Принципы воспитания русского дворянства в XVIII-XIX веках
Американская историк Джессика Товров считала, что особенности воспитания дворян прямо повлияли на особенности развития России. В качестве ключевых его факторов она называла жёсткую иерархичность семьи, авторитет отца как полу-бога, отсутствие любви и романтических отношений между полами.
Книга американского историка Джессики Товров Русская аристократическая семья: структура и изменение, посвященная истории дворянской семьи в России в 1760-1850 годах, вышла в 1987 году в серии «Современная история Европы». Она написана в антропологическом ключе с намеренным отказом от каких-либо этических оценок описываемого, абсолютной отстраненностью. Исследуется историческая психология российского дворянства. Источниковая база Товров очень солидна, подняты все педагогические и детские издания того времени.
Имущественное положение российского дворянина имело важное, но неформальное значение. Большинство дворян были бедны (в 1834 году 14% всех дворян вообще не имели земли). В этих условиях основной самосознания дворянского сословия в XVIII-XIX веках стал поведенческий критерий: благородство определялось благородством воспитания и поведения в обществе.
Основные тезисы книги Товров.
1)Русское дворянство отличалось от западноевропейского тем, что в его идеологию не было включено представление о благородстве крови или происхождения. О неотъемлемом – вне зависимости от поведения, богатства – дворянском достоинстве. Этому способствовало то, что русское дворянство и в XVI-XVII веках выделялось по своему служебному положению, петровские же реформы закрепили принципиальную открытость сословия притоку извне.
2)Психологически принадлежность к дворянству определялась поведением индивида, прежде всего – несением службы обществу, образованием, управлением крестьянами. Неумение вести себя в предписанной манере могло вести не только к изгнанию из общества, но и к разрыву семейных уз.
3)Восприятие детства определялось идеей служения в социальной иерархии. Этика служения рассматривала как нежелательные и незаслуживающие особого внимания эмоции ребенка (и взрослого). Ни одна эмоция – страх, жалость, даже материнская любовь – не считались надёжными руководителями в воспитании.
4)Власть и иерархия в России рассматривались как позитивные идеи. Значение личности определялось её положением в иерархии, относительно вышестоящего. Значение всякого института – в т.ч. семьи – определялось тем же, кроме того, все институты (и семья) сами должны были иметь ясную иерархию власти, ответственности и авторитета.
5)Пётр I не только крепко связал службу и дворянское достоинство, но установил зависимость службы от образования и, соответственно, благородного достоинства от образования». К концу XVIII века образование дворян стало одним из признаков благородного положения, отделявшего их от низших сословий. Однако само образование утеряло чисто утилитарный вкус и стало более широким. Произошло отождествление образования с дворянским достоинством.
6)Иерархичность семьи выражалась в том, что не только выделялся её глава, а каждый из членов семьи имел особое служение. Выполнение служения подразумевало передачу реального исполнения функции вниз: слуге, няне и т.п. Отец сам не воспитывал ребенка, он должен был нанять учителя.
7)Ключевым лицом в семейной иерархии был глава семьи. Он – или она – отвечал за представительство семьи в обществе и представлял общество в семье. Положение главы семьи (обычно отца) было столь велико, что и в макро-иерархии её глава – царь – уподоблялся именно отцу (отечества). В случае смерти отца главой семьи становилась его вдова. Иногда, если лицо, которое должно было быть главой семьи, не справлялось со своей обязанностью, происходило разделение функций: одно лицо символизировало единство семьи, другое реально вело дела, постоянно указывая на символическую фигуру как настоящую главу.
8)Глава семьи не просто возглавлял иерархию, его служение было качественно отличным от положения других членов семьи, он был полу-богом. Поэтому он держался с другими членами семьи недоступно, в отдалении. Эмоциональная дистанция подкреплялась физически: отдельным помещением, ограниченным общением. Например, распоряжения и прощения передавались обычно через третье лицо (муж прощал жену через посредство друга, отец сына – через жену). Это позволяло прощать, не умаляя власти главы. После еды все благодарили главу семьи.
9)Даже женитьба не освобождала сына от подчинения воле отца.
10)Если глава семьи нарушал свой долг, его нельзя было покарать. В этом, как и во многих других областях русской жизни, обязанности человека у власти не имели соответствия в правах его подчиненных.
11)Обязанностями отца были в основном: устройство браков потомства и карьеры сыновей.
Статус женщины
1)Первый этап в жизни совершеннолетней женщины: невеста, даже если она не была обручена. В качестве (потенциальной) невесты девушка впервые входила в общество.
2)Часто невеста принуждалась предпочесть брак по усмотрению семьи браку по любви. Очень часто брак заключался без любви, поскольку возраст невесты был ограничен примерно 23 годами. Считалось, что любовь приходит и после брака.
3)Кроме любви, достоинство брака было в том, что он давал девушке независимость от родительской опеки.
4) Главным принципом брака было служение мужу. Однако в нравственном отношении жена была ровней мужу, он обязан был любить её. На практике же, даже если муж не любил жену и плохо обращался с ней, у неё не было средств сопротивляться его власти. Апеллировать было некуда.
5)Единственной ситуацией, когда жена могла воспротивиться поведению мужа и не быть осужденной обществом – когда муж растрачивал состояние. Состояние считалось собственностью семьи и детей, за будущее которых несла ответственность и мать.
6)Юридически супруги были независимы, общности имущества не существовало, и обычно супруги даже не наследовали друг другу. В обществе муж и жена имели разный круг знакомств, вели независимый образ жизни, воспринимались как самостоятельные личности (в отличие от современных стандартов). У них были особые друзья и знакомые.
7)Материнство считалось самой важной ролью женщины, средством и её счастья, а также главным пунктом основной её роли – самопожертвования. Однако самопожертвование ещё не сочеталось (в идеале материнства, как позднее) с эмоциональной самоотдачей и близостью к ребенку. Дистанция по отношению к ребенку начиналась с рождения. Например, только эксперты-педагоги всерьез говорили о кормлении ребёнка матерью, практически же это всегда доверялось кормилице. Этот обычай держался и на исходе XIX в.
8)Рождение ребенка изменяло отношения мужа и жены, упрочивало их, особенно потому что в русской культуре романтическая любовь не имела традиционно высокой оценки.
9)С наступлением менопаузы и после женщина становилась асексуальным существом, более не скованным женской ролью и стандартами поведения. Особенно это относится к вдовам, которые могли унаследовать после мужа статус главы семьи с вполне мужскими хлопотами и критериями поведения (хлопоты за сыновей, благосостояние дома). Чаще, однако, роль главы переходила к сыну. В таком случае женщины-вдовы часто удовлетворялись ролью символической главы семьи – сын во всём спрашивал её совета, но поступал только по-своему, несмотря на внешние знаки почтения.
10)Только старость давала женщине долгожданную независимость (а не брак).
Статус мужчины
1)Ребёнок до семи лет воспитывался исключительно женщинами, ответственность за воспитание лежала целиком на матери, которая передоверяла её няне, оставляя за собой общий надзор.
2)Желание матери видеть сына правильно воспитанным было несовместимо с нежностями, ограничивало выражение открытой привязанности матери к сыну. Хорошая мать была строгой, а не нежной. Нежность матери к ребёнку не вызывала одобрения окружающих.
3)Роль няни была неограниченна, дети отвечали ей обожанием.
4)Отец играл малую роль в раннем воспитании сына, что проявлялось в его повышенной нежности к ребенку (его не сковывали ролевые обязанности).
5)В 5-8 лет мальчик переходил в мужскую сферу, из относительной свободы к прямому авторитету. Это влекло за собой серьёзное эмоциональное потрясение.
6)Высшим авторитетом становилась не мать, а отец. Потому с этого возраста мать часто становилась нежной по отношению к сыну. Ребёнок теперь редко видел мать и имел мало дел с нею. Ребенок начинал идеализировать мать.
7)Ответственность отца за сына не означала их близких отношений. Она проявлялась в подборе для сына дядьки и учителя, в частных совещаниях с ними о ходе воспитания. Отец отвечал за выбор карьеры для сына.
8)Даже если отец был склонен к близкому эмоциональному контакту с сыном (что было редкостью), тому препятствовали экономические и культурные соображения: служба отца, особенно военная, положение главы семьи как недосягаемой вершины и авторитета. Моралисты поощряли недосягаемость отцов.
9)Ребёнок одновременно боялся отца, но – по крайней мере, до зрелости – и поклонялся ему. Отец был богоподобным существом, его решения не оспаривались и не обсуждались.
10)Дядя, если он был, в силу своей не загруженности ролью воспитателя, был более доступным для ребенка существом, эмоционально он часто бывал ближе отца.
11)Лучшим воспитателем считался учитель, предпочтительно иностранец. Его обязанностью был не только курс наук, но, прежде всего воспитание манер. Учитель всюду сопровождал воспитанника, он мог запретить ему ходить куда-либо, пускай даже с родственником. На практике отцы редко вникали в деятельность учителя.
12)Эмоционально близких отношений с учителем не возникало. Этому препятствовало положение учителя в иерархии как высшего авторитета для воспитанника. В то же время он оставался слугой, ему недоставало мистического авторитета родителей. Он не возбуждал ни любви, ни дружбы, ни страха.
13)Отношения братьев были очень крепкими и близкими. Детей могли наказать обоих за проступок одного.
14)С переходом в мужскую сферу власть впервые становилась важным обстоятельством в жизни мальчика. Главным авторитетом для него был отец, который обычно вызывал страх. Учитель, с которым он проводил бо льшую часть времени, был не столь страшен, как отец, но тоже являлся авторитетом. Мать мальчика могла быть убежищем от этих властных фигур и их требований. Но её контакты с ребенком были теперь очень ограничены, а его няня почти полностью была исключена из его жизни. Именно в это время мальчик впервые входил в суровую русскую действительность авторитета и дисциплины.
15)Отношения с отцом значительно менялись в подростковом возрасте, по мере созревания. Отец терял часть своего мистического ореола. Однако традиция ставила мальчика с бунтарскими наклонностями в очень тяжёлое положение, т.к. авторитет отца был непререкаем. Многие дети и не пытались восставать, тем более что отец, как правило, был недосягаем и вне контакта.
16)Взрослым подросток становился не единовременно (как девушка после замужества), а по мере освоения ступеней иерархии и служения. Во-первых, это сексуальная зрелость – но сама по себе она не делала мальчика взрослым. Обычно считалось, что взрослым мальчик становится в конце второго десятилетия жизни, когда он начинает прямо служить обществу и царю (в армии, университете). Учёба в университете и др. заведениях рассматривалась как служба, дающая первую независимость от власти отца.
