали первыми так называемыми регулярными канониками, или уставными клириками (т. е. монахами, имеющими священнический сан): большинство членов этих орденов - священники, занимающиеся строго определенным родом деятельности. От орденов регулярных каноников незначительно отличаются так называемые монашеские конгрегации. К их числу принадлежат пассионисты, основанные св. Павлом Креста (Паоло делла Кроче) в 1725 г., и редемптористы, основанные св. Альфонсом Лигуори в 1749 г. В их задачи входит преимущественно организация миссий и приютов. Кроме того, к числу духовных конгрегаций принадлежат Братья христианских школ, основанные Жаном Батистом де ла Саллем в 1679 г., главная задача которых состоит в воспитании детей и юношества. Наконец, существуют так называемые светские конгрегации, объединяющие священников, которые принесли «временные» обеты (в отличие от «торжественных» и простых «вечных» монашеских обетов). К их числу относят лазаристов, или винсентианцев, по имени Винсента де Поля, основавшего эту конгрегацию в 1624 г., и сульпициан, основанных Жан-Жаком Олье в 1642 г.

Мужские монашеские ордены католичества значительно уступают женским в количественном отношении. История последних тесно связана с историей мужских монастырей. Женские ордены, в большинстве случаев использующие уставы соответствующих мужских орденов, часто называют «Вторыми орденами», и нередко они находятся под юрисдикцией мужского («Первого») ордена. Члены этих женских орденов ведут строго затворнический образ жизни, предаваясь молитве и созерцанию (как, например, кармелитки), либо соединяют молитвы с какой-либо деятельностью, например с уходом за больными или преподаванием.

Терциарии, или члены «Третьих орденов», своим происхождением обязаны св. Франциску Ассизскому. Первоначально они не отказывались от мирских занятий, но при этом соблюдали смягченный устав ордена. Позднее некоторые из них стали жить вместе в общинах, занимаясь уходом за больными и помощью бедным. Со временем они усвоили особое облачение, и сегодня их признают монашескими конгрегациями. Таковы, например, Третий орден св. Франциска или Третий орден св. Доминика. Однако члены некоторых других «Третьих орденов» остаются терциариями в первоначальном смысле, т. е. «братьями-мирянами».

Монашеский образ жизни подразумевает соблюдение евангельских заповедей бедности, целомудрия, послушания и следование определенному «уставу», или «правилу». Такая жизнь требует испытательного периода и подготовки, именуемых послушничеством и новициатом и позволяющих оценить степень пригодности кандидата для монашества. Затем монах принимает на себя обеты бедности, целомудрия и послушания. Устав регулирует всю его повседневную жизнь: одеяние, трапезы, работу, молитвы и аскетические упражнения. Сначала эти обеты приносятся лишь на определенный срок и должны ежегодно возобновляться. Позднее приносятся «вечные» обеты, которые связывают человека на всю жизнь.

Первоначально монахи брали на себя только ту работу, которая не отвлекала их от молитвы (например, плели циновки или корзины). Однако, в соответствии с установлениями св. Пахомия, им надлежало выполнять все работы, необходимые для поддержания общины. Бенедиктинцы (под влиянием клюнийских реформ) возводили свои монастыри в глухом лесу, чтобы отделиться от мира. Вскоре они овладели искусством расчистки лесов и строительства зданий, достигли успехов в сельском хозяйстве. Переписывание рукописей очень рано стало одной из важнейших форм деятельности монахов - в силу постоянной потребности в копиях Св. Писания. Однако позднее монахи стали переписывать и рукописи греческих и римских авторов. Чтобы дать необходимую подготовку желающим поступить в монастырь, создавались монастырские школы, некоторые из них пользовались широкой известностью.

Все эти труды хорошо совмещались с основным родом деятельности монахов - совместным осуществлением суточного круга богослужений. Отказ некоторых монашеских конгрегаций от совместного вычитывания и пения Часов был продиктован стремлением больше времени уделять апостольским трудам (уходу за пациентами в больницах, преподаванию в школах и миссионерской деятельности в дальних странах). В настоящее время любые роды деятельности, совместимые с «евангельскими советами», т. е. с жизнью в бедности, целомудрии и послушании, осуществляются теми или иными монашескими орденами или конгрегациями.

Кто такой монах

Яков Кротов в статье «Что есть монах» дает православный взгляд на монашество: «Монашество существует, пока есть хотя бы один монах. Этим оно похоже на поэзию, которая существует лишь до тех пор, пока "жив будет хоть один пиит". Не читатель поэзии, а поэт нужен для существования поэзии. Монах среди христиан выделяется, как поэт на базаре. Поэт избегает базара прозы - и монах бежит от мира, но не в никуда, а в совершенно определенный, хотя и иной мир.

Монах начинается с бегства. В первые три века Церкви были люди, отказывавшиеся от брака, имущества, своеволия. Такой отказ составляет суть монашества. Однако эти люди еше не были монахами. Первый монах, Антоний Великий, добавил лишь одно новое: убежал, физически, телом убежал от людей, причем довольно далеко, чтобы его от людей отделяло расстояние. Очень далеко он убежать не мог, потому что жил в узеньком Египте. Но между ним и людьми лег контрольной полосой песок пустыни.

Россия шире Египта лишь на первый взгляд, а отступать некуда, как заметил еще Кутузов. Как и в Египте, каждый клочок земли тут занят, причем обычно, как и в Египте же, занят государством. Вместо песка в России использовали кирпич, складывая из него стены повыше...

Монастырская стена - расстояние, в целях экономии места вздыбленное вертикально. Она ограждает монаха не от врагов, а от друзей.

Напомним, что "моно" означает "один". Слово это - греческого происхождения: monachos, "одинокий", "ведущий уединенную жизнь". Монах уходит от мира, уединяется, и не так уж важно, сколько в этом уединении людей. Мать-одиночка считается одиночкой, даже если у нее двенадцать детей. Монах одинок, даже когда живет в монастыре, где еще семьсот монахов. Даже его одиночество уже необычно. Вне монастыря одиноким называют человека, который не общается с людьми. Абсолютно одинок человек, который не хочет разговаривать даже с самим собой. Такое одиночество - редкость, и обычно говорят об уединении: человек хочет побыть с самим собой или, если он человек молящийся, с Богом. Монах отнюдь не одинок и не только уединен. Он - один, как один горизонт, каким бы длинным он ни был. Земли много, земли разные, а горизонт - один. Он напоминает о том, что земля соседствует с небом.

Монах "уходит от мира". Казалось бы, это означает, что в мире образуется крошечная пустота. Из ботинка выскочил гвоздик,- невелика беда. Однако монах всегда воспринимается не как пустота, а как досада, как гвоздь в ботинке, колющий ногу, вовсе не ушедший прочь от нас, а зашедший слишком далеко в нашу жизнь.

Монах всегда хотя бы немного пугает, пусть даже человек вовсе ничего не знает о христианстве, потому что пугает всякий верующий человек. В этом и только в этом смысле можно называть подвижников буддизма или синтоизма монахами. Нательный крестик не виден, а если виден, то сразу осуждается как мода,- в общем, можно всю жизнь прожить в Москве и считать, что верующих вокруг как бы нет. Оранжевый или черный, буддистский, христианский или кришнаитский монах, да вообще любой человек в рясе, напоминает, что Бог, кажущийся фантазией, способен на то, на что далеко не всякая реальность способна: сделать явно нормального человека намеренно ненормальным по внешнему облику. Правда, неверующий не прочь заявить, что все верующие ненормальные, но это ведь лишь уловка, в которую сам человек слабо верит. Человек в рясе беспокоит именно потому, что он явно нормальный внутри этой рясы. Ряса просто и выразительно свидетельствует о том, что норма-то, видимо, не одна, а две. Мода, оказывается не единой в своем многообразии; есть две моды, из которых одна нормальная, а другая не поймешь какая, но, к огорчению для большинства, не сумасшедшая.

Монах - слово христианское. Назвать же буддистского подвижника монахом,- все равно что назвать милую девушку ангелом. Девушка возражать не будет, ангелы тоже промолчат (а который возразит - значит, не ангел), но все же сравнение будет не во всем точным. Все три обета, которые приносят христианские монахи, можно найти и у буддистских. Казалось бы, можно определить монаха как отказника от трех наиболее заманчивых в мире вещей: секса, денег и власти. Но этот отказ есть одновременно и утверждение трех сторон одного, вполне положительного, идеала. Три монашеских обета можно ведь выразить положительно: монах обещает быть целомудренным, бедным, послушным. А чего тут, собственно, положительного? Кто не видел озлобленных холостяков, гнусных нищих, омерзительных, хотя и совершенно безвольных трусов?

Нищий или безвольный холостяк, поселившись в монастыре, еще не станет монахом. Целомудренный, не владеющий ничем, смиренный буддист, или агностик, или большевик, все же не будет монахом с точки зрения христиан, которые первыми изобрели это слово. Наконец, ласковый, умный, честный настоятель монастыря тоже может не быть монахом. Таково, во всяком случае, было тревожное предчувствие святых основателей монашества. С этой же тревогой и надеждой всякий нормальный, не ослепленный благодатью христианин всматривается в лицо монаха, если доведется с ним встретиться на улице или хотя бы на фотографии. Особенно тревожно узнать о постриге знакомого в монахи. Как этот человек, вполне такой же, как я, как все, со своими маленькими слабостями (если речь идет о похожести на нас, то все слабости ближнего воспринимаются как маленькие), сможет стать иным? Это не какое-то простецкое "быть или не быть". Это "можно ли быть?"

Целомудрие, бедность, послушание тогда делают человека монахом, когда он принимает их ради Христа. Вот и вся суть монашества. Может быть, буддиста приведет ко Христу его буддистское благочестие. Сказать об этом точно христианам не дано. Может быть, любящего мужа приведет ко Христу его любовь к жене. Такие святые есть точно, в церковном календаре. А монаха приводит ко Христу Сам Христос.

Целомудрие, бедность, послушание есть отказ монаха не от усилий, а от веры в усилия. Всякий другой путь к Богу есть богочеловеческое предприятие, совместная компания, в крайнем случае, у атеиста, чисто человеческое приключение. Монах выбирает крайний путь: целиком довериться Христу, отключившись не только от мира, но и от себя. Христос этого вовсе не требовал. Монахи, однако, совершенно справедливо считают себя точными исполнителями Евангелия, потому что Евангелие есть весть не о том или ином пути ко Христу, а о том, что Христос есть Путь.

Большинство христиан любят монахов именно потому, что монах в принципе есть лишь прозрачность, через которую виден Христос. Святые семьянин, полководец, архиерей показывают, что может сделать Христос и верующие в Него; монах же просто показывает Христа. Поэтому, видимо, в VIII в. именно монахи выступили главными (после Папы Римского) защитниками икон - они ведь сами "всего лишь" живые иконы. Без них жизнь была бы пуста, как храм без креста.

Многочисленные упреки монахам (в протестантизме дошедшие до отрицания монашества) сводятся к тому, что монахи недостаточно монахи. В том, что монахи чрезмерно монашествуют, никто их не обвинял. Если же когда кто обвинял монашество в презрении к людям, то такой человек и Христа обвинил бы в том же. Монах, презирающий людей (и, в частности, кстати, считающий брак мерзостью),- это уже не монах, а ходячее противоречие в терминах, вроде горячего льда или кудахтающего льва. Монах, считающий себя выше не монахов,- это такая же дичь, как Христос, свысока смотрящий с Креста на стоящих у подножия Голгофы.

Монах любит людей любовью Христа - и невидимость монаха в этом мире, его неучастие в человеческих делах, пусть даже самых благочестивых, есть желание Христа не участвовать в делах, а быть невидимой частью всякого человеческого сердца, не помогать людям скоротать век до смерти, а быть среди них живым образом Воскресения. Лучше всего это видно не по монашеским книгам, а по монашеской одежде. Она черна - но это траур не по жизни, это напоминание о том, что сама смерть пронзена Христом насквозь и умирает. Монашеская мантия необычным образом разделена на три расходящиеся полоски ткани - и это всего-навсего напоминание о свивальнике для новорожденного, о том, что есть, есть новая жизнь, и эта жизнь - с Воскресшим.

Уважать монашество не означает обязательно стремиться стать монахом. Любить монашество означает любить Иисуса не как мудрого учителя, способного всегда дать совет, а как Спасителя, спасающего молчаливым терпением и промедлением. Радоваться монашеству означает радоваться не молниеносным вмешательствам Промысла в нашу суету, не тому, что Бог может улучшить и увековечить мир сей, желающий пребывать комбинацией роддома с военкоматом, но радоваться Христу Воскресшему, Преобразившемуся и Вознесшемуся, готовящемуся воскресить, преобразить и вознести мир к Своему Отцу».

Монашество на Руси

В «Древнем Патерике» приводится такая притча. «Авва Макарий спросил авву Захария: скажи мне, какое дело монаха? Сей отвечал: тебе ли спрашивать меня, отец? На это авва Макарий сказал ему: на тебя мне указали, сын мой, Захария! Есть некто, желающий, чтоб я спросил тебя. Тогда авва Захария говорит ему: по мне, кто делает себе во всем принуждение, тот монах».

А древний подвижник, автор знаменитого труда, наставляющего монашествующих, Иоанн Лествичник, сказал так: «Некоторые из имеющих дар рассуждения хорошо определили отвержение самого себя, сказав, что оно есть вражда на тело и брань противу чрева».

Понятно, зачем человеку, который «моно» (один, сам) или «инок» (иной, не такой, как все), требуется удалиться от мира сего - для общения с Богом, для спасений своей души, для моления обо всем мире, для которого тоже монах просит у Господа спасения. Вспомним Преподобного Серафима Саровского, весьма почитаемого в нашем народе: «Для сохранения мира душевного также всячески должно избегать осуждения других. Неосуждением и молчанием сохраняется мир душевный: когда в таком устроении бывает человек, то получает Божественные Откровения».

А протоиерей Серафим Слободской, автор наиболее читаемого ныне учебника Закона Божия, так говорит о православном монашестве: «Монашество (иночество) - духовное сословие подвижников уединения, целомудрия, послушания, нестяжательства , внутренней и внешней молитвы ».

В первые времена христианской Церкви почти все верующие вели чистую и святую жизнь, какую требует Евангелие. Но находились многие из верующих, которые искали высшего подвига. Одни добровольно отказывались от имущества и раздавали его бедным. Другие, по примеру Божией Матери, св. Иоанна Предтечи, апп. Павла, Иоанна и Иакова, принимали на себя обет девства, проводя время в непрестанной молитве, посте, воздержании и труде, хотя они не удалялись от мира и жили вместе со всеми. Такие люди назывались аскетами, т. е. подвижниками.

С третьего столетия, когда, вследствие быстрого распространения христианства, строгость жизни среди христиан постепенно ослабевает, подвижники удаляются жить в горы и пустыни и там, вдали от мира и его соблазнов ведут строгую подвижническую жизнь. Такие удалявшиеся от мира подвижники назывались отшельниками и пустынниками.

Так положено было начало монашеству, или, по-русски, иночеству, т.е. иному, удаленному от соблазнов мира, образу жизни.

Иноческая жизнь, или монашество, есть удел только немногих избранных, имеющих «призвание», т. е. непреодолимое внутреннее желание иноческой жизни, чтобы всецело посвятить себя на служение Богу. Как и сказал о том Сам Господь: «Кто может вместить, да вместит» (Мф. 19:12).

Святой Афанасий говорит: «Два суть чина и состояния в жизни: одно - обыкновенное и свойственное человеческой жизни, т. е. супружество; другое - ангельское и апостольское, выше которого быть не может, т. е. девство или состояние иноческое» .

Вступающие на путь иноческого жития должны иметь твердое решение «отречься от мира», т. е. отказаться от всех земных интересов, развивать в себе силы духовной жизни, во всем исполняя волю своих духовных руководителей, отказаться от своего имущества и даже от старого имени. Инок берет на себя добровольное мученичество: самоотречение, жизнь вдали от мира среди труда и лишений.

Монашество само по себе не является целью, но оно есть самое могущественное средство к достижению высшей духовной жизни. Цель иночества есть приобретение нравственной духовной силы для спасения души.

Иночество есть величайший подвиг духовного служения миру, оно охраняет мир, молится за мир, духовно окормляет его и предстательствует за него, т. е. совершает подвиг молитвенного заступничества за мир.

Преподобный Антоний Великий, древний египетский подвижник, был основателем отшельнического иночества, которое состояло в том, что каждый инок жил отдельно друг от друга в хижине или в пещере, предаваясь посту, молитве и трудам на пользу свою и бедных (плели корзины, циновки и пр.). Но все они находились под руководством одного начальника или наставника - аввы (что значит «отец»).

Но еще при жизни Антония Великого появился другой род иноческой жизни. Подвижники собирались в одну общину, трудились каждый по своей силе и способностям на общую пользу и подчинялись одним правилам, одному порядку, так называемому уставу. Такие общины назывались киновиями или монастырями. Аввы монастырей стали называться игуменами и архимандритами. Основателем общежительного иночества считается преп. Пахомий Великий.

Из Египта иночество скоро распространилось в Азии, Палестине и Сирии, а потом перешло в Европу.

У нас на Руси иночество началось почти одновременно с принятием христианства. Основателями иночества на Руси были преподобные Антоний и Феодосий, жившие в Киево-Печерском монастыре, который стал центром монашеского движения в XI-XII вв. Монастырь этот начался с пещер («печер»), которые выкопал в песчаных берегах Днепра для своего отшельнического жития Антоний Печерский (983-1073).

Преподобный Антоний, родившийся на Черниговщине, а затем подвизавшися в духовном делании на Святой Горе Афон, возвратясь на Русь, хотя и положил начало монашеской общине, более тяготел к уединенному, аскетическому подвигу. Он оставался духовным наставником братии, а настоящим организатором монастыря, строящего свою жизнь по православному уставу - Типикону, стал Феодосий Печерский (1036-1091). Эти два инока были первыми в чреде русских преподобных - монахов, признанных Церковью святыми.

Каждый монастырь имеет свой распорядок жизни, свои правила, т. е. свой монастырский устав. Все монахи должны обязательно выполнять различные работы, которые по монастырскому уставу называются послушаниями.

Монашество могут принимать не только мужчины, но и женщины - с такими же точно правилами, как и у монахов. С древности существуют женские монастыри.

Желающие вступить в иноческую жизнь должны прежде испытать свои силы (пройти искус) и тогда уже дать невозвратные обеты.

Люди, проходящие предварительные испытания, называются послушниками. Если они в течение долгого испытания оказываются способными стать монахами, то их облекают в неполное одеяние инока, с установленными молитвами, что называется рясофором, т. е. правом ношения рясы и камилавки, чтобы, в ожидании полного иночества, они еще больше утверждались на избранном пути. Послушник после этого называется рясофорным.

Самое иночество заключает в себе две степени, малый и великий образ (образ ангельского жития), которые по-гречески называются «малая схима» и «великая схима».

При вступлении в самое иночество над монахом совершается исследование малой схимы, в которой монах дает обеты иночества и ему дается новое имя. Когда наступает момент пострижения, монах трижды дает игумену ножницы в утверждение своего твердого решения. Когда игумен в третий раз принимает из рук постригаемого ножницы, то он, с благодарением Богу, постригает крестообразно волосы ему, во имя Пресвятой Троицы, посвящая его этим всецело на служение Богу.

На принявшего малую схиму надевают параманд (греч.: небольшой четырехугольный плат с изображением Креста Господня и орудий Его страданий), подрясник и пояс; затем постригаемый покрывается мантией - длинным плащом без рукавов. На голову надевается клобук, так называется камилавка с длинным покрывалом - наметкой. В руки даются четки - шнурок с нанизанными на него шариками для подсчета молитв и поклонов. Все эти одежды имеют символическое значение и напоминают монаху о его обетах.

В заключение обряда даются в руки ново-постриженному крест и свеча, с которыми он стоит всю литургию до самого Св. Причастия.

Монахи, принимающие великую схиму, дают еще более строгие обеты. Им еще раз меняют имя. В облачении также есть изменения: вместо параманда надевают аналав (особый плат с крестами), на голову, вместо клобука,- куколь, покрывающий голову и плечи.

У нас принято называть схимниками исключительно только тех иноков, которые пострижены в великую схиму.

