Александр Торик
Пастырям добрым,
души свои полагающим за «овцы»,
с любовью посвящается
ГЛАВА 1. ВСТРЕЧА
Из размышлений – взять ли понравившиеся дорогие немецкие туфли или ограничиться, тоже неплохими, но подешевле – итальянскими, меня вывел, показавшийся знакомым, вежливый голос – «простите Христа ради, а ботиночков «прощай молодость» сорок шестого размера у вас нету?»
Обернувшись я увидел слоноподобного, не попа даже, а целого «попищу» в длинной черной одежде, перехваченной широким, особенным каким-то, потёртым кожаным поясом, поверх которой была надета не сходящаяся на необъятном пузе и потому расстёгнутая застиранная джинсовая куртка.
Бархатная островерхая, бывшая когда-то чёрной, затёртая шапочка венчала заросшую полуседыми кудрями крупную голову. Лицо, обрамлённое редкой, почти совсем седой бородой, было одутловатым, с набухшими мешками под улыбающимися, на удивление умными глазами. И эти глаза с нескрываемым интересом, притом абсолютно беззастенчиво разглядывали моё сорокапятилетнее, потрёпанное житейскими бурями, но вполне ещё мужественное чисто выбритое лицо.
– И ты, Алёша, не помолодел, как вижу. Не узнаёшь?
– Господи помилуй! Андрюха? Ты?
– Не Андрюха, а батюшка отец Флавиан! – возмущённо сверкнула глазами, неизвестно откуда вынырнувшая маленькая шустрая старушка тоже в чёрном, монашеском, наверное, одеянии. Взгляд её был недоверчив и строг.
– Он самый, бывший Андрюха, теперь вот, видишь, иеромонах и настоятель сельского прихода в Т-ской области, четыреста вёрст от первопрестольной.
Поражённый, я вглядывался в загорелое одутловатое лицо, постепенно угадывая в нём всё больше знакомых черт, позволявших опознать в их владельце стройного красавца Андрюху, туриста-гитариста, кумира всех факультетских девчонок и любимца большинства преподавателей, ценивших в нём, столь редкие у студентов, аккуратность и обязательность а также быстрый живой ум. Какую карьеру тогда пророчили ему многие, какие престижные невесты мечтали «окольцевать» его! И чтоже – расплывшийся потрёпанный сельский поп, ищущий «прощай молодость» через двадцать лет после получения «красного» диплома с отличием!
– Господи помилуй! – повторил я столь неожиданное для меня словосочетание.
– Да помилует, раз просишь, помилует, не сомневайся – рассмеялся Андрюха-Флавиан – сам-то ты как?
– Да как, как все, нормально, то есть прилично, ну, в общем, всяко конечно бывает, а так… да паршиво как-то, если честно. То есть, работа есть, не по образованию, конечно, в коммерции, но зато при деньгах, нет, не крутых, не подумай, но пару недель в году в Испании отдыхаю, квартирку-двушку в Крылатском купил, а с женой уж третий год как разбежались, хорошо что детей не было, нет, то есть не то хорошо что у нас их не было, а то, что при разводе никто не пострадал.
– Со второго, на первом я за Женькой бегал, она сейчас многодетная мать, кстати, в церковь ходит, её там Ирина ещё за год до развода два раза встречала.
– А сама Иринка-то, что в храме делала?
– Да кто её знает, мы в то время уже и жили, – каждый сам по себе – она дисертацию писала, я на джип зарабатывал.
– И как, заработал?
– Заработал… через три недели угнали, до сих пор ищут. Сейчас на «Ниве» езжу, так спокойней.
– Ну, брат Алексей, любит тебя Господь – вновь засмеялся Флавиан-Андрюха – не даёт до конца погибнуть, лишнее забирает!
– Лишнее не лишнее, а тридцать «штук зелёных» – ку-ку.
– Каких детдомовцев? – не понял я.
– Да наших подшефных, из Т-ского детдома, туда мои прихожанки помогать ходят. Своего персонала там почти нет, зарплата – копейки, да и выдают «через пень-колода», никто туда работать не идёт. Все норовят правдами и неправдами устроиться на новый пивзавод к «хозяину», там хоть и порядки как в концлагере, зато платят неплохо и без задержек. Зато нам – православным поле деятельности обширнейшее: деток надо и помыть и покормить и приласкать и книжку почитать и помочь уроки сделать. Да наши ещё и вещи для них собирают, книжки там, игрушки, деньги, если кто пожертвует или продукты. Директор на наших «тёток» прямо молится. А потому и разрешает с детьми Закон Божий учить, батюшку, то есть меня, к ним приглашать, водить детей в храм на службу и к Причастию. Ко мне в храм ехать не ближний свет, да и дороги – «фронтовые», так что причащать их в городскую церковь водят, к отцу Василию. А он жалостливый, после службы детей всегда чаем поит с печеньками там, конфетками. Они его сильно любят за доброту. А детей Сам Господь любит, того кто им благотворит Он Своей милостью не оставит.
– Не знаю. Кого, может, и не оставит. А мне вот не дал твой Господь детей, а твоим детдомовцам родителей, ну и где ж тут Его милость?
– Лёш, а если честно, ты сам-то детей хотел иметь?
– Если честно – сперва не хотел, сам понимаешь – денег нет, квартиры нет, Ирка – аспирант, я – «молодой специалист». Да потом и в поход хотелось, и на «юга», и по театрам, ну, какие уж тут дети! Ирка, после четвёртого аборта, когда в пятый раз «залетела», решилась было рожать, да тут тёща наконец-то свои шесть соток получила, восемь лет ждала, участок нам подарила – надо было что-нибудь построить, ну мы опять решили подождать с детьми. А после, уж видно, твой Бог не давал. Да и разбежались вскоре.
– Что уж на Бога клеветать, Лексей, Он вам пять раз детей давал, вы же сами их всех поубивали. А потом перестал и предлагать, потому может, чтоб вашими детьми наш детдом не пополнять.
– Ты уж скажешь, Андрей – поубивали, прямо мы с Иркой монстры какие-то. Да сейчас все аборты делают – не в каменном же веке живём!
– Не все. Та же Женька – многодетная, причём рожать начала сразу после института, тоже ведь со своим Генкой «молодыми специалистами» были, хлебнули бедности, конечно, зато сейчас четыре дочки – красавицы, да наледник – боец восьмилетний, родители не нарадуются. И кстати, ни одного аборта Женя не делала, я знаю. А ты говоришь – каменный век! Да в древности-то люди как раз каждого ребёнка ценили, за Божий дар почитали. Бездетность как Божие проклятие воспринимали. Это сейчас – «безопасный секс», «планирование семьи» и прочая требуха словесная, а за ней, как за фиговым листком, лишь желание грешить безнаказанно.
– Всё вам попам – грех, куда ни плюнь, чтож теперь не жить что ли?
– Да нет, живи, пожалуйста, живи и радуйся, только себя да других не калечь. Этому, собственно, Церковь и учит.
– Интересно с тобой говорить, Андрюша, на всё у тебя ответ есть.
– Не Андрюша, а отец Флавиан! – вновь возмущённо вспыхнула старушка-монашка.
– Мать, не шуми, – успокоил её Андрей-Флавиан, – пусть зовёт как ему привычней. Алёш! Ты на неё не обижайся. Она «ворчунья» страшная, но всё по любви, от полноты сердца.
– Да нет, я не обижаюсь. Прости, не привыкну ещё – ряса, приход, детдом, отец Флавиан. Как из другого мира.
– Да, собственно из другого и есть, ну об этом потом, если Бог даст. Алёш, извини, мне ехать пора, я на своём «козле» до дому и так лишь ночью доеду, а мне ещё в два места заскочить. Вот тебе «из этого мира» – визитка моя, тут адрес, телефон, к сожа-лению только мобильный – место у нас глухое – не телефонизировано. Ты может в гости когда надумаешь, у нас рыбалка – я помню ты любил – знатная. Баньку деревенскую тебе организую, мне нельзя теперь – сердце. Ну и мало ли, может жизнь так прижмёт, что потянет кому душу излить, так это моя профессия – души-то. В общем, будь здоров, думаю – увидимся.
– Счастливо Анд… отец Флавиан! Ой, подожди! Возьми вот для детдомовцев твоих сотку «баксиков», купи им чего-нибудь за моё здоровье.
– Спаси тя Господь, Алёша! Будем за тебя молиться с детьми.
– Да ладно! Счастливо!
И, глядя как мой бывший однокурсник уносил свои, прикрытые потрёпанной рясой, многие килограммы, опираясь на палочку и слегка прихрамывая, сопровождаемый, что-то ему взволнованно говорящей, чёрной старушонкой, я в третий раз за час произнёс новые для меня слова:
– Гоподи помилуй! Ну, дела!
Туфли я взял итальянские.
* * *
Андрей-Флавиан оказался пророком. Жизнь прижала гораздо раньше чем я мог предполагать. И прижала так, что я чуть не взвыл.
Во первых: вся моя, весьма прилично оплачиваемая, работа оказалась под вопросом. На руководство «наехали» ревизоры, аудиторы, все виды проверок, счета нашей фирмы арестовали – началась какая-то большая закулисная игра вокруг больших денег. Всему нашему отделу было предложено уйти в неоплачиваемй отпуск. Ориентировочно – на месяц. Но большинство моих коллег мигом отправило свои «резюме» в Интернет. Некоторые начали искать новую работу по знакомым.