17)Власть и авторитет учителей в университете и школе были ограничены сравнительно с властью отца или гувернера. Юноша впервые оказывался в обществе равных ему по положению и возрасту людей. Ни до того, ни после – на настоящей службе – он не имел столько равных себе в окружении, столько возможностей для неформального социального общения.
18)И учёба, и служба вызывали мистику дружбы, братства. Этот опыт и память о нём сохранялись всю жизнь. Прославление дружбы основывалось и на романтической идеализации дружбы, и на равенстве учеников в иерархии.
19)Относительная свобода от иерархии основывалась не на личных качествах юноши, а на его временном положении в обществе. Иерархия лишь временно отступала на второй план. Последнее слово в вопросе о карьере и даже браке оставалось по-прежнему за отцом. И в более зрелом возрасте мужчина должен был подчиняться отцу или другим – в отсутствие отца – старшим родственникам.
20)Следующей ступенью в жизни мужчины был брак. После него человек обычно оставлял службу. Часто брак заключался в связи со смертью отца или его неспособностью быть властью в семье. Если отец был жив, положение мужчины-сына было противоречивым, т.к. он был обязан по-прежнему повиноваться отцу.
21)Брак по любви был редок. Обычно брак заключался около 30 лет. Воля отца (семьи) в выборе невесты была решающей.
22)Для мужчины брак был мене критическим и важным моментом, чем для женщины, т.к. его главная социальная роль лежала в служении обществу, а не семье.
23)Рождение ребенка также имело меньшее значение, мужчина рассматривал его в значении продолжения рода.
24)Смерть отца была последней ступенью в обретении мужчиной полновесного статуса и независимости, статуса дворянина, главы семьи, слуги общества.
25)Близость братьев проявлялась и в том, что они не делили наследство сразу после смерти отца.
Само собой, точно так же как и вообще любые семьи, отдельные дворянские роды и представители дворянства все разнились между собой — по своему происхождению, по своей древности, по своему богатству (земли, здания, фамильные реликвии и драгоценности и проч., а до 1861 и крепостные), по своей близости к двору, по своему отпечатку в истории России. Но на данной странице мы рассмотрим прежде всего статусные различия между ними (сугубо почётные, т.к. юридически все дворяне были равны в своих личных правах, за одним лишь исключением участия в выборах в дворянские губернские собрания, на которое имели право лишь потомственные дворяне).
Таких различий было (на момент конца царского режима) четыре , см. ниже. Исторически, особенно до правления Петра I, были и другие отличия, связанные со старинной, отличной от Табели о рангах , иерархией и наличием целого ряда придворных (нередко сугубо почётных, фиктивных) функций, которые все исчезли с реорганизацией дворянского сословия в петровский период. В частности, до Петра дворянский титул был один: княжеский (а совершенно все собственно русские князи были «природные», Рюриковичи и Гедиминовичи).
То, что малосведущие люди считают иногда титулом (боярин, окольничий, думный дворянин...) являлось ненаследственной функцией в государстве, т.е. служебным чином, и давало одновременно право участия в Боярской Думе. Иные чины (стольники, рынды, стряпчие, постельничие и спальники, ловчие и т.д.) были намного ниже рангом и в Думу не входили. Система не была чем-то монолитным и постоянно видоизменялась, иногда происходили весомые изменения в статусе тех или иных должностей: например, если поначалу конюший реально заведовал царской конюшней, то в XVI веке статус должности резко возрос и её занимали наипервейшие из бояр, по сути конюший был... чуть ли не премьер-министром (нпрм., конюшим был до своего воцарения Борис Годунов). Как указано выше, чины эти не были наследственными, однако многие высокопоставленные дворянские семьи почти всегда располагали представителями в Думе и очень часто дети бояр (не путать с «детьми боярскими», отдельное сословие в XV-XVI вв.!) становились сами боярами. В XVII веке, т.е. по сути во время последнего века существования бояр, выходцы из порядка 30 семей становились напрямик окольничими (кн. Барятинские, Бутурлины, кн. Волконские, кн. Львовы, кн. Милославские, Пушкины, Стрешневы...), а то и боярами (кн. Воротынские, кн. Голицыны, Морозовы, кн. Одоевские, Салтыковы, кн. Трубецкие, кн. Хованские, Шереметевы...), перепрыгивая одним махом через все ступеньки придворной и государственной иерархии.
Но после Петра I (который ввёл Табель о Рангах , 1722 г., а также выстроил новую систему титулов) и Екатерины II (которая в 1785 г. упорядочила права и организацию дворянского сословия в своей Жалованной грамоте дворянству ), ситуация стала намного проще и понятнее. Вот вышеупомянутые четыре деления и отличия:
1) потомственные и личные дворяне,
2) чин в Табели о рангах (для военных и гражданских чиновников, а также для придворных),
3) титулованные и нетитулованные дворяне,
4) часть дворянской родословной книги, в которую они были вписаны.
Рассмотрим теперь все эти четыре различия.
1) потомственные и личные дворяне
Если до Петра I, дворяне все были потомственные, то после петровских реформ появились личные дворяне, причём под конец XIX века их стало почти столько же, сколько потомственных дворян. Личные дворяне отличались тем, что не передавали свою принадлежность к дворянству по наследству детям. Чаще всего личное дворянство получали путём достижения определённого чина по Табели о рангах (будь то на военной или на гражданской службе), но могло также присваиваться отдельным пожалованием в награду за какие-либо заслуги. До 1900, личные дворяне могли ходатайствовать о получении потомственного дворянства, при условии, что их отцы и деды по 20 лет прослужили беспорочно в обер-офицерских чинах. В отличие от потомственных дворян, личные дворяне не могли участвовать в дворянском самоуправлении. Но в иных правах и привилегиях, не было совершенно никаких отличий между личными и потомственными дворянами. Кроме того, поскольку личные дворяне не создавали собой рода, они не вносились в родословные книги дворянства (см. ниже).
Пётр, создавая возможность получения личного дворянства, хотел ослабить потомственное дворянство (которое до появления Табели о рангах считало себя относительно независимым от государства, а после неё стало вынужденным служить стране, причём при Петре — пожизненно), усилить престиж военной службы по сравнению с гражданской, а также создать стимулы для представителей низшего сословия, которое уже простым достижением низших военных чинов достигало заманчивого дворянского статуса.
Однако сильный рост количества личных дворян в XIX веке привёл к ряду консервативных реформ, направленных на то, чтобы ограничить их количество и их возможности к дальнейшему социальному росту. Если до 1845, личное дворянство давал любой чин Табели о рангах , то после соответствующей реформы, лишь военные пользовались этой привилегией, тогда как для гражданских чиновников X-го/XIV-го классов дворянство оставалось мечтой.
Потомственное же дворянство, помимо потомков дворян допетровской эпохи (которое потому и называлось «столбовым дворянством» — от боярских списков-столбцов), состояло и из потомков тех лиц, кому после 1722 г. было присвоено потомственное дворянство, прежде всего — военных. Но если в результате петровских реформ, все военные чины (уже с последнего, XIV-го) давали потомственное дворянство, а гражданские предоставляли его с VIII-го класса, то чтобы ограничить доступ в высшее сословие, целый ряд реформ (так же как и для личного дворянства, см. выше), усложнил получение потомственного дворянства. С 1845 г., при Николае I, военные стали получать потомственное дворянство лишь с VIII-го класса (звание майора), а с 1856 г., при Александре II, для этого стал необходим даже VI-ой класс (звание полковника). Для гражданских чиновников всё обстояло ещё хуже: после 1845 г., VIII-го класса стало не хватать, и только V-ый класс (статский советник) давал потомственное дворянство. После реформы 1856-го г. и этого стало уже недостаточно, а потребовался IV-ый класс (действительный статский советник). Но потомственное дворянство давало и присвоение определённых орденов различных степеней (нпрм., ордена Святого Владимира всех степеней до 1900 г., а после этого года лишь трёх первых степеней).
Несмотря на постепенное усложнение получения потомственного дворянства, петровские реформы всё же привели к сильному снижению веса древних дворянских родов (столбового дворянства) даже среди потомственного дворянства (не говоря уж о дворянстве вообще). По оценке Б.И.Соловьёва, «к началу XX столетия потомственных дворян, вписанных в родословные книги, могущих доказать свою принадлежность к служилому сословию ещё с допетровских времён, насчитывалось всего четверть от общего числа дворян». Этот автор также считает, что лишь около 10% дворянских родов относятся к древнему дворянству (до 1685 г.), а 90% возникло именно в результате государственной службы (по этой причине, наш включает в себя на настоящий момент только титулованное и столбовое дворянство: во всём мире наиболее престижным дворянством считается именно древнее, кроме того, по этим родам гораздо сложнее найти информацию, чем по родам, возникшим в XVIII-XIX вв.).
2) чин в Табели о рангах
Петровская Табель о рангах (1722 г.) включала в себя 14 классов, отдельно для военных, гражданских и придворных чиновников. Достижение того или иного класса давало доступ к личному или даже к потомственному дворянству. Как уже сказано выше, минимальный класс для такого социального роста постепенно увеличивался, чтобы ограничить слишком сильное разрастание дворянства и доступ к высшему сословию выходцев из низших сословий.
Прохождение чинов было проще и быстрее для дворян, чем для остальных служащих. Если первым побуждением Петра было вполне демократическое стремление к облегчению социальной мобильности, ограничению власти старой аристократии и установлению настоящей меритократии невзирая на семейное происхождение, то постепенные реформы его наследников привели всё же к усугублению социального неравенства. Например, после 1834 г., для перевода в VIII-ой класс (и получения т.обр. потомственного дворянства), недворянину надо было прослужить 12 лет, тогда как те, у кого уже было дворянство, было достаточно всего лишь 3 лет службы, и т.д. Поэтому высшие чины, за немногими исключениями, все занимались людьми, которые уже принадлежали по своему рождению к знати.
Табель о рангах неоднократно видоизменялась, добавлялись новые звания, упразднялись старые (нпрм., исчезло звание майора, а в гражданской иерархии перестали использоваться XI-ый и XIII-ый чины), но в общих чертах она осталась основой организации государственной службы Российской империи до 1917-го г.
Дворяне отличались, соответственно, между собой по достигнутому ими чину, и в родословных весьма часто стоит последний их чин (чаще всего присвоенный при выходе в отставку с военной или гражданской службы), а тех или иных лиц нередко идентифицируют как «сын секунд-майора», «генеральша», и т.д. При прочих равных, чин дворянина, в отличие от всех остальных характеристик, зависел только от него самого, от качества его службы, от его усердия и доблести. Соответственно, это единственная меритократическая черта в российском дворянстве — ведь все остальные были наследственными. В государственной иерархии даже выходец из малоизвестного и нетитулованного рода, достигший своими личными качествами III-го или IV-го класса стоял всегда выше, чем потомок древнего и княжеского рода, оставшийся в VIII-ом или в IX-ом.