Если монах поставляется в игумены, то ему дается жезл (посох). Жезл есть знак власти над подчиненными, знак законного управления братией (монахами). Когда игумен возводится в архимандриты, на него надевают мантию со скрижалями. Скрижалями называются четырехугольники из материи красного или зеленого цвета, нашитые на мантию спереди, два наверху и два внизу. Они означают, что архимандрит руководит братией по заповедям Божиим. Кроме того, архимандрит получает еще палицу и митру. Обычно из архимандритов поставляются на высшую степень священства - в епископы.

Многие из монашествующих были истинными ангелами во плоти, сияющими светильниками Церкви Христовой.

Несмотря на то что иноки удаляются из мира для достижения высшего нравственного совершенства, иночество имеет великое благотворное влияние на живущих в мире.

Помогая духовным нуждам ближних, иноки не отказывались, когда имели возможность, служить и временным их нуждам. Добывая себе трудами пропитание, они делились средствами пропитания с неимущими. При монастырях были странноприимницы, где иноки принимали, питали и покоили странников. Из монастырей часто рассылались милостыни и по другим местам: томившимся в темнице узникам, бедствовавшим во время голода и от других несчастий.

Но главная неоценимая заслуга иноков для общества состоит в непрестанной творимой ими молитве о Церкви, об Отечестве, о живых и умерших.

Святитель Феофан Затворник сказал: «Иноки - это жертва Богу от общества, которое, предавая их Богу, из них составляет себе ограду. В монастырях в особенности процветает священно-служение чинное, полнейшее, продолжительнейшее. Церковь является здесь во всей красоте своего облачения». Поистине, в монастыре - неиссякаемый источник назидания для мирян.

В Средние века монастыри имели большое значение как центры наук и распространители просвещения.

Наличие в стране монастырей есть выражение крепости и силы религиозно-нравственного духа народного.

Русский народ любил монастыри. Когда возникал новый монастырь, русские люди начинали селиться около него, образовывая поселок, который вырастал иногда в большой город.

Интернет-ресурс «Мир Православия» рассказывает, что чем глубже православие проникало в быт Руси, влияя на формирование обязательных обрядов и ритуалов, тем неизбежнее становился обычный для любого общества и любой эпохи разрыв между внешними знаками благочестия и содержанием веры. И тем более в Русской Церкви возрастало значение монашества - средоточия «христианского максимализма» в вере и жизни.

Иноки и священноиноки (монахи, имеющие сан священника) с самого начала заняли особое положение в русском духовенстве. Так называемое белое духовенство - женатые священники и диаконы - жили во многом общей с мирянами жизнью: занимались хозяйством, воспитывали детей.

Жизнь иночества для новокрещеной Руси была поистине иной - ошеломляюще загадочной, ломающей все привычные представления о жизненных ценностях. Монашество существовало «не в миру», и потому только оно виделось по-настоящему отделенным от мира, святым и могло являть недоступный свет Царства Небесного. Само слово «святость» в славянских языках происходит от слова «свет». Монашеское состояние уже в Византии именовали «ангельским чином», подчеркивая тем самым отрешенность монашества от земных благ. Монахов неслучайно также называют «земными ангелами». На Руси прижилась и глубоко вошла в душу верующего человека пословица: «Свет инокам - ангелы, свет мирянам - иноки». Этот свет не заслоняли от мирян черные одежды монахов-чернецов, напоминающие об их «смерти для мира» с его грехами.

Иосифляне и нестяжатели

Для некоторых еретических течений на Руси были характерны антимонашеские настроения. Причина подобных настроений заключалась в том, что многие монастыри были крупными землевладельцами и государство не раз пыталось пополнить пустующую казну за счет монастырского имущества. Такие настроения отягчали разногласия между двумя внутрицерковными течениями XV-XVI вв. - иосифлянами и нестяжателями. Ведущими представителями этих направлений в Русской Церкви были выдающиеся иноки, впоследствии канонизированные как святые,- преподобные Иосиф Волоцкий (1439-1515) и Нил Сорский (ок. 1433-1508).

Иосифляне отнюдь не были сторонниками личного обогащения. Они защищали право монастырей владеть землями и крупной собственностью. В имущественных правах монастырей они видели залог их действенного общественного служения: помощь беднякам, голодающим, больным, выполнение просветительских задач, гарантию высокого общественного положения Церкви, возможность содействовать устроению православного государства. Игумен Волоколамского монастыря Иосиф, признанный глава иосифлян, делом подкреплял свои идейные позиции: во время голода в окрестных районах он распорядился кормить голодающих, устроил в монастыре приют для сирот.

А нестяжатели полагали, что монахи должны кормить себя только собственным трудом, и выступали против монастырских имений, которые в то время составляли немалую часть всех государственных территорий. По мнению нестяжателей, владение имуществом разлагало монашество, отвлекало иноков от духовного подвига. За каждой из сторон в этом споре стояла своя правда. Идеи иосифлян, доведенные до крайности, означали, что обогащение монастырей становилось самоцелью, а помощь, оказываемая государственной властью, оборачивалась пресмыкательством перед ней и оправдывала любые ее действия. В свою очередь, крайнее нестяжательство обрекало Церковь на бедность, а значит, на необразованность, и закрывало перед ней путь активного общественного служения. К тому же авторитет наиболее известных нестяжателей (в основном это были «заволжские старцы» - монахи маленьких бедных монастырей-скитов Заволжья) использовали вожди ересей, искавшие у них защиты от преследования со стороны государства, а также те государственные деятели, которые стремились контролировать церковное имущество. Исторически победу в этом споре одержали иосифляне, поддержанные государственной властью.

Исихазм

По выражению одного современного православного богослова, если монашество является средоточием православной духовности, то исихазм - самое ядро этого средоточия.

Слово «исихазм» (от греч. «исихия» - «покой», «безмолвие») имеет много значений. В широком смысле оно подразумевает особые стороны православного мировоззрения и вероучения - те, что связаны с представлением об «обожении» подвижника-христианина уже в земной жизни, с идеей видения Божественного Света в глубине собственного сердца. «Обожение» достигается не просто личными усилиями человека или божественным даром, но согласным движением человеческой воли и воли Бога.

Исихастами обычно называют монахов-подвижников, которые применяют особые приемы «умного делания» - молитвы как внутренней духовной работы. Она совершается безмолвно и бессловесно, «умом» - в глубинах человеческой души.

Такая молитвенная практика, очень древняя, получила особую известность в XIII-XIV вв. благодаря инокам Святой Горы Афон. Наиболее полное богословское обоснование исихазму дал святитель Григорий Палама (1296-1359), митрополит Фессалоникийский. Он учил, что, хотя сущность Бога непознаваема, Божество можно непосредственно созерцать и познавать благодаря присутствию в мире нетварных (т. е. несотворенных, существующих вечно) божественных энергий. Существует множество видов этих энергий, но в любой из них таинственным образом полностью присутствует Бог Живой: человеческие понятия «целое» и «часть» к Нему неприменимы. В церковных таинствах христианин в той или иной мере усваивает эти энергии. Их и видит «внутренними очами» подвижник как Фаворский свет - тот самый, который видели ученики Иисуса Христа при Его преображении на горе Фавор.

Великие молитвенники-исихасты неоднократно предупреждали: гордыня и самомнение, небрежение наставлениями Церкви неизбежно приводит к тому, что силы зла обманывают подвизающегося в «умном делании» ложным светом, который он принимает за Божественный. Князь тьмы легко прикидывается Ангелом Света, чтобы подчинить себе человеческую душу, сделать ее своим орудием. Современные православные богословы считают, что подобное происходит с тем, кто практикует восточные системы дыхательно-медитативных упражнений: приводя свое сознание в особое состояние, он, в лучшем случае, «видит» тот тварный свет, который изначально присутствовал и присутствует в Божием творении, но отнюдь не сами божественные энергии. Монахи-исихасты тоже используют особые приемы дыхания и позы, которые способствуют молитвенному сосредоточению. Но они знают, что никакие человеческие действия не приведут к видению Бога, если того не пожелает Сам Бог, а опытные духовные наставники учат их отличать Истинный Свет от ложного.

Исихазм пронизывает всю историю православия. Присущие ему идеи и устремления прослеживаются уже в творениях отцов Церкви первого тысячелетия. Они оказали огромное влияние и на духовную жизнь Русской Православной Церкви: видением Фаворского света, верой в реальность богообщения и обожения человека проникнуты иконопись преподобного Андрея Рублева, деяния Преподобного Сергия Радонежского, поучения преподобных Нила Сорского, Паисия Величковского, Серафима Саровского, старцев Оптиной Пустыни.

Безбрачие во все времена предоставляло больше возможностей для творческой реализации человека, чем жизнь семейная. Еще Сократ высказывал мысль, впоследствии красиво сформулированную на латыни: «Aut liberi, aut libri» – «Или дети, или книги» .

В свое время от европейских университетских профессоров требовалось жить в безбрачии. В частности, это касалось факультетов искусств, права, медицины и теологии. Да и разве могло быть иначе, если учение воспринималось как духовное обручение со знанием, с книгами?

«Лучшие творения произведены холостяками или бездетными людьми, ибо они сочетались браком со всей своей нацией и всю ее оплодотворили мыслью и чувством», – сказал Фрэнсис Бэкон, повторяя идею, многократно звучавшую у Платона, Цицерона и других античных авторов .

Роль монастырей в распространении книжного знания, в развитии просвещения, в формировании науки известна, но, говоря об этом, имеют в виду главным образом Западную Европу. А как обстоит дело у нас, какую роль сыграло монашество в русской словесности? Сделаем небольшой беглый обзор, остановившись лишь на некоторых фигурах.

Одно из самых ранних литературных произведений Древней Руси – «Слово о законе и благодати» (1037–1050) митрополита Илариона. Как известно, святитель был первым русским (не греческого происхождения) митрополитом, поставленным на Киевскую кафедру. «Слово о законе и благодати» – выдающееся произведение отечественной словесности, без которого не обходится ни один курс истории русской литературы. Как считает Д.С. Лихачев, «Слово» было произнесено митрополитом Иларионом перед князем Ярославом Мудрым и его окружением на хорах киевского Софийского собора . «Слово» дает впечатляющую картину мировой истории в свете Промысла Божиего и показывает миссию Киевской Руси и Русской Церкви. Иларион, «муж благ, книжен и постник», как сообщает о нем «Повесть временных лет», удалялся для молитвы в пещерку берега Днепра, на которой вырос знаменитый Печерский монастырь . Считается, что он и похоронен в Киевских пещерах.

«Повесть временных лет» – один из первых исторических и литературных памятников на Руси. Она предлагает целую историософскую концепцию, начиная рассказ от Адама и рассматривая последовательно историю библейскую, византийскую, славянскую. Речь идет о возникновении славянских племен, о проповеди апостола Андрея Первозванного, об основании Киева: «И створиша град во имя брата своего старейшаго, и нарекоша имя ему Киев» . Автор «Повести временных лет» – монах Киево-Печерской лавры преподобный Нестор Летописец.

Одно из первых художественных (в современном смысле слова) произведений на Руси – «Повесть о Петре и Февронии Муромских». «Повесть» была написана в XVI веке. Изначально она создавалась для корпуса «Великих Четьих Миней» Московского митрополита Макария, но из-за ряда жанровых особенностей и наличия некоторых полуфольклорных мотивов не была включена в этот агиографический свод. Автора обычно именуют Ермолаем-Еразмом – эта традиция идет от советской эпохи. На самом деле автором был священник приходской церкви в Пскове по имени Ермолай, потом его назначили настоятелем одного из кремлевских соборов, затем он принял монашество и стал иеромонахом Еразмом. (В некоторых своих произведениях он подписывается так: «Ермолай, во иноцех Еразм».) В наши дни «Повесть о Петре и Февронии» иеромонаха Еразма получила как бы вторую жизнь, она активно издается, пользуется огромной популярностью.

Первая грамматика славянского языка (1618) написана иеромонахом, впоследствии архиепископом, Мелетием (Смотрицким). Это первая учебная книга, по ней учился и М.В. Ломоносов. В своей «Грамматике» Мелетий впервые зафиксировал и описал систему падежей, свойственную славянским языкам, установил два глагольных спряжения и сделал целый ряд других лингвистических открытий, определивших развитие славянской филологии на несколько столетий.

Автор первого в России сборника стихотворений и по сути первый поэт – иеромонах Симеон Полоцкий (в миру Самуил Гаврилович Петровский-Ситнианович; 1629–1680). Он был образованнейшим человеком своего времени, окончил Киево-Могилянскую академию – один из центров гуманитарного образования на Руси, был наставником царских детей.

Как говорит один из исследователей его творчества, Симеон Полоцкий «положил основание в русской литературе той отрасли художественного творчества, которая до него была почти совсем не разработана, – поэзии и драматургии» . Симеон ввел силлабическое стихосложение в русскую поэзию: систему, при которой поэтическая речь организуется чередованием равносложных строк. Но всё его творчество было направлено на разъяснение христианских истин в доступной форме, на подлинное просвещение – в евангельском смысле. Конечно, порой для современного уха его вирши звучат наивно:

Блаженна страна и град той блаженный,
В них же начальник благий поставленный…

Симеон изложил и Псалтирь рифмованными славянскими виршами . Этот поэтический перевод Псалтири был издан в 1680 году отдельной книгой.

Иеромонах Симеон Полоцкий – и один из основоположников редактирования в современном понимании . Активно занимался он и педагогической деятельностью. В 1679 году в Москве был издан «Букварь языка славенска», составленный Симеоном Полоцким для малолетнего царевича Петра . Cимеон придавал большое значение именно печатному слову и активно участвовал в книгоиздательской деятельности, в частности в работе Верхней типографии. Он даже сочинил панегирик печатному станку:

…Россия славу расширяет
Не мечем токмо,
но и скоротечным
Типом, чрез книги сущим многовечным …

Прославились также и ученики иеромонаха Симеона Полоцкого, в частности монах Сильвестр (в миру Семен Агафоникович Медведев; 1641–1691). После смерти Симеона он на некоторое время занял его место придворного поэта, почему впоследствии, после свержения царевны Софьи, и был казнен, а его поэтические произведения – уничтожены. Большинство ученых также приписывают именно Сильвестру один из первых библиографических трудов в России – «Оглавление книг, кто их сложил».

Другой ученик Симеона Полоцкого, иеромонах Карион Истомин (его отца звали Истома Заболонский), занимался книгоизданием, был справщиком Печатного Двора. В современной издательской практике трудно подобрать аналогию его обязанностям, это что-то близкое выпускающему редактору. «Справщик – человек, на котором лежала забота о текстологическом, литературном и, конечно же, идеологическом качестве книг, выходящих из печати» . С 1698 года иеромонах Карион стал начальником Печатного Двора – по тем временам высокая государственная должность .

Впоследствии он был и поэтом, переводчиком (например, переводил некоторые ученые сочинения с латинского для Петра I), но особенно прославился как педагог. Его знаменитый «Букварь» (1694) ныне хранится в библиотеке Российской Академии наук в Санкт-Петербурге . Умер иеромонах Карион в Москве в Чудовом монастыре.

Большое значение для теории поэзии, развития редактирования и русской литературы имела деятельность другого монаха – архиепископа Феофана (Прокоповича; 1681–1736) . Он преподавал курс поэзии в Киевской академии, состоял в ней профессором, а затем ректором. Феофан Прокопович писал стихи на русском, латинском и польском языках, создал трагикомедию «Владимир» (1705) – значительное для своего времени произведение, сюжет которого взят из русской истории; написал трактат «О поэтическом искусстве» .

Целая плеяда выдающихся русских писателей и мыслителей XIX века связана с Оптиной пустынью. Остановимся кратко на двух фигурах – Николае Васильевиче Гоголе и Константине Николаевиче Леонтьеве.

Гоголь хотя и не был в собственном смысле монахом, но по сути вел жизнь монашескую. Есть предание, что он просил у старца Макария благословения на поступление в монастырь, но отец Макарий указал ему на литературное служение. «Не давая монашеских обетов целомудрия, нестяжания и послушания, он воплощал их в своем образе жизни», – пишет известный гоголевед Владимир Воропаев . Так, Гоголь не имел своего дома и жил у друзей, всё его имущество составляли книги, потрепанная одежда и небольшие карманные деньги.

Гоголь постоянно тянулся к монашеской жизни и не раз бывал в Оптиной пустыни. По сути, свою литературную деятельность он воспринимал как послушание, данное ему Богом и духовными наставниками.

(1831–1891) – выдающийся писатель, критик, публицист, глубоко оригинальный мыслитель со своим неповторимым стилем и острым взглядом. Его недавно изданное собрание сочинений насчитывает 12 томов . Лучшим своим произведением Леонтьев считал роман «Одиссей Полихрониадес», из публицистических работ стоит выделить труд «Византизм и славянство».

«Достоинство Леонтьева чрезмерно, удивительно. Прошел великий муж по Руси – и лег в могилу», – писал о нем В. Розанов. «Леонтьев стоял головой выше всех русских философов», – говорил о нем Лев Толстой . Восторженно относился к его творчеству Тургенев.

Труды Леонтьева во многом опередили свое время; уже в наши дни мы начинаем понимать некоторые его прозрения, выраженные ярко, резко и темпераментно. Например, это: «О, как мы ненавидим тебя, современная Европа, за то, что ты погубила у себя самой всё великое, изящное и святое и уничтожаешь и у нас, несчастных, столько драгоценного твоим заразительным дыханием!..»

Надо иметь в виду, что эти слова написал европейски образованный человек, эстет и аристократ, много лет живший и работавший в Европе.

В 1874 году Леонтьев совершил первую поездку в Оптину пустынь, где встретился со старцем Амвросием и познакомился с отцом Климентом (Зедергольмом). Позже Леонтьев написал замечательное жизнеописание отца Климента, в котором изложил свои взгляды на монашескую жизнь.

23 августа 1891 года в Предтеченском скиту Оптиной пустыни Леонтьев принял тайный постриг с именем Климент. По совету старца Амвросия новопостриженный монах покинул Оптину и переехал в Сергиев Посад, где и похоронен – в Гефсиманском скиту Троице-Сергиевой лавры.

Еще один тайный монах, выдающийся культуролог, философ и филолог, золотыми буквами вписавший свое имя в историю науки, творил в XX веке – это Алексей Федорович Лосев: монах Андроник.

Он принял тайный постриг в 1929 году от афонского архимандрита Давида , причем это стало известно лишь в конце 1980-х, уже после смерти Лосева. Монашескую скуфью, которую всегда носил Лосев, считали академической шапочкой, чудачеством великого ученого.

Лосев принимал участие в создании более 800 произведений; он автор более 40 монографий. Отдельного упоминания заслуживает «История античной эстетики» в восьми томах, но были и другие фундаментальные работы: жизнеописания Гомера, Платона, Аристотеля, Владимира Соловьева, исследования «Философия имени», «Диалектика мифа» и многое другое .

Не только пронес свою веру через гонения, травлю, лагеря, но и оставил нам многообразные плоды своего замечательного литературно-философского творчества.

Как видно даже из этого беглого обзора, монашество сыграло огромную роль в становлении и развитии русской словесности. Хорошо бы, чтобы для нас, современных монахов, это стало не просто исторической констатацией, а примером христианского служения своим ближним, примером посвящения всех своих сил, интеллектуальных и творческих, – единому Богу. «Не нам, не нам, но Имени Твоему!»

P.S. В ходе обсуждения докладов был упомянут и современный пример монашеского литературного творчества – книга архимандрита Тихона (Шевкунова) , которая произвела настоящий фурор в читательском мире и стала значимым событием литературной жизни.

Иеромонах Ириней (Пиковский)

Мы начинаем публиковать избранные лекции просветительских курсов «Православие», которые проводят московский Сретенский ставропигиальный мужской монастырь и Сретенская духовная семинария. Предлагаем вниманию читателей лекцию насельника Сретенского монастыря, преподавателя Сретенской духовной семинарии иеромонаха Иринея (Пиковского) о начальных веках православного монашества, прочитанную 5 октября 2015 года

Сегодня мы поговорим о том, как появился феномен, называемый монашеством. Корнями он восходит к Египту периода I–IV веков. Там он фактически сформировался, и оттуда это дерево пустило свои ветви в другие страны. Говоря о возникновении монашества, мы должны будем затронуть некоторые сродные слова: «отшельничество», или – в целом – «аскеза». Монашество – это вид аскезы, которая появилась в форме отшельничества.