Я же, будучи измотан внеплановыми командировками и плановым ухаживанием между ними за оператором счётного отдела Леночкой, за последний месяц умотался вконец, и ещё до начала событий хотел просить неделю «за свой счёт». Поэтому, плюнув на неопределённость своего положения, положившись на некоторые сбережения, могущие в самом худшем случае продержать меня на плаву какое-то время, я решил не суетиться с работами и сколько-нибудь отдохнуть.
Во вторых: мои трёхмесячные «интелегентные» ухаживания за Леночкой потерпели сокрушительный крах. Леночка променяла меня на… даже не буду говорить кого, уж очень обидно.
В третьих: какая-то шпана ограбила мою новенькую «Ниву». Вытащили магнитолу, вырвали «с мясом» дорогие немецкие динамики, забрали хороший набор ключей (тоже немецкий), и непонятно зачем порезали сиденья и подпалили дверцу бардачка. Ущерб не смертельный, но… уж очень как-то гадко от всего этого.
В четвёртых: позвонила бывшая жена Ирина и сквозь слёзы сообщила, что у неё нашли какую-то быстро увеличивающуюся миому, нужна срочная платная операция, стоит она больших денег, и не могу ли я эти деньги ей одолжить. Причём без гарантий возврата, так как: «если я умру, то некому тебе будет отдать твои деньги…»
Деньги я дал. В моих сбережениях «на чёрный день» пробита огромная брешь.
В пятых: обострилась непонятная тоска на душе, от которой иногда, даже при всём внешнем благополучии, вдруг хочется залезть в петлю, или, по крайней мере, напиться до потери сознания. Пить много я не могу – организм противится и бунтует. В петлю не хочу – страшно. Тупик.
Всё это произошло в течение двух недель после моей встречи с Андреем-Флавианом, которая, за обвалом вышеупомянутых событий как-то поблекла, стушевалась и отошла в область почти забытого.
На его визитку я наткнулся случайно, когда уронил портмоне, покупая сигареты. Уставившись на неё невидящим взглядом я долго соображал: что это и как оно ко мне попало. Воспоминание пришло вместе с ощущением какой-то неясной надежды, непонятно на что, но, на что-то давно ожидаемое и хорошее.
Решение пришло сразу – на всё плюнуть, в багажник удочки и банное обмундирование, купить карту Т-ской области, и… словом, далее понятно.
Дождавшись вечера звоню:
– Андрей, ты? Алексей. Твоё приглашение в силе? Завтра, рано утром, хочу выехать!
– Ты на своей машине? Тогда за Н-ском на четвёртом перекрёстке поверни налево. Сэкономишь сорок километров плохой дороги. В селе подъезжай к храму. Жду.
На следующий день, солнечное июньское утро застало меня пересекающим Московскую Кольцевую Автомобильную Дорогу. Пришпоривая отзывчивую на педаль газа машину (турецкие чехлы скрыли отвратительные резаные раны сидений, корейская магнитола с китайскими динамиками гремела «Аэросмитом», в багажнике позвякивали, китайские же, ключи) я почему-то ощущал необъяснимую лёгкость, словно что-то липкое и тяжёлое отпустило меня а впереди ждала какая-то радость. Решив не мучить голову самоанализами, я отключил мыслительные способности и только подпевал Стиву Тайлеру: «crazy, crazy…»
К двум часам дня я уже промахнул две трети дороги и подъезжал к Н-ску.
ГЛАВА 2. КАТЮША
Н-ск произвёл на меня просто целительное впечатление. Словно неожиданно в кладовке находишь своего, любимого в детстве, старого плюшевого Мишку – удивление и радость и наплыв трогательных воспоминаний.
Этот древнерусский городок с его одно-двухэтажными улочками, многими, чудом избежавшими большевистского динамита, древними церковками, доброжелательными жителями, чьи лица совершенно лишены каиновой печати московской «крутости» и жесткосердной обречённости, был трогателен и уютен. Мне, родившемуся и большую часть жизни проведшему в Сокольниках, он показался какой-то настоящей родиной, той, которая, очевидно, глубоко живёт в сердце каждого русского человека.
Расслабившись, после сытного, за совершенно смешные для москвича деньги, обеда в местном «Погребке», я позволил себе полчасика погулять по старому центру города и полюбоваться кондовыми купеческими постройками, изукрашенными «навороченной» резьбой карнизов и оконных наличников, прошёлся под длинной колоннадой торговых рядов. Затем посидел в заросшем черёмухой и бузиной полузаброшенном маленьком парке высоко над неширокой и, какой-то кроткой, речушкой, глубоко вдыхая всей грудью неотравленный никакими промышленными монстрами воздух, и вместе с ним – удивительные для меня покой и безмятежность.
Тридцать километров до указанного мне четвёртого перекрёстка я проскочил одним махом.
* * *
Повернув, я увидел голосующую мне полную, опрятного вида, пожилую женщину, рядом с которой стояла стройная, даже пожалуй худенькая (ох уж этот мужской взгляд!) миловидная девушка лет восемнадцати на вид с грустными глазищами, необычной глубины и яркости, пугливо выглядывающими из под надвинутого на самые брови светлого платка.
– Сыночек! Ты не в сторону Покровского едешь?
– В самое Покровское. Подвезти?
– Подвези голубчик, Христа ради. Услышал мои молитвы Никола, Угодничек Господень; послал нам тебя – ангела своего! Два уж часа стоим здесь с Катюшей и ни одной машины в ту сторону. Автобус-то в Покровское только по выходным регулярно ходит, и то благодаря батюшке Флавиану – убедил как-то начальство, чтоб люди на всеночную да к обедне могли добираться. А по будням – беда. То один автобус в день, а то и не одного. Вот попутных и ждём да Николе Угодничку молимся – он путешествующим первый помощник.
– Садитесь, садитесь, заодно и дорогу покажете, я тут впервые.
– Катюшенька, милая садись туда, сзади, да сумочки прими, а я тут, с сыночком рядом устроюсь, спаси его Господь и Пресвятая Богородица!
Продолжая воркотать, женщина пропустила в глубь «Нивы» свою Катюшу, пристроила рядом с ней авоськи с баночками и свёрточками, и взгромоздилась рядом со мной, тут же тщательно пристегнувшись ремнём безопасности.
Тронулись. Попутчица справа оказалась словоохотливой.
– Сыночек, прости любопытную, ты не из Т-ска будешь?
– Из Москвы, матушка.
Мне вдруг почему-то захотелось назвать её этим, каким-то хорошим русским словом – матушка.
– Что ты, сынок! Я не «матушка», я – мирская. И, словно догадавшись о моём недоумении, пояснила:
– Матушками, сынок, в церкви монахинь зовут, вот как мать Серафиму, келейницу батюшки Флавиана, или супругу священника. А я – что, какая я матушка? Так – Клавка грешница.
– Клавдия значит. А по отчеству?
– Ивановна. Иван Сергеичем отца звали.
– Клавдия Ивановна, а вы отца Флавиана давно знаете?
– А ты сам-то, сынок, к нему никак едешь?
– К нему. Мы с ним в институте вместе учились. Отдохнуть пригласил.
– Слава Тебе, Господи! Правильно едешь! У батюшки дорогого Флавиана самое душе отдохновение и утешение. Я его почитай шестой годок знаю, вот как впервой к нему с Катюшенькой приехала, с тех пор и знаю. Сильно замечательный батюшка. Любовь в нём к людям большущая! Бесы его сильно ненавидят.
За моей спиной глухо проворчала собака.
– Клавдия Ивановна, а места там, в Покровском, красивые?
– Сам сыночек увидишь, по мне, так там – рай земной, церковь – чудо замечательная, не закрывалась никогда, иконы ста-ринные намолённые, благодать несказанная, вокруг церкви матушка Серафима с Ниной, женой лесника, цветов насадила – что твоё Дивеево. Да сортов разных, ранних и поздних, цветут почитай от самой Пасхи и аж до после Покрова, красота, аромат стоит – как есть рай земной. Да вон за тем пригорочком уже и видно будет, почти уже и приехали. Слава тебе Господи за всё! Молитвами свя-тых твоих и батюшки отца Флавиана, помилуй и спаси нас!
Собака сзади снова приглушённо зарычала.
И вдруг, одновременно с пронизавшим меня ледяным холодком, в мозгу ясно высветилась мысль: «Откуда в машине взялась собака?»
Во мгновение ока в памяти моей промелькнули все виденные мною фильмы ужасов, в которых красивые девушки превращаются в волков, вампиров и прочую нечисть. Мне «поплохело».
С замиранием сердца я заставил себя посмотреть в зеркало заднего вида, ожидая увидеть вместо миловидной Катюши всё что угодно. Катюша была на месте. Глаза её были опущены вниз, губы слегка шевелились. Прислушавшись сквозь гул мотора, я услышал: «Господи помилуй, Господи помилуй…»
Я скосил глаза на Клавдию Ивановну, безмятежно копающуюся в кошёлочке, и немного успокоился.