3) титулованные и нетитулованные дворяне
Поскольку древнее российское дворянство прежде всего происходит от лиц, занимавших различные посты на государственной службе (служилые люди), то в основной своей массе оно было нетитулованным (в отличие от западноевропейского дворянства, где, напротив, почти всегда идёт речь о происхождении от какой-либо земли, у которой был статус — баронство, графство, княжество, — откуда и соответствующий титул). Титулы (точнее, титул) носили лишь наследники ранее правивших княжеских родов, это т.н. «природные князья», потомки правителей различных удельных княжеств ещё Киевской Руси.
Как уже сказано выше, до Петра I единственным титулом был титул князя , а все князья были либо Рюриковичами и Гедиминовичами (т.е. природными князьями), либо потомками переехавших в Россию татар или иных иноземцев, которые в ряде случаев (и при условии принятия православия) были признаны в статусе князя (что привело к довольно резкому снижению престижа княжеского титула). Пётр I стал присваивать титулы графов и баронов , заимствованные из Западной Европы (причём на первых порах он делал это не прямым присвоением, а запрашивая грамоты от Священной Римской империи: например, если первым графом в России стал Фёдор Алексеевич Головин, получивший по просьбе Петра этот титул от Священной Римской империи в 1702 г., то первым собственно российским графом стал Борис Петрович Шереметев, в 1706 г.).
Таким образом, тремя собственно русскими дворянскими титулами являются: князья, графы, бароны (и именно в этом порядке). Как уже было сказано, по причине существования многих княжеских родов мусульманского происхождения, а также упадка многих семей Рюриковичей (некоторые из которых даже перестали по ряду причин пользоваться княжеским титулом), к правлению Петра престиж княжеского титула сильно упал. Даже присвоение Петром I и последующими монархами княжеского титула различным государственным деятелям (Меншиков, Безбородко, Лопухин, и т.д.) не изменило в корне эту ситуацию. Кроме того, включение в Российскую Империю в первой половине XIX века Кавказа привело к резкому росту числа княжеских родов (значительно более половины их к 1917-му г. было грузинского происхождения!). В результате всего этого, некоторые стали ошибочно полагать графский титул более престижным (что однако неверно, см. стр. ).
Одним из способов увеличение престижа княжеского титула явилось создание особой категории — светлейших князей (титул «светлости»). Так, Меншиков, Безбородко, Суворов, Потёмкин, Голенищев-Кутузов и некоторые другие удостоились титула «светлости». Эта привилегия была весьма редкой (менее 20 присвоений за два века).
Помимо этих трёх собственно российских титулов, в очень редких случаях существовали и другие. Во-первых, довольно продолжительное время существовали лица, обладающие титулом царя или царевичей и помимо правящей династии. Сложилось это в результате постепенного присоединения к Российской империи мусульманских и иных территорий (Астрахань, Грузия, Имеретия, Казань, Крым, Сибирь...). Например, дети последних грузинских царей носили звание царевичей и при Российской империи, но внуки их были уже лишь светлейшими князьями. Во-вторых, иностранные принцы и герцоги (царские родственники, либо просто высокопоставленные иностранцы на русской службе) были в ряде случаев признаны в качестве российских принцев или герцогов (нпрм., герцоги Мекленбург-Стрелицкие, принцы Персидские, принцы Бироны-Курляндские, и проч.). Также можно привести уникальный случай пожалования герцогского российского титула: Александр Данилович Меншиков был в 1707 г. сделан светлейшим герцогом Ижорским (дети его этот титул не унаследовали). В-третьих, наконец, целый ряд российских подданных стали герцогами, принцами или маркизами других государств, но с признанием этих титулов в России. Есть также два уникальных примера признания западноевропейских титулов баронета и виконта.
4) часть дворянской родословной книги, в которую они были вписаны
После издания в 1785 г. Екатериной II Жалованной грамоты дворянству , в каждой губернии стали вести единую дворянскую родословную книгу, в которую включались все дворянские роды этой губернии (соответственно, личные дворяне туда не вносились). Поручено было это Дворянскому депутатскому собранию, которое назначало соответствующую комиссию. Эта комиссия рассматривала по отдельности каждый род губернии и представленные доказательства, и принимала решение о внесении в ту или иную часть родословной книги губернии, или же вообще отказывала в этом за отсутствием весомых доказательств. Многие из родословных известны сегодня т.обр. именно благодаря этим делам о дворянстве, тем более что по многим из них существовала обширная переписка с многочисленными копиями документов в разных учреждениях, вплоть до Сената в некоторых спорных случаях. Подобное многократное дублирование облегчает сегодня генеалогические поиски, учитывая, что некоторые архивы были уничтожены или утрачены в советское время.
Родословная книга была разделена на 6 частей:
I) дворянство жалованное или действительное (то есть дворяне, пожалованные в потомственное дворянское достоинство императором),
II) дворянство военное (дворяне, получившие потомственное дворянство при достижении соответствующего военного чина, XIV-го класса изначально, а затем лишь с VIII-го и даже VI-го класса, т.к. условия последовательно ужесточались в XIX-ом веке, см. выше),
III) дворянство по чинам и орденам (роды т.н. «осьмикласнаго дворянства», т.е. получившие потомственное дворянство при достижении первых восьми классов гражданской службы при Петре I, а позднее только при достижении V-го и даже IV-го классса, а также лица, получившие ту или иную степень какого-либо ордена, дававшую право на потомственное дворянство),
IV) иностранные роды (сюда записывались иностранные дворяне, приехавшие служить в Россию),
V) титулами отличённые роды (т.е. титулованное дворянство ),
VI) древние благородные дворянские роды (т.е. столбовое дворянство : «Древние благородные не иные суть, как те роды, коих доказательства дворянского достоинства за сто лет и выше восходят; благородное же их начало покрыто неизвестностию», таким образом в VI-ую часть включались роды, возникшие до 1685 г.).
Несмотря на практическое отсутствие разницы в правах между выходцами из той или иной части дворянской родословной книги (за исключением однако приёма детей в некоторые элитные учебные заведения, как то Пажеский корпус и Александровский лицей), наиболее престижными были всё же V-ая и VI-ая часть , благодаря либо титулам либо древности рода. Поэтому наш включает в себя лишь роды потомственного дворянства этих двух частей (что на деле покрывает лишь около 15% дворянских родов, но по остальным информация значительно более доступна, т.к. роды, возникшие в XVIII и XIX вв. недавние, факт вхождения их в потомственное дворянство всегда прекрасно документирован и все их 2-7 поколения легко отслеживаются по дворянским родословным книгам соответствующих губерний).
Дворяне и крестьяне
// Федосюк, Юрий Александрович. Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта XIX века. – 2-е изд. – М. : Флинта: Наука, 1999
Дворяне – основные персонажи большинства произведений русской классической литературы. Дворянами были и большинство русских писателей-классиков, от Фонвизина до Бунина. Что же такое дворянство?
Так называлось самое привилегированное сословие царской России. Дворяне, как правило, владели землей и до 1861 года жившими на этой земле крестьянами. С эпохи Петра I звание потомственного дворянина можно было получить по достижении определенного чина в военной или гражданской службе, при награждении некоторыми орденами, а также за особые личные заслуги.
Первоначально дворянином именовался человек, служивший при великокняжеском или царском дворе – отсюда и корень слова. С XIV века русские дворяне стали получать от великих князей, а затем царей в уплату за службу землю – поместье. В 1714 году Петр I закрепил за ними эту землю навеки как наследственную. Тогда же в дворянское сословие влились и феодалы-бояре, владевшие землей по наследству от предков. Вотчина, то есть земля, принадлежавшая семье издревле, и поместье – земля, пожалованная царем за службу, – слились с тех пор в понятие имение. В обоих случаях землевладение обычно именовалось поместьем, а его владелец – помещиком.
Поместье-имение не надо смешивать с усадьбой: усадьба – не все землевладение, а лишь помещичий дом с примыкающими строениями, двором и садом.
С петровских времен дворянство, уравненное в правах перед законом, по происхождению разделилось на родовое (столбовое) и служилое (новое), достигнутое выслугой на государственной службе. Столбовыми дворянами называли себя потомки древних знатных родов, владевших вотчинами, и в XVI – XVII веках записанные в родословные книги – столбцы, то есть списки в виде склеенных свитков. Столбовые дворяне, даже обедневшие, ощущали свое моральное преимущество перед оттеснявшими их поздними, служилыми дворянами. Пушкин, гордившийся своим 600-летним родом, в стихотворении «Моя родословная» язвительно писал: «У нас нова рожденьем знатность, / И чем новее, тем знатней». А один из персонажей его «Романа в письмах» пишет другу: «Аристокрация чиновная не заменит аристокрации родовой».
Петр I повелел, чтобы дворяне-мужчины в оплату за свои привилегии непременно отбывали государственную службу, причем с самого низшего ранга. Дворяне-юноши зачислялись в рядовые гвардейских полков. При преемниках Петра положение изменилось: дабы избавить детей от тягот солдатской службы, родители сразу же после их рождения стали записывать сыновей в гвардейские полки на должности унтер-офицеров, притом не отправляя их туда служить, а держа при себе до совершеннолетия. Героя же «Капитанской дочки» Пушкина Петра Гринева записали гвардии сержантом еще до появления его на свет. «Я считался в отпуску до окончания наук», – рассказывает Гринев. Речь идет о примитивном домашнем образовании, описанном в этой повести или знакомом нам по комедии Фонвизина «Недоросль». Когда Гриневу стукнуло 16 лет, строгий отец отправляет его служить не в петербургский гвардейский полк, где Петр был записан (на что имел бы полное право), а в глухую провинцию, в армию – «пускай его потужит». Прибыв в Белогорскую крепость, «гвардии сержант» Гринев вскоре производится в офицеры.
Для воспитания подрастающих детей дворянство нанимало не только домашних, но и приходящих учителей, с которыми часто рассчитывалось не за каждый урок, а сразу за несколько; удостоверение за проведенное занятие называлось билетом, по ним впоследствии выплачивали вознаграждение. Такой способ расчета с приходящими учителями упоминается в «Горе от ума»: «...Берем же побродяг, и в дом и по билетам...»