Аскеза – упражнение ума и воли

Итак, для начала – что же такое «аскеза»? Греческое слово άσκηση (упражнение), или ασκητής (атлет, борец) по своему происхождению остается несколько загадочным. Как минимум оно имеет три значения. С одной стороны, это некие физические упражнения, аскеза как физическая тренировка. С другой стороны, у философов – таких, как Ксенофонт и софисты, мы видим нравственный смысл этого слова: упражнение ума, воли. Наконец, у слова «аскеза» со времен Пифагора появляется некий религиозный смысл. В частности, размышления и философские изыскания Пифагора были связаны с религиозными практиками общины, в которой жили совместно, молились на рассвете, встречая Солнце: была определенная пифагорейская мистика, связанная с соответствующей аскезой. На рубеже тысячелетий, I века до и I века после Рождества Христова, в Александрии у такого иудео-христианина как Филон появляется некий синтез между тем, что мы можем вычитать в Ветхом Завете и тем, что встречается в греческой философии. И, в частности, у Филона Александрийского появляются такие выражения как, например, «упражняться в чистом благочестии». Филон, ориентируясь на Ветхий Завет, трактует его нередко аллегорически, символически, но, с другой стороны, используя некий философский принцип очищения ума, восхождения к добродетели, он вкладывает в философские категории и библейское содержание.

Если говорить собственно о Ветхом Завете, то слово «аскеза» появляется, наверное, только лишь начиная с книг Маккавейских – книг межзаветного периода, не канонических. Потом это слово возникает в книге «Деяний святых апостолов» у апостола Павла, в следующей фразе: «…и сам подвизаюсь всегда иметь непорочную совесть пред Богом и людьми» (Деян. 24:16). Но, с другой стороны, тот же апостол Павел для обозначения этого же понятия «тренировка, упражнение» предпочитает употреблять другое греческое слово – γύμναση (отсюда наше русское «гимнастика», или «гимназия» – место, где проводятся тренировки). А вот уже с Климента Александрийского и Оригена (возможно, под влиянием самого Филона Александрийского и христианской письменности) слово «аскеза» приобретает более привычный для нас смысл. Это такое прочтение Священного Писания – и сам способ жизни – при котором человек очищает свой ум от низменного для того, чтобы взойти к неким горним познаниям Бога.

Итак: аскетизм был присущ греческой философии. В I веке мы видим у Филона Александрийского некий синтез библейского и греческой философской мысли; и далее в христианском богословии аскеза – в том понимании, какое сейчас существует в нашем богословии – впервые появляется у Климента и Оригена.

Искать совершенства в Боге

В Ветхозаветное время мотивом к аскетике, хотя это слово в Библии может не употребляться, служили следующие слова Священного Писания: «Будьте… святы, ибо Я свят, Господь Бог ваш». Это слова из книги Левит (Лев. 19:2). При этом та форма аскетизма, которая проявляется позже уже в монашестве египетском, в Библейские времена могла находить свое отражение в назорействе . Правда, назорейские обеты были временными: тот или иной человек, мужчина, давал обет Богу, и если Господь исполнял то, о чем человек просил, то, соответственно, суть обета была исчерпана и время его заканчивалось. И, конечно, для ветхозаветных людей отсутствовало понимание добродетели в виде девства. Наоборот, каждая еврейская семья, особенно ближе к эпохе Иисуса Христа, хотела иметь детей. Грехом считалась бездетность, потому что полагали, что в каком-то из поколений того или иного рода может родиться Мессия. Поэтому мы можем сказать, что ориентиром для древних христиан были, скорее, не назореи или обычные праведники, но те отшельники, которых мы видим в лице пророка Илии и потом Иоанна Предтечи. Они были, так сказать, первейшей моделью для развития египетского отшельничества. И для большинства читателей Ветхого Завета, конечно, аскетизм, если можно употребить это слово, в первую очередь заключался в само м непорочном служении Богу.

И, с другой стороны, хотя понятие «девства» в Ветхозаветной религии не существовало в том виде, в каком мы его потом встречаем в монашестве, однако блудом могло считаться и злоупотребление друг другом в супружеской связи. То есть, когда брак заключался, или интимная связь осуществлялась не для деторождения, а для самоудовлетворения. Это, в частности, потом отрицалось и попрекалось в раввинистическом иудаизме, который развился после Рождества Христова. Тем не менее, в некоторых пророческих словах, например, у Иеремии, в выражении «И было ко мне слово Господне: Не бери себе жены и пусть не будет у тебя ни сыновей, ни дочерей на месте сем» (Иер. 16:1–2) как бы предуказуется такой особый, нестандартный подвиг спасения человека. И, более того, на рубеже эпох, на рубеже I века до Рождества и после Рождества Христова, мы видим, что и у мудрецов иудейских появляются соответствующие поговорки. Если цель брака не осуществляется, если невозможно достичь того идеала праведности в семье, который заповедан был Моисеем и другими пророками, то, следовательно (цитирую Книгу премудрости Соломона): «лучше бездетность с добродетелью» (Прем. 4:1).

Особый аскетизм в ожидании Мессии появляется перед Рождеством Христовым в сектантстве. И, в частности, в Иудее, в Александрии мы встречаем два вида сектантства, о которых сейчас говорят, что, они, якобы, даже были предвозвестниками христианского монашества. Это ессейство в Иудее и секта терапевтов , о которой пишет Филон, в Александрии. Но, надо сказать, что аскетизм ессеев, которых часто ассоциируют с Кумранской общиной на берегу Мертвого моря, сводился, скорее, не к поиску святости как таковой, а к более внимательному, но и излишне, может быть, требовательному отношению к внешней ритуальной чистоте. Ессеи ежедневно совершали ритуальные омовения. Они считали, что Ветхозаветный храм осквернен, поэтому к жертвоприношениям храма не прикасались; сами отдавали какие-то пожертвования в Иерусалимский храм, но в жертвоприношениях не участвовали. Более того, прочитывая Священные тексты на своем богослужении, они считали, что жертва реализуется в самом чтении, самой молитве. У ессеев, по свидетельству дошедших до нас памятников, также были общины не вступавших в брак людей. У Иосифа Флавия мы встречаем описания двух типов общин: тех ессеев, которые жили в городах и вступали в брак, но вели более строгий, замкнутый образ жизни, – и тех, которые жили в районе Мертвого моря и не вступали в брак.

Терапевты, или, по другому, целители, о которых пишет Филон Александрийский, также посвящали свою жизнь созерцанию Бога. И, по словам Филона, терапевтов, вступающих на путь служения Богу и врачевания души, побуждает к тому не пример, не призыв и не совет чей-либо, а исключительно Небесное влияние. Вследствие стремления к бессмертной блаженной жизни, полагая, что смертная жизнь у них кончилась, они оставляют свои имения сыновьям или дочерям, или другим родственниками, добровольно уступая им свои владения. У кого нет родных, те отдают свое имущество друзьям и знакомым. И так далее. По всей видимости, жизнь терапевтов настолько напоминала в последующем жизнь древних монахов, что церковный писатель IV века Евсевий Кесарийский даже как-то заметил: «Мы думаем, что слова Филона, ясные и неопровержимые, относятся к нашим подвижникам».

С другой стороны, как замечено современными исследователями, описывая общину терапевтов, Филон, скорее, писал не о той реальности, которую видел перед собой, но о том, что он хотел увидеть. Описывал некую идеальную общину, которая, на его взгляд, была бы чиста и ритуально, и душой; члены которой были бы истинными философами, любомудрами, оставаясь при этом приверженцами иудейской религии. Кроме Филона о терапевтах никто нам ничего не сообщает. Материальных памятников от них также не дошло. Поэтому можно представить, что это некий идеал, который так и не был до конца претворен в жизнь, но в несколько ином ракурсе был воплощен в последующем развитии египетского монашества.

Но что же произошло с начала проповеди Иисуса Христа? Надо заметить, что буквально с первых слов Нагорной проповеди, Сам Христос начинает позиционировать свое отношение к Писанию – и вообще к нравственной жизни – как к жизни некоего аскета и подвижника. Мы неоднократно встретим в Священном Писании Нового Завета, прежде всего в Евангелии, весьма радикальные слова. Например: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф. 16:24). Следование означает подражание Христу. Его ученики, апостолы, именно так, буквально, понимают эти слова и следуют за Ним. И апостол Павел словно повторяет выражение Спасителя: «Подражайте мне, как я Христу» (1 Кор. 4:16), то есть приглашает своих учеников быть таким же, как он, исполнителями в буквальном смысле слова заповедей Христа. Цель этого следования исходила из заповеди Господа: «Будьте совершенны как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5:48).

Мы приводили сегодня слова из книги Левит: «Будьте святы, ибо Я свят». Господь Иисус Христос повторяет то же самое, что сказано в книге Левит, но в несколько ином ракурсе, побуждая человека к действию. Не просто напоминая о необходимости быть чистым, святым, светлым, но – быть совершенным , то есть употребить некое усилие, пойти за Ним, чтобы приобрести это совершенство. И, следовательно, первое христианское представление об аскетике можно кратко определить следующим выражением: это сознательное и добровольное усилие, направленное к достижению совершенства . Мы неоднократно встретим на страницах Евангелия слова, что «тесны врата и узок путь», и не всякий приобретает Царство Небесное, но приобретают его те, которые усилием его берут (см. Мф. 7:14; 11:12). Следовательно, нужна какая-то работа над собой, нужно понуждение себя к тому, чтобы исполнить заповеди Господа.

Подражание Христу и стяжание Царства Небесного, прежде всего, конечно же, требовало отказа от благ временных и преходящих. «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего», – пишет апостол Иоанн Богослов в своем Послании (1 Ин. 2:15–16). При этом под миром мы можем здесь понимать совокупность всего того, что отчуждено от Бога, что Ему противно. Не просто бытовая реальность, которая окружает человека, – орудия производства, техника, которой он пользуется, но собственно привязанность к этой технике, зависимость от нее; и зависимость и привязанность ко всему тому, что отделяет человека от Бога.

Обращаясь к христианам, апостол Павел говорил следующее: «Так и вы почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для Бога во Христе Иисусе, Господе нашем. Итак, да не царствует грех в смертном вашем теле, чтобы вам повиноваться ему в похотях его» (Рим. 6:11–12). Различая в человеке плоть и дух, внешнего и внутреннего человека, апостол Павел полагает, что в Крещении умирает ветхий человек, или плоть, но продолжает жить дух, или обновленный Духом Святым и посвящающий себя на служение Богу новый человек. Отсюда и христианин должен, прежде всего, искать небесного, а не земного. Помышлять о небесном и умертвить свои земные члены. Как пишется в послании Колоссянам – «блуд, нечистоту…» и так далее (см. Кол. 3:5). Противление ветхому человеку, уже по апостолу Павлу, предполагает некую духовную брань. Апостол Павел особенно подчеркивает, что она не есть «против плоти и крови», то есть не против окружающих нас людей или предметов, но «против начальств… властей… мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф. 6:12).

Итак, апостол Павел, как истинный последователь Господа Иисуса Христа, словно растолковывает слова Спасителя и показывает пути для их воплощения. Христос подчеркнул, что следует искать прежде Царства Небесного и правды его (см. Мф. 6:33), а с другой стороны, Он также подчеркнул, что Царствие Небесное «внутрь вас есть» (см. Лк. 17:21). Следовательно, большинство Его законов или заповедей направлены на внутреннее содержание жизни человека, как на достижение Царства. Вы многократно можете встретить этому примеры в Евангелиях, например, от Матфея и Марка, – когда Господь, споря с фарисеями, говорит, что «не то оскверняет человека, что входит в человека» (то есть какая-то грязная еда или прием пищи неумытыми руками, или с немытой посуды), «но то, что исходит из человека». Это всякое сквернословие, злоречье, блуд, нечистота и так далее (см. Мф. 15:11; Мк. 7:15).

В Евангельских перечнях грехов мы видим, что есть нечто большее, выходящее за нормы обычной Ветхозаветной праведности, – то, что касается уже некоего закона христианского подвижничества или, по другому, очищения своего сердца.

Итак, с точки зрения богословия Господа Иисуса, прежде всего человек должен искать совершенства в Боге. Это совершенство в Боге приводит человека к обретению Царства Небесного. Средством для обретения Царства является исполнение заповедей, которые направлены на состояние души, на очищение сердца, на преображение человека. Следовательно, праведность Христова – это праведность совести, праведность духа, праведность ума, праведность внутренних сил души, а не только наружная, показная, лицемерно-фарисейская праведность.

Мученик – это подвижник

Но в богословии Господа мы видим также и некую эсхатологическую перспективу – ожидание Второго пришествия Спасителя, его близость, близость Суда всеобщего над миром, над каждой душой, близость всемирной катастрофы. И вот эта эсхатологическая перспектива также была характерной чертой христианства с первых веков. Это мы видим по Посланию апостола Павла и по последующей христианской письменности. Итак, «употребляющий усилие восхищает Царство Небесное». Вот таким ожиданием пришествия Господа, ориентиром на то, что жизнь временна и коротка, но там, на том свете, человека ожидает рай, блаженство, свет и Бог, – этим ожиданием жили древние христиане. В частности, конечно же, это ожидание воодушевляло на подвиг древних христианских мучеников. Документы, которые свидетельствуют о жизни первых христианских мучеников, «Акты мучеников», доказывают, что для древних христиан было некой вершиной, или даже можно сказать – нормой, ожидание ежечасно и ежеминутно Господа, готовность своей жизнью засвидетельствовать свою веру в Его славное Воскресение и, соответственно, в бессмертие души христианской.

Поэтому первый христианский мученик, по большому счету, это не герой, хотя мы можем назвать его подвижником. Это, прежде всего, свидетель. Мученик – это свидетель за Христа. Следовательно, его жизнь – это жизнь не героическая, а нормальная жизнь, когда он перед лицом опасности и перед лицом смерти выбирает твердость в вере в Бога и свидетельствует о своей вере перед лицом неверующего или языческого мира. И своей смертью он утверждает, что царство смерти кончилось, что жизнь восторжествовала. Он умирает не за Христа, а умирает со Христом, чтобы с Ним же получить жизнь, воссиявшую из гроба. Таким образом, мы можем сказать, что для церковного сознания первых трех веков, когда особенно много христиан пострадало как мученики за веру, аскезой было свидетельство перед лицом окружающего мира о своей вере во Христа.

С другой стороны, мы видим, что понятие «аскетика», как бы в параллели, развивается и в понимании борьбы со своими греховными похотями и страстями. Так, святой Климент Римский, описывая мученичества святых Петра и Павла, называет их «подвижниками», или, по-другому, «борцами». Этот термин – αθλητής (атлет) использовался у философов, в частности, у стоиков и киников, чтобы обозначить борцов за любомудрие, и именно этот термин позднее применил святитель Афанасий Александрийский, чтобы описать аскетическую жизнь святого Антония Великого: он борец, подвижник, который ищет некое любомудрие.
Именно таким борцом или подвижником в своих посланиях являет себя и святой мученик Игнатий Богоносец. Например, своего молодого друга, и также мученика, Поликарпа Смирнского, он увещает быть бдительным, как подобает борцу Божию, или, по-другому, «Божию атлету», ибо, цитирую: «великому борцу свойственно принимать удары и побеждать, а наградой ему будет нетление и жизнь вечная». А быть мучеником для него – значит быть подлинным учеником Христовым, сделаться живой жертвой Богу и обрести свободу от рабства греху и тлению. И поэтому подвижник должен быть «мудрым как змий и непорочным как голубь. С кротостью и лаской принимать зримые вещи и молиться Богу, чтобы и незримые были явлены ему». Вот в этих ранних христианских произведениях мы видим уже наметки того, что потом будет развито в Египте.
Итак, атлет – не только мученик, он еще и любомудрый человек, который борется с рабством греху, чтобы обрести свободу во Христе. Свободу от греха уже здесь, в этой жизни, – чтобы ему были явлены некие божественные истины, открылись незримые глаголы, и познания Бога он достиг не там, в мире ином, а уже здесь в силу того, что он этого познания достигает, очищая свое сердце.

Девство – идеал подвига ради Христа

Кроме мученичества во II–III веках среди христианских подвижников появляется и развивается такой высокий идеал подвига ради Христа, как девство. Святой Иустин Философ замечает следующее. Он пишет в начале II века: «Есть много мужчин и женщин лет шестидесяти и семидесяти, которые из детства сделавшись учениками Христовыми, живут в девстве. И я готов таких указать из всякого народа». Также Тертуллиан потом, во второй половине II века, восклицает: «Сколько людей посвятило себя целомудрию сразу после крещения! Сколько супругов с обоюдного согласия отказались от плотского общения, став добровольно скопцами ради Царства Божия!» И Ориген также говорит, что в его время существовали некие вдовы и воздерживающиеся как отдельная группа христиан, посвящающих себя целиком аскетическому служению Богу. Теоретическое обоснование такого аскетизма мы видим, например, у того же Тертуллиана. Девство у него идет рука об руку со скромностью, с чистотой и другими добродетелями. И эта добродетель – девство – уже здесь, на земле позволяет подвижнице или подвижнику достигнуть определенной степени святости.

Киприан Карфагенский писал, что христианин должен постоянно в своем теле носить и славить Бога. И писал следующее: «освящением животворной купели очищенные от всякой нечистой древней заразы, христиане суть храмы Божии, которые ничем не должны быть растлеваемы и оскверняемы». Надо сказать, что где-то с рубежа II–III века по Рождестве Христовом появляется очень интересная традиция, когда крещение откладывается и откладывается, и человек не сразу принимает это таинство, но существует множество примеров, когда после крещения христиане уже не живут супружеской жизнью, или не вступают в брак после крещения. Святой Киприан Карфагенский почитал девственниц как бы неким цветом Церкви, избранными дочерями, и при этом их целомудрие должно проявляться как внутренне, так и во внешнем поведении: одежде, нравах, привычках, отказе от богатства, роскоши и так далее. По его словам, «первый плод – сторичный. Это плод, приносимый мучениками». «Второй – шестидесятикратный – принадлежит вам, – обращался он к девственницам. – И как у мучеников нет помышления о плоти и мире, когда они вступают в тяжкую борьбу с врагом, так и у вас, которым предназначается вторая после них благодатная награда, да будет близок к ним и подвиг терпения» (трактат «Об одежде девственниц»).

Итак, мы видим, что, по словам Киприана Карфагенского, подвиг девства, хотя не равен подвигу мученичества, но как бы следует за ним, приравнивается. И позволяет человеку не идти на смерть, не проходить это испытание жизни, но уже приблизиться к тем совершенствам Царства Небесного, которого достигали мученики, свидетельствуя кровью о своей вере в воскресшего Христа.

В доникейский период, то есть до начала IV века, наивысшее теоретическое обоснование девство получает в сочинении священномученика Мефодия Патарского «Пир десяти дев». И при этом, по Мефодию, только одно само по себе плотское воздержание еще не является девством. Истинное девство – девство сердца, воздержание всех чувств и способности ума и души. Поэтому, несмотря на то, что (цитирую) «подвиг девства рассматривается как вершина христианских добродетелей и совершенств, это вовсе не значит, что девственники и девственницы выделены в какую-то особую категорию. Каждый христианин, совершенствуясь в исполнении Божьей воли, должен в той или иной мере приближаться к святыне нетленной чистоты». «Истинное девство, – пишет св. Мефодий, – доступно лишь немногим. Но если истинное девство доступно немногим, то целомудрие может и должно быть нормой поведения для множества христиан, в том числе и для живущих в браке. Девство, целомудрие и воздержание как бы заключаются в одном всеобъемлющем идеале христианского совершенства. Этот идеал – святая и нетленная чистота».

И вот тут мы видим, что у святого Мефодия Патарского достигает апогея представление Нового Завета о том, что такое чистота внутренняя. И у него, как и у других христианских писателей II–III веков, мы видим уже некое теоретическое обоснование того, как этой внутренней чистоты достичь. Поэтому когда мы начинаем рассматривать христианский аскетизм в лице Антония Великого и других подвижников, зная предшествующую историю мучеников, зная предшествующую историю появления чина дев и девствующих при христианских храмах, мы словно постепенно переходим к тому, что мы видим в лице святого Антония. По сути дела, для исследователя, который будет вчитываться в древнехристианские тексты, переход от собственно новозаветного или, мы бы сказали, евангельского аскетизма к собственно монашескому – практически неуловим. «Территориальный» уход от мира, который некоторые исследователи считают за самую главную черту отшельничества или новозаветного монашества, собственно говоря, не был исключительным и единственным для монахов III–IV веков, как мы увидим в дальнейшем. Было множество подвижников, которые не уходили в пустыню, жили на краю деревни или поблизости от своей деревни, и при этом жизнь вели такую, какую мы впоследствии назовем монашеской.