Машина взобралась на вершину поросшего разнотравьем пригорка и передо мной открылся очаровательный, типично средне-русский, неброский, но удивительно красивый пейзаж. На берегу довольно большого озера с вытекающей из него узкой вертлявой речушкой, словно грибы на полянке, виднелись, там и тут выглядывающие из яблоневых садов, крытые дранкой крыши некрашенных деревянных домиков отсвечивающих характерным для старого выветренного дерева серебристым оттенком. На первый взгляд, домов было не больше тридцати – сорока.
В центре селения белела небольшая пятиглавая церквушка с шатровой колоколенкой, очевидно семнадцатого, а может и шестнадцатого века (в конце концов не искусствовед же я, хоть и пролистал с десяток альбомов по древнерусской архитектуре), похожая на игрушечную своей нарядной узорчатостью и свежей побелкой.
– Матушка Владычица! Святым Твоим Покровом не остави нас! – вздохнула перекрестившись Клавдия Ивановна – вот оно – Покровское, сейчас сынок через мостик, потом за горочку и налево, мимо колодца, а там и храм и батюшка дорогой.
Следуя указаниям «штурмана» я подкатил к сверкающим на солнце белизной церковным воротам с кованными решётчатыми створками закрытыми на замок, который стал бы гордостью экспозиции любого музея кузнечного искусства.
За воротами я увидел вход в колокольню обрамлённый роскошным цветником, в котором бросались в глаза гигантские мальвы всех самых невообразимых оттенков.
Предоставив Клавдии Ивановне самой выкарабкиваться из, не самой, для неё, удобной дверцы, я молодецки выскочил из-за руля, откинул водительское сиденье и галантно подал руку симпатичной Катюше. Она не отвергла мою любезность и осторожно выбралась наружу вцепившись в моё запястье необычайно холодными, подрагивающими как в ознобе, неожиданно сильными пальцами. Огромные глаза её как-то вдруг потускнели, а зрачки разширились до предела. На хорошеньком лице её застыла гримаса, как бы от зубной боли, что-то похожее на сдавленный стон вырвалось сквозь стиснутые побелевшие губы.
– Приехал! Ну ты брат и быстро! Мы тебя к вечеру ждали. О! Д ты и пассажиров знакомых привёз. Заходите, с миром принимаем! – голос Флавиана-Андрея вывел меня из тревожных размышлений о том, не придётся ли сейчас ехать за врачом, или, ещё хуже, вести заболевшую Катюшу в больницу.
– Оставляй, можешь не закрывать даже. Кроме кошки никто не залезет – не Москва тут.
– Добро пожаловать! Катюша, сможешь сама зайти?
– Пошёл ты… гад, гад, гад! Флавиашка мерзкий! Опять жечься будешь?! Жгись, жгись! Мы тебе пожгёмся!!!
Я просто остолбенел от ужаса, услышав этот, вырвавшийся из страшно оскалившегося Катюшиного ротика, исполненный нечеловеческой ненависти, остервенелый, не крик даже, а рёв звериный. Вновь мгновенным холодом прохватило от спины всё моё естество. Я замер в шоке, не понимая – что происходит.
Девушку словно втиснули в решётку воротной створки, её худенькие пальчики вцепившиеся в прутья решётки были совершенно белы от напряжения, тело вздрагивало как будто от сильных ударов, хриплый мужской, явно не её, голос надрывно кричал:
– Катька! Дура! Беги отсюда! В больницу беги, хочу в больницу! Беги, дура! Я уколов, уколов хочу! Флавиашка гад! Ай! Сергий идёт! Ненавижу! Ненавижу! Всех ненавижу! В огонь вас! Всех в огонь! Ненавижу!
Обернувшись, я увидел отца Флавиана, очевидно уже сходившего куда-то, так как на нём был одет какой-то длинный сдвоенный фартук с крестами и короткие нарукавники, тоже с крестами. В руках он нёс маленький мешочек из золотой парчи и небольшую потёртую книжку. Вид его был деловит и спокоен.
Парализованный происходящим я безмолвно созерцал.
Едва Флавиан подошёл к несчастной, бьющейся о решётку девушке, как с голосом произошла разительная перемена:
Флавиан не обращая внимания на эту перемену, быстро положил на голову несчастной девушки свой золотой мешочек и тут же накрыл его концом своего фартука, прижав к Катюшиной голове. Раскрыв, очевидно, заранее заложенную в нужном ему месте книгу, он начал быстро и негромко речитативом:
«Бог богов, Господь господей…» Страшный вопль сотряс напряжённый воздух:
– Не выйду! Ай! Сергий! Ай! Не жгись! Не выйду! Флавиашка, гад! Ай! Сергий! Не выйду! Всех в огонь! Ненавижу!!!
Невзирая на эти леденящие кровь крики, на биение и судороги напрягшегося девичьего тела, отец Флавиан продолжал читать свою молитву, и с каждой фразой крики становились реже, судороги тише, и вдруг – точно из неё внезапно выдернули стержень – Катя охнула и, как подрубленная, рухнула к ногам Флавиана. Он, как ни в чём ни бывало, закрыл свою книжку, сунул её в бездонный кар-ман своей широченной рясы, со вздохом нагнулся, поднял из травы упавший с головы Катюши золотой мешочек, перекрестился, нежно поцеловал его, и с удовлетворением произнёс:
– Благодарю тя, отче преподобне, яко не оставляешь нас еси.
Затем с улыбкой повернулся комне:
– Испугался? В первый раз всегда страшно. Да, в общем-то, и не только в первый.
Я, потрясённый только что виденным, начиная приходить в себя, спросил: – Андрей, это что вообще сейчас было?
– Не Андрей, а Батюшка! Батюшка отец Флавиан! – старая знакомая вновь появилась неизвестно откуда – беса батюшка сейчас прогнал из Катеньки, вот что было! С приездом, молодой человек!
– Не я, мать Серафима, прогнал, сколько раз тебе повторять, а Господь, молитвами преподобного Сергия. Здесь – он показал мне тот парчёвый мешочек – мощевик с частицей мощей преподобного Сергия Радонежского. Он против бесов великий победитель был. Они ещё при земной его жизни, от одного его приближения разбегались. И сейчас его жутко боятся, когда он, по молитве к нему, помочь приходит. А уж мощи его для них – уголь раскалённый. Да, собственно, ты сейчас и сам всё видел.
– Бывает. Да ты не бери в голову. Расслабься. Я тебе потом про всё это объясню. Пойдём с дороги чай пить. Мать Серафима! Поставь самоварчик!
– Уже стоит, батюшка, может гостям борщичка с дороги, поди оголодали?
– Вот это правильно, мать! Давай им борщичка твоего монастырского. И рыбки какой-нибудь. Извини Алёша – мы мяса не едим. Я тебя потом к Семёну леснику на довольствие поставлю, уж он тебя утешит и дичинкой и домашнинкой, в общем обижаться не будешь. А, пока уж, нашего монашеского постного борщичка похлебай для разнообразия.
За разговором все, казалось, забыли о несчастной Катюше, продолжавшей лежать без чувств в траве у ворот. Даже, явно обожающая её, Клавдия Ивановна, не обращая на Катюшу ни малейшего внимания, спокойно разбирала свои, вынутые из «Нивы» авоськи.
Я нагнулся было помочь ей подняться, но её тело абсолютно безжизненно повисало при попытках приподнять её из травы.
– Идём, батюшка, любимый наш, идём! Сейчас вот только рыжики никак не найду к столу-то, любимые ваши. Ох грешница я окаянныя! Не благословилась ещё! Благослови честный отче и прости меня грешную!
– Благодать Господа нашего… Флавиан повторил своё благословение преподанное Катюше.
– И есть и будет! Вспомнила батюшка, они в пакете, я его ещё из машины не вынула!
И громко чмокнув благословившую руку, она переваливаясь словно утица, побежала к оставленной за воротами машине.
* * *
После неплотного, но какого-то, уж очень вкусного, ужина («борщичок» и караси, жареные матерью Серафимой в сметане, были просто «нечто») мы с отцом Флавианом сели передохнуть в маленькой, очень изящно и со вкусом вырезанной деревянной беседке (золотые у Семёна руки – вздохнул Флавиан) в уютном уголке церковного садика-дворика.
– Слушай… отец Флавиан! Объясни ты мне, Бога ради, что это всё-таки было с Катей, у меня из головы никак не идёт этот крик жуткий, ведь и голос-то, явно не её был. Как такое может быть? Она что, психически больная?
– Одержимая она.
– Что такое одержимая? Переведи на понятный, мне безбожнику, язык.
– Попробую Алёш; вот ты представь себе, что к тебе в квартиру ворвались бандиты, избили тебя, связали. Валяешся ты на полу безпомощный, а они из твоего холодильника продукты едят, твоё вино пьют, по твоему телефону мобильному разговаривают. А ты лежишь связанный с кляпом во рту и ничего сделать не можешь. Вот в этом положении ты и есть одержимый. То есть тот, кого держат в своей власти. Как раба. Так вот «бандиты» эти – бесы. А квартира – тело человека. Ясно?
– Нет. Кто такие бесы? Это что, как в сказке, чёртики такие с рожками и копытцами, что-ли?