Недорослями назывались дворянские сыновья до 15 – 16 лет, то есть еще не достигшие возраста для несения государственной службы. Это слово служило официальным термином, равнозначным понятию подросток, несовершеннолетний. Поэтому нас не должно удивлять, что в документах, поданных для поступления в Лицей, 12-летний Пушкин назван недорослем. Отрицательную окраску слово приобрело с ростом популярности комедии Фонвизина – постепенно оно стало обозначением глуповатого и избалованного барчука.
В 1762 году император Петр III издал Манифест о вольности дворянства, освобождавший дворян от обязательной государственной службы. Большинство дворян оставило службу и переехало в свои имения, пребывая в праздности и живя на счет своих крепостных.
Пушкин справедливо возмущался этими законами и писал о них: «...указы, коими предки наши столько гордились и коих справедливо должны были стыдиться».
Обвиненная в тирании, невежественная помещица Простакова в комедии «Недоросль» протестует: «...да на что ж дан нам указ о вольности дворянства?» – толкуя его как дарование полной свободы помещикам в обращении с крепостными. На это Стародум насмешливо замечает: «Мастерица толковать указы!» После того как Простакову отстраняют от управления имением, Правдин говорит ее сыну Митрофанушке: «С тобой, дружок, знаю, что делать. По-шел-ко служить».
Вторая половина XVTH века – время наивысшего развития российского дворянского класса за счет закрепощенного крестьянства. Ужасы крепостного права в конце этого века с потрясающей силой описал Радищев в «Путешествии из Петербурга в Москву». О всевластии поместного дворянства в период крепостного права, полного его произвола в своих имениях вспоминает Оболт-Оболдуев в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»:
Непокорных крестьян помещик имел право сослать в Сибирь, чаще же всего при очередном рекрутском наборе сдавал в солдаты.
Однако дворянство – понятие неоднозначное. Будучи самым привилегированным сословием, оно было и самым образованным. Из дворянского сословия вышли многие прогрессивные люди России – полководцы и общественные деятели, писатели и ученые, художники и музыканты. Дворянами были и многие борцы против самодержавия и крепостного права.
Титулованные дворяне
Титулом называлось почетное родовое или же «пожалованное» государем звание. Древнейшим дворянским титулом на Руси был князь. Князьями назывались многие древние феодалы – крупные землевладельцы, титул этот переходил по наследству. С начала XVIII века титул князя стал присваиваться императором за личные заслуги. Высшим, но достаточно редким титулом был светлейший князь. Первым светлейшим князем был сподвижник Петра I А.Д. Меншиков. Среди героев русской литературы светлейшие князья выведены только как реально существовавшие исторические лица. Это Потемкин в «Ночи перед Рождеством» Гоголя и Кутузов в «Войне и мире» Л. Толстого. «Ваша светлость» – так полагалось обращаться к светлейшим князьям.
Жена князя называлась княгиней, дочь – княжной, сын князя – тоже князем, хотя в древности молодые сыновья князя именовались княжичами. К XIX веку многие княжеские семьи обеднели – вспомним героя романа Достоевского «Идиот» князя Мышкина, вынужденного искать в Петербурге место простого писца.
Третьим дворянским титулом был граф. Заимствованный на Западе, он был введен в России Петром I в 1706 году. Первым русским графом стал полководец Б.П. Шереметев. Жена и дочь графа именовались графинями, сын – тоже графом. Юную Наташу Ростову в «Войне и мире» Л. Толстой называет «графинечкой», но это сугубо неофициальное слово.
Князей и графов титуловали «сиятельствами».
Низшим дворянским титулом в России был барон (для женщины – баронесса), введенный тоже Петром I первоначально для высшего дворянства в Прибалтике. Поэтому после титула барон или баронесса мы привыкли слышать немецкую фамилию; среди литературных героев не случайны баронесса Штраль («Маскарад» Лермонтова), барон фон Клоц – тесть грибоедовского Репетилова, барон Муффель в «Рудине» Тургенева, барон Тузенбах в «Трех сестрах» Чехова.
У баронов формулы титулования не было, обращались к ним просто словами «господин барон».
К концу XVIII века, особенно при Павле I, в России стали появляться русские бароны – Строгановы, Скарятины, Черкасовы и другие.
В романе Л. Толстого «Воскресение» происходит следующий разговор:
« – Вы знаете, отчего барон – Воробьев? – сказал адвокат, отвечая на несколько комическую интонацию, с которой Нехлюдов произнес этот иностранный титул в соединении с такой русской фамилией. – Это Павел за что-то наградил его дедушку, – кажется, камер-лакея, – этим титулом. Чем-то очень угодил ему. Сделать его бароном, моему нраву не препятствуй. Так и пошел: барон Воробьев. И очень гордится этим. А большой пройдоха».
Дворянские титулы от мужей передавались женам. Но если женщина, урожденная княгиня или графиня, выходила замуж за некнязя и неграфа, то утрачивала свой родовой титул. Или же приобретала титул мужа. В рассказе Чехова «Княгиня» героиня говорит архимандриту: «Вы знаете, я замуж вышла... из графини стала княгиней». Могло быть и наоборот. Но если у мужа титула не было, то и жена становилась нетитулованной. Анна Каренина, урожденная княжна Облонская, выйдя замуж за нетитулованного Каренина, перестала быть княжной. К новой фамилии ей дозволялось добавлять в документах «урожденная княжна Облонская», то же писать на визитной карточке, но не более. «Ее сиятельством» Анну Каренину уже не титуловали.
Не земля, а души
До отмены крепостного права в 1861 году достаток помещика определялся не размерами земли, которой он владел, а числом крестьянских душ, ему принадлежавших. Количество земли считалось не столь существенным без работников, способных ее обработать, она не представляла собой столь высокой ценности.
Помещики разделялись на мелкопоместных (владевших душами числом до ста), среднепоместных, число душ которых исчислялось сотнями, и крупных (около тысячи и более душ). Итак, мерилом богатства была не величина поместья, а количество крепостных! В одном из рассказов Тургенева прямо говорится: «В то время цены имениям, как известно, определялись по душам».
Здесь надо иметь в виду, что счет велся по так называемым ревизским душам, которыми считались одни мужчины. Реальное же количество «душ» было намного больше, если включать женщин и детей.
Вспомним, как Фамусов определял ценность жениха для Софьи:
Здесь «плохинький» – неказистый, невзрачный, «родовые» – наследственные крепостные крестьяне. А в третьем действии Фамусов ожесточенно спорит с Хлестовой, триста или четыреста душ у Чацкого.
Количество крепостных душ у помещиков было самым различным, что видно и по литературе. Гоголевский Иван Федорович Шпонька владел 18 – 24 душами, однако поместье его процветало. У обедневшего Андрея Дубровского – 70 душ, у гоголевской Коробочки – 80, зато у скряги Плюшкина – 1000! У Арбенина в «Маскараде» Лермонтова – 3000 душ, столько же у Константина Левина в «Анне Карениной». У Арины Петровны («Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина) – 4000! Дед Езерского («Родословная моего героя» Пушкина) «имел двенадцать тысяч душ». А сам он (Езерский) «жалованьем жил / И регистратором служил» – таков резкий упадок дворянской семьи за каких-нибудь два поколения.
У дворян-непомещиков душ было совсем немного. Чичиков, решивший скупить 400 мертвых душ, владел всего двумя живыми – лакеем Петрушкой и кучером Селифаном. У капитана Миронова в «Капитанской дочке» «всего-то душ одна девка Палашка». У тетки Одинцовой («Отцы и дети» Тургенева) – единственный крепостной человек, угрюмый лакей «в изношенной гороховой ливрее с голубым позументом и в треуголке».
Помещичьи крестьяне
По способу отработки крепостной повинности помещичьи крестьяне делились на барщинных, оброчных и дворовых.
Отбывая барщину, крестьянин собственными орудиями обрабатывал помещичью землю, разумеется, бесплатно; по закону – три дня в неделю, хотя иные помещики продлевали барщину до шести дней.
Находясь на оброке, крестьянин занимался различными промыслами, торговлей, ремеслом, извозом или нанимался на мануфактуру; часть заработка – оброк – он выплачивал помещику.
Барщина была более выгодна помещикам, владевшим плодородными землями, оброк предпочитался на малоплодородных, то есть в нечерноземных губерниях. В рассказе Тургенева «Хорь и Калиныч» говорится: «Орловский мужик невелик ростом, сутуловат, угрюм, глядит исподлобья, живет в дрянных осиновых избенках, ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо, носит лапти; калужский оброчный мужик обитает в просторных сосновых избах, высок ростом, глядит смело и весело...» и т.д. Разница обусловлена тем, что Орловская губерния – черноземная, Калужская – нечерноземная.
Вообще оброк, позволяющий свободно распоряжаться своим временем, был для крестьянина легче, нежели изнурительная барщина.
Когда Евгений Онегин вступил во владение дядиным имением, то
Оброчные крестьяне отпускались за пределы имения только по специальному документу – паспорту, выписанному помещиком.
Объем работ на барщине или сумма денег по оброку определялись по тяглам; тяглом называлось крестьянское хозяйство (семья), имеющая упряжку, а также норма отработки с такой единицы.
Герасим в «Муму» Тургенева, еще будучи в деревне, «считался едва ли не самым исправным тягловым мужиком».
Помимо тягловых крестьян, существовали бестягольные – престарелые и больные, используемые по мере необходимости на различных посильных работах. В комедии Тургенева «Нахлебник» говорится о бестягольных, которых собрали в имение Елецких чистить дорожки.
Дворовыми назывались крепостные крестьяне, оторванные от земли и обслуживавшие барский дом и двор. Жили они обычно в людских или дворовых избах, расположенных возле господского дома. Людской называлось помещение для дворовых в господском доме.
Кормились дворовые люди в людской, за общим столом, либо получали жалованье в виде месячины – ежемесячного продовольственного пайка, который иногда назывался отвесным («отвесное»), так как отпускался на вес, и небольшой суммы денег – «на башмаки».
К хозяевам приезжали гости, прислуга была на виду; поэтому дворовые одевались лучше, чем барщинные, носили форменную одежду, часто донашивали барское платье. Мужчин заставляли брить бороду.
«Человек», «люди» – так бары называли дворовых, вообще всякую прислугу, и в таком значении прекрасные эти слова приобретали уничижительный оттенок. «У нас это и люди не станут есть», – говорит молодой Адуев в «Обыкновенной истории» Гончарова о несвежей груше, увиденной в Петербурге, и эта фраза весьма красноречива.
Хотя дворовые были теми же крепостными крестьянами, но так не назывались. В литературе XIX века постоянно читаем: крестьяне и дворовые, дворовые и мужики. В «Дубровском» Пушкина о Троекурове сказано: «С крестьянами и дворовыми обходился он строго и своенравно».