Итак, повторюсь еще раз, что многочисленное число древних памятников свидетельствует нам о том, что до того, как просияли такие выдающиеся подвижники – Антоний Великий, Макарий Египетский, Макарий Александрийский, святой Пахомий, о которых мы будем сегодня говорить, –предпосылкой возникновения монашества было существование мучеников и девствующих, служивших при храмах.

Многие современные литургисты, исследуя такие памятники второй половины IV века, как «Письма паломницы Этерии (Егерии)», замечают, что уже в то время существуют целые чины и сонмы неких девствующих лиц, как клириков, так, в первую очередь, и тех, кто пел при храме, занимался социальным служением. Они, собственно, не назывались монахами, но, по сути, вели жизнь «одиночествующую» (μοναχός, если буквально переводить с греческого языка, – это не монах в нашем современном представлении, а одиночествующий, то есть не вступивший в брак или сохраняющий девство). Итак, примеров таких до Антония было много. И древние монахи-аскеты могли не удаляться в пустыню, но просто вести особо созерцательную, погруженную внутрь себя, строгую к себе, жизнь, которая заключалась в постоянной борьбе со грехом ради достижения чистоты сердца.

Одним из первых таких «монахов до монашества», наверное, является святой Павел Фивейский. Мы его считаем даже неким первым монахом, но он не был первым исторически. Скорее, одним из первых, о ком мы встречаем соответствующее описание, житие, которое подобно житию всех других монахов. В житии Павла Фивейского, написанном блаженным Иеронимом, мы видим трогательную встречу: уже достигший преклонных лет Антоний Великий идет через пустыню, по откровению свыше, чтобы встретиться с почти что 136-летним Павлом, который жил вдали от мира. По блаженному Иерониму, он более полувека прожил в одиночестве и даже спрашивал Антония: что там, в миру, происходит. «Расскажи мне, пожалуйста, как живет теперь род человеческий? – спрашивал святой Павел. – Возвышаются ли в старых городах новые крыши, какой властью управляется мир? И остался ли кто-либо увлеченный прелестью демона?» Мы видим, что в их присутствии совершается чудо: ворон, который приносит Павлу укрухи хлеба, в тот момент, когда приходит святой Антоний, приносит двойную часть. После смерти святого Павла Фивейского, в память об этом подвижнике святой Антоний сохраняет его милоть.

Древнее монашество. Источники

Теперь, после такого пространного вступления, мы с вами попробуем рассмотреть то, что связано с собственно древними монахами. Прежде всего должен сказать два слова о дошедших до нас источниках, описывающих древних монашествующих лиц. Классическим, наиболее известным и повсеместно распространенным уже в IV веке является такой памятник христианской письменности, как «Житие святого Антония». Жизнь этого подвижника описал святитель Афанасий Александрийский. Другим известным памятником рассматриваемого периода являются Беседы преподобного Макария Египетского. Они в основном описывают жизнь в скиту. Также, помимо первоисточников, мы до наших дней сохранили и имеем перед собой свидетельства путешественников, которые посещали монахов. Такими путешественниками, которые от года до семи лет скитались по Египту, жили или в скиту в Нитрийской пустыни, или встречались со святым Антонием, или слышали о нем что-либо, являются, например, Руфин Аквилейский и Палладий, епископ Еленопольский. Они оставили нам сочинения «Жизнь пустынных отцов» (Руфин) и «Лавсаик, или повествование о жизни святых и блаженных отцов» (Палладий). Эти сочинения дошли до нас отчасти в латинском переводе, в частности Руфин.

Также большую часть переводов на латинский до нас донес блаженный Иероним. И сведения о египетских отшельниках, да и не только отшельниках, но и лицах, которые уже подвизались в общежитиях, нам сообщает в своем сочинении о правилах общежительных монастырей преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. Но надо сказать, что у преподобного Иоанна его описания египетских подвижников уже явлются некоей адаптацией к жизни тех двух монастырей в Марселе, которые он основал, – это не в чистом виде пересказ жизни того или иного скита или кельи, которые существовали в Египте.

Также до нас дошли некие сборники высказываний – «Апофтегмы» – краткие изречения, краткие истории о том или ином святом. Они существуют в двух редакциях: так называемый алфавитный патерик и тематический патерик. В алфавитном патерике (возможно, более древнем) систематизированы изречения отцов по именам тех или иных преподобных. А вот в тематическом патерике эти изречения уже классифицированы по той или иной добродетели или по тому или иному греху, с которым борется тот или иной подвижник. Такие изречения – более поздние, относятся к рубежу V–VI веков. Наконец, сейчас, чем дальше, тем больше имеют вес рукописи, которые дошли до нас на коптском языке. Они все более и более открываются в последнее время и служат дополнительным свидетельством о том, как могли жить подвижники III–IV веков. Это основные источники – не все, но на которые я обратил бы первейшее ваше внимание.

Если говорить о современной литературе, которая в систематическом виде доносит до нас описание жизни первых египетских пустынников, то в первую очередь я обозначил бы книгу профессора Московской духовной академии Алексея Ивановича Сидорова – «Древний христианский аскетизм и зарождение монашества». В этой книге он резюмирует то, что было сказано о египетских пустынниках в дореволюционной патристике, в частности, у профессора П.С. Казанского и других. Также две книги современных западных исследователей – англичанина Дерваса Читти «Град Пустыня» и француза Люсьена Ренье «Повседневная жизнь отцов-пустынников IV века». Есть и другая литература, связанная с описанием современных коптских памятников, например, издание Устава святого Пахомия, которое сделал А.Л. Хосроев, или «Изречения египетских отцов» в переводе и с комментариями А.И. Еланской.

Жизнь первых пустынников

Антоний Великий

Перейдем к рассмотрению жизни первых пустынников. Нам сегодня предстоит изучить места жизни и подвига святого Антония Великого. На карте Северного Египта вы видите, что Нил, впадая в Средиземное море, образует дельту. Здесь расположен Фаюмский оазис. Преподобный Антоний родился недалеко от этого места, в селении Комы. Ближе к реке Нил была так называемая «внешняя гора», где появилась колония отшельников, живших близ преподобного (со временем он стал часто их посещать). И так называемая «внутренняя гора» – у Красного моря, где сейчас располагается знаменитый монастырь святого Антония Великого, место его последних лет подвижнической жизни.

Места, которые связаны с Нитрийской пустынью, с Келлиями и Скитом, располагаются вблизи от дельты Нила, недалеко от Александрии. В 40 километрах от Александрии находится Нитрия, примерно в 18 км – Келлии, и на расстоянии ночного перехода (днем, как правило, не путешествовали: в пустыне легко заблудиться, поэтому путешествовали ночью по звездам, к тому же днем было жарко) находились и хижины тех, кого называли скитянами. Они жили в месте под названием Скит.

Монастыри святого Пахомия Великого находились в верхнем течении Нила. Их было 11 – девять мужских и два женских. Первым местом, где основал монастырь святой Пахомий, была Тавенниси (Тавенна), потом Боу и Хенобоскион. В Тавенниси он, собственно, подвизался и руководил этим монастырем. Второй монастырь, который в свое время стал главным, – Боу – находится рядом. Все эти места нам важно географически представить. Также мы, я думаю, должны ознакомиться с тем, как близко (или, скорее, далеко) друг от друга располагались Нитрийская пустынь и Келлии, потому что часто эти места в современном представлении путешественников и паломников смешиваются.

Итак, Нитрийская пустынь (по-арабски Вади-Натрун) – место, где располагались первые подвижники, – находилась на границе с дельтой Нила. Чуть поодаль, на границе с поймой реки, было место, которое в последующем получило название Келлии.

И наконец – Скит. Сегодня эта местность уже орошается водой, подтягиваемой с Нила. Здесь сохранились четыре дошедшие до нас монастыря: монастырь сирийцев, монастырь римлян (Аль Барамос), монастырь святого Псоя (или Анба Бешой – как его часто называют египтяне) и обитель святого Макария. В древности на этом месте не было монастырей в том виде, в каком мы видим их сейчас, а были отдельно стоящие хижины подвижников, пещеры, землянки или небольшие домики.

Итак, первоначально Нитрия, Келлии и Скит – это были географические обозначения той или иной местности. А уже потом от местности под названием Скит получил свое название и образ жизни – скитской. Отсюда и последующие, например, в русской традиции, небольшие общежительные монастырьки, или отшельнические поселения, стали называться скитами, поскольку они стремились подражать подвижникам, которые жили в древнем Скиту.

Итак, как я уже говорил, Антоний Великий не был подвижником в собственном смысле слова, но был неким символом монашеской жизни. И как писал блаженный Иероним, «Антоний был не столько первым из пустынножителей, сколько человеком, возбудившим общее стремление к этому образу жизни». Его имя стало со временем нарицательным, о нем знали по всему Египту и далеко за пределами. Поэтому то Житие, которое писал святитель Афанасий, быстро распространилось по всему свету.

Родился преподобный Антоний в простой, но достаточно богатой семье, около 251–253 года от Рождества Христова. Он был тихим, склонным к уединению, не любил шума. Поодаль от мирской суеты он предавался размышлениям о божественных предметах, постоянно посещал богослужения в храме и внимательно слушал Священное Писание. Родители святого Антония умерли рано, когда ему было около двадцати лет, и в этом же возрасте он принял решение, услышав в храме цитату из Евангелия: «если хочешь быть совершенным, пойди продай имение твое, раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Мф. 19:21). Он решил так и поступить. Антоний подарил свою землю односельчанам, поручил свою меньшую сестру попечению неких известных и верных девственниц, а сам поселился недалеко от своего дома, на краю деревни, и стал вести отшельнический образ жизни. Он пристал к одинокому подвижнику, старше его по возрасту, (мы этого анахорета назвали бы сейчас «старцем»), и какое-то время жил при нем. А потом, как пишет святитель Афанасий, – как мудрая пчела, стал собирать отовсюду сведения о тех или иных видах подвига. От одного из старцев он научился кротости, у другого старца он поучался безгневию, у третьего – нестяжанию…

Антоний не был первым в своем подвиге, но имел духовных руководителей, о которых мы просто ничего не знаем, их имена до нас не дошли. Путь Антония был в чем-то похож на путь ревностных христиан того времени. Он ушел к опытному подвижнику и ориентировался на его модель жизни. Вскоре он решил увеличить свои подвиги, ушел дальше от своего селения, поселился в гробнице и стал там жить, преодолевая разные бесовские искушения. Сначала он боролся с блудной страстью, которая его тяготила, и ему даже явился бес в виде некоего черного отрока, с которым он общался «лицом к лицу». После этого он боролся с разными страхами. Бывало даже, что бесы избивали Антония до полусмерти, так что знавшие его люди находили его полумертвым. А он их просил отнести его обратно в гробницу и продолжал бороться…

После подвигов в гробнице он ушел в Фиваидскую пустыню, где прожил еще около двадцати лет в развалинах воинского укрепления, в Писпире, недалеко от Нила. В этом подвиге, который превратился со временем в подвиг затвора, он подолгу не выходил из кельи, запасался хлебом по тамошней традиции на шесть месяцев. В подвиге почти полного затвора он наложил на себя еще более строгие обеты, вкушал пищу не раз в день, а раз в два дня, раз в четыре дня… Помимо хлеба в его пищу шла только соль и вода. И когда, уже насильно взломав дверь в его келью, слышавшие о нем люди вытащили его оттуда, то увидели, что, несмотря на столь долгое одиночество, он и телом не ослаб, не стал угрюм, у него не появились какие-то видения… Ровно и спокойно он отвечал вопрошавшим его людям, показывая образ кротости, смирения, любомудрия…

Со временем вокруг него образовалась группа подвижников, которые просили, чтобы он стал духовным наставником. После того как вокруг него собралось достаточно большое количество учеников, «пустыня превратилась в град монахов», – как пишется в Житии. Когда ему было около 50 лет, и он стал, собственно, подлинным отцом монахов, он, избегая суетной славы, решает удалиться от них и избирает себе так называемую Внутреннюю гору, недалеко от Красного моря. Там он проводит всю остальную жизнь, вплоть до своей кончины. Под этой горой есть небольшой оазис. Имеется предположение, что именно там он держал какой-то небольшой огородец, чтобы добыть себе пропитание, там есть и источник воды. От само й пещеры преподобного Антония до этого источника воды сейчас примерно два с половиной часа пути, если идти медленным шагом. То есть, это преодолимое расстояние для того, чтобы запастись водой.

Именно там, где сейчас располагается монастырь святого Антония, начиная уже с его эпохи, появляется колония учеников, которые в последующем перестроили отдельные кельи в общежительный монастырь, сохранившийся до наших дней. Как минимум дважды святой Антоний посещал город Александрию. Первый раз в 311 году во время гонений императора Максимина, когда преподобный укреплял в вере заключенных в темнице христиан и сам был готов идти на мученическую кончину, но, правда, не провоцировал римских военачальников, чтобы они взяли его под стражу и, соответственно, отдали на растерзание зверям…

Второй раз он посетил Александрию в 350 году, уже на склоне лет, по просьбе своего духовного сына, святителя Афанасия Александрийского. По его настойчивому приглашению преподобный Антоний пришел в столицу для того, чтобы опровергнуть учение ариан. (Ариане, подкрепляясь его именем, разглашали слухи, что якобы и сам Антоний был арианином. Но нужно подчеркнуть: и сам Антоний, и подвижники Скита были последователями Никейского собора и противниками арианской ереси.)

Святой Антоний прожил около 105 лет. Умер он в 356 году. Вот что пишет о его преклонных годах святитель Афанасий: «С юных лет и до такого возраста соблюдавший равное усердие к подвижничеству, ни по старости не обольщавшийся дорогими снедями, ни по немощи тела своего не изменявший вида своей одежды, ни в чем он не потерпел вреда. Глаза у него были здоровы и невредимы, и видел он хорошо. Не выпало у него ни одного зуба, а только ослабли они в деснах от преклонных лет старца. Здоровы были у него и руки и ноги… А что всюду говорили о нем, все удивлялись ему, даже не видавшие любили его, – это служит доказательством его добродетели и боголюбивой души».

В сокровищницу монашеской мудрости до наших дней дошли следующие его крылатые выражения: «Если ты в миру не смог ужиться с людьми, то потом ты не сможешь справиться и с одиночеством». «Я видел все ловушки, врагом расставляемые на земле, и сказал со вздохом: “Кто может их обойти?” Тогда я услышал голос, сказавший: “Смиренный”». «Как рыбы издыхают, если долго находятся на суше, так и монахи лишаются притягательной силы, даруемой тишиной, если они надолго покидают свою келью, проводя время со светскими людьми». «Как рыба должна вернуться в воду, так и мы должны стремиться в келью, чтобы во время пребывания за ее пределами не пропустить стража в своем сознании». «Не попадет в рай тот, кого не искушали. Отыми искушение, и никто не обретет спасения». «Ежедневно умирай, чтобы жить вечно, потому что боящийся Бога жив будет во веки». «Если увидишь, что брат впал в грех, то не соблазнись на него, не презирай и не осуждай его, иначе впадешь в руки врагов твоих». «Сын мой, не умножай слов. Многословие удалит тебя от духа Божия». «Никому не предлагай того, никого не учи тому, что прежде сам не исполнил на деле».

Одной из величайших добродетелей, о которых проповедовал и которые свои примером являл святой Антоний, конечно же, была добродетель смирения. Безгневие, бесстрашие, упование на Бога – все остальные его добродетели, как и крепкая вера, исходили из этой, наверное, центральной для него добродетели смирения. При жизни святой Антоний не определил для себя учеников, не назначил формальных преемников. И даже сама связь между Антонием и учениками носила не формальный характер, а, скорее, характер назиданий, советов, дружеского общения. При его жизни среди окружения его не было ни настоятелей, ни формально выделенных экономов или игуменов, и поэтому можно сказать, что его отцовство по отношению к наследникам его духовного опыта было отцовством исключительно духовным.

Несмотря на то, что он ни в одной из школ не учился Священному Писанию, мысли о Законе Господнем всегда были в центре его размышлений. Вот одно из характерных его высказываний: «…Верблюду нужно мало пищи. Он сохраняет ее в себе, пока не вернется в свое стойло. Он отрыгает ее и пережевывет, пока она не войдет в кость и плоть его. Но лошади нужно много пищи. Она ест постоянно и сразу теряет то, что съела. Итак, не будем, яко же конь, – сиречь постоянно чтущими слова Божии и ни единого от них не творящими, но примем подобие от верблюда, перечитывая каждое слово Святого Писания и сохраняя его в себе, пока не сотворим. Ибо исполнившие сии слова были человеки, как мы, но они побеждали страсти». Этот текст не только учит, как следует читать Священное Писание – со вниманием, с усердием, с прилежанием к тому, чтобы смысл каждого слова в себе сохранить, но и тому, что не стоит гоняться за количеством текста. Читать Писание, по Антонию, нужно так, чтобы можно было как можно более запомнить наизусть, чтобы потом воспоминание слов Писания стало молитвой.

Так, согласно Житию, поступал и сам святой Антоний. «Молился он часто, зная, что до лжно наедине молиться беспрестанно» – это ссылка на апостола Павла (1 Фес. 5:17). «И столько был внимателен к читаемому, что ни одно слово Писания не падало у него на землю (ср.: 1 Цар. 3:19; 4 Цар. 10:10), но все удерживал он в себе, почему, наконец, память заменила ему книги». Со временем он выучил наизусть Священное Писание. И мы видим, что в преклонных летах, когда приходят к нему разные путешественники и вопрошают его, он часто цитирует Священное Писание; и удивляются они, откуда он знает Священное Писание, не учившись... Надо сказать, что в монашестве Египта подобная практика была превалирующей: вступая в монастырь, инок должен был продемонстрировать, что он уже знает определенное количество псалмов наизусть, знает наизусть фрагменты из Ветхого Завета, то или иное Евангелие и даже ту или иную пророческую книгу.

Итак, мы видим, как уединенная молитва переходит в чтение или, вернее, как чтение становится предметом молитвы. И наблюдая за тем, какие молитвы родились в Скиту, – например, молитвы, которые составил Макарий Египетский, – мы видим, что, прежде всего, это повторение слов Священного Писания или их парафраз.

Нитрийская пустынь

Перейдем к рассмотрению Нитрийской пустыни. Основателем Нитрийской пустыни был преподобный Аммон (или Аммун). Сейчас рассуждают о том, какой именно, потому что упоминание о нем встречается как минимум трижды в разных памятниках христианской древности. Так, предположительно, это тот Аммон, который прожил со своей женою в девственности, в чистоте около 18 лет, а потом удалился на Нитрийскую гору. Вполне возможно, под влиянием святого Антония, а может быть, даже и по его, так сказать, благословению, – когда святой Антоний возвращался из Александрии. Удалился он туда приблизительно в 315–320 году и, следовательно, это время можно считать временем основания Нитрийской пустыни. Как сам Аммон, так и иноки Нитрийской пустыни, в своих духовных подвигах воодушевлялись примерами святого Антония. Очень быстро в Нитрийской пустыни стало насчитываться до 5 000 монахов. В последующем их число достигло 20 000. Так что даже в середине IV века император Валент, когда ему в Александрии не хватало воинов, насильно мобилизовал 5 000 монахов… Руфин, описывая жизнь Нитрийских пустынников, говорит, что в той местности виднеется до пятидесяти хижин, и употребляет уже характерный для латинского языка термин – «монастерия».

Но это не были монастыри в том смысле, в котором мы сейчас называем общежительные монастыри. В хижинах жили по одному или по несколько человек. Единого административного центра управления не было. Все были соединены нераздельно духом и любовью. В последующем мы видим, что таких хижин, отдельно стоящих, насчитывается до 130. И у них уже есть некий совет старцев, который вырабатывает общие правила для монахов Нитрийской пустыни.