– Нет, конечно. Если уж с художественными произведениями сравнивать, то уж лучше с фильмами ужасов, помнишь, как там демонов изображают?
– Помню. Иногда очень даже впечатляюще, аж холодит.
Александр Торик
Пастырям добрым,
души свои полагающим за «овцы»,
с любовью посвящается
Глава 1. ВСТРЕЧА
Из размышлений - взять ли понравившиеся дорогие немецкие туфли или ограничиться, тоже неплохими, но подешевле - итальянскими, меня вывел, показавшийся знакомым, вежливый голос - «простите Христа ради, а ботиночков «прощай молодость» сорок шестого размера у вас нету?»
Обернувшись я увидел слоноподобного, не попа даже, а целого «попищу» в длинной черной одежде, перехваченной широким, особенным каким-то, потёртым кожаным поясом, поверх которой была надета не сходящаяся на необъятном пузе и потому расстёгнутая застиранная джинсовая куртка.
Бархатная островерхая, бывшая когда-то чёрной, затёртая шапочка венчала заросшую полуседыми кудрями крупную голову. Лицо, обрамлённое редкой, почти совсем седой бородой, было одутловатым, с набухшими мешками под улыбающимися, на удивление умными глазами. И эти глаза с нескрываемым интересом, притом абсолютно беззастенчиво разглядывали моё сорокапятилетнее, потрёпанное житейскими бурями, но вполне ещё мужественное чисто выбритое лицо.
И ты, Алёша, не помолодел, как вижу. Не узнаёшь?
Господи помилуй! Андрюха? Ты?
Не Андрюха, а батюшка отец Флавиан! - возмущённо сверкнула глазами, неизвестно откуда вынырнувшая маленькая шустрая старушка тоже в чёрном, монашеском, наверное, одеянии. Взгляд её был недоверчив и строг.
Он самый, бывший Андрюха, теперь вот, видишь, иеромонах и настоятель сельского прихода в Т-ской области, четыреста вёрст от первопрестольной.
Поражённый, я вглядывался в загорелое одутловатое лицо, постепенно угадывая в нём всё больше знакомых черт, позволявших опознать в их владельце стройного красавца Андрюху, туриста-гитариста, кумира всех факультетских девчонок и любимца большинства преподавателей, ценивших в нём, столь редкие у студентов, аккуратность и обязательность а также быстрый живой ум. Какую карьеру тогда пророчили ему многие, какие престижные невесты мечтали «окольцевать» его! И что же - расплывшийся потрёпанный сельский поп, ищущий «прощай молодость» через двадцать лет после получения «красного» диплома с отличием!
Господи помилуй! - повторил я столь неожиданное для меня словосочетание.
Да помилует, раз просишь, помилует, не сомневайся - рассмеялся Андрюха-Флавиан - сам-то ты как?
Да как, как все, нормально, то есть прилично, ну, в общем, всяко конечно бывает, а так… да паршиво как-то, если честно. То есть, работа есть, не по образованию, конечно, в коммерции, но зато при деньгах, нет, не крутых, не подумай, но пару недель в году в Испании отдыхаю, квартирку-двушку в Крылатском купил, а с женой уж третий год как разбежались, хорошо что детей не было, нет, то есть не то хорошо что у нас их не было, а то, что при разводе никто не пострадал.
Как никто? А вы-то сами? У вас же с Иринкой такая любовь была, чуть не с первого курса?
Со второго, на первом я за Женькой бегал, она сейчас многодетная мать, кстати, в церковь ходит, её там Ирина ещё за год до развода два раза встречала.
А сама Иринка-то, что в храме делала?
Да кто её знает, мы в то время уже и жили, - каждый сам по себе - она диссертацию писала, я на джип зарабатывал.
И как, заработал?
Заработал… через три недели угнали, до сих пор ищут. Сейчас на «Ниве» езжу, так спокойней.
Ну, брат Алексей, любит тебя Господь - вновь засмеялся Флавиан-Андрюха - не даёт до конца погибнуть, лишнее забирает!
Лишнее не лишнее, а тридцать «штук зелёных» - ку-ку.
Ого! - посерьёзнел мой бывший однокурсник - тридцать тысяч! Это ж наших детдомовцев года три кормить можно по госрасценкам!
Каких детдомовцев? - не понял я.
Да наших подшефных, из Т-ского детдома, туда мои прихожанки помогать ходят. Своего персонала там почти нет, зарплата - копейки, да и выдают «через пень-колода», никто туда работать не идёт. Все норовят правдами и неправдами устроиться на новый пивзавод к «хозяину», там хоть и порядки как в концлагере, зато платят неплохо и без задержек. Зато нам - православным поле деятельности обширнейшее: деток надо и помыть и покормить и приласкать и книжку почитать и помочь уроки сделать. Да наши ещё и вещи для них собирают, книжки там, игрушки, деньги, если кто пожертвует или продукты. Директор на наших «тёток» прямо молится. А потому и разрешает с детьми Закон Божий учить, батюшку, то есть меня, к ним приглашать, водить детей в храм на службу и к Причастию. Ко мне в храм ехать не ближний свет, да и дороги - «фронтовые», так что причащать их в городскую церковь водят, к отцу Василию. А он жалостливый, после службы детей всегда чаем поит с печеньками там, конфетками. Они его сильно любят за доброту. А детей Сам Господь любит, того кто им благотворит Он Своей милостью не оставит.
Не знаю. Кого, может, и не оставит. А мне вот не дал твой Господь детей, а твоим детдомовцам родителей, ну и где ж тут Его милость?
Лёш, а если честно, ты сам-то детей хотел иметь?
Если честно - сперва не хотел, сам понимаешь - денег нет, квартиры нет, Ирка - аспирант, я - «молодой специалист». Да потом и в поход хотелось, и на «юга», и по театрам, ну, какие уж тут дети! Ирка, после четвёртого аборта, когда в пятый раз «залетела», решилась было рожать, да тут тёща наконец-то свои шесть соток получила, восемь лет ждала, участок нам подарила - надо было что-нибудь построить, ну мы опять решили подождать с детьми. А после, уж видно, твой Бог не давал. Да и разбежались вскоре.
Что уж на Бога клеветать, Лексей, Он вам пять раз детей давал, вы же сами их всех поубивали. А потом перестал и предлагать, потому может, чтоб вашими детьми наш детдом не пополнять.
Ты уж скажешь, Андрей - поубивали, прямо мы с Иркой монстры какие-то. Да сейчас все аборты делают - не в каменном же веке живём!
Не все. Та же Женька - многодетная, причём рожать начала сразу после института, тоже ведь со своим Генкой «молодыми специалистами» были, хлебнули бедности, конечно, зато сейчас четыре дочки - красавицы, да наследник - боец восьмилетний, родители не нарадуются. И кстати, ни одного аборта Женя не делала, я знаю. А ты говоришь - каменный век! Да в древности-то люди как раз каждого ребёнка ценили, за Божий дар почитали. Бездетность как Божие проклятие воспринимали. Это сейчас - «безопасный секс», «планирование семьи» и прочая требуха словесная, а за ней, как за фиговым листком, лишь желание грешить безнаказанно.
Всё вам попам - грех, куда ни плюнь, что ж теперь не жить что ли?
Да нет, живи, пожалуйста, живи и радуйся, только себя да других не калечь. Этому, собственно, Церковь и учит.
Интересно с тобой говорить, Андрюша, на всё у тебя ответ есть.
Не Андрюша, а отец Флавиан! - вновь возмущённо вспыхнула старушка-монашка.
Мать, не шуми, - успокоил её Андрей-Флавиан, - пусть зовёт как ему привычней. Алёш! Ты на неё не обижайся. Она «ворчунья» страшная, но всё по любви, от полноты сердца.
Да нет, я не обижаюсь. Прости, не привыкну ещё - ряса, приход, детдом, отец Флавиан. Как из другого мира.
Да, собственно из другого и есть, ну об этом потом, если Бог даст. Алёш, извини, мне ехать пора, я на своём «козле» до дому и так лишь ночью доеду, а мне ещё в два места заскочить. Вот тебе «из этого мира» - визитка моя, тут адрес, телефон, к сожалению только мобильный - место у нас глухое - не телефонизировано. Ты может в гости когда надумаешь, у нас рыбалка - я помню ты любил - знатная. Баньку деревенскую тебе организую, мне нельзя теперь - сердце. Ну и мало ли, может жизнь так прижмёт, что потянет кому душу излить, так это моя профессия - души-то. В общем, будь здоров, думаю - увидимся.
Счастливо Анд… отец Флавиан! Ой, подожди! Возьми вот для детдомовцев твоих сотку «баксиков», купи им чего-нибудь за моё здоровье.
Спаси тя Господь, Алёша! Будем за тебя молиться с детьми.
Да ладно! Счастливо!
И, глядя как мой бывший однокурсник уносил свои, прикрытые потрёпанной рясой, многие килограммы, опираясь на палочку и слегка прихрамывая, сопровождаемый, что-то ему взволнованно говорящей, чёрной старушонкой, я в третий раз за час произнёс новые для меня слова:
Господи помилуй! Ну, дела!
Туфли я взял итальянские.