СТ. Аксаков писал, что деревенские помещики «по большей части весьма близки к своей прислуге и нравами и образованием». Герцен язвительно отмечал: «Разница между дворянами и дворовыми так же мала, как между их названиями». Вместе с тем Герцен подчеркивал, что дворовые остро чувствовали свою личную неволю. В самом деле: они постоянно были на глазах господ, которые помыкали ими, как хотели.
Штат дворовых
Во главе дворовых стоял дворецкий. Обычно это был солидный пожилой человек, обязанный следить за порядком в доме, за подачей блюд при обеде. Иногда его называли по-французски мажордом, в переводе – старший в доме. В «Муму» Тургенева выведен Гаврила – главный дворецкий барыни.
Минуя общепонятные и ныне названия дворовых, вроде кучера, буфетчика, горничной, кормилицы и т.п., разъясним понятия, давно вышедшие из употребления.
В штат дворовых входили камердинеры – комнатные слуги, в просторечии комардины, камельдины и т.п. Приближенные к молодым господам камердинеры были прилично одеты, отличались самостоятельностью поведения, а иногда и развязностью, стремлением подражать барам. Не случайно Алексей Берестов при встрече с Лизой («Барышня-крестьянка» Пушкина) выдает себя, хотя и неудачно, за собственного камердинера.
Стремянными назывались слуги на конях, сопровождавшие бар во время их поездок верхом, в том числе на охоте. Берестов-старший в «Барышне-крестьянке» выезжает охотиться за зайцем со стремянным. «Лошадь старого графа... вел графский стремянной», – читаем в «Войне и мире» Л. Толстого. Савельич в «Капитанской дочке» был пожалован в дядьки (то есть в воспитатели), до того был стремянным. Слуга Обломова Захар первоначально был его дядькой.
Казачками назывались мальчики-слуги в усадьбе, одетые в казачий костюмчик. Казачки обычно докладывали хозяевам о приезде гостей, бегали с различными поручениями, разносили угощения. В поэме И.С. Тургенева «Помещик» читаем:
Форейторами (в просторечии фалеторами) назывались кучера-подростки, реже взрослые люди худощавого сложения, сидевшие верхом на одной из передних лошадей запряжки.
У небогатых или скупых помещиков должности подчас объединялись: у Татьяны Борисовны в «Записках охотника» Тургенева «должность камердинера, дворецкого и буфетчика занимает семидесятилетний слуга Поликарп».
У богатых дворян и в городах служили ливрейные лакеи, то есть слуги, одетые в особую форменную одежду с шитьем и галунами. При выездах бар сопровождали рослые выездные лакеи – гайдуки, стоявшие на запятках кареты.
В «Арапе Петра Великого» и «Пиковой даме» Пушкина мы наталкиваемся на странный термин «барская барыня». Так называлась ключница, то есть экономка, ведавшая хозяйством в богатых дворянских домах.
Повариха, готовившая для бар, называлась белой кухаркой, для дворни – черной кухаркой.
При барах служили сенные девушки (не от слова «сено», а от слова «сени») – горничные, в ожидании поручений обычно находившиеся в сенях. В обиходе их грубо называли девками.
К дворовым слугам не следует причислять компаньонок, незакрепощенных женщин, которых нанимали в барские дома для компании, то есть развлечений (например, игры в карты) барынь и сопровождения в прогулках молодых барышень.
Примерно те же роли, но в более приниженном положении исполняли приживалки, часто – обедневшие дворянки. Мужчины, живущие на хлебах у барина, именовались за глаза нахлебниками. Трагическую фигуру такого человека изобразил в комедии «Нахлебник» Тургенев.
Богатые бары обзаводились «для забавы» дорого ценившимися людьми черной расы – арапами. Загорецкий «двоих арапченков на ярмарке достал», говорит Хлестова, приехавшая в гости к Фамусову с «арапкой-девкой».
Управление имением
При крепостном праве для этой цели помещик назначал приказчика или бурмистра либо поручал хозяйство старосте, который выбирался крестьянской общиной или же назначался помещиком. Помощник старосты, отряжавший крестьян на различные работы, именовался выборным, так как его выбирали. Все это были люди крепостные, подневольные.
Нередко для ведения помещичьего хозяйства нанимался управитель (или управляющий, что одно и то же) из свободных людей, более или менее грамотный и опытный. На должность эту часто брали немцев, плохо знавших русский язык и русский народ, но кое-как разбиравшихся в сельском хозяйстве. Фигуры немцев-управляющих в русской литературе многочисленны, наиболее выразителен образ Фогеля в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Несколькими имениями одного и того же помещика ведали управляющие, их возглавлял главный управляющий. Или же отдельными имениями руководили приказчики, которые подчинялись управляющему. Термины управителей варьировались. Между управителями и приказчиками смысловой разницы нет – у Толстого и Тургенева один и тот же человек называется то так, то так.
Крупными имениями управляли нанятые помещиками отставные военные. У князя Верейского («Дубровский»), который долгое время находился в чужих краях, всем имением управлял отставной майор. А у князя Юрлова (поэма Некрасова «Кому на Руси жить хорошо») в вотчине
В рассказе Тургенева «Бурмистр» показан бурмистр Софрон – хитрый и угодливый мужик, разоряющий крестьян и прибирающий к рукам помещичьи земли. «Собака, а не человек», – говорят о нем окрестные мужики.
С падением крепостного права слово «бурмистр» быстро вышло из употребления, но управляющие и приказчики, работавшие по найму, продолжали делать свое дело. Вспомним наглого и изворотливого Соркина в пьесе Чехова «Иванов».
Почти во всех произведениях управляющие изображаются явно отрицательно, как безжалостные притеснители крестьян и воры, обкрадывающие и самого помещика. У помещиков, живших постоянно в городе, за границей или в другом своем имении, управляющие чувствовали себя неограниченными хозяевами крестьян и земли.
«И вдруг мне говорят, что я все прожила, что у нас ничего нет. Это ужасно! – говорит помещица Прежнева в пьесе Островского «Не сошлись характерами!». – Вероятно, всему виною там эти управляющие да бурмистры».
При старосте, чаще неграмотном, в помощниках обычно состоял земский в роли писаря. В «Истории села Горюхина» Пушкина читаем: «...староста объявил, что от барина получена грамота, и приказал земскому прочесть ее во услышание мира». Земского писаря не следует путать с земским исправником или с земским начальником, о которых мы рассказывали главе – «Земли и власти».
При крупных помещичьих хозяйствах имелся особый аппарат – контора. Такого рода бюрократическое заведение с целым штатом конторщиков, составляющих нелепые приказы, высмеял Тургенев в рассказе «Контора».
Охота
Любимым развлечением помещиков была охота. Богатые помещики имели целые охотничьи хозяйства с обширным штатом прислуги. Псари ухаживали за охотничьими собаками: старший псарь, ведавший обучением борзых собак и распоряжавшийся собаками во время охоты, назывался доезжачий. Всей псовой охотой заведовал ловчий. Выжлятник (от выжлец – гончий кобель, выжлица – гончая сука) ведал гончими собаками, борзовщик, или борзятник, – борзыми.
Своего рода форменной одеждой псарей были красные кафтаны с галунами.
Как велась охота? Егеря-загонщики заставляли гончих собак выследить зверя, те с громким лаем выгоняли его из леса; там на зверя спускали борзых, отличающихся особо быстрым бегом. Охотники скакали за ним верхом вслед, пока борзые не настигали зверя.
Гончих натравливали на красного (то есть крупного) зверя особым криком – порсканьем («о-го-го») или улюлюканьем («у-лю-лю»):
Зайцев травили криками «ату», «ату его» – атукали.
Охота на зайцев обычно велась на «отъезжих полях» – выражение в наши дни непонятное. «Сосед мой поспешает / В отъезжие поля с охотою своей» – известные пушкинские строки. Так назывались поля, отдаленные от усадьбы, куда приходилось специально ездить для охоты.
Выезд помещика на псовую охоту колоритно описан в первых строках поэмы Пушкина «Граф Нулин»:
| Пора, пора! рога трубят; Псари в охотничьих уборах Чем свет уж на конях сидят, Борзые прыгают на сворах. |
Сейчас мы говорим о своре как о стае собак, по-охотничьи же свора – поводок, на котором водят пару или нескольких борзых. Состояние Андрея Гавриловича Дубровского, «горячего охотника», определялось тем, что он держал «только двух гончих и одну свору борзых»; здесь свора – не целая стая, как подумает современный читатель, а пара или от силы две пары собак. Таким образом, Дубровский владел не более чем шестью охотничьими собаками, тогда как у Троекурова их было «более пятисот».
Сходное значение со словом «свора» имело слово «смычок» – веревка, которой связывали пару гончих собак при отправлении на охоту. «У меня, сударь... было двенадцать смычков гончих», – вспоминает обедневший помещик Каратаев в «Записках охотника» Тургенева, то есть двадцать четыре гончие.
Картину барской охоты красочно описывает помещик Оболт-Оболдуев в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Подобного же рода сцены представлены и в стихотворении Некрасова «Псовая охота», в рассказе Тургенева «Чертопханов и Недопюскин». Самое полное и яркое в русской литературе описание псовой охоты дано у Л. Толстого в «Войне и мире» (Т.2. Ч. 4-я. Гл. III – IV), где подробно и увлекательно рассказано об охоте, устроенной в имении Ростовых Отрадном.
Однодворцы и вольные хлебопашцы
Однодворцами при крепостном праве назывались выходцы из военно-служилых людей невысокого ранга, наделенные в награду за службу не поместьем, а небольшим участком земли, обычно в один двор, без крепостных. Лично они были свободными, имели даже право приобретать крестьян, но наравне с крепостными платили налог – подушную подать. Землю свою чаще всего обрабатывали сами. «Говоря вообще, у нас до сих пор однодворца трудно отличить от мужика, – пишет Тургенев в рассказе «Однодворец Овсяников», – хозяйство у него едва ли не хуже мужицкого, телята не выходят из гречихи, лошади чуть живы, упряжь веревочная». Описанный в рассказе Овсяников «был исключением из общего правила, хоть и не слыл за богача».
Отец героя другого рассказа Тургенева – Недопюскина «вышел из однодворцев и только сорокалетней службой добился дворянства».
Свободными от крепостной зависимости, так же как однодворцы, были и мелкие землевладельцы – вольные, или свободные, хлебопашцы. По указу от 1803 года крепостной крестьянин мог выкупиться на волю и приобрести небольшой участок земли. Изредка, в виде особой милости, отпускал его, наделив землей, и сам помещик.