Чуть ниже от Нитрийской пустыни располагается место под названием Келлии. Туда удалился святой Аммон, когда монашествующих в Нитрии стало слишком много. Следовательно, сам Аммон стал основателем и пустыни Келлии. Туда уходили любители большего уединения. Здесь они жили поодаль друг от друга, не так близко, поэтому было постоянным правилом не ходить одному в келью другого, чтобы не нарушать безмолвия. И только по субботам и воскресеньям отшельники собирались в храм для общего богослужения. Из знаменитых келиотов, наверное, можно выделить преподобного Макария Александрийского, грека по происхождению, которого еще иначе называют Макарием Городским. Он, вместе с Макарием Египетским, является одним из самых характерных и ярких подвижников первой монашеской волны начала IV века, которые жили в Келиях и в Скиту.

Так вот, на день пути или, вернее, как я уже сказал, на ночь пути от Келлий, дальше в пустыне, стояла Скитская пустынь. И в отличие от Нитрии, которая граничила с плодородными землями Египта, в Скиту была настоящая пустыня. Там не было источников воды, вернее, они могли располагаться очень далеко от места жительства пустынников, не было дорог. Поэтому человеку, не знавшему, где находится Скит, легко было заблудиться ночью…

Скит того времени, конечно, характерно отличался от того, что мы сейчас называем скитом. Если для человека Древней Руси скит – это по преимуществу место в лесу, где есть дерево для строительства, источник воды, есть плоды земли, какие-то средства к пропитанию, есть орудия производства, – то у пустынников Скита начала IV века этого всего не было. Более того, палящие лучи солнца и песчаные барханы, которые перемещались с места на место, высокая температура, приводили к тому, что у некоторых подвижников могли начинаться видения, и они словно видели беса перед собой. Соответственно, жизнь там была опасна как с точки зрения природно-географических условий, так и с точки зрения психологической тяжести. И там обосновался преподобный Макарий Великий, египтянин по происхождению. Там же появились уже во втором, в третьем поколении и в последующих такие выдающие подвижники, как авва Пимен, авва Серен и многие другие.

Макарий Великий

Преподобный Макарий Египетский родился в благочестивой христианской семье в Нижнем Египте около 300 года. В раннем возрасте, по желанию родителей, вступил в брак, но рано овдовел. После смерти жены Макарий углубился в чтение Священного Писания и, похоронив родителей, удалился в ближайшую к селению пустынь, стал там послушником при одном старце-отшельнике. Основным занятием его была молитва, псалмопение и богомыслие. Для снискания пропитания он, как и многие другие подвижники того времени, плел корзины. Проживающий рядом местный епископ по просьбе местных жителей рукоположил Макария в одного из младших клириков местной церкви. Что это был за церковный чин мы так и не знаем. Но мы видим, что Макарий, тяготившийся полученным саном, оставил это селение и удалился в другое место.Там, когда он уже пребывал в полном одиночестве, с ним случилось следующее искушение. Одна девица стала беременной и оклеветала Макария как виновника ее греха, при этом Макарий безропотно принял на себя вину, несмотря на побои со стороны местных жителей и бесчестие. Но когда настало время родить, эта девица никак не могла вывести на свет свое чадо. И тогда она покаялась в своем грехе.

Прослышав о том, что Макарий не согрешил, вся деревня собралась просить у него прощения. Узнав от этом, Макарий ушел от этого места в пустыню и какое-то время жил среди отшельников Фаюма, в тех местах, которые окормлял святой Антоний Великий. О святом Антонии, кстати, он слышал еще с детства, но, находясь в Фаюме, он уже утвердился в мыслях пойти к Антонию на Внутреннюю гору у Красного моря и побеседовать. Надо сказать, что Антоний не сразу встретил его с распростертыми объятьями. Он встретил его с закрытыми дверями, испытывая. Убедившись в том, что Макарий настойчиво стучит и просит дать ему какой-то совет, он отворил дверь, с радостью обнял его и наставил в монашеском житии. Правда, по наставлению святого Антония, Макарию следовало удалиться в Скит. Преподобный Антоний не оставил его при себе, он сказал: «Каждый должен оставаться на том посту, который ему назначен свыше».

Между прочим, при встрече с Макарием, Антоний окружающим его ученикам назвал Макария «истинным израильтянином». И, надо сказать, что вот этот мотив – мотив нового Израиля, понимания себя как людей, которые исходят из Египетского плена – был характерен для древних монахов-аскетов. Мы даже можем подчеркнуть то, что, скорее, начитанные в Священном Писании христианские подвижники копировали образ жизни не древних философов, которые восходили в Богу только через некое созерцание, но практиковали борьбу со грехом – называя это неким новым исходом . Как в свое время Авраам исшел из своей земли Харан (где у него была семья, имущество), чтобы избавиться от того окружения, которое вводило его в прелесть идолопоклонства; как Моисей вывел израильтян из фараонитского плена, чтобы они не работали греховному начальнику, но послужили Богу, – так и Антоний стал ассоциироваться с новым Авраамом, новым Моисеем, который помогает людям свершить некий внутренний исход из египетского плена греха. И поэтому вот такое характерное словоупотребление – «истинный израильтянин» – было свойственно древним монахам, которые себя, собственно, как пишет один из исследователей, «новым Израилем и понимали».

Итак Макарий уходит в Скит, и там постепенно вокруг него собираются отшельники. Они начинают поучаться от словес святого Макария, которого со временем стали воспринимать как некоего духовного преемника и собирателя словес святого преподобного аввы Антония. Надо сказать, что Макарий просиял как духовник, будучи еще в молодых летах. Ему еще не было сорока лет, как его уже стали называть «старцем-отроком». В 40 лет он был посвящен в священный сан, стал пресвитером и был поставлен священнослужителем и настоятелем иноков, живших в Скитской пустыни. В этом же возрасте, согласно преданию, он получил дар чудотворения и пророчества, и несколько раз, как мы видим из разных бесед, воскрешал умерших. При этом случаи были самые разные. Был такой случай, когда он хотел воскрешением умершего убедить еретика в существовании воскресения мертвых. Был даже такой интересный случай, когда он нанялся собирать урожай на поле к одному из крестьян (святой Макарий, игумен Скитской пустыни, нанялся к крестьянину убирать урожай!..), а с ним рядом шла какая-то бедная вдова и долго плакала. Он обернулся к ней, спросил: «Почему ты плачешь?» Она говорит ему: «Умер мой муж, и мы не знаем, где он спрятал наше достояние, наше сокровище, а теперь из-за невозможности отдать долги меня с моими детьми продают в рабство». И тогда Макарий на время воскрешает мужа, чтобы выведать, где он, собственно, спрятал эти сокровища; и бедная вдова остается на свободе... И таких примеров существует много. Один раз некие грабители убили человека, и Макарий заставил мертвеца заговорить, сказать, кто его убил, – чтобы невинно осужденного спасти от смерти…

После кончины святого Антония окружение этого всемирно известного аввы постепенно стало стекаться в Скит к святому Макарию: просили его, чтобы он сделал их монахами и наставил пути Божию. Отшельники выдалбливали себе в каменной горе пещеры, закрывали их камышом и так жили в Скиту вокруг святого Макария. Макарий учил их поступать согласно с волей Божией. Учил рукоделию и умению назидать других. При себе святой авва оставил только одного, а после двух подвижников, как бы возведя их на ближайшую степень ученичества. Но после того как он увидел, что вокруг него собралось уже слишком много подвижников, он построил церковь, чтобы не нужно было ходить далеко в какие-то селения ради причащения Святых Даров. Впоследствии было построено четыре церкви, и в них по субботам и воскресеньям подвижники ходили на Причастие.

Скит к концу IV века, стал, наверное, одним из самых главных центров иноческой жизни Египта. Здесь, вероятно, заветы преподобного Антония хранились в наиболее чистом виде. Но до нас эти заветы дошли уже в виде бесед самого святого Макария. Они характеризуют образ мысли, образ жизни Скитских отшельников. Можно привести следующее размышление святого Макария: «Человек по природе имеет склонность к добродетели. И именно этого от человека ожидает Бог. Но со времени Адама хорошие помыслы в человеке смешались с греховными. В той мере, в которой человек собирает свой ум и знания к исканию Бога, в такой и еще большей мере Бог как бы Сам Себя по Своей благости понуждает прийти навстречу человеку и его упокоить, его утешить, его облагодатствовать. Бог постоянно наблюдает за тем, как человек мыслит, старается ли он проявить рвение к исканию Бога или нет. Только тот, кто освободился от пристрастия к земным вещам и прилепился к Богу, в состоянии познать внутреннюю свободу, но это дается через внутреннюю брань, через борьбу со страстями, совершающуюся в сердце человека, в котором различаются добрые и худые помыслы. Достичь чистоты мыслей, убить змия, гнездящегося в тайниках души, можно силой только Иисуса Христа. Поэтому необходимо слушать и внимать слову Божию, поскольку через это в сердце приходит сокрушение, а затем и благодать».

И надо сказать, что очень важным моментом в богословии святого Макария является необходимость претерпевать искушения, испытания. Бог по своей благости призывает человека, но потом оставляет его, чтобы проверить, насколько человек сам проявляет свое усердие в борьбе со страстями. Бог словно отнимает на время свою поддержку, чтобы человек начал исполнять заповеди и через это само по себе испытание, мог почувствовать на опыте, что Господь рядом. Если человек послушается заповеди «продай имение твое…» – возненавидит плотское общение и служит Богу, то вскоре он начнет благодарить Бога за несчастья в мире, которые дали ему возможность познать Бога. Чем человек будет больше искать Бога, тем больше ему придется бороться со своей природой и со своими злыми навыками. Но во время борьбы он увидит, как кружатся вокруг него помыслы, уводя в ту или иную сторону. И это есть та самая умная брань, брань против помыслов – ума против ума, души против души, духа против духа, благодаря которой человек приобретает чистое сердце, равно Царство Небесное.

Среди известных высказываний святого Макария Египетского можно выделить следующие: «Бегай людей, сиди в келье и плачь о грехах своих, а наиболее обуздывай чрево и язык»; «Душа истинно боголюбивая, христолюбивая, хотя бы и совершила тысячи праведных дел, по ненасытному стремлению своему к Господу думает о себе, будто бы ничего она еще не сделала. Хотя бы изнуряла тело свое постами и бдениями, при таких еще остается чувственных, будто и не начинала еще трудиться для добродетели. Хотя бы и сподобилась достичь различных духовных дарований, или даже откровений небесных тайн, но по безмерной и ненасытимой любви своей к Господу сама в себе находит, будто бы еще ничего не приобрела, а напротив того, ежедневно алкая и жаждая, с верой и любовью пребывая в молитве, не может насытиться благодатными тайнами и благоустроением себя во всякой добродетели».

Мы знаем, что сам диавол пытался смутить святого Макария, возбуждая в нем дух гордости. Диавол испытывал Макария следующими словами: «Макарий, всё, что ты делаешь, и я делаю. Ты постишься, а я совсем не ем,ты бодрствуешь, а я совсем не сплю. Одним ты побеждаешь меня – смирением».

Скончался авва Макарий в 390 году в основанном им монастыре. Его жизнеописание составлено было преподобным Серапионом, епископом Тмуитским.

Из Скита – в Палестину

Я уже говорил, что особенностью жизни в Скиту было некое сочетание пустынножительства (когда отшельники жили в своих собственных кельях, которые они сами себе изготовили в пещерах в скале), и общего собрания в субботу и в воскресенье, во время которого совершалась Литургия и все причащались Святых Таин. Повторюсь, никакого подробного устава у них не было. К концу IV века мы видим, что существуют некие собрания старцев Скита вместе со старцами Нитрийской пустыни, в которых они обсуждают общие проблемы, общие тенденции, вырабатывают какие-то общие правила, но все же среди них не было единого формального руководителя. И надо сказать, что в Скиту к середине IV века стали собираться не только египтяне по происхождению, не только греки, которые приходили из Александрии, но также жители из Романии, Испании, Ливии, Пентаполи, Каппадокии, Византии, Македонии, Сирии, Палестины и других мест. Такими путешественниками, собственно говоря, были Руфин Аквилейский и Палладий Еленопольский, о которых я уже упоминал.

После разрушения Скита варварами в 407 году (одним из выдающихся подвижников был тогда преподобный Моисей Мурин – по всей видимости, эфиоп по происхождению: на всех древних иконах он изображается с темной кожей) жизнь в Скиту на некоторое время померкла. Со временем она возродилась, но в несколько ином качестве, уже с иным богослужебным уставом, с иным составом иноков. И вот разрушение 407 года и, возможно, еще до этого – нестроения и споры вокруг Оригена в 399, 400-м году; возможно, и процессы обмирщения монахов Нитрийской пустыни (когда они стали приобретать богатства, когда появлялись дети при монастырях…), – повлияли на то, что несколько групп известных Скитских монахов начали миграцию в Палестину. И там, в районе Газы, появились сначала отшельники, а потом уже и монастыри по подобию Скитских.

Одним из первых пустынножителей, ушедших в Газу, стал ученик преподобного Антония, святой Иларион Великий. Он был сам родом из окрестностей Газы. Еще молодым юношей Иларион был послан в Александрию, чтобы получить образование. Но потом он услышал о египетских пустынниках, и когда узнал их жизнь, решил переменить свою одежду .(Вот что интересно: видимо, к IV веку уже появляется какой-то особый чин перемены одежды. Вряд ли одежда монахов IV века напоминала современную русскую монашескую одежду. Но, видимо, уже существовал такой особый чин принятия в монахи в виде перемены одежды.) Итак, переменив свою одежду, он со временем вернулся на родину и стал подвизаться в одиночестве недалеко от своего селения в окрестностях Газы. Там в строгом отшельничестве он прожил около двадцати лет. Это было примерно с 308 по 330 год. По просьбам жаждущих, постепенно он стал образовывать общину отшельников и даже внес какую-то определенность в их общие отношения. По его мнению, разрозненность среди монахов была вредна, поэтому в Газской обители он попытался установить общежитие – но не в том виде, в каком мы встретим его у Пахомия Великого, о котором я сейчас скажу. Газская обитель не имела определенных, прописанных правил, которые регулировали бы отношения братии друг с другом, отношения между настоятелем и братией, или вносили бы какой-то распорядок в сам ритм монашеской жизни. В центре этих правил находилась сама личность преподобного Илариона, а уже в большей или меньшей степени в подчинении ему находились и другие отшельники, которые жили вокруг него. Его общежительный образ жизни, не получил последующего развития, поэтому мы знаем о нем лишь понаслышке, благодаря воспоминаниям, которые дошли от последующих подвижников.

На рубеже IV–V веков из Скита в Палестину также эмигрировал авва Силуан с двенадцатью учениками, из которых наибольшую известность получил авва Зинон. Они тоже жили какое-то время в окрестностях Газы по Скитскому Уставу. Около 430 года в окрестностях Газы появился авва Исаия, также пришедший из Скита, – составитель и широко известный автор сборника поучений, которые, как ни парадоксально, почитались одинаково как православными, так и монофизитами и несторианами. В частности, интересно еще то, что до нас дошли не только поучения аввы Исайи, вошедшие в так называемый «Патерикон», то есть «Отечник» – собрание святоотеческих поучений. Есть еще сведения, что авва Исаия был одним из составителей так называемого «Митерикона», то есть поучений тех или иных праведных матерей.

Монастыри общежительного типа, или киновии, известны уже по монастырям Пахомианского устава, по уставу святого преподобного Пахомия Великого.

Но прежде чем мы перейдем к Пахомию, я хотел бы акцентировать ваше внимание на том, как выглядит пустыня в Египте.

Так же она выглядела и две тысячи лет назад. На изображениях видно, что пустыня граничит с горой. Поэтому в описаниях подвижников проводится некая параллель между упоминанием о горе, на которой живут монахи (или в которой живут монахи, выдалбливая себе пещеры), и о пустыне. Мы можем сказать: монахи жили в пу стыни, или монахи жили на горе, – поскольку, по сути дела, и то и другое описывает одну и ту же реальность; это особенность ландшафта пустыни, посреди которой выступают такие скалы, утесы или горы.

На фотографии, сделанной приблизительно с места расположения кельи святого Антония, с середины горы, в которой он, собственно, и жил, – вдалеке виднеется небольшой оазис, рядом с которым и располагается монастырь святого Антония. Это, в частности, является материальным свидетельством того, что, в принципе, источник воды был недалеко от места подвига преподобного, но пустыня вокруг Антония была абсолютно безжизненна, как и сейчас.

Следующее изображение показывает, как могли выглядеть Келлии.

Повторюсь: Келлии – это общее название места поселения отшельников. А жили они в хижинах, стоявших поодаль друг от друга. Такая хижина могла представлять собой единое каменное строение или состоять из нескольких комнат, в которых жили подвижники. Жили они обязательно в отдельных комнатах. При этом, если подвижник жил один, то у него нередко жилище разделялось на две части:

так называемая внутренняя келья, куда он никого не допускал, и внешняя келья, в которой он мог с кем то беседовать. Если же помещение было небольшим, то в любом случае, существовала какая-то ниша, которая служила молитвенным уголком, в ней хранились свитки Священного Писания. Эти ниши напоминают сейчас некие древние алтари: небольшое углубление – словно алтарная абсида, выдолбленная в скале, а в ней стоит соответствующий престол, который, действительно, в последующем мог служить как престол, но в данном случае это место хранения свитков, а за свитками могла быть какая-то икона или изображение на стене. Во дворе мог быть колодец, но он мог и отсутствовать. В этом дворе могли вестись какие-то хозяйственные работы, могли стоять подсобные помещения. Собственно говоря, в таком затворе можно было жить годами, если был запас хлеба.

Современный монастырь святого Макария Великого, конечно, очень отличается от того, как могла выглядеть келья преподобного в прошлом. Но на территории монастыря можно увидеть образцы келий (как и древнего храма), которые напоминают кельи подвижников времен преподобного Макария.

Нередко молитва свершалась с воздетыми горе руками.

Это мы видим в практике святого Антония Великого. Как-то братия подошла к святому Антонию и попросила его: «Авва, растолкуй нам значение книги “Левит”». А он им говорит: «Отцы, подождите, я сейчас вернусь и расскажу». Бежит от них вдаль, за вершину горы, его преследует один из учеников и видит, как авва Антоний воздевает руки горе и, обращаясь к Богу, возглашает: «Господи, пошли мне Моисея, чтобы он мне разъяснил, что значит его книга “Левит”». И после этого ученик слышит, как авва Антоний, действительно, беседует с кем-то, но, правда, словес не различает…

Эта практика молиться с воздетыми горе руками находит свое отражение в иконах, которые сейчас находятся в коптских монастырях…

Пахомий Великий

Святой Пахомий Великий – копт по происхождению, родился в Верхнем Египте около 292–294 года от родителей-язычников. Обратился он ко Христу уже в сознательном возрасте, когда служил в армии и впервые встретился с христианами. Это было около 312–313 года, накануне Миланского эдикта. При этом в воинских сражениях он не участвовал, потому что тот воинский гарнизон, в который он был мобилизован, так и не вступил в битву. Встречаясь с христианами, солдаты видели, что те своих единоверцев омывали, доставляли им пищу, заботились о заключенных, и это поразило Пахомия. Увидев строгость и чистоту их жизни, их искреннюю, братскую любовь друг ко другу, после возвращения с воинской службы Пахомий быстро прошел оглашение, принял Крещение и вскоре стал подвизаться как инок, отшельник. Его руководителем был достаточно опытный подвижник Паламон, у которого молодой инок окормлялся в течение семи лет. Но уже накануне смерти Паламона, через семь лет, Пахомий начинает подвизаться сам в селениях в районе Тавенниси.

Как осуществился переход от отшельнической и полуотшельнической формы жизни, которую мы встречаем в Скиту, к общежитию – киновии – для нас остается неизвестным. А Пахомий создал правила, которым следовали его ученики, воспринимавшие эти правила как пришедшие свыше, от Ангела, – как дар с неба, от Бога. Большинство древних источников, касающихся этого события, действительно сообщают о явлении преподобному Ангела с неба. Но дошедшие до нас рукописи пахомианских уставов, которые отличаются друг от друга, скорее, свидетельствуют о том, что устав его вырабатывался с течением времени. Мы видим, что даже в дошедших до нас Правилах святого Пахомия, он вырабатывает эти правила в процессе самой жизни. Что-то меняя, заменяя, отменяя, добавляя. В конце-концов они как-то кристаллизируются, цементируются и являются образцом для последующих киновиальных монастырей. В «Лавсаике» Палладия, в частности, нет ни слова о том, чтобы Ангел непосредственно вручил Пахомию какой-то завершенный список правил, которые Пахомием затем незыблемо соблюдались.