* * *
Андрей-Флавиан оказался пророком. Жизнь прижала гораздо раньше чем я мог предполагать. И прижала так, что я чуть не взвыл.
Во первых: вся моя, весьма прилично оплачиваемая, работа оказалась под вопросом. На руководство «наехали» ревизоры, аудиторы, все виды проверок, счета нашей фирмы арестовали - началась какая-то большая закулисная игра вокруг больших денег. Всему нашему отделу было предложено уйти в неоплачиваемый отпуск. Ориентировочно - на месяц. Но большинство моих коллег мигом отправило свои «резюме» в Интернет. Некоторые начали искать новую работу по знакомым.
Александр Торик
Пастырям добрым,
души свои полагающим за «овцы»,
с любовью посвящается
Глава 1. ВСТРЕЧА
Из размышлений - взять ли понравившиеся дорогие немецкие туфли или ограничиться, тоже неплохими, но подешевле - итальянскими, меня вывел, показавшийся знакомым, вежливый голос - «простите Христа ради, а ботиночков «прощай молодость» сорок шестого размера у вас нету?»
Обернувшись я увидел слоноподобного, не попа даже, а целого «попищу» в длинной черной одежде, перехваченной широким, особенным каким-то, потёртым кожаным поясом, поверх которой была надета не сходящаяся на необъятном пузе и потому расстёгнутая застиранная джинсовая куртка.
Бархатная островерхая, бывшая когда-то чёрной, затёртая шапочка венчала заросшую полуседыми кудрями крупную голову. Лицо, обрамлённое редкой, почти совсем седой бородой, было одутловатым, с набухшими мешками под улыбающимися, на удивление умными глазами. И эти глаза с нескрываемым интересом, притом абсолютно беззастенчиво разглядывали моё сорокапятилетнее, потрёпанное житейскими бурями, но вполне ещё мужественное чисто выбритое лицо.
И ты, Алёша, не помолодел, как вижу. Не узнаёшь?
Господи помилуй! Андрюха? Ты?
Не Андрюха, а батюшка отец Флавиан! - возмущённо сверкнула глазами, неизвестно откуда вынырнувшая маленькая шустрая старушка тоже в чёрном, монашеском, наверное, одеянии. Взгляд её был недоверчив и строг.
Он самый, бывший Андрюха, теперь вот, видишь, иеромонах и настоятель сельского прихода в Т-ской области, четыреста вёрст от первопрестольной.
Поражённый, я вглядывался в загорелое одутловатое лицо, постепенно угадывая в нём всё больше знакомых черт, позволявших опознать в их владельце стройного красавца Андрюху, туриста-гитариста, кумира всех факультетских девчонок и любимца большинства преподавателей, ценивших в нём, столь редкие у студентов, аккуратность и обязательность а также быстрый живой ум. Какую карьеру тогда пророчили ему многие, какие престижные невесты мечтали «окольцевать» его! И что же - расплывшийся потрёпанный сельский поп, ищущий «прощай молодость» через двадцать лет после получения «красного» диплома с отличием!
Господи помилуй! - повторил я столь неожиданное для меня словосочетание.
Да помилует, раз просишь, помилует, не сомневайся - рассмеялся Андрюха-Флавиан - сам-то ты как?
Да как, как все, нормально, то есть прилично, ну, в общем, всяко конечно бывает, а так… да паршиво как-то, если честно. То есть, работа есть, не по образованию, конечно, в коммерции, но зато при деньгах, нет, не крутых, не подумай, но пару недель в году в Испании отдыхаю, квартирку-двушку в Крылатском купил, а с женой уж третий год как разбежались, хорошо что детей не было, нет, то есть не то хорошо что у нас их не было, а то, что при разводе никто не пострадал.
Как никто? А вы-то сами? У вас же с Иринкой такая любовь была, чуть не с первого курса?
Со второго, на первом я за Женькой бегал, она сейчас многодетная мать, кстати, в церковь ходит, её там Ирина ещё за год до развода два раза встречала.
А сама Иринка-то, что в храме делала?
Да кто её знает, мы в то время уже и жили, - каждый сам по себе - она диссертацию писала, я на джип зарабатывал.
И как, заработал?
Заработал… через три недели угнали, до сих пор ищут. Сейчас на «Ниве» езжу, так спокойней.
Ну, брат Алексей, любит тебя Господь - вновь засмеялся Флавиан-Андрюха - не даёт до конца погибнуть, лишнее забирает!
Лишнее не лишнее, а тридцать «штук зелёных» - ку-ку.
Ого! - посерьёзнел мой бывший однокурсник - тридцать тысяч! Это ж наших детдомовцев года три кормить можно по госрасценкам!
Каких детдомовцев? - не понял я.
Да наших подшефных, из Т-ского детдома, туда мои прихожанки помогать ходят. Своего персонала там почти нет, зарплата - копейки, да и выдают «через пень-колода», никто туда работать не идёт. Все норовят правдами и неправдами устроиться на новый пивзавод к «хозяину», там хоть и порядки как в концлагере, зато платят неплохо и без задержек. Зато нам - православным поле деятельности обширнейшее: деток надо и помыть и покормить и приласкать и книжку почитать и помочь уроки сделать. Да наши ещё и вещи для них собирают, книжки там, игрушки, деньги, если кто пожертвует или продукты. Директор на наших «тёток» прямо молится. А потому и разрешает с детьми Закон Божий учить, батюшку, то есть меня, к ним приглашать, водить детей в храм на службу и к Причастию. Ко мне в храм ехать не ближний свет, да и дороги - «фронтовые», так что причащать их в городскую церковь водят, к отцу Василию. А он жалостливый, после службы детей всегда чаем поит с печеньками там, конфетками. Они его сильно любят за доброту. А детей Сам Господь любит, того кто им благотворит Он Своей милостью не оставит.
Не знаю. Кого, может, и не оставит. А мне вот не дал твой Господь детей, а твоим детдомовцам родителей, ну и где ж тут Его милость?
Лёш, а если честно, ты сам-то детей хотел иметь?
Если честно - сперва не хотел, сам понимаешь - денег нет, квартиры нет, Ирка - аспирант, я - «молодой специалист». Да потом и в поход хотелось, и на «юга», и по театрам, ну, какие уж тут дети! Ирка, после четвёртого аборта, когда в пятый раз «залетела», решилась было рожать, да тут тёща наконец-то свои шесть соток получила, восемь лет ждала, участок нам подарила - надо было что-нибудь построить, ну мы опять решили подождать с детьми. А после, уж видно, твой Бог не давал. Да и разбежались вскоре.
Что уж на Бога клеветать, Лексей, Он вам пять раз детей давал, вы же сами их всех поубивали. А потом перестал и предлагать, потому может, чтоб вашими детьми наш детдом не пополнять.
Ты уж скажешь, Андрей - поубивали, прямо мы с Иркой монстры какие-то. Да сейчас все аборты делают - не в каменном же веке живём!
Не все. Та же Женька - многодетная, причём рожать начала сразу после института, тоже ведь со своим Генкой «молодыми специалистами» были, хлебнули бедности, конечно, зато сейчас четыре дочки - красавицы, да наследник - боец восьмилетний, родители не нарадуются. И кстати, ни одного аборта Женя не делала, я знаю. А ты говоришь - каменный век! Да в древности-то люди как раз каждого ребёнка ценили, за Божий дар почитали. Бездетность как Божие проклятие воспринимали. Это сейчас - «безопасный секс», «планирование семьи» и прочая требуха словесная, а за ней, как за фиговым листком, лишь желание грешить безнаказанно.
Всё вам попам - грех, куда ни плюнь, что ж теперь не жить что ли?
Да нет, живи, пожалуйста, живи и радуйся, только себя да других не калечь. Этому, собственно, Церковь и учит.
Интересно с тобой говорить, Андрюша, на всё у тебя ответ есть.
Не Андрюша, а отец Флавиан! - вновь возмущённо вспыхнула старушка-монашка.
Мать, не шуми, - успокоил её Андрей-Флавиан, - пусть зовёт как ему привычней. Алёш! Ты на неё не обижайся. Она «ворчунья» страшная, но всё по любви, от полноты сердца.
Да нет, я не обижаюсь. Прости, не привыкну ещё - ряса, приход, детдом, отец Флавиан. Как из другого мира.
Да, собственно из другого и есть, ну об этом потом, если Бог даст. Алёш, извини, мне ехать пора, я на своём «козле» до дому и так лишь ночью доеду, а мне ещё в два места заскочить. Вот тебе «из этого мира» - визитка моя, тут адрес, телефон, к сожалению только мобильный - место у нас глухое - не телефонизировано. Ты может в гости когда надумаешь, у нас рыбалка - я помню ты любил - знатная. Баньку деревенскую тебе организую, мне нельзя теперь - сердце. Ну и мало ли, может жизнь так прижмёт, что потянет кому душу излить, так это моя профессия - души-то. В общем, будь здоров, думаю - увидимся.
Приидите, поклонимся Цареви нашему Богу… – призывает за каждым богослужением Церковь Христова.
Казалось бы просто, только войди… Но путь у каждого свой. Об этом пути, проходящем иногда через скорби и болезни, всегда – через смиренную гордыню и отброшенную суетность, сопровождаемом многими чудесами, рассказывает книга протоиерея Александра Торика «Флавиан».