В «Истории села Горюхина» Пушкина река Сивка отделяет помещичье Горюхино от владений Карачевских, вольных хлебопашцев – «соседей беспокойных, известных буйною жестокостью нравов». В «Войне и мире» Толстого у Андрея Болконского «одно имение его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России)».
Вольные хлебопашцы при крепостном праве не избавлялись от рекрутской повинности. В стихотворении Некрасова «Забытая деревня» крепостную девушку Наташу полюбил вольный хлебопашец, но главный управитель препятствует женитьбе, ждут барина. Между тем «хлебопашец вольный угодил в солдаты. / И сама Наташа свадьбой уж не бредит...» Еще одна трагедия эпохи крепостного права...
Крепостной крестьянин, отпущенный помещиком на свободу, назывался вольноотпущенник. В рассказе Тургенева «Льгов» выведен охотник Владимир, бывший барский камердинер, отпущенный барином на волю. Жил он «без гроша наличного, без постоянного занятия, питался только что не манной небесной».
Главный герой другого рассказа Тургенева «Малиновая вода» – Туман, «вольноотпущенный человек графа».
С отменой крепостного права понятия «однодворец» и «вольный хлебопашец», как и «вольноотпущенник», навсегда ушли в прошлое.
Опека и залог
В ряде случаев правительство могло передать дворянское имение в опеку.
В опеку передавались имения выморочные, то есть оставшиеся после смерти владельца и из-за отсутствия наследников без хозяина, а также имения разоренные, доведенные владельцами до краха. В «Недоросле» Фонвизина «за бесчеловечное отношение к крестьянам» под опеку отходит имение Простаковой – случай крайне редкий и нехарактерный.
Репетилов в «Горе от ума» кается Чацкому, что он в «опеку взят указом» – это значит, что разоренное его имение взято под государственный надзор.
Опека назначалась в том случае, когда владельцами имения оказывались лица несовершеннолетние, недееспособные и т.п. Опекунами назначались местные дворяне, которые в этом случае получали в виде платы 5% дохода от имущества.
Когда гоголевские старосветские помещики умерли, их наследник довел имение до того, что оно было взято в опеку. «Мудрая опека (из одного бывшего заседателя и какого-то штабс-капитана в полинялом мундире) перевела в непродолжительное время всех кур и все яйца».
Задачей опеки при крепостном праве была всемерная поддержка дворянского землевладения; разоренные имения нередко переходили в казну, продавались с аукциона, но никогда не становились собственностью живших в них крепостных крестьян.
Широкое распространение среди помещиков в начале XIX века получил залог имений – вместе с крепостными крестьянами. Что это было такое, весьма полезно разобраться.
Владельцы могли получить денежную ссуду в разного рода кредитных учреждениях под залог своих имений или части их. Дело казалось соблазнительным: ничего поначалу не теряя, помещик получал сумму денег, которую мог использовать для своих нужд и даже для коммерческих операций. Однако за ссуду каждый год, до истечения ее срока, кредитному учреждению следовало платить немалый процент.
Если процент не выплачивался и по истечении срока ссуда не возвращалась, имение присваивалось кредитным учреждением и продавалось им с аукциона (то есть публичного торга). Сумма, внесенная покупателем, пополняла бюджет кредитного учреждения, помещик же, потерявший имение, оставался разоренным. Такая судьба, как известно, постигла Раневскую в «Вишневом саде» Чехова.
Право давать процентные ссуды под залог недвижимого имущества было предоставлено и опекунским советам. Таких было два – при Петербургском и Московском воспитательных домах. Хотя эти дома и назывались императорскими, то есть находящимися под покровительством государства, казна им денег не отпускала. Воспитательные дома, содержавшие сотни сирот, существовали за счет частной благотворительности, отчислений от лотерей и театральных спектаклей, продажи игральных карт и т.п. Но главным источником доходов воспитательных домов были ссудные операции.
Промотавшийся помещик Муромский в «Барышне-крестьянке» Пушкина «почитался человеком не глупым, ибо первый из помещиков своей губернии догадался заложить имение в Опекунский совет: оборот, казавшийся в то время чрезвычайно сложным и смелым».
Постепенно такого рода залог стал среди помещиков делом обычным. Пьер Безухов («Война и мир» Л. Толстого) платил процентов по закладным в Совет (опекунский) около 80 тысяч по всем имениям. О залоге помещичьих имений в ломбарды и опекунские советы читаем во многих произведениях русских классиков: в «Евгении Онегине» Пушкина, «Коляске» Гоголя, «Юности» Л. Толстого, в ряде комедий Островского.
Плохи дела у Кирсановых («Отцы и дети» Тургенева), а тут «опекунский совет грозится и требует немедленной и безнедоимочной уплаты процента».
Перезаложить имение означало заложить его заново, до окончания срока первого залога, когда имение следовало выкупить, то есть внести со всеми процентами полученную под залог сумму, – это были деньги весьма изрядные. При втором залоге кредитные учреждения значительно, обычно вдвое, увеличивали ежегодный процент взноса, то есть ставили закладчика в чрезвычайно невыгодные условия. Но помещику ничего другого не оставалось: средств на выкуп имения или другого заложенного имущества у него уже не было. Само собой разумеется, что тяжесть второго залога со всей силой падала на крепостных, которые эксплуатировались сверх всякой меры.
На праве закладывать собственных крестьян, то есть получать ссуду под залог крепостных душ, построена и вся афера Чичикова с покупкой мертвых душ.
Если ценные вещи (движимое имущество) закладывались в ломбард впредь до выкупа в натуре, то, разумеется, земли и крестьяне закладывались по официально оформленным, подтвержденным местными властями документами, свидетельствующим о том, что заложенное действительно имеется.
Время от времени государство предпринимало ревизии – переписи крепостного населения страны, прежде всего с целью установить количество людей мужского пола, годных в рекруты. Поэтому «ревизской душой» назывались не все крепостные крестьяне, а только крестьяне-мужчины.
С 1719 по 1850 год было проведено десять ревизий. Сведения о крепостных крестьянах записывались в особые листы – ревизские сказки. Впредь до новой ревизии ревизские души юридически числились существующими; повседневный учет крепостного населения организовать было немыслимо. Таким образом, умершие или беглые крестьяне официально считались в наличии, за них помещики обязаны были вносить налог – подушную подать.
Этими обстоятельствами и воспользовался Чичиков, скупая у помещиков мертвые души как живые, с целью заложить их в Опекунский совет и получить кругленькую сумму денег. Сделка была выгодной и для помещика: получив от Чичикова хоть малую сумму за несуществующего крестьянина, он избавлялся вместе с тем от необходимости вносить за него в казну подушную подать. Разумеется, Чичиков стремился купить мертвую душу подешевле, а помещик продать ее подороже – отсюда упорный торг за души.
При законной покупке и закладке живых душ закладчик получал сумму, исходя из реальной цены живых крестьян, и обязан был вплоть до срока выкупа ежегодно платить за каждую заложенную душу положенный процент.
Чичиков же не собирался это делать. Заложив мертвые души как живые, он хотел получить за них ссуду и скрыться с капиталом, составленным из разницы между стоимостью ревизской души и суммы, уплаченной за нее помещику. Ни о каких процентах, а тем более выкупе он и не помышлял.
Трудность была одна: у Чичикова не было земли, а крестьян без земли дворянин мог купить только «на вывод», то есть с переселением в новые места. Чтобы обойти запрет, Чичиков придумал, что он якобы приобретает земли в необжитых, степных губерниях – Херсонской и Таврической (Крым). Это звучало убедительно: известно было, что правительство, заинтересованное в заселении пустынных земель на юге России, продает их любому желающему дворянину почти за бесценок. Никого не смущало, что Чичиков будто бы собирался перевести в новые места одних мужчин, без их семей. Такая сделка могла состояться только до 1833 года, когда появился закон, запрещающий продавать крестьян «с разлучением от семьи».
Безнравственность аферы Чичикова состояла также и в том, что он намеревался заложить фиктивных крестьян не куда-либо, а в Опекунский совет, ведавший опекой о вдовах и сиротах. Именно на их содержание шли деньги, вырученные от залоговых операций. Таким образом, Чичиков рассчитывал нажиться на горе и слезах обездоленных, и без того полуголодных и плохо одетых.
Дворянское самоуправление
Дворяне уездов и губерний объединялись в дворянские общества, пользовавшиеся самоуправлением. Каждые три года дворяне уезда и всей губернии съезжались на уездные и губернские выборы, на которых выбирали предводителей дворянства, судей, исправников и других выборных должностных лиц. Судья Ляпкин-Тяпкин в «Ревизоре» представляется Хлестакову: «С восемьсот шестнадцатого был избран на трехлетие по воле дворянства...»
Предводителями дворянства избирались наиболее авторитетные и богатые помещики. Должность эта была довольно хлопотливой, но престижной. Предводитель был обязан, не доводя дела до суда, улаживать конфликты между местными дворянами, унимать беспокойных. Губернский предводитель был ближайшим советчиком и опорой губернатора, хотя иногда между ними происходили и ссоры, как в «Отцах и детях» Тургенева.
Должность предводителя требовала известных расходов на разъезды и приемы. Граф Илья Ростов вышел из предводителей уездного дворянства, так как пост этот был сопряжен со «слишком большими расходами». В рассказе Тургенева «Два помещика» генерал Хвалынский на выборах играет «роль довольно значительную, но от почетного звания, по скупости, отказывается».
Вместе с тем иные помещики жаждали стать предводителями. Таков герой гоголевской «Коляски» Чертокуцкий: «В прошлые выборы дал он дворянству прекрасный обед, на котором объявил, что если только его выберут предводителем, то он поставит дворян на самую лучшую ногу».
В пьесе Тургенева «Завтрак у предводителя» выведен уездный предводитель дворянства Балагалаев, человек мягкий и нерешительный. Он безуспешно пытается помирить дворян – брата и сестру, поссорившихся при дележе унаследованного имения: «...я согласился быть между ними посредником, – говорит он, – потому что это, вы понимаете, мой долг...»
Начало рассказа Л. Толстого «После бала» происходит «на бале у губернского предводителя, добродушного старичка, богача-хлебосола и камергера».
Дворянин Алупкин в одном из рассказов Тургенева раболепно говорит предводителю дворянства: «Вы, так сказать, наш второй отец».
Предводитель дворянства обязан был беспокоиться о мнимом достоинстве дворянского сословия. В таком качестве предводитель упоминается в повести Чехова «Моя жизнь»: он обращается за помощью к губернатору, чтобы заставить дворянина Полознева, ставшего на путь простой трудовой деятельности, «изменить свое поведение».
Дворянские выборы становились событием в тусклой жизни уездных и губернских помещиков, предметом их волнений и дискуссий. В стихотворении «Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю...» Пушкин как одну из тем бесед в гостиной называет «разговор о близких выборах».