К моменту сравнительно ранней кончины Пахомия – он стал жертвой эпидемии и умер в 346 году – под его управлением, как я уже говорил, находилось 11 монастырей: 9 мужских и 2 женских. Один их женских монастырей был основан сестрой преподобного Пахомия, Марией. И в этих монастырях к концу IV века жило около 7 000 монахов. Блаженный Иероним описывает жизнь этих иноков следующим образом: «Они имеют в каждом монастыре своих игуменов, или отцов; экономов, седьмичных, слуг и настоятелей отдельно для каждого дома. Так что в одном доме живут по 40 и более или менее братьев, повинующихся одному настоятелю. В одном же монастыре бывает по тридцати или сорока домов. Причем три или четыре дома соединяются в отдельную общину, частью для совместного выхода на работы, частью для седьмичных работ. В кельях они не имеют ничего кроме рогожи, служащей постелью, двух хитонов, которые были без рукавов по египетской традиции, и некоторых других мелких предметов». Также блаженный Иероним пишет, что больные пользуются чрезвычайным уходом. Если для обычных монахов было нормировано всё (даже хлеб взвешивался на весах, и монахи не имели права хранить у себя продукты питания в келье, они ели строго по расписанию, раз в день, в общей трапезной), – то для больных было очень много исключений. Если кто-либо из больных пожелал бы вкусить в неположенные часы времени, или даже ночью, или даже Великим постом, то ему приносили самую лучшую, еду, какая была в монастыре.

Монастырь состоял из отдельно стоящих домов, каждый из которых специализировался на том или ином послушании. Скажем, какой-то дом занимался тем, что плел корзины из тростника, другой – вышивкой одежды. Какой-то готовил пищу. У каждого дома была своя специализация. И поэтому после вступления в такой монастырь, инока сразу определяли к тому или иному дому. У этого дома был старший, который за ним приглядывал и проводил внутри дома беседы. В первую очередь эти беседы, повторюсь, базировались на знании Священного Писания. В первых пахомианских монастырях свитков Священного Писания было мало. Монахи были неграмотными. Поэтому видим в его уставах, как монахи друг с другом размышляли о том, кто что помнит и по памяти пересказывали, кто что знает из Священного Писания. Но в последующем, уже при развитии монастырей после святого Пахомия, особенно при святом Шенуде и после того, как эти пахомианские монастыри стали исключительно частью монофизитской, коптской Церкви, мы видим, что в них появляется Священное Писание. И, более того, эти монастыри становятся источником распространения текстов Священного Писания. Следовательно, появляются те, кто умел их переписывать. Если первоначальные монахи обеспечивали всё своим трудом, и даже нанимались на поля к крестьянам близлежащих селений, то в последующем мы видим, что у монастырей появляется наемный труд. Появляются профессиональные врачи, строители, другие специалисты.

Первоначально в пахомианских монастырях не было клириков. Это было принципиально для Пахомия: ходили причащаться в сельскую церковь ближайшей деревни. В последующем при монастырях появляются клирики. Особенно после известного коптского подвижника св. Шенуды эти монастыри становятся центром церковной жизни (потом само имя Шенуды становится популярным среди епископов, и один из коптских патриархов ХХ века носил имя Шенуда). Также характерно было для монастырей Пахомия то, что они формировались не в пустыне, а в покинутых деревнях. И это было отчасти удобно, потому что в этих деревнях уже была создана какая-то инфраструктура, были подведены каналы с водой для полей, можно было через эти каналы соединяться с Нилом, продавать свои рукоделия, тем самым зарабатывая на жизнь.

Следовательно, первые пахомианские монастыри были не пустынножительные, а общежительные, и в этом принципиальная разница. Монахи, которые жили в общежительных монастырях святого Пахомия, не были пустынниками в узком смысле этого слова. В качестве келейного, ежедневного, правила у них был чин пения двенадцати псалмов. Скорее всего, это было не просто пение псалмов, но еще прибавлялись какие-то молитвы к этим псалмам. У пахомиан было два главных праздника – Пасха и еще очень интересный праздник – День очищения, на который собирались монахи всех монастырей. Этот праздник отмечался в августе, перед началом календарного года, и также интересно то, что в этот день монахи, собственно говоря, и проводили исповедь. Это был такой особый день для собрания египетских монахов. Поскольку для древних монашеских лиц не существовало обязательной исповеди перед Причастием, в нашем смысле слова, но было так называемое откровение помыслов, то это откровение помыслов совершалось между монахами от младшего к старшему. Следовательно, такую, так сказать, исповедь или откровение помыслов, принимал старший в доме или собственно настоятель монастыря, который, повторюсь, во времена Пахомия не носил священный сан, не был пресвитером.

Непрестанная молитва

По всей видимости, в этот период появляется и практика непрестанной молитвы, связанная с молитвенным прочтением Священного Писания. Это можно, в частности, видеть в воспоминаниях одного из учеников святого Пахомия: «Потщимся к чтению и поучению в Писаниях и да пребываем всегда в поучении в них, помня сказанное – От плода уст своих человек насыщается добром, и воздаяние человеку по делам рук его. Это ведет нас к жизни вечной. Это нам предал отец наш, Пахомий, заповедав всегда поучаться в этом, дабы на нас исполнилось слово Писания. Положите слова мои в сердце ваше и в душу вашу, и навяжите их в знак на руку свою и да будут они повязкой над глазами вашими и учите им сыновей своих, говоря о них, когда ты сидишь в доме твоем, и когда идешь дорогою, когда ложишься, и когда встаешь, и напиши их на косяках дома твоего и на воротах твоих. Да научитесь бояться Господа во все дни ваши».

Непрестанная молитва для подвижников древности была связана с постоянным памятованием заповедей Божиих. Но в отличие от последующего раввинистического иудаизма, который воспринял эти слова буквально и стал навязывать специальные коробочки с рукописями Священного Писания себе на лоб и на руку (так называемые филактерии, или теперь в современной иудейской практике – тфилин), – для монахов древности такой «повязкой» служило само по себе знание Священного Писания, его постоянное повторение и молитвенное прочтение. И поэтому мы можем сказать, что первая молитва появилась в виде пересказа слов Священного Писания или самого по себе молитвенного прочтения текста, которое привело к появлению соответствующих молитв, вытекающих из текста.

Древнейшими молитвенными формулами были цитаты из псалмов и цитаты из Евангелия. И, как ни парадоксально, несмотря на то, что в древности таких молитвенных формул было много: «Господи, очисти мя», или «Господи, поспеши же», «Господи, спаси мя», или молитва мытаря: «Боже, милостив буди мне грешнику» (одна из самых популярных древних молитв в Скиту), – но со временем утвердилась молитва Иисусова, которая корнями восходит к подвижникам Скита.

В IV – начале V веке для молитвы была характерна, по сути дела, сама ее краткость, а не та или иная формула. Но причиной перемены многочисленного числа молитв на одну молитву – Иисусову – стали споры вокруг богословия Нестория. И, в частности, в качестве реакции на несторианские споры, которые принижали во Христе Его божество, утвердилась молитва Иисусова, поскольку в этой молитве – «Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя» – возможность помилования связывалась с именем Иисуса Христа, тем самым усваивая Ему свойство Бога. И поэтому эта молитва, которая одновременно стала служить и исповеданием веры во Христа как человека и Бога, стала преимущественной, наиболее популярной и со временем – основной для практики исихастов Святой горы Афон.

ИСТОЧНИКИ

Прп. Макарий Египетский. Духовные беседы (до 390 г.).

Свт. Афанасия Александрийский. Житие святого Антония (357 г.).

Руфин Аквилейский. Жизнь пустынных отцев (до 410 г.).

Палладий, еп. Еленопольский. Лавсаик, или Повествование о жизни святых и блаженных отцев (419–420 гг.).

Блаж. Иероним. Житие Павла Фивейского, Житие преподобного отца нашего Илариона Великого, О знаменитых мужах и др. (до 420 г.).

Прп. Иоанн Кассиан Римлянин. О правилах общежительных монастырей, Собеседования (ок. 421–425 гг.).

«Изречения египетских отцов», «Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов» (Apophthegmata Patrum, V–VI вв.).

Житие св. Пахомия и его же Правила (уставы монашеских общежитий).

ЛИТЕРАТУРА

Сидоров А.И. Древнехристианский аскетизм и зарождение монашества. – М.: Православный паломник, 1998.

Сидоров А.И. Творения древних отцов-подвижников. – М.: Сибирская Благозвонница, 2012.

Читти Дервас . Град Пустыня. – СПб.: Библиополис, 2007.

Реньё Люсьен. Повседневная жизнь отцов-пустнынников IV века. – М.: Молодая гвардия, Палипсест, 2008.

Примечания

См.: Творения блаженнаго Иеронима Стридонскаго, ч. 4. Киев, 1903. С.7.

Казанский Петр Симонович (19.XI.1819– 14.II.1878) – профессор Московской духовной академии, автор двухтомного труда «История православого монашества на Востоке» (1854, 1856 гг.).

"Византийский дух, византийские начала и влияния, как сложная ткань нервной системы, проникает насквозь весь великорусский общественный организм. Им обязана Русь своим прошлым, им же она должна быть обязана будущим « (Леонтьев К. «Византизм и славянство») «Учения Святых Отцов Православной Церкви перешли в Россию, можно сказать, вместе с первым благовестом христианского колокола, под их руководством сложился и воспитался коренной русский ум, лежащий в основе русского быта » (Киреевский И. «О характере просвещения Европы»)

В кратком обзоре истории восточного монашества мы стремились выявить сущность его духа. Русское монашество, будучи ветвью того же дерева, дышало и жило в унисон с монашеством восточным, и все духовные явления, происходившие на Востоке, не могли не иметь своего отражения и на пространстве Русской земли.

Каким же образом поддерживалась эта связь сначала в домонгольский период, а затем в последующий период Московской Руси?

Домонгольский период

Прежде всего проводниками христианской культуры были греческие митрополиты и епископы, прибывавшие на русскую кафедру и их свита. Однако, греческая культура проникла к нам, особенно вначале, не столько непосредственно, сколько через славянские страны, принявшие крещение ранее нас, и где уже были книги, переведенные на славянский язык. Таким образом, Болгария передала России святоотеческие творения, какие были уже переведены для самих болгар. Св. первые просветители славян Кирилл и Мефодий, обративши их ко Христовой вере, дали им перевод Священного Писания и книг Богослужебных, не оставили и без творений Св. Отцов. Первым поучительным творением св. Кирилла было «Прение с магометанами и жидами в Козарах», а второе – Патерик, или Отечник, иначе краткие сказания о жизни древних отшельников. Отрывок жития св. Кондрата (в Имп. публ. библ.) по палеографическим признакам превышает древностью все доселе известные Кирилловские рукописи и отрывки. После св. Кирилла и Мефодия трудились их ученики – «седмичисленники». Из них, как переводчик творений Св. Отцов, более известен св. Климент, епископ Величский. Конец IX века, время царствования Симеона (888–892) было золотым веком болгарской письменности вообще. При нем составили сборник «Златоструй», в который вошли 136 слов Иоанна Златоуста. Из других деятелей этого времени известен Иоанн, Экзарх Болгарский. Он перевел книгу св. Иоанна Дамаскина и Шестоднев и повелел перевести на славянский язык житие св. Антония Великого, написанное св. Афанасием Александрийским. Кроме этих лиц, была и целая плеяда других переводчиков. В этот ранний период была переведена и Лествица Иоанна, Игумена Синайского и «Слово к пастырю», сохранившиеся в рукописях XII и XIII веков с болгарским правописанием XI века. Таким образом, уже в эту раннюю эпоху существовала литература о созерцательном подвиге.

Непосредственная связь с Византией поддерживалась с одной стороны прибытием к нам греков, а с другой путешествиями русских на Восток. Иных путешественников привлекала Палестина, другие ездили в Царьград, Солунь и на Афон. Во время этих путешествий, как отмечают митрополит Макарий и проф. Е. Голубинский, были привезены следующие святыни: икона и сорочка св. Димитрия Солунского, мощи св. муч. Логина и св. Марии Магдалины, часть от камня Гроба Господня и др. Сношения с Грецией можно проследить и по житиям святых.

Основатель русского монашества св. Антоний Печерский, постриженик афонский, дважды был на Афоне. Путешественник св. Ефрем-скопец присылает святому Феодосию устав Студийский, списанный им в Константинополе. Этот устав был составлен преп. Феодором Студитом в начале IX в. В конце этого века он уже был введен в руководство Русской и держался в ней до половины XIV века, когда начал уступать Иерусалимскому.

Описание своих путешествий оставили нам два соотечественника: Новгородский арх. Антоний, в миру Добрыня Андрейкович, и Киево-Печерский архимандрит Досифей. Первый находился в Константинополе в самом начале XIII века. Он видел город и знаменитый храм Софийский еще до разграбления их крестоносцами (1204 г.) и, по возвращении в отечество, изложил письменно свои впечатления. Досифей, Киево-Печерский архимандрит, был на Афоне в первой четверти XIII века и написал свое путешествие в ответ на сделанные ему кем-то вопросы о Святой Горе и жизни ее иноков. Из этого путешествия сохранился лишь один следующий отрывок, крайне драгоценный для нашей работы: «Послушники живут (на Афоне) по воле и благословению старца. А братия, живущие отдельно по своим келлиям держат во всю жизнь такое правило: всякий день прочитывают половину Псалтыри и по 600 молитв: Г. И. X., С. Б., помилуй мя. Если кто хочет прибавить – в его воле. Сверх того, полагают от трех сот до пятисот поклонов. Но и всякий час, сидя, ходя, лежа и делая рукоделие, беспрестанно говорят с воздыханием сердечным: Господи Иисусе Христе. Незнающие грамоте, совершают семь тысяч молитв Иисусовых, кроме поклонов и церковного правила. А немощным легчайшее правило. Престарелым более предписывается совершение молитвы Иисусовой и внимание умное (курсив наш), а поклонов по силе. Для Бога святогорцы весьма любят держать молчание и бегают молвы, мятежа и бесед мирских. Святые Отцы на Руси имеют обычай в великий пост и в другие посты прочитывать всю Псалтырь, а кроме поста не читают ни псалма. Но святогорцы живут не так: они одно правило держат во всю жизнь. Всякому брату надобно в келлии иметь иконостас или крест и пред ним совершать установленное правило. Неумеющий читать, должен служить рукоделием, повиновением в службе, с отсечением своей воли».

Из этого отрывка видно, как зорко следили на Руси за духовной жизнью Афона. И, как можно заключить из всего, не только праздным образом интересовались Святой Горой, а тщательно подражали этой жемчужине благочестия.

Преп. Антоний Дымский. С юных лет подвизался в Хутынском монастыре. В 1087 г. был послан в Константинополь по церковным нуждам к Вселенскому Патриарху Анфиму. Вернулся в день кончины преп. Варлаама, который духом провидел его возвращение и успел назначить его своим преемником. Вскоре, отказавшись от игуменства, преп. Антоний основывает свою Дымскую обитель на высокой горе над озером среди лесных дебрей (возле Тихвина). В 1330 г. обретены его св. мощи, которые в 1409 г., ввиду набега татар, предавших огню обитель, скрыты были под спудом. Колокола и железная шляпа преподобного (с широкими полями, прибитыми к тулье гвоздями), а также священные сосуды, были тогда опущены в озеро.

К Х1-XII вв. надо отнести еще следующие путешествия: «В 1060 году Варлаам из монастыря св. Дмитрия путешествовал в Иерусалим на поклонение Св. Гробу, потом в другой раз отправился в Константинополь, собрал там все полезное для иноков и, умирая в монастыре близ Владимире-Волынска, все это завещал в Феодосиев монастырь. В 1115 г. игумен Даниил поставил кадило на Св. Гроб и облобызал с любовью и слезами святое место, молился за свое отечество, князей и друзей и нашел в Иерусалиме других паломников русских. Затем посетила Иерусалим княжна Полоцкая Ефросиния и там скончалась. В XII веке столько было желающих идти в Иерусалим, что пастыри церкви вынуждены были запрещать эти хождения. Святой Иоанн советовал налагать эпитимии на тех, кто необдуманно связывал себя обетом идти в Иерусалим, ибо «эти обеты губят землю». Это явление не прошло мимо народного наблюдения, оно отметило его в своих былинах: известно паломничество Новгородского богатыря Василия Буслаева.

Московская Русь

XIV век на Руси не был переходным периодом, как считалось раньше, но по политическим и культурным движениям являлся блестящей эпохой «Русского Возрождения». Этот культурный подъем вызван докатившеюся до нас волною Византийского Возрождения при Палеологах, охватившего весь православный мир. Исихазм, который в это время проникал и одухотворял все культурные проявления жизни, не мог не достигнуть и до нашего отечества вместе с общей волной культурных воздействий. Московская Русь не была изолирована в эту эпоху. Наоборот, тот же XIV век и половина следующего ознаменованы на Руси оживленными отношениями с единоверными нам народами, и, таким образом, исихазм, являвшийся душою православного Востока, передавался нам различными путями: прежде всего русская письменность этого времени находилась под влиянием южнославянской, а, кроме того, в течение известного периода болгарские церковные деятели непосредственно влияли на русскую среду. В 3-х, сербское искусство, проникнутое духом исихазма, явило свое отражение на современном ему русском искусстве. В 4-х, ряд митрополитов этого времени разделял паламитские взгляды (исихазм) и, наконец, в 5-х, все время существовало непосредственное, непрерывное, оживленное общение с Востоком; оно выражалось в путешествиях русских на Восток и приезде греков к нам. Рассмотрим теперь в отдельности каждое из этих явлений.

Южнославянское литературное влияние

Русская литература получила начало от литературы южнославянской и первые ее памятники – это списки с южнославянских. В Болгарии после покорения ее греками (битва в 1014 г.) наступил период культурного упадка. Между тем домонгольская Русь (9–13 в.) успела самостоятельно обогатить свою переводческую литературу, появились и оригинальные произведения. Все это осталось неизвестным южным славянам. Затем наступило монгольское иго, и жизнь культурная на Руси замирает до половины XIV века. Все, что накопилось у нас ранее этого времени, благодаря частому списыванию, начало искажаться и требовало исправления. Между тем, начиная с XIII века и почти весь XIV в., у южных славян наблюдался период культурного возрождения. Все переводы с греческого были у них исправлены и появилось значительное количество новых. Эти литературные труды совершались не в славянских землях, а в Константинополе и на Афоне, монастыри которых владели богатыми библиотеками и являлись средоточием образованности.

В XIV веке в монастырях Константинополя образовалась небольшая колония русских монахов. Один из них Игумен Афанасий Высоцкий, о котором речь будет ниже, другой был, как говорит проф. Соболевский, Кир-Зиновий, едва ли не тот Зиновий, который потом, с 1432 по 1443 г. был игуменом Троицкой Лавры и много потрудился над увеличением лаврской библиотеки. Русская колония в Константинополе имела деятельные сношения с колонией южнославянской (болгарской). Интересуясь книжным делом, она добывала от южных славян их книги, изготовляла с них списки, отправляла их на родину, с своей стороны – доставляла южным славянам неизвестные им русские тексты и хлопотала о сверке последних с греческими оригиналами. Сверх того, некоторые члены русской колонии, более или менее знакомые с греческим языком, сами предпринимали исправление своих текстов. Вероятно, одновременно с поселением русских монахов в Константинополе усилилась русская монашеская колония и на Афоне. Но Афонская колония оставила менее следов своей деятельности на литературном поприще. Русские Афона имели сношения только с болгарами. Вследствие этого одна часть переводов и оригинальных сочинений, бывших у сербов Афона в XIV и XV веках, русским осталась совсем, или почти неизвестна.

Значение южнославянского влияния на русскую письменность очень важно. Благодаря указанному общению со славянами, удалось исправить тексты рукописей Богослужебных и др. книг и доставить в Россию значительное количество переводных сочинений. Пр. Соболевский свидетельствует, что ко времени окончания южнославянского влияния русская литература увеличилась «почти вдвое и что вновь полученные ею литературные богатства, отличаясь разнообразием, удовлетворяли всевозможным потребностям и вкусам и давали обильный материал русским авторам». И «без этих богатств, мы не имели бы ни сочинений Нила Сорского , ни своего Хронографа, первого русского труда по всеобщей истории, ни Азбуковника, с его статьями по грамматике и орфографии».