«Я стоял перед Отрадой и Утешением всего человечества и чувствовал, что святая икона распахнулась передо мной, словно окно из затхлой комнатки земной жизни в безграничную Вечность Неба, и могучий поток чистого благоухающего неземными ароматами воздуха хлынул на меня из этого «окна»... » - так переживает встречу с великой святыней герой новой повести протоиерея Александра Торика «Флавиан. Жизнь продолжается...». В этой книге читателей ждет встреча как со старыми знакомцами (отцом Флавианом, Алексеем, Ириной), так и с новыми персонажами. Писатель-священник ищет ответы на важнейшие для православного мирянина вопросы: о непрестанной молитве в миру, о последних временах, о борьбе со страстями, о возрастании веры в душе человеческой.
Повесть протоиерея Александра Торика «Флавиан. Восхождение» продолжает цикл повестей о духовных исканиях и житейских открытиях Алексея и русского священника Флавиана, в прошлом физика и альпиниста. Второе путешествие по святым местам горы Афон и трудное восхождение на вершину, в храм Преображения, откроют Алексею и пытливым читателям многие тайны святых мест.
…обнаружил неотразимую силу воздействия книг протоиерея Александра Торика.
Можно начать с его произведения «Флавиан» – не оторвешься!
Вторая часть «Жизнь продолжается» – посложней, но ведь так и надо.
Третья часть – «Восхождение» – почитайте и убедитесь, как запоет ваше сердце!
Священник Тигрий Хачатрян, кандидат богословия,
руководитель Миссионерского отдела Курской епархии
Протоиерей Александр Торик
Родился в Москве в 1958 г., рос в подмосковных Мытищах.
В 1965 с родителями переехал в Уфу, где закончил «восьмилетку» и Педагогическое училище по специальности – учитель рисования и черчения в средней школе. В 1977 г. Вернулся в Москву, где проучился два с половиной года в Школе-студии Мхат (ВУЗ) на постановочном факультете. В том же 1977 г. уверовал в Бога и начал посещать московский храм «Николы в Кузнецах». С 1982 г. начал ездить за духовным окормлением в Троице-Сергиеву Лавру.
В 1984 году начал нести послушание алтарника в церкви Покрова Пресвятой Богородицы в с. Алексино Рузского р-на, Московской области. С 1985 г. нёс в том же храме послушание регента церковного хора вплоть до октября 1989 г., когда был рукоположен в сан диакона и направлен на служение в Ново-Голутвинсий Свято- Троицкий женский монастырь. В 1990 г. переведён в Богоявленский собор г. Ногинска. В 1991 г. Посвящён в сан иерея и направлен на служение в должности настоятеля в храм преп. Сергия Радонежского в с. Новосергиево Ногинского р-на Московской области.
В 1997 г. перенёс онкологическую операцию, милостью Божьей и искусством врачей выжил. В 2001 г. награждён саном протоиерея. В начале 2002 г. переведён в штат Гребневской церкви г. Одинцова. Вскоре, согласно собственному прошению, выведен за штат по состоянию здоровья. Пенсионер по инвалидности. Весной 2004 г. вышло в свет первое издание «Флавиана». В настоящее время проживает в с. Новосергиево, занимается литературным трудом.
Непридуманные истории
– Отец Александр, как вы стали писателем?
– В 1996 году, когда я был настоятелем двух храмов, много людей стало приходить в Церковь. Большинство из них практически ничего не знало о православии. Постоянно приходилось отвечать на одни и те же вопросы: что значит быть христианином, что такое “спасение” и от чего надо спасаться, и вообще – что хорошего для себя я могу у вас получить?
Каждый раз я подолгу объяснял: в какого Бога мы веруем, что такое грех и для чего нужна церковная жизнь. Буквально с секундомером в руках я высчитал: для того, чтобы вновь пришедшему религиозно необразованному человеку дать базовые представления о Боге, о Церкви, о началах духовной жизни, требуется примерно три с половиной часа индивидуальной беседы. Возможно, у кого-то первичная катехизация занимает меньше времени, у меня же быстрей не получалось.
А поскольку священнику на каждого новообращённого три с половиной часа найти физически невозможно, пришла мысль написать брошюру об основах православного вероучения и церковной жизни. Тогда каждому желающему побеседовать о вере можно было бы давать эту книгу: «Прочитайте, а потом придете, и мы продолжим разговор уже на другом уровне».
Так появилась брошюра «Воцерковление». Издал я её за свои средства и начал раздавать. Со временем книга стала популярной, и сейчас ее и на английский, и даже на китайский язык уже перевели…
– Так вы подошли к литературному творчеству…
Писать цикл небольших рассказиков по типу серии «Православные чудеса в 20 веке» не хотелось: эта форма на тот момент была уже достаточно избита. И я решил написать художественную повесть, которая была бы не только духовно полезной для читателей, но и интересной, ведь когда полезно, но неинтересно – мало кто читает.
Тогда и родились главные герои «Флавиана». История их взаимоотношений стала как бы стержнем детской пирамидки, на который, как колечки, нанизывались разные маленькие истории. Сам этот стержень был, конечно, литературно сконструирован, но все эти маленькие истории, в той или иной степени художественно обработанные, на самом деле происходили в реальной жизни. Вплоть до истории про покойника, который пришел из морга к батюшке исповедоваться.
– Неужели и это не вымысел?
– Это абсолютно реальная история. Кстати, когда готовилось первое издание «Флавиана» в издательстве «Лепта», то цензор Издательского Совета Московской Патриархии написал рецензию, что книга в целом неплохая, но эпизод с покойником, пришедшим исповедоваться, уж больно фантастичен – стоит ли вообще включать его в книгу?..
Однако это абсолютно реальный факт, только он случился не на сельском приходе, а в Николо-Угрешском монастыре. Правда, сейчас точно не помню имя батюшки – свидетеля этой необычной исповеди.
В то время один мой прихожанин, сейчас он священник в Рязанской области, учился в Николо-Угрешской семинарии. Как-то он приехал ко мне и рассказал: «У нас на прошлой неделе был такой необычный случай – ночью в келью к монаху пришел умерший человек, сказав, что не прошел одно из мытарств, но по молитвам Божией Матери Господь дал ему время для исповеди, и попросил его поисповедовать…»
Кельи там были размещены в хрущевских пятиэтажках, построенных на территории закрытого в советское время монастыря. Там в то время и ворот-то не было, только пролом в стене – кто угодно мог зайти и постучать в келью к монаху. И вот постучал такой ночной гость… Потом тот иеромонах пошел в морг посмотреть, правду ли сказал тот необычный исповедник, а он – на столе лежит… Дальше все в книжке описано.
В общем, практически все эти истории в книге “Флавиан” абсолютно реальные.
Чудеса из жизни
– А почему в книге встречается так много чудес?
– Я читал рецензию на свою книгу в журнале «Фома», там сотрудник журнала написал, что некоторых читателей смущает в моих книгах большая концентрация чудес. Мол, если бы их рассредоточить: два – в одну книгу, три – в другую, то будет более правдоподобно…
Дело в том, что я не предполагал писать много книг. Изначально мне хотелось рассказать как можно больше из того, что довелось услышать от людей и увидеть самому, ибо всякое чудесное проявление, сверхъестественное действие Бога, в каждом конкретном случае имеет как бы свою особую грань в духовной жизни того или иного человека.
Священник Александр Торик. Фото: Семейная православная газета
– Можно ли сказать, что у вас с отцом Флавианом есть что-то общее?
– Очевидно, что-то общее у меня есть и с Флавианом, и с литературным персонажем Алексеем, и вообще с каждым из героев, которых я описываю в книге. Невозможно, чтобы автор своей личностью как-то не соприкасался со своими героями. Если же вопрос поставить так: с себя ли я писал образ отца Флавиана, то ответ – конечно, нет.
Основной прототип отца Флавиана – замечательный батюшка – покойный протоиерей Василий Владышевский. Он был моим первым настоятелем, у которого я в 1984 году начал своё церковное служение в качестве алтарника, затем чтеца и певца, потом несколько лет был регентом. А затем от него уже ушел рукополагаться в 1989 году в диаконы.
Это был настоящий добрый пастырь: истинный русский сельский батюшка, каким он и должен быть. Отец Василий служил в селе Алексино, недалеко за Дороховым, станция Партизанская по Белорусской железной дороге, теперь его сын служит на том приходе. Многие качества отца Василия: любовь к людям, общительность – легли в основу образа отца Флавиана.
Конечно, на этот образ наложились и другие черты многих известных мне уважаемых пастырей, которые и для меня самого – пример для подражания. Сам для себя я примером не являюсь.
– Отец Александр, вы сказали, что у вас что-то общее есть с каждым из ваших литературных героев-мирян. А разве можно священника сравнивать с мирянином?