Выборы губернского предводителя дворянства описаны в рассказе Л. Толстого «Два гусара» и особенно подробно и колоритно в шестой части «Анны Карениной».
Сатирическую фигуру уездного предводителя дворянства дает Лермонтов в поэме «Тамбовская казначейша»:
В «Анне Карениной» Свияжский «был образцовым дворянским предводителем и в дорогу всегда надевал с кокардой и с красным околышем фуражку». Здесь тоже заметна ирония: Толстой отмечает слабость дворянских избранников к внешним атрибутам свой власти.
Крестьянская реформа
В русской классической литературе выведены почти исключительно помещичьи крестьяне, о которых и шла речь выше. Но были и другие категории крестьян, иногда вскользь упоминаемые у классиков. Для полноты картины следует с ними познакомиться.
Государственные, или казенные, крестьяне. Считались лично свободными, жили на казенных землях, несли повинности в пользу государства. Ими руководили особые управляющие, назначаемые правительством.
Удельные крестьяне. Принадлежали царской семье, платили оброк, несли государственные повинности.
Экономические крестьяне до 1764 года принадлежали монастырям и церквам, затем эти земли были выделены в особые экономии, перешедшие к государству, перед которым крестьяне несли повинности, оставаясь относительно свободными. Впоследствии слились с государственными крестьянами.
Посессионные крестьяне принадлежали частным промышленным предприятиям и использовались как фабричные рабочие.
Отмена в 1861 году крепостного права в той или иной степени затронула все категории крестьян, но мы расскажем только о том, как она коснулась помещичьих крестьян, составлявших наиболее многочисленную категорию (23 миллиона), подробно описанную в русской классической литературе.
В целом отмена 19 февраля 1861 года крепостного права учитывала прежде всего интересы крупных помещиков-землевладельцев. Хотя крестьянин и становился лично свободным и его нельзя было больше ни покупать, ни продавать, свой земельный надел он обязан был выкупить у помещика. При этом он получал не тот надел, который обрабатывал, а сильно урезанный в пользу помещика и по цене, значительно превышавшей его действительную стоимость. При выделении наделов помещик оставлял крестьянам самую бедную, неплодородную землю.
Для составления уставных грамот, то есть документов, регулирующих отношения между помещиками и крестьянами после реформы 1861 года, из числа местных дворян назначались мировые посредники. Многое в судьбах крестьян зависело от личных качеств этих посредников, их объективности и доброжелательности. Среди мировых посредников встречались и люди либеральные, склонные к справедливому решению. Такими были Константин Левин в «Анне Карениной» Л. Толстого и Версилов в «Подростке» Достоевского, этими качествами, по-видимому, обладал и добродушный Николай Петрович Кирсанов в «Отцах и детях» Тургенева.
В интересах помещиков крестьяне должны были единовременно выплатить им 20 – 25% стоимости полевого надела. Остальное поначалу выплачивала казна, с тем чтобы крестьянин погасил эту ссуду в течение 49 лет, в рассрочку, по 6% ежегодно.
Крестьянин, не внесший 20 – 25% помещику, числился временнообязанным и продолжал отрабатывать бывшему владельцу издольщину, как теперь стала называться барщина, или оброк. Временнообязанными названы семь мужиков – героев поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». В 1883 году категорию временнообязанных отменили: к этому времени крестьяне должны были внести выкуп помещику полностью либо лишиться надела.
В среднем по реформе на одну крестьянскую семью выделялось 3,3 десятины земли, то есть три с половиной гектара, чего едва хватало, чтобы прокормиться. В некоторых местах крестьянину предоставлялось 0,9 десятины – совершенно нищенский надел.
В русской литературе крестьянская реформа 1861 года и ее последствия для помещиков и крестьян получили широкое отражение. Показателен такой диалог в пьесе Островского «Дикарка» между помещиками Ашметьевым и Анной Степановной относительно реформы. Ашметьев говорит: «Ну, нам, кажется, очень жаловаться нельзя, мы не очень много потеряли». Анна Степановна заявляет: «Так ведь это исключение, это особое счастье... Кирилл Максимыч был тогда мировым посредником и составил нам уставные грамоты с крестьянами. Он так их обрезал, что им курицу выгнать некуда. Благодаря ему я хорошо устроилась: у меня крестьяне так же и столько же работают, как и крепостные – никакой разницы».
В романе «Мать» Горького крестьянин Ефим на вопрос: «Вы сами – имеете надел?» – отвечает: «Мы? Имеем! Трое нас братьев, а надела – четыре десятины. Песочек – медь им чистить хорошо, а для хлеба – неспособная земля!..» И продолжает: «Я от земли освободился, – что она? Кормить не кормит, а руки вяжет. Четвертый год в батраки хожу».
Миллионы крестьян разорялись, шли в батраки к тем же помещикам или кулакам, уходили в города, пополняя ряды бурно растущего в пореформенные годы пролетариата.
Особенно тяжелой была участь дворовых крестьян: земельного надела у них не было, и поэтому помещик не обязан был им землю предоставлять. Немногие продолжали служить у обедневших помещиков до самой смерти, вроде Фирса в «Вишневом саде» Чехова. Большинство же было отпущено без земли и денег на все четыре стороны. Если помещик покидал свое имение, они оставались, голодая, в усадьбе, никакой месячины или жалованья платить им он уже не был обязан. О таких горемыках Некрасов писал в поэме «Кому на Руси жить хорошо»:
Горькую судьбу дворового человека после реформы красочно описал Салтыков-Щедрин в рассказе «Портной Гришка».
Незадолго до реформы, прослышав о ней, многие помещики, несмотря на запрет, чуть не всех своих крестьян переводили в дворовые, дабы лишить их права на надел.
Некрасов писал:
Да, доставалось и барину, особенно небогатому: деньги, полученные по выкупу, быстро растрачивались, и жить было не на что. За бесценок продавались или закладывались выкупные свидетельства – выданные помещикам финансовые документы, подтверждающие их право получать выкупные деньги. Оставалось продавать наследственную землю, которую быстро захватывали оборотистые купцы и кулаки. Но и этих денег хватало ненадолго.
Ранее других разорились и исчезли мелкопоместные помещики, за ними последовали среднепоместные. Картины разорения «дворянских гнезд», обнищания дворян ярко нарисованы в произведениях Бунина и А.Н. Толстого.
Под влиянием событий первой русской революции 1905 года правительство отменило взимание с крестьян выкупных платежей в 1906 году, то есть на четыре года раньше срока.
В комедии Л. Толстого «Плоды просвещения» доведенные до крайности крестьяне приезжают к помещику в город, чтобы купить у него землю. «Без земли наше жительство должно ослабнуть и в упадок произойти», – объясняет один мужик. А другой добавляет: «...земля малая, не то что скотину, – куренка, скажем, и того выпустить некуда». Однако прокутившийся помещик требует уплаты полностью, без обещанной рассрочки, а денег у крестьян нет. Только хитрость горничной Тани, использующей суеверие господ, помогает крестьянским ходокам добиться своего.
В романе Горького «Жизнь Клима Самгина» один из персонажей так характеризует положение крестьян в конце XIX века: «Живут мужики, как завоеванные, как в плену, ей-богу. Помоложе которые – уходят, кто куда».
Таковы были последствия реформы 1861 года.
Экономическое положение русского дворянства всегда было отражением государственных реформ. Бурные преобразования Петра I сделали как никогда востребованными образование, восприимчивость к новым знаниям и умениям - государь обещал потомкам неблагородных фамилий жаловать графами «за ум». «Золотой век» Екатерины II стал порой расцвета дворянства, сопровождавшегося увлечением красивой жизнью без оглядки на реальные финансовые возможности. Отмена крепостного права и последующие реформы привели к обнищанию и закату благородного сословия.
Свободы и привилегии благородного сословия
Сословием с оформленными правами и обязанностями дворяне стали в XVIII веке, при Петре I. В 1714 году он издает Указ о единонаследии, в котором поместья дворян объявляются их безусловной собственностью. В 1719 году крестьяне, которые были в имении знатного человека, закрепляются за ним.
В 1762 году Петр III издает манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству», которым освобождает дворян от необходимости служить. При этом земельная собственность и право распоряжаться крестьянами за ними сохраняются.
В 1785 году Екатерина II издала Жалованную грамоту дворянству (Грамоту на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства). Так был завершен процесс превращения дворянства в сословие, обладающее огромными правами и свободами.
Грамота Екатерины II закрепляла полное и неограниченное право собственности на наследование любого вида имущества, в том числе на крестьян. Дворяне сохраняли освобождение от обязательной военной и государственной службы. К лицам дворянского звания запрещалось применять телесные наказания и пытки. Благородное сословие могло создавать свои общества - Дворянские собрания.
Очень важны экономические права и привилегии: дворяне имели право заниматься любой разрешенной законом предпринимательской деятельностью, при этом освобождались от податей и повинностей. Политика просвещенного абсолютизма проводилась Екатериной II в интересах дворянства и при этом способствовала развитию капиталистических отношений. Неслучайно эпоха ее правления вошла в историю как «век золотой Екатерины».
Откуда пошли и как подразделялись
При Петре I дворянами становились по службе, позже появилась практика предоставления дворянского звания монархом. В начале XIX века дворянское звание могла давать докторская ученая степень. Принадлежность «благородному» сословию подтверждалась обязательным занесением в губернские дворянские книги. Русское дворянство можно разделить на несколько групп по разным критериям. Если классифицировать по происхождению, можно выделить такие группы:- титулованное дворянство (граф, барон, князь);
- так называемое древнее дворянство, которое к моменту принятия Жалованной грамоты дворянству не менее ста лет находилось в этом статусе;
- получившие звание от монарха;
- ставшие дворянами в результате длительной военной или административной службы;
- иностранцы-дворяне, которые становились подданными русского императора.
В среде дворянства была сильная мобильность, личные дворяне стремились стать потомственными. Получение статуса потомственного дворянина позволяло занимать серьезные должности с большим жалованьем, покупать земли и крепостных крестьян. Для этого чиновники XIV–IX рангов усердно служили и примерно через двадцать лет достигали того ранга, который давал потомственное дворянство. Другим способом было получение ордена. Например, награждение орденом Владимира 4-й степени обеспечивало желанный статус потомственного дворянина.
Правда, правительство, обеспокоенное притоком в среду потомственного дворянства выходцев из других сословий, пыталось затруднить этот процесс. При Николае I в 1845 году было решено поднять «планку» предоставления потомственного дворянства с VIII до V ранга гражданской службы. При Александре II в 1856 году аналогичная мера была принята для соискателей этого звания на военной службе - с VIII до VI ранга. Правда, особого успеха такой подход не имел. К концу XIX века больше 70% дворян составляли те, кто получил свой статус по ордену, то есть путем длительной выслуги.