«Святые Отцы греческие, не исключая самых глубоких писателей, были переведены и читаны и переписываемы и изучаемы в тишине наших монастырей, этих святых зародышей несбывшихся университетов. Исаак Сирин , глубокомысленнейший из всех философских писателей», до сих пор находится в древних списках. «И эти монастыри были в живом, беспрестанном соприкосновении с народом». Такими словами ранний славянофил И. В. Киреевский определил всю глубину значения святоотеческих творений в деле образования духовного облика русских людей.

Болгарские церковные деятели

XIV век – век расцвета исихазма, который охватил весь православный Восток и оттуда перебросился в Россию. Возбудителем этого движения был преп. Григорий Синаит . Как уже говорилось, по причине тревог тогдашнего времени, он удалился с Афона и поселился на границе Византии и Болгарии (в нынешней Фракии), в пустыне, называвшейся Парория. Сначала преподобный много терпел от разбойников, пока болгарский царь Иоанн-Александр не построил ему монастырь и пирг (укрепленную башню), обеспечив монастырь всем необходимым для существования. Этим царским попечением преп. Григорий обязан своему ученику – болгарину преп. Феодосию, который еще ранее был известен царю. Монастырь Григория существовал недолго. После кончины преподобного он вскоре был уничтожен турками. Тогда Феодосии возвратился в Болгарию, где царь Иоанн-Александр построил ему другой монастырь, называвшийся Калифарово. Феодосию было видение: видит он «гору всю исполненную различных цветов, и древеса чудна и различна всяческих исполнена плодов, и некоего светла стояща и тому велеша неленостно обирати плоды». Преподобный уразумел, что это означает будущую славу места, что «пустыня оная наполнится иноков, иже и множества добродетелей воздадут плоды», что, как замечает житие, вскоре и исполнилось. Проф. П. А. Сырку, говоря о болгарских монастырях, как о духовных центрах и рассадниках просвещения, указывает, что в истории развития Парорийского и Калифаровского монастырей, есть много сходного с историей развития палестинского монастыря св. Саввы Освященного, а, следовательно, и Синайского монастыря, и что «Григорию Синаиту и его ученику Феодосию Тырновскому принадлежит честь насаждения в Болгарии Синайского устава, который, судя по последним разысканиям, есть видоизменение Иерусалимского или устава св. Саввы Освященного. Благодаря этому уставу, болгарские монастыри получают с точки зрения и дисциплинарной, и хозяйственной, и, наконец, что всего важнее, образовательной крепкую организацию. Только из таких монастырей могли выйти такие общественные деятели, как патриарх Евфимий и воспитавшийся в его школе Григорий Цамблак»... и, прибавим от себя, митрополит Киприан Киевский – непосредственные личные проводники исихазма из Болгарии в Россию. Остановимся на повествовании патриарха Евфимия, а тогда ученика преп. Феодосия, о своем старце: «Будучи наместником Феодосия в Калифарове, Евфимий постоянно нуждался в руководительстве первого. Поэтому, он в известное время отправлялся к Феодосию для получения наставлений. Так, однажды вечером, в означенный час Евфимий отправился к своему старцу и еще издали подал условный знак о своем приходе, но не слыша призыва старца и после многократного повторения стука, извещавшего о его приходе, поспешил к его келлии и, считая недобрым признаком необычайное молчание старца даже и после толкания в дверь келлии, подошел к оконцу, и ему представилось необычайное зрелище: он увидел преп. Феодосия, объятого с головы до ног пламенем, стоящего прямо и неподвижно, как обыкновенно изображают пророка Самуила, воздевшего горе руки и имевшего и очи устремленными прямо в небо. Ужаснулся от этого видения Евфимий и, оставив старца в покое, устремился в монастырь и тотчас стал благовестом созывать братию на полунощное правило. В следующий же вечер он опять пошел к старцу. В этот раз старец сидел пред дверьми своей келлии и ожидал Евфимия и плакал. Когда и последний также, припав лицом к земле у ног его, с рыданием стал вопрошать, почему он плачет, то старец отвечал, что причиною тому было откровение ему Богом в видении о «приятии еже от тиран страны оноя, и конечном запустении желанныя пустыня оны», т.е. пленении Болгарии турками и запустении св. обители их. «Ты, чадо, мужайся и да крепится сердце твое», прибавил преподобный Феодосии: «узам сподобишься и гонению апостольскому». Таким образом, преп. Феодосии был лучшим примером для Евфимия, который видел, что наставник за свои труды и подвиги удостоился дара прозорливости.

Одновременно с Евфимием, или, может быть несколько позже, воспитывался и учился в Тырнове Киприан, впоследствии митрополит всея Руси. Проф. П. А. Сырку склонен думать, что Киприан жил некоторое время в Калифарове в монастыре преп. Григория Синаита , хотя об этом и нет данных, но зато есть сведения о времени, когда Киприан жил еще в своем родном городе Тырнове, а именно из похвального, или надгробного слова Григория Цамблака Киприану видно, что последний был родом из столицы Болгарии из рода Цамблаков. (Он приходился дядею по отцу Г. Цамблаку), а также, судя по выражению о «Церкви его воспитавшей и наказавшей», (т.е. давшей образование), он, по всей вероятности, принял монашество в одном из здешних монастырей. В том же слове Киприан называется по отношению к Евфимию своим , следовательно, Киприан был очень близок к Евфимию и может быть был с ним в родстве. «Возможно ли после этого не предположить, что Киприан был и даже подвизался в Калифаровском монастыре в одно время со своим родственником Евфимием».

Митр. Киприан оставил большой след в русской культуре. Книжник и книголюб, он занимался переводами на сербский язык. На Руси он стремился провести литургическую реформу Константинопольского Патриарха Филофея, известного паламиста. Вероятно, ко времени митр. Киприана относится принятие празднования Григорию Паламе , т.е. вскоре после смерти последнего и, следовательно, почти одновременно с Греческой Церковью.

Церковный историк митрополит Макарий о Киприане дает следующий отзыв: «муж всякого целомудрия и разума божественного исполнен и вельми книжен». Он старался непрестанно учить народ страху Божию и своими умными, одушевленными наставлениями услаждать всех. Любя безмолвие, он часто уединялся в свое загородное село Голенищево, и там в тихом приюте, находившемся между двумя реками – Сетунью и Раменскою и окруженном лесом, предавался размышлению, чтению слова Божия, и своею рукою писал книги. Он был знаток церковных канонов, был ревнитель церковного богослужения и перевел с греческого некоторые чинопоследования и службы». Сам митрополит Киприан лично о своей принадлежности к движению исихазма засвидетельствовал своим отзывом о Патриархе Филофее: «И я, смиренный, возведен был на высокий престол митрополии русской святейшим и дивным Филофеем... который пожив довольно добре упас Христово стадо, подвизался против ереси Акиндиновой и Варлаамовой, разрушив учение их своими поучениями....»

Митрополит Киприан выписал в Россию своего племянника игумена Григория Цамблака, который прибыл в Россию уже после смерти своего дяди и не поехал дальше Киева. Здесь, вопреки воле Константинопольского Патриарха, вел. кн. Литовский Витовт заставил местных епископов посвятить Григория в сан митрополита Киевского, в котором он и был до своей кончины († 1419 г.). Митр. Григорий Цамблак составил жизнеописание Патриарха Болгарского Евфимия, под руководством которого получил в молодости образование. Он оставил по себе культурный след как писатель, а также в церковном пении, о чем свидетельствуют сохранившиеся ноты его и напевы. Митрополит Григорий был твердым стоятелем за Православие.

Связь с Сербией

Из Сербии течение исихазма передалось в Россию не через каких-либо церковных деятелей, как из Болгарии, а скорее в виде общего культурного влияния. Выясним то значение, какое имело сербское искусство для нас. На заре XIV века в Византийской Империи при династии Палеологов возникло возрождение искусства, которое утратило свой прежний абстрактный характер и приняло вид живописный: то умилительный, то драматический, то чарующий. Иконография обогатилась, обновилась и стала более жизненной. Краски гармоничные и искусные по технике стали близки к импрессионизму. Это возрождение было аналогично итальянскому Ренессансу, но не имело с ним непосредственной связи. Сформировались школы, различные по своему вдохновению и стилю. Школа в Константинополе дала шедевр, как мозаика в мечети Кахриеджами, Критская школа – фрески Мистры. Это возрождение отозвалось по всему Востоку, всюду, где царила сфера греческого влияния. К таковым относится сербско-македонская школа (Македония была подвластна Сербии с конца XIII века). Эта школа украсила церкви Македонии, старой Сербии и древние храмы Афона. Соблюдая греческий стиль, мастера этой школы вносили в свое искусство и нечто индивидуальное: свое религиозное миропонимание и огонь своего личного гения, а это налагало уже отпечаток национального творчества.

По мнению ряда ученых сербско-македонская школа отразилась в монументальной живописи новгородских храмов XIV века. Относительно этого можно привести ряд свидетельств: Сычев в «Истории всех времен и народов» отмечает, что «в XIV веке, в искусстве Москвы, Пскова и декоративных росписей некоторых храмов Новгорода (Ковалеве), черты стилей сербско-македонской школы сказались с значительной ясностью»... Вопрос о балканских влияниях на русскую живопись XIV века наиболее широко и четко поставили французские ученые Диль и Милле. Последний пишет: «С македонской школой было связано значительное художественное движение на Руси, центром которого был Новгород. Наши иконографические изучения подтверждают эти выводы». Положения Милле были всецело поддержаны Дилем. В. Георгиевский в своем труде «Фрески Ферапонтова монастыря» сближает новгородские фрески Болотова, Феодора Стратилата с сербскими Раваницы, Каленича, Манассии, Жичи, Студеницы, Любостыни – по цвету их нежных, воздушных, зеленовато-лазурных фонов, по особой обработке полированного левкаса. В русской миниатюре и иконе XIV века Лихачев отмечает южно-славянские влияния, в частности, сходство с миниатюрами сербской Псалтыри́.

Но влияние сербского искусства выразилось, конечно, не только в манере изготовлять левкас и внешних приемах, но прежде всего в самих сюжетах и их трактовке. В своем искусстве Сербия запечатлела свой духовный облик. Каков же он был? Это подробно изъясняет профессор Белградского университета М. Васич в своем обстоятельном исследовании: «Исихазм в Церкви и искусстве средневековой Сербии».

В 1219 году создана св. Саввою независимая Сербская Церковь, и этот год имеет тройственное значение в жизни Сербии: в истории ее Церкви, цивилизации и искусстве. Св. Савва был исихастом в точном смысле слова: весь проникнутый учением древних отцов пустыни и учением св. Симеона Нового Богослова , он проложил то русло, по которому неизменно с той поры потекла духовная жизнь Сербии вплоть до наших дней. Преемники св. Саввы на Сербской архиепископии свято блюли и хранили его дух. Архиеп. Иаков был учеником преп. Григория Синаита и укрепил в Сербской Церкви дух исихазма. О нем упоминает патриарх Константинопольский Каллист I, биограф Григория Синаита.

В дальнейшем своем исследовании Васич касается и той сербской Псалтыри (Мюнхенской), сходство иллюстраций которой с русскими иконами и миниатюрами XIV века установил Лихачев. Говоря об этой Псалтыри, Васич выдвигает авторитет Милле и приводит его подлинные слова: «Здесь богослов водил рукою миниатюриста». Чтобы подтвердить свои слова, Милле дает два примера: к описанию рисунка к , он цитирует Паламу и далее, говоря о , Милле также утверждает, что «миниатюрист здесь вдохновлен современным ему богословом Григорием Паламою».

И, действительно, в момент общего расцвета исихазма в XIV столетии, святитель Григорий Палама пользовался большим престижем на Балканском полуострове. По словам его жизнеописателя патриарха Филофея, сербский король Стефан Душан († 1347 г.) имел беседу с Григорием на Афоне и звал его к себе в империю, обещая дать ему во владение города, и церкви, и целые области с громадными с них доходами. В этот момент святитель был недооценен соотечественниками – греками, а Стефан Душан своим государственным умом понимал какую духовную силу представлял собою Григорий Палама, ради пользы своего государства привлекал его к себе. Но святитель Григорий не согласился и остался на Афоне.

Итак, Сербия в XIV веке была передовой страной в смысле восприятия ею значения святоотеческого учения. Ее искусство, как выше сказано, так ярко отразившееся в Новгороде, проникнуто исихазмом. Например, на иконах, изображающих Преображение Господне, обнаруживается стремление художника выразить наглядным образом состояние экстаза Апостолов, вызванного созерцанием Фаворского света (Фрески Преображения в Ковалеве, 1380 г., и в Волотовской Церкви, 70–80 гг. XIV века). Позы св. Апостолов показывают, что они как бы вне тела.

Здесь мы не будем останавливаться более подробно на древнерусском искусстве, т. к. ему в дальнейшем будет посвящен особый очерк.

В заключение укажем на одно обстоятельство, характерное для этой эпохи духовного единства всего православного мира. А именно, что в Греции и в славянских странах во всех монастырях в ХIII-ХIV вв. был введен один и тот же устав Саввы Освященного (Иерусалимский). Надо полагать, это было делом святого Саввы Сербского , подражавшего житию своего небесного покровителя и дважды посетившего места его подвигов. С именем св. Саввы Освященного он тесно связал Сербию, где он вводил в монастырский обиход правила восточных монастырей (XIII в.). Возвращаясь из Палестины, он оба раза останавливался в Никее у греческих императоров, с которыми был соединен родственными связями. В Греции, как и во всем православном мире, святитель Савва пользовался глубоким авторитетом и почитанием. Как раз в это же время (первая половина XIII в.), по свидетельству Симеона епископа Солунского, устав Саввы Освященного заменил во всей Греции все дотоле бывшие в ходу уставы, и стал там господствующим. На славянский язык он был переведен архиепископом Сербским Никодимом в начале XIV в. В Болгарии вскоре его ввели в обиход Феодосии Тырновский и патриарх Евфимий, как было уже указано. В России его ввел в своем монастыре преп. Сергий Радонежский после устроения им общежития. Устав Иерусалимский был утвержден для русских монастырей митрополитом Киприаном.

Московские митрополиты – паламисты

После митрополита Петра, митрополию всея Руси унаследовал грек Феогност". По всем данным митрополит Феогност был сторонником Паламы, хотя греческий историк Никифор Григора и утверждает обратное. Он сообщает, что митрополиту Феогносту, как и прочим архиереям, был прислан Томос или определение Константинопольского Собора 1341 г., оправдавшего Григория Паламу и осудившего его врагов Варлаама и Акиндина. По словам Григоры, митрополит Феогност, прочитав томос, будто бы поверг его на землю и заткнув уши с великою поспешностью от злого слышания, а затем написал опровержение и укоризны Патриарху и епископам, называя их безбожными и крайне бесстыдными... гонителями отеческих преданий, и анафематствуя их! Этот рассказ не вяжется с другими историческими данными, хотя бы с тем обстоятельством, что не без влияния митрополита Феогноста Великий князь Симеон Иванович послал императору Иоанну Кантакузену, покровителю паламистов, большую сумму денег на обновление обрушившегося южного абсида св. Софии. А потому, надо считать, что митрополит Феогност не отверг томос, а подписал его. И, действительно, в московской синодальной библиотеке хранилась греческая рукопись XV в., содержащая томос 1341 г. с именами подписавших его. По описанию этой рукописи арх. Владимиром, среди подписавшихся находится и ………… . Проф. Е. Голубинский полагает, что это наш русский митрополит в том случае, если произошла ошибка, или опечатка, т. к. здесь должно стоять не …… а …… .

Принадлежность митрополита Феогноста к партии православных паламистов косвенно подтверждает и еще одно обстоятельство, а именно, когда в Константинополе взяла верх враждебная партия, митрополит Феогност был урезан в своих владениях: была открыта особая митрополия в Галиче с подчинением ей всех епархий Волыни. Явствует, что митрополит Феогност не имел в это время никакого влияния. Но он был восстановлен в своих правах на Волыни, когда власть снова перешла к паламистам. Митрополиту Феогносту наследовал митрополит Алексий.

Святитель Алексий Митрополит Московский был сыном черниговского боярина Феодора Бяконта. В юности он «всем книгам извыче». Двадцати лет он уходит в Богоявленский монастырь, где и сблизился со старшим братом преп. Сергия – Стефаном. Здесь его наставником был инок Геронтий – «монах нарочит и честен и славен старец, духовным житием нарочит». Св. Алексий, находясь в монастыре, продолжает заниматься книжным самообразованием, чтением святоотеческих писаний. Слава о нем разнеслась повсюду. В 1340 г. он становится помощником престарелого Московского митрополита Феогноста. Ему поручено ведать судными делами епархии и митрополии. Он становится кандидатом в митрополиты. С этого момента святитель Алексий формальным образом принимает участие во всех внутренних делах Русской Митрополии, а также и во внешних сношениях с Константинопольской Патриархией. В течение этих 12 с лишком лет (1340–1353) он, по-видимому, основательно знакомится с греческим языком. Ему, по преданию, приписан драгоценный перевод на славянский язык греческого Евангелия.

В 1350 г. митрополит Феогност впал в тяжкую болезнь, и дни его были сочтены. Было послано в Константинополь посольство с прошением о возведении св. Алексия в митрополиты всея Руси после смерти митрополита Феогноста († 1353 г.). В том же году мы уже видим св. Алексия в Константинополе, где он пробыл два года: первый год на испытании, а второй год уже в сане митрополита. Рассказывая об интронизации св. Алексия, Никифор Григора, не будучи лично знаком с русским святителем, осыпает его клеветами. Откуда такая злоба? Проф. Е. Голубинский объясняет это ненавистью Григоры к императору Иоанну Кантакузену и Патриарху Филофею, возведших св. Алексия в сан митрополита, за их паламизм. Голубинский горячо выражает свое возмущение по этому поводу, называя Григору «бесстыдным» и «недобросовестным историком». Естественно вытекает предположение, что, не будь святитель Алексий в полном единомыслии с Патриархом и императором, Григора не обратил бы на него внимания и не изливал бы на него столь лютую злобу.

Чем больше узнавал Патриарх Филофей святителя Алексия, тем больше последний рос в глазах Патриарха. Патриарх Филофей был ярким и пламенным паламистом, составителем жития и службы св. Григорию Паламе . Если бы св. Алексий держался в вопросе паламизма нейтральной позиции, то не могло бы образоваться столь тесного сближения с Патриархом. Только единомыслие могло их сблизить. Сразу после прибытия св. Алексия в Константинополь, или еще до этого, из Новгорода приезжает посольство с жалобой против покойного митрополита Феогноста, который почему-то не хотел дать архиепископу Моисею крещатых риз после того, как дал их его предшественнику. На эту жалобу Патриарх Филофей ответил весьма милостивым посланием. В Новгородской летописи под 1354 г. сказано: «того же лета приидоша послове архиепископа новгородскаго владыки Моисиа от Царяграда и привезоша ему ризы хрестьчаты и грамоты с великим пожалованием от царя и патриарха и златою печатью». Но когда прошло время, и св. Алексий стал более известен Патриарху, то патриаршее послание к Новгородскому архиепископу написано уже в ином тоне: по случаю возведения Алексия в митрополиты всея Руси, Патриарх настоятельно и решительно приглашает новгородского владыку оказывать своему новому митрополиту беспрекословное и полное повиновение, при. этом предписывает ему обращаться в патриархию лишь с ведома и согласия св. Алексия, за исключением только одного случая, если бы последний отнял у него данные ему Патриархом крещатые ризы. «И не найдешь от нас совершенно никакой помощи, если, паче чаяния, явишься непослушным и непокорным к утвержденному митрополиту твоему».