– А что отличает священника от мирянина? У иерея две основных обязанности: учить народ слову Божьему и совершать священнодействия. Для этого ему и даётся благодатная сила при рукоположении. И, собственно, только этим священник и отличается от мирянина. Во всем остальном мы равны. Нельзя воспринимать священника как какого-то сверхчеловека, небожителя – “не такого как все”…
Разумеется, священник должен еще учить прихожан практическому общению с Богом – молитве! Господь сказал в Евангелии: «Если двое или трое соберутся вместе просить во имя Мое, дастся им» или «там, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» , – поэтому христиане с того момента, как Церковь зародилась, стали собираться вместе для общения с Богом. Ведь когда они вместе, их совместные молитвы становятся сильнее, а чем сильнее молитвы, тем явственнее чувствуется Присутствие Бога среди молящихся и тем ощутимее благодатная помощь от Него.
– Некоторые главы ваших книг, посвященные молитве, перед публикацией проверяли афонские монахи… А что для вас молитва?
– Молитва – это живое общение с Живым Богом. Молитва невозможна без обратной связи, если ее нет – это не молитва. Если человек попросту кричит: «Господи!», – а в ответ только эхо: «О-о-о…» – и дальше тишина, то это не молитва.
Только если человек внутри себя сердцем обратится к Богу, искренне и горячо начнет говорить Ему о своём сокровенном, сердечном, тогда обязательно почувствует заботливое Отеческое присутствие рядом, почувствует душой Его ответ. Каждый христианин, живущий практической духовной жизнью, неоднократно имел такой опыт.
Очень важно для научения молитве посещать храмовые богослужения, особенно Божественную Литургию.
Бывает, дома молишься, молишься – и ничего как будто не происходит, а в храм пришел – такая благодать! И вдруг сразу душа раскрывается, молится, чувствует эту благодать, и умиление, и слезы… да вы сами все знаете.
Когда приходишь в храм помолиться, а в сердце – окамененное нечувствие, то стоящие вокруг люди своими молитвами тебя поддерживают, подхватывают, и ты вместе со всеми начинаешь как бы в этой молитвенной реке плыть.
– Святоотеческая традиция учит с большой осторожностью относиться к духовным переживаниям: нельзя желать ощутимых проявлений благодати.
Как безопасно для спасения души можно почувствовать присутствие Божие?
– Если Господь Сам даст ощутить Своё присутствие каким-либо образом, то это как раз и будет безопасно! Главное не искать самому никаких “возвышенных” состояний, бояться эйфорического восторга, сильных эмоциональных переживаний, душевных движений.
Присутствие Господа рядом ощущается в тишине и мире сердца, в умилительном покаянном чувстве, соединённом с тёплым упованием на Любовь и Милость Божью – такие ощущения свойственны благодати Божьей, по учению святых Отцов.
– А эпизод изгнания беса из девушки (в «Флавиане») тоже основан на реальных событиях?
– Конечно. Есть абсолютно реальный прообраз этой девушки, только на самом деле ее звали не Екатерина. И то, как там описан момент чтения над нею молитвы «Бог богов, Господь господей…», с помощью которой отец Флавиан отогнал от нее нечистого духа, – тоже правда. К тому же это происходило практически у меня на руках.
Я был тогда еще регентом у покойного ныне отца Василия на приходе. Одна наша девушка-прихожанка впервые привезла в храм свою подругу на вечернюю службу. Храм был полупустой, обычно на всенощную народ почти не приходил – пять километров было до ближайшего населенного пункта. Поэтому местные в основном с утра приходили на службу.
Священник Василий Владышевский
Вечером обычно только мы, москвичи, приезжали, пели, читали на клиросе. Отец Василий благословлял – мы там всенощные по пять часов служили, строго по Уставу, как в монастырях. Иногда батюшка служил молебен на изгнание нечистых духов по “Большому Требнику”. Приходили на него двое-трое болящих, страдающих алкоголизмом или еще какими-то страстями. Когда иной человек сам со своей страстью справиться не мог и хотел от Бога получить помощь, то отец Василий по милосердию иногда служил этот молебен, и некоторое облегчение это страждущим приносило. А кто-то и полностью от своей страсти избавлялся.
И вот как раз была всенощная, я пошел с клироса за свечками к “свечному ящику”, смотрю: какая-то девушка стоит незнакомая. Я на клирос вернулся, спрашиваю: ребята, чья знакомая там стоит?
Одна из наших девушек певчих говорит: «Это моя подруга, она болящая. Мы вместе были в туристическом лагере, жили в одной палатке. Я когда вечером начинала перед сном молиться, она сразу теряла сознание. Только я за молитвослов: «Отче наш…», – а она в обморок. Вот привезла ее к отцу Василию».
Служба закончилась, девушки пошли вдвоем гулять вокруг храма, а мы с ребятами стояли около колокольни, разговаривали. Вдруг девушка-певчая бежит: «Идите сюда, помогите! Моей подруге плохо!» Так вышло, что я первый подбежал, поднял лежащую девушку на руки, а та, как веревка, расслабленно повисла у меня на руках. И вот пока я её нес, ребята начали дружно молиться. Её как начало судорогами колотить у меня на руках, рот оскалился, я аж испугался – честно признаюсь. Позвали отца Василия, он выбежал, увидел происходящее и сказал: «Все понятно, несите ее в храм».
Пока я в храм ее заносил, по ступенькам к двери поднимался, народ поуспокоился, молитва ослабла, и девушка снова провисла на моих руках. В храме я посадил ее на сундук, придерживал только, чтобы не упала. Подошел отец Василий с мощевичком в парчовом мешочке. А дальше все происходило так, как описывается в книге про отца Флавиана.
Кладет батюшка ей на голову мощевичок – ее как швырнет метров на пять, по полу полетела. Отец Василий мне: «Удерживай мешочек на голове у неё, пока я достану требник», – я за ней с мощевичком по всему полу гоняюсь, ее швыряет от мощей по полу – я за ней. Тут как раз отец Василий молитву “Бог богов” начал читать – ее било, било, а потом она все тише, тише и совсем затихла. Я попытался её с пола поднять, а она без чувств, совершенно расслаблена, как верёвка на руках провисает.
Батюшка меня остановил и говорит ей: «Встань!» Она, тут же на пятках поднялась, как на шарнире шлагбаум, и встала столбом. Глаза открылись: «Батюшка, а что со мной было?..»
Это тот случай, из которого вырос эпизод, описанный в первой книге повести «Флавиан». Можно сравнить, как это было в жизни и как этот момент в книге художественно обработан. Все остальные эпизоды примерно так же, в той или иной степени литературно обработаны, но все имели место быть в реальной жизни.
«Поучения» афонским монахам
– Вы много раз были на Святой Горе, что больше всего вас впечатлило?
– Когда впервые я собрался на Афон, то должен был ехать вместе со своим знакомым священником, но так вышло, что в тот раз поехать ему пришлось одному. Когда он вернулся, я его спросил: «Какое у тебя самое яркое, сильное впечатление от Афона?» – «Понимаешь, у нас в России, чтобы почувствовать ответ Бога на молитву, благодать, приходящую во время молитвы, нужно изрядно потрудиться. Здесь мы ее как будто из-под земли выкапываем – столько надо потратить сил. А там она просто в воздухе разлита, там ей дышишь: открой сердце и молись – обращайся к Богу. И благодать будешь чувствовать необыкновенно сильно везде».
Когда после этих слов я впервые приехал на Афон, меня очень интересовал именно этот опыт: почувствовать, насколько там ощутимо присутствует благодать. Здесь молишься-молишься, а сам, как деревяшка. Почему – понятно: страсти коркой всё сердце покрывают, лишают его чувствительности. Но каждому христианину хочется хоть чуть-чуть попробовать прикосновения божественной благодати.
И когда я туда приехал, начал молиться в разных монастырях, святых местах, то Господь по милости Своей дал мне это почувствовать. Бог дает это почувствовать каждому, кто туда приходит не просто поглазеть, пофотографировать, “пошопинговать”… А вот когда обращаются всем сердцем: «Господи, Ты где?» – то приходит ответ: “Здесь, рядом с тобою”…
– В ваших книгах описываются очень интересные встречи на Афоне, насколько они реальны?
– Как-то перед очередной поездкой на Святую Гору я был на Крите. Там у меня возникла одна проблема и, чтобы её срочно решить, понадобилось позвонить одному монаху из Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне. Я ему звоню: «Батюшка, так и так…» А он мне и говорит: «Мы твоего третьего «Флавиана» читали, так что приезжай, будем разбираться…» Я спрашиваю: «Камнями будете побивать?» – «Камнями, – отвечает, – не будем, скорее консервными банками с твоими любимыми октопусами».
В то время третья книга повести «Флавиан» еще версталась в издательстве, но в электронном виде я ее некоторым уже рассылал, и в монастыре святого Пантелеимона ее уже прочитали.
Я приехал туда и говорю: «Вот, голову повинную принес. Что я написал не так? Что, – говорю, – чудес там слишком много?» – «Нет, чудеса – это обычная наша жизнь, бытовое. Матерь Божия нередко является, Она здесь ходит везде – недаром Игумения Горы Афонской! Можно за угол собора зайти и по дороге в келью столкнуться с Матерью Божией – и такое здесь бывает… Или Господь может Сам явиться в образе монаха – почитайте жития, кому и в каком образе Господь только ни являлся – ничего тут удивительного нет. Эта наша жизнь, тут ты написал всю правду».