Немного статистики
По данным за 1858 год, личных и потомственных мелкопоместных дворян насчитывалось 614,3 тыс., или 69,1% всего дворянства; среднепоместных - 164,5 тыс., или 18,5%; крупнопоместных - 110 тыс., или 12,4%. Низшей группе принадлежало 3,2% всех крепостных, средней - 15,8, высшей - 81% .
«Щи хлебал деревянной ложкой...»
Среди мелкопоместного дворянства было много таких, кого можно назвать деклассированными. И нельзя сказать, что они появились только в середине XIX века. Известно, что князья Белосельские, возводившие свою родословную к Рюриковичам, были в личном услужении, а не менее знатные князья Вяземские служили деревенскими дьячками.Не все выходцы из высшего дворянства купались в роскоши. Так, Н. Н. Муравьев, будучи свитским офицером, отмечал в записках: «...мундиры мои были бедны... щи хлебал деревянной ложкой, чая не было, шинель служила покрывалом и халатом, а часто заменяла и дрова... мы получали от отца 1000 рублей ассигнациями в год. Соображаясь с сими средствами, мы не могли роскошно жить. Было даже одно время, что я в избежание долга в течение двух недель питался только подожженным на жирной сковороде картофелем».
Часто офицеры даже гвардейских полков для организации своего быта объединялись в артели. Как видим, русское дворянство в своей массе отнюдь не было богатым. Более того, на протяжении XIX века доходы его падали.
Нужда учит, а барщина мучит
Падение доходов дворян было вызвано снижением рентабельности крепостного труда. Уже в первой половине XIX века помещичьи хозяйства переживали кризисные времена, хотя при этом втягивались в товарно-денежные отношения. Производство хлеба на продажу сулило помещикам серьезные доходы. Землевладельцы развивали барщину. Однако при этом производительность труда падала. Ведь в товарно-денежные отношения втягивался и крестьянин, который все больше тяготился работой на барина (что и отражено в пословицах типа «Барский двор хуже петли»). Помещики постоянно жаловались на «лень» крестьян на барщинной работе.Почему же помещики не стремились заменить крепостной труд вольнонаемным, более производительным? Во-первых, рынок вольного труда был крайне узким, во-вторых, он требовал значительных капиталовложений. Выгоднее было использовать бесплатный труд крепостных, хотя и непроизводительный.
Поэтому основная масса землевладельцев пыталась найти выход внутри самой крепостной системы. Некоторые помещики устанавливали определенные нормы дневной выработки на барщине, кто-то вводил практику оплаты части барщинных работ. Широко была распространена практика перевода крестьян на месячину. При этом варианте крепостной полностью лишался своего надела, все время был занят на барщине. Помещик же каждый месяц выдавал крестьянину некий объем продовольствия и одежды.
Особого успеха эти меры не имели.
«Богатое и разоренное имение»
И все же некоторые наиболее дальновидные помещики пытались рационализировать свое хозяйство. Так, Дмитрий Маркович Полторацкий, купив в конце XVIII века имение Авчурино в Калужской губернии, превратил его в образцовое высокодоходное хозяйство. Он приглашал из Германии и Англии агрономов, использовал передовые методы агротехники (многопольный севооборот), дорогие сельхозмашины, новые сорта семян и улучшенные породы скота.Успехи Полторацкого были известны по всей стране, в Авчурино ездили изучать его методы другие помещики, представители императорской фамилии. После смерти хозяина имение переживало разорение. Накануне отмены крепостного права в хозяйстве отмечали черты упадка. Писатель М. А. Осоргин писал, что это было «богатое и разоренное имение». Также источники отмечают, что различные корнеплодные растения, выращивавшиеся в Авчурине, сбыта не имели, целые посевы пропадали из-за «нерадения при уборке». Судя по всему, источником средств, необходимых для поддержания Авчурина, были другие имения Полторацкого, которые велись по традиционной методике, а также дополнительные производства, дававшие средства, например конный завод.
В долгах как в шелках
Что касается оброчных помещичьих имений, то они также переживали упадок. Еще в конце XVIII века в нечерноземных губерниях широко распространились крестьянские промыслы, которые способствовали росту оброка и доходности оброчных имений. Рост фабричного производства, наблюдавшийся в России с 30-х годов XIX века, наносил удар по крестьянским промыслам. Это приводило к падению платежеспособности крестьян и доходов помещиков. Крестьян отпускали на заработки в город, где они устраивались рабочими на первых русских заводах и фабриках. Однако оброк с этих доходов был значительно ниже, чем раньше. Ярким показателем упадка помещичьего хозяйства в это время является рост задолженности помещиков. При этом бóльшая их часть тратила доходы непроизводительно.Немного статистики
В 1833 году помещики заложили примерно 4,5 млн душ, в 1859-м - 7,1 млн. Общая сумма помещичьего долга к 1859 году составила 425,5 млн руб.
Потрясение основ
Как видим, и до 1861 года русское дворянство испытывало проблемы. Отмена крепостного права и другие реформы Александра II стали переломным моментом в их жизни.Сама крестьянская реформа 1861 года оценивается в исторической науке неоднозначно. В чьих интересах была проведена эта реформа - крестьян или помещиков? Сами крестьяне сразу наделялись гражданскими правами, получали личную свободу и землю, которая ими выкупалась. При этом ряд положений реформы безусловно учитывал интересы дворянства: отрезки части крестьянских земель в пользу помещика; формула вычисления выкупа земли крестьянами не по рыночной стоимости, а по размерам дореформенного оброка; длительный период выкупа земли, в течение которого крестьяне были обязаны нести прежние повинности в пользу барина. И все же потеря крестьянского труда стала для русских дворян-помещиков психологическим потрясением и серьезным экономическим ударом.
К этим глобальным изменениям дворянство оказалось не готово, в новую систему вписывалось плохо. Конечно, были помещичьи хозяйства, сравнительно быстро наладившие крупное товарное производство с применением свободного наемного труда батраков. Эти хозяйства преобладали в западных и южных губерниях России (в Прибалтике, на Правобережной Украине, на Северном Кавказе, в Новороссии), а также в большей части Нижнего Поволжья. Эти районы охватывали девятнадцать губерний.
Однако бóльшая часть помещиков после реформы вела хозяйство переходного типа, широкое распространение получила так называемая отработочная система. Отработки - это труд крестьянина на арендованной им помещичьей земле со своим инвентарем. Как и при крепостном праве, крестьянин обрабатывал поле помещика - но это был уже свободный крестьянин, имевший договорные отношения с бывшим хозяином. Вступали в силу рыночные условия спроса и предложения. И все же, пользуясь своим фактически монопольным положением земельного собственника, помещик мог диктовать крестьянину любые условия. Поэтому отработочная система приобретала кабальный характер.
Сокрушение привилегий
Как уже отмечалось, крестьянская реформа 1861 года лишила помещиков-дворян возможности использовать крестьянский труд. Другие реформы Александра II сокрушили привилегированное положение дворян в иных сферах жизни.После полицейской реформы 1862 года дворяне были лишены права монопольного формирования уездной полиции. После земской реформы 1864 года дворяне уже не могли контролировать органы местного самоуправления. Издание Судебных уставов в 1864 году убрало дворянские суды, теперь они судились в общесословных судах. С 1874 года, когда была проведена военная реформа, дворяне наряду с другими сословиями должны были отбывать всеобщую воинскую повинность.
Особо отметим потерю дворянами привилегий в уплате налогов. Как мы помним, со времен Екатерины II дворянство было освобождено от выплаты податей. Теперь же ситуация изменилась самым решительным образом. С 1863 года дворяне наряду с собственниками иных сословий платили налог с городской недвижимости, с 1875 года стали выплачивать поземельный налог с имений. Кроме того, дворяне участвовали в земских сборах.
Таким образом, к концу XIX - началу XX века русские дворяне потеряли все свои сословные привилегии. Престижность дворянского звания была утрачена.
При Александре III и Николае II были приняты указы, объявлявшие личным дворянином любого человека, получившего высшее образование и бывшего государственным служащим или работавшего в земствах и городских думах пять-шесть лет. Уже в правление Александра II дворяне насмешливо именовались «почетным классом», «памятником старины».
Немного статистики
Историки отмечают уменьшение числа дворян-помещиков после реформы. В 1861 году в 50 губерниях их насчитывалось около 128,5 тыс., в 1877-м - 117,6, в 1895-м - 120,7, в 1905-м - 107,5 тыс. (без членов семей). Доля поместного дворянства среди потомственных дворян неуклонно снижалась: в 1858 году она составляла 80–85%, в 1877-м - 56%, в 1895-м - 40%, в 1905-м - 30,5%. В общей численности сословия она упала с 63% в 1858 году до 29% в 1897-м и примерно до 22% в 1905-м.
Новая классификация и закат дворянства
После отмены крепостного права изменились и критерии классификации дворянства: если раньше исходили из количества крепостных, то теперь во внимание принимали размеры имения. К мелкопоместному дворянству относились те, у кого было около 100 га земли, к среднепоместному - 500 га, крупнопоместному - более 500 га.
На протяжении второй половины XIX века численность мелкопоместных дворян росла, среднепоместных и крупнопоместных - сокращалась. Шло разорение дворянства. Созванное в начале XX века Особое совещание по делам дворянского сословия с тревогой констатировало: «...сотни семей безграмотных, превратившихся в простых хлебопашцев дворян. <...> Экономически многие из них беднее крестьян, но тем не менее и земства, и администрация отказывают им в помощи, обращая их к дворянским сословным органам. Дворянские общества помочь им не могут».
Разорившиеся дворяне-помещики покидали деревню, пытались найти службу в государственных органах, частных компаниях, кто-то деградировал в социальном плане, становясь чуть ли не прислугой.
Выжили предприимчивые
Особого внимания заслуживают те представители дворянства, которые более или менее смогли адаптироваться к новым экономическим условиям. Отдельные землевладельцы (наиболее крупные) сдавали часть земли в аренду. Так поступили князья Барятинские, сдавшие около 7 тыс. десятин земли в аренду местным купцам Бобровского уезда Воронежской губернии по цене от 2 до 3,5 рубля за десятину (а те, в свою очередь, пересдавали землю крестьянам уже по цене от 6 до 10 рублей за десятину).В ряде имений практиковались прогрессивные формы обработки земли. Доход также извлекался из промышленных предприятий, принадлежащих дворянам.
Немного статистики
В 1870 году среди