Во все время своего правления святитель Алексий пользовался поддержкой со стороны Патриарха Филофея. Например, Новгородский владыка Алексий, непокорный и своевольный, лишается Патриархом своей привилегии – крещатых риз и ему, кроме того, угрожает опасность лишиться сана (1370 г.). В том же году Патриарх Филофей пишет в грамоте русским князьям: «А посему, так как и вы имеете там вместо меня святейшего митрополита Киевского и всея Руси, мужа честного, благочестивого, добродетельного и украшенного всеми добрыми качествами, способного, по благодати Христовой, пасти народ, руководить его к приобретению спасения, утешать скорбные души и утверждать колеблющиеся сердца, как и вы сами знаете, изведав его достоинства и святость, то вы обязаны оказывать ему великую честь и благопокорность». Такова характеристика, которую дает Патриарх Филофей св. Алексию. Еще характернее его послание к князю Димитрию Донскому: «Ибо я, – пишет Патриарх, – как общий, свыше от Бога поставленный отец для христиан, находящихся по всей земле, по долгу своему, обязан и всегда стараюсь и забочусь о их спасении и молю за них Бога. Преимущественно же сие исполняю в отношении к вам потому, что среди вас именно обретаю народ Христов, который имеет в себе страх Божий, любовь и веру. Молюсь и люблю всех вас, повторяю, более других. Твое же благородство еще более люблю и молюсь за тебя, как за сына своего, за любовь и дружбу к нашей мерности, истинную веру во Святую Божию и искреннюю любовь и покорность к святейшему митрополиту Киевскому и всея Руси, возлюбленному во Св. Духе брату нашей мерности. Я знаю, что ты искренно расположен к нему, любишь его и оказываешь ему совершенную покорность и повиновение, как он сам писал ко мне, и тем более я возлюбил тебя и молюсь о тебе. Поступай же, сын мой, точно так и вперед, дабы иметь молитву мою и на будущее время, и будешь иметь еще большие блага: и жизнь беспечную и царство несокрушимое в настоящей жизни, а в будущей наслаждение вечными благами»... Лично к митрополиту обращается Патриарх следующими словами: «Ты знаешь сам и притом хорошо любовь и благорасположение, которые питаю к священству твоему: я питаю к тебе любовь особенную и полное сочувствие, крепко люблю тебя и имею как близкого друга, и весьма желаю, чтобы ты писал, да знаем о тебе, о месте твоем, об управлении и великом стаде твоем. Знаю и вполне уверен, что и ты любишь меня и питаешь дружбу к нашей мерности. И если в чем нуждаешься, пиши о том с полной уверенностью, что я исполню». Так может писать исихаст только своему полному единомышленнику.

Теперь посмотрим, что можно почерпнуть из исторических сведений относительно отношений между митрополитом Алексием и преп. Сергием Радонежским. Начало их единения надо отнести к тому времени, когда св. Алексий подвизался в Богоявленском монастыре вместе со старшим братом Преподобного Стефаном. Их совместное пребывание в монастыре, по-видимому, не было продолжительно, но они сошлись, подружились. Епифаний говорит, что они находились в духовном общении и в церкви пели вместе на клиросе. Скоро оба они, монах Стефан и будущий святитель Алексий, становятся влиятельными людьми в Москве: Стефан, возведенный в игумены своего монастыря, делается великокняжеским духовником, а также и знатных бояр, Алексий же переходит к митрополиту Феогносту и становится его правой рукой. Игумен Стефан не прерывает сношений с Троицкой обителью. Он многократно посещает ее и даже живет там, о чем упоминается в житии преп. Сергия. В середине 50 гг. XIV в. посещает преп. Сергия и сам владыка митрополит Алексий. По этому случаю Епифаний присовокупляет: «Святитель сей всегда питал к преподобному особую любовь, состоял с ним в духовном общении и обо всем с ним советовался». Цель этого посещения – намерение создать монастырь в память своего спасения на море от потопления и просить преподобного отпустить своего ученика Андроника для основания сей обители в честь Всемилостивого Спаса. Преп. Сергий исполняет его просьбу и приходит сам к месту постройки монастыря, чтобы дать свое благословение. Постройка была закончена в 1361 г., а по другим данным – в 1358–1359 гг. Духовное единение между св. Алексием и св. Сергием не прерывалось и далее. Преп. Сергий исполняет поручения своего архипастыря. Будучи в интимно-близких отношениях с патриархом Константинопольским Филофеем, митрополит Алексий не мог не привлечь внимания Патриарха на своего друга преп. Сергия и не указать на него, как на их общего единомысленника. Поводом к этому было их общее, митр. Алексия и преп. Сергия, желание учредить в Троицком монастыре общежитие, вопреки недовольству некоторых из братии. Полагают, что митрополит Алексий обратился за решением этого вопроса к Патриарху. На это последовала милостивая грамота Кир-Филофея к преп. Сергию, в которой Патриах советовал и благословлял устройство общежития. «Слышахом убо еже по Бозе житие твое добродетельное и зело похвалихом и прославихом Бога», говорится в этой грамоте преп. Сергию: так высоко ценит его Патриарх Филофей. В конце жизни митрополит Алексий желал видеть преп. Сергия своим заместителем, но не мог убедить его согласиться на это.

Эти два великих исихаста – митрополит Алексий и преп. Сергий, с которыми никто из современников не мог равняться, явились родоначальниками новой эпохи духовного возрождения и восстановления ослабевшего, а может быть и забытого, из-за нашествия татар, внутреннего делания; и расцвет монашеской жизни в северо-восточной Руси является плодом сотрудничества этих двух светильников нашей Церкви: главы ее – святителя Алексия и великого старца земли Русской – преподобного Сергия.

После целого периода церковных смут, наступивших после смерти митрополита Алексия, престол Российской Митрополии занял митрополит Киприан, о котором была уже речь выше (см. влияния со стороны Болгарии). Следующим же за ним митрополитом Киевским и всея Руси стал Фотий, уроженец морейского города Монемвазии. Он вступил в управление Русской Митрополией, когда учение Григория Паламы было уже принято и утверждено Вселенской Церковью. В молодости он был «другом истиннейшим» монаха Иосифа Вриенния, который так называет Фотия в сохранившемся к нему послании. Иосиф Вриенний пользовался великой славою за свою ученость и строгую жизнь. Он в своих поучениях и письмах боролся против Варлаама и Акиндина. Близость Фотия к этому исихасту понятна, он и сам первую половину жизни провел в созерцательном подвиге и в послушании у старца Акакия. Когда этого последнего избрали в митрополиты Монемвазийские, Фотий последовал за ним. В 1408 г. случилось ему быть по делам в Константинополе, и на него неожиданно пало назначение быть митрополитом Киевским и всея Руси. В следующем году он прибыл в Киев, а в 1410 г. в Москву. Здесь он застал следы разорения от нашествия Едигея и моровую язву. В трудных обстоятельствах началось его правление, однако, митрополит Фотий был одним из ревностнейших и попечительнейших пастырей, проявлявший самое живое участие в своих пасомых. После него сохранилось 8 слов, произнесенных им в храмах, 29 посланий и завещаний. Будучи сам подвижником, митрополит Фотий покровительствовал монастырям, основывал их. Не любя пустосвятства, он отнесся с недоверием к преп. Павлу Обнорскому, когда он пришел к нему с просьбой разрешить открыть обитель. Преп. Павел не смутился и сказал: «Если Богу угодно – монастырь будет создан». В ту же ночь святитель Фотий имел откровение свыше относительно святого Павла. На утро он его разыскал, призвал к себе и наделил щедрой милостыней будущую обитель и даже хотел отдать св. Павлу собственную свою одежду. Вновь построенной обители он прислал антиминс и послание с наставлением к монашествующим. В 1411 г. м. Фотий подвергся большой опасности. Летом он посетил г. Владимир. Один из нижегородских князей, согнанный со своего удела князем Василием Дмитриевичем Московским, послал «изгоном», т.е. скрытно и внезапно сильный отряд из русских и татар, чтобы захватить митрополита в плен и требовать большой выкуп. Но Фотий накануне отбыл в свое имение на Святом озере. Его успели предупредить об опасности, и он скрылся в лесных дебрях на Сенежском озере, и «пребысть в Сенгу четыре седмицы и три дня на месте том в молчании и в молитвах. И, вспомянув прежнее свое житие, егда бе в послушании у великаго старца Акакия в пустыни, и зде также виде пустынное место, часто проходя и смотря лесы и дебри пустынныя и непроходимыя и тишину и молчание велие и воздыхаше и сетоваше и умиляшеся».

Непосредственное общение с Востоком

Закончим теперь последним из упомянутых нами проводников греческого влияния – это непосредственное общение русских с греками. Все время в течение XIV и до половины XV веков общение это совершалось непрерывно. Как греки приезжали в Россию, так и русские совершали путешествия на Восток. Рассмотрим сначала, что нам известно о греках, живших на Руси. О митрополитах, прибывавших к нам, только что говорилось. Церковный историк митрополит Макарий называет имена четырех епископов греков, бывших в XIV веке на русских кафедрах. Остановимся на одном из них, а именно на святителе Дионисии архиепископе Ростовском.

При вел. кн. Димитрии Донском прибыл из Царьграда старец-грек священноинок Дионисий. Государь принял его с честью и повелел жить в Богоявленском монастыре «на Москве». Когда же к князю явились из Каменного монастыря монахи просить себе игумена, князь дал им «во игумены сего старца, от Святые Горы пришедшего». Он долго игуменствовал в великих подвигах и благоустроил монастырь свой, украсил церкви иконами и книгами и «предаде устав Святые Горы». О нем прошла великая слава, достигшая и до самодержца. Когда же освободилась ростовская кафедра, вел. кн. Василий Дмитриевич, сын Донского, вызвал в Москву игумена Дионисия, где его митр. Фотий рукоположил во епископы Ростовские. «Егда же прииде во град Ростов, в то же время в Ростове и во окрестных градех и весех бысть мор на люди. Владыка же Дионисий со всем собором Ростовскаго града, со архимандриты и игумены и попы и диаконы, пев молебен и воду освятив и окропив люди. О великое Божие милосердие! От того убо времени преста на люди смертоносная язва молитвами Пречистыя Богоматери». Святитель Дионисий является духовным родоначальником целой ветви в северо-восточном монашестве: он был наставником Дионисия Глушницкого и дал ему при пострижении свое собственное имя. От лавры этого преподобного произошло семь монастырей и в течение 2-х столетий в них прославился целый ряд преподобных.

Кроме митрополитов и епископов греков, были пресвитеры и диаконы. Так с митрополитами греками приезжала их свита из духовенства. С митрополитом Фотием прибыл пресвитер Патрикий (священномученик). Он был ключарем Успенского собора во Владимире и при нападении уже упомянутой разбойничьей шайки скрыл церковную утварь под сводами собора и не выдал этой тайны, несмотря на жесточайшие мучения, которым был подвергнут.

Из Греции приезжали и самостоятельно отдельные подвижники. Так, например, Лазарь Мурманский" и другие. Преп. Лазарь, родом грек, сначала прибыл в Новгород. Архиеп. Моисей высказывает ему расположение и предлагает совместно жить. Но св. Лазарь предпочитает отшельничество и удаляется в Олонецкий край на Онежское озеро, где поселяется на острове Муч (Мурманский остров). Этот остров он покупает у новгородского посадника, но перед посадник возвращает ему деньги. Архиеп. Моисей благословляет отшельничество преп. Лазаря и предсказывает процветание обители. Вначале преп. Лазарь терпит нападение со стороны язычников-лопарей. Его подкрепляет чудесное явление иконы. Преподобный исцеляет слепого лопаренка – сына старейшины. Вскоре лопари крестятся, и многие принимают монашество. Тогда преподобный идет в Новгород к архиеп. Моисею и получает антиминс. На возвращенные ему деньги за остров св. Лазарь ставит церковь в честь Воскрешения Лазаря. К нему прибывают два Печерских инока и ставят церковь Успенскую. Затем является афонский старец Феодосии – строгий подвижник, носивший вериги. Этот старец возглавляет обитель по кончине преп. Лазаря. В XV веке там прославился преп. Афанасий Мурманский.

Далее мы видим преп. Сергия Нуромского. По преданию он был грек. Во всяком случае, известно, что он прибыл к св. Сергию Радонежскому с Афона. Пробыв там некоторое время, уходит в Вологодские пределы на р. Нурму (приток р. Обноры), влекомый жаждою отшельничества. Но скоро к нему стекаются иноки и мирские – «Для всех я сделался всем, чтобы спасти хотя бы некоторых » – так говорит о нем его жизнеописатель. Эти слова Ап. Павла (), как мы не раз наблюдали, прилагаются в житиях именно к тем из святых, которые могут быть причислены к старцам, например, к авве Дорофею, и не раз встречаются в житиях русских святых. Этим текстом как бы указывается, что святой старчествовал. Слова эти стоят, как эпитафия, и на могиле Оптинского старца Амвросия.

Преп. Сергий однажды обнаружил в недалеком соседстве пребывание преп. Павла Обнорского. Он нашел его стоящим возле келлии и кормящим птиц из рук своих. Множество птиц сидело на голове и на плечах преподобного. Пред ним стояли звери: медведь, лисица и заяц. Св. Павел достиг бесстрастия, потому вся тварь ему повиновалась, как в раю. Преп. Павел принимает причащение Св. Тайн от св. Сергия и исповедует ему помыслы. Впрочем, это исповедание помыслов совершается взаимно. При отбытии Сергия, Павел всегда провожал его на две трети пути, и на этом месте их расставания была устроена впоследствии часовня. Преп. Павел поведал преп. Сергию, что им был слышан звон великий и виден свет ярче солнечного. Преп. Сергий предсказывает ему устройство обители и повелевает воздвигнуть там церковь во имя Св. Троицы. Павлова обитель устроилась в 4-х верстах от Сергиевой.

Теперь рассмотрим путешествия русских на православный Восток. В первой половине XIV в. был в Иерусалиме Новгородский архиепископ Василий еще до своего избрания в сан епископа (1329 г.). В половине того же столетия ходил в Царьград Стефан-Новгородец с восемью своими спутниками и описал свое странствование́. К концу того же века описал свое «хождение» не только в Царьград, но и в Иерусалим смоленский иеродиакон Игнатий, который замечает, что в Царьграде встретила и успокоила его со товарищами «Русь» там живущая, а именно в монастыре св. Иоанна Предтечи. В числе других русских, там проживал тогда ученик преп. Сергия Радонежского Афанасий, игумен Высоцкого монастыря. Подробное описание путешествия оставил дьяк Александр, который приходил в Царьград к концу XIV в., как он сам выражается «куплею», т.е. по делам торговым. Назовем другого ученика преп. Сергия Епифания Премудрого, написавшего его житие в 1418 г. К преп. Сергию пришел он из Ростова лет за 14 до смерти преподобного. По собственным словам Епифания, он жил некоторое время вместе со Стефаном Пермским во время еще его жизни в Ростове и вместе с ним занимался приобретением книжного просвещения. «Разве нужды некия, – говорит он о преп. Сергии, – не взыска царствующаго града, ни св. Горы, ни Иерусалима, якоже аз окаянный и лишенный разума, ползая семо и овамо и преплывая сюду и овамо и от места до места преходя». Это показывает, что Епифаний сам посетил названные им места. Преставился он около 1420 г. Не канонизирован.

Святитель Феодор Ростовский, племянник преп. Сергия, был им пострижен 12 лет от роду. Днем и ночью исповедовал он дяде-старцу свои помыслы. Один из помыслов никогда не оставлял его: желание основать общежительный монастырь. Преп. Сергий признал этот помысел за волю Божию и, таким образом, основался Симонов монастырь. Игумен Феодор пользовался всеобщим уважением и любовью, и преп. Сергий, опасаясь как бы он не возгордился, возносил за него молитвы Господу. Святому Феодору пришлось 4 раза путешествовать в Царьград по церковным делам и по поручению вел. кн. Дмитрия Донского, коего он был духовником. В Константинополе его особенно отличил Патриарх Нил и ставил его на первое место среди архимандритов, а Симонов монастырь объявил ставропигиальным, т.е. зависящим непосредственно от патриархии. В конце своей жизни св. Феодор был возведен на Ростовскую архиепископию, где и преставился. В своих учениках он воспитывал многих великих и славных подвижников, какими были, напр., преп. Ферапонт (27 мая) и преп. Кирилл Белозерский (9 июня).

Преп. Афанасий Высоцкий проходил подвиг иночества под руководством св. Сергия Радонежского и был у него в совершенном послушании, а потому и сам приобрел способность руководить другими. Он основал Серпуховский Высоцкий монастырь и в это время был старцем преп. Никона Радонежского. Св. Афанасий был человеком книжным, переписывал книги и брал свои поучения из Василия Великого и из Исаака Сирина. Оставил игуменство «Бога ради», т.е. для «духовного делания». Сопровождая мит. Киприана в Царьград, он поселился в Предтечевом монастыре (Студийском) «яко един от убогих». Здесь он продолжал заниматься переписыванием книг. Так, им в 1401 г. было переписано и послано в Россию «Око Церковное» – устав. Его ученик, по его настоянию, в 1392 году переписал Сборник отеческих сочинений (400 глав преп. Марка, слово Симеона Нового Богослова , несколько слов Иоанна Златоустого и Исаака Сирина). «Пожив в молчании (исихия) со св. старцы преподобный в старости глубокой преставился Господу». У архим. Леонида, в его книге «Святая Русь» сказано, что св. Афанасий скончался и был погребен в бывшей Предтеченской обители в Константинополе, куда он удалился на покой в 1387 г.

Преп. Арсений Коневецкий, новгородец по происхождению и медник по ремеслу, сначала проходит начальные ступени монашеского послушания и подвига в одной из новгородских обителей близ Хутынского монастыря в продолжении 11-ти лет. В 1373 году едет на Афон, откуда вынес общежительный устав и получил заповедь основать обитель на Дальнем Севере. Путешествуя по Северу, он был занесен бурею к острову Коневцу, где водрузил крест (1393 г.). Пять лет подвизался уединенно, а в 1398 году основал общежительный монастырь. После этого преп. Арсений еще раз путешествует на Афон. Такое дальнее и трудное путешествие могло быть оправдано только необходимостью получить духовные указания о внутреннем делании. В этот момент на Афоне был особенный расцвет заветов Григория Синаита и Григория Паламы.

Преп. Савва Вишерский ушел на Афон приблизительно в 1411 г. Пробыл там около трех лет. «Из дальнейшей жизни преподобного, – говорит его житие, – видно, что впечатления Афона остались надолго в душе его». Вернувшись, поселяется на р. Вишере, потом на р. Соснице, но монастырь основывает на Вишере. Он подвизается на столпе. «К нему стекались иноки и миряне для духовной пользы». Другими словами – был старцем.

«Игумен Кассиан Каменский (современник Кирилла Белозерского), и в Кириллове игуменил много лет, и житию Кирилла чудотворца свидетель. За некую потребу кн. вел. Василий Васильевич и митрополит Иона посылали его во Царьград двою о церковном исправлении к патриарху. И прииде из Царьграда на Москву и кн. вел. Василий Васильевич почти его и дав ему довольно требования монастырю и отпусти его на пострижение на Каменное (т.е. туда, где он был пострижен), Кассиан же игумен преставился на своем пострижении на Каменном и положено бысть тело его с полуденной страны церкви и по преставлении его просветися лице его аки солнце при вел. кн. Иване Васильевиче» (Иоанн III). В Ч. М. в день памяти Иоасафа Каменского сказано, что игумен Кассиан управляет монастырем Каменным с 1469 г.

На Восток едет и преп. Евфросин (Елеазар) Толвский. В Константинополе он посещает пустынных молчальников. Его знакомство с монашеской жизнью на Востоке было причиной, что он, по возвращении своем не удовлетворился жизнью в Снетогорском монастыре и основал собственный Толвский монастырь. В нем он не был ни священником, ни игуменом, а старцем и руководителем монастыря. «Яко железный с железными». В этом монастыре на книге Исаака Сирина сохранилась надпись: «В лето 6980 (1472) списана бысть книга сия св. Исакий Сирианин рукою многогрешного Игнатия инока повелением господина старца Евфросина по благословению игумена Харлампия». Здесь старец повелевает, а игумен благословляет.

В области духовно-созерцательной жизни монашества наиболее выделяется преп. Нил Сорский († 1508 г.). Вместе с Иннокентием Охлябининым он путешествует на Восток. Велико значение его творений для русского монашества и в истории старчества. Они оказали влияние и на Паисия (Величковского) , возродившего русское старчество в XVIII веке. Но о Ниле Соросом еще будет речь в дальнейшем.

Заканчивая на этом наш очерк, скажем вкратце еще раз, что весь характер эпохи идет под символом духовного возрождения и того высшего духовного подвига, который носит имя исихазма, налагающего свою печать на все явления церковной и культурной жизни. И все явления, как письменность и искусство, и прибытие церковных деятелей, и непосредственное взаимное общение, благодаря частым путешествиям, – все содействует распространению на Руси этого указанного духовного течения.