Думаю: «Слава тебе Господи, с чудесами я не переборщил». Спрашиваю: «В чем проблема-то тогда?» – «Мы все переживали, когда прочитали твоё описание, какой ужас на Афоне будет в последние времена. Триллер твой, как вся бесовщина ворвётся сюда, когда женщин на Афон пустят! Мы это прочитали, обсуждали с отцами, собирались…»
Я говорю: «Для того я это и написал, чтобы, в том числе, и вы прособирались и пообщались, цель была немного вас расшевелить. Я хоть и в гости, со стороны к вам приезжаю периодически, но какие-то вещи вижу. По-братски хочется сказать: Ребята, вот этого лучше не надо, потому что оно бедой может обернуться. Вот и написал, что может быть, если процесс обмирщения афонской братии не остановится. Это не только к нашим монахам относится, но и к остальным: грекам, болгарам, румынам и прочим – тоже».
Отцы-афониты мне сказали: «Мы подумали и решили: наверное, так все-таки не будет». Отвечаю: «Если вы действительно будете активнее в молитве подвизаться, поменьше пользоваться ноутбуками, видеоплеерами, телефонами с игрушками и прочими атрибутами мирской цивилизации и побольше внимания направлять внутрь себя, то может, так и не будет».
Это я дерзновенно так говорил не для того, чтобы афонских монахов учить, как надо спасаться: мол, кто их ещё спасению поучит, как не подмосковный заштатный протоиерей? Просто порой какие-то вещи со стороны и впрямь виднее.
События, описанные в третьей книге «Флавиана» и потрясшие отцов со Святой горы, – это был крик боли моего сердца. Я Афон очень люблю, в десятый раз недавно оттуда вернулся и остро чувствую святость этого места. Оно уникально в духовном отношении, это как промежуток между нашим земным миром и миром Вечности. Если прийти туда с открытым сердцем, с желанием соприкоснуться душой с афонской молитвой, то обязательно почувствуешь благодать этого места, намоленного многими поколениями подвижников.
– В принципе, от обмирщения никто не застрахован…
– Уже на обратном пути плыву на пароме вместе с одним монахом, говорю ему: «Наверное, в третьем «Флавиане» слишком много наворотил я всяких «ужастиков». Отцы, небось, поседели, читая такое …» А он мне отвечает: «Мой друг, тоже монах, работает над диссертацией в Милане. Одно время он жил вместе с немцем, тоже каким-то ученым. Причем оба они английский знали плохо, а итальянский вообще никак, и общались, в основном, жестами и с помощью десятка английских слов. Зато когда ходили гулять по городу, не было ненужной болтовни, они могли вместе ходить и каждый сам про себя молиться. Друг мне рассказывал: «Вот, как-то раз немец меня подводит к древнему католическому храму, показывает и говорит: «Это театр». Спрашиваю: «Какой театр, это же храм?» – А он: «Театр». Дверь отрываю, смотрю, а там – действительно: зрительные ряды, сцена, декорации… В храме – театр. Идем с ним дальше. Опять храм. Показывает: это бар. Дверь открываем – барная стойка, ряды бутылок … в общем, настоящий бар. Идем дальше, опять показывает: дискотека в бывшем храме…». Так что ты, отец Александр, ничего в своей книге не “наворотил” такого, что в реальной жизни нет. Правда, ещё пока не на Афоне…»
Выходит, я ничего особенного в книге не придумал. Всё это уже есть. Пока в Милане и в других местах Европы. Но это может прийти в любое место: на Афон, в Россию – давно ли у нас большевики туалеты в алтарях устраивали? Если мы будем жить, я уже не говорю – не духовно, хотя бы – не элементарно нравственно, то этой беды и нам не избежать. А мы сейчас как живем: посмотри вокруг себя, а еще лучше – внутрь себя.
Миссия выполнима?
– Профессора А.И. Осипова я очень уважаю, несмотря на то, что наши взгляды по некоторым вопросам отличаются, например, о послушании и духовничестве.
Алексей Ильич опирается в основном на . Но это не самая полная база, на которую можно было бы опереться, скажем, в вопросе о послушании. Святитель Игнатий пишет о том, что послушание, описанное в святоотеческих книгах, стало невозможным в его время. А Алексей Ильич Осипов, оперируя этим его мнением, пишет, что тем более невозможно иметь такое святоотеческое послушание в наши дни.
Однако мы видим в современной жизни Церкви, не только Русской, но и Вселенского Православия, совсем другое. Множество сект, “имеющих место быть” даже внутри нашей Православной Церкви, раскольнических группировок и объединений, имеют чёткую установку – “послушание паче поста и молитвы”: слушайся “старца”, и он тебе укажет путь ко спасению, не смей нарушать его предписаний, шаг влево, шаг вправо – и ты в аду. Это одна крайность. Впрочем, не только современная: понятием “послушания” еретики и сектанты спекулировали во все века.
С другой стороны, нелепо говорить, что послушания сейчас вообще никакого нет и быть не может, потому что Старцев нет и, соответственно, некого слушаться. Когда у нас насморк, мы ищем профессора медицины для консультации или идем к простому участковому терапевту? Конечно же, мы записываемся на прием к участковому терапевту. Если же вдруг оказывается, что у нас не насморк, а какое-то сложное в диагностировании и лечении заболевание, то наш участковый врач и сам говорит: «Идите к профессору, дам Вам направление – только он может помочь в Вашем случае». Так и в духовной жизни. Большинство духовных «насморков», с которыми люди приходят к священникам, вполне диагностируются и лечатся на уровне приходского пастыря, просто грамотного, вменяемого и добросовестно относящегося к своим обязанностям.
Вообще “старец” как некая харизматичная личность, обладающая сверхъестественными дарами прозорливости и чудотворения, – большинству христиан попросту не нужен. Есть обычные пастыри, священники-духовники, которые находятся на приходах и берут на себя неблагодарный труд разгребать чужие проблемы и давать какие-то вменяемые советы. Такие люди есть, их много и надо пользоваться такой возможностью.
– К тому же послушание монашествующих и мирян – разные вещи.
– Конечно. Мы не сравниваем послушание в монастырях и в миру, наши современные монастыри – это вообще отдельная больная тема, особенно женские. В третьем «Флавиане» и в «Селафииле» я немножко коснулся этой темы. Мы сейчас говорим о мирянах.
Приходит мирянка или мирянин к батюшке и говорит: «Батюшка, у меня проблема с мужем, с сыном, дочкой, снохой и т.д.» – «Начни сама учиться жить по-христиански, с такой-то частотой исповедоваться, причащаться, читай такие-то молитвы, читай Евангелие» – «Батюшка, благословите!» – «Благословляю!»
Человек уходит и либо этого не делает, либо выполняет все с “точностью до наоборот”. Опять приходит: «Батюшка, вот у меня такая-то проблема, она осталась и даже обострилась…» – «А ты сделала то, что я тебе говорил?» – «Нет, батюшка, не сделала! Но вы знаете, проблема-то осталась…»
Это что – «послушание» или «непослушание»? Как вообще этим словом воспользоваться в подобной ситуации? Человек приходит к врачу, тот диагностирует: «У тебя такая-то болезнь, вот тебе рецепт, иди купи лекарство, делай так и через неделю будешь здоров». Больной выходит, рецепт бросает в урну и говорит: «Не буду ничего делать». Через неделю опять к врачу приходит и говорит: «Знаете, мне еще хуже…»
– А каким должен быть священник-духовник?
– Хорошо найти духовника вменяемого, рассудительного. Причем рассудительного хотя бы на уровне общецерковного опыта. Не имею в виду “дар духовного рассуждения”, как дар благодатный, наивысший из даров, даже среди таких, как прозорливость, исцеление больных молитвой и т.п. Мы еще настолько недуховные, плотские, что для мирян хороший духовный наставник – это просто добросовестный священник, женатый, имеющий свой опыт семейной жизни, опыт христианских взаимоотношений с супругой и христианского воспитания своих детей. Именно такой опыт для большинства прихожан наиболее ценен. А если батюшка еще и благочестив, старается внимательно и углублённо молиться, вести активную духовную жизнь, то он и становится этаким “духовным лидером”, к которому стремятся люди, ищущие спасения. Такого духовника найти непросто.
Это отдельная тема и большая проблема – духовничество и послушание в нашей Церкви сегодня. Но Господь не просто так в Евангелии сказал: «Просите и дано будет вам, ищите и обрящете, стучите и отворят вам» . То есть ищите духовника не по страстям своим, не по желанию “и православным числиться, и жить в своё удовольствие”, причём “по благословению”!
Не так, как некоторые: «Я вот сейчас к этому батюшке пойду, потому что знаю, что он меня на мясо в пост благословит…» Если с подобной мотивацией искать духовника, то и попадется как раз такой, с которым вместе можно и в преисподнюю угодить.
Хороший духовник – тот, через которого Сам Господь будет руководить вашей жизнью к спасению и не станет потворствовать вашим страстям. Если искать такого наставника, то начинать надо с горячего желания и, конечно же, с молитвенного прошения: «Господи, даруй мне такого наставника, которому я могу с чистой совестью свою душу вверить во спасение и получить от него спасительное духовное руководство!» И тогда: “ … всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят” . (Матф.7:8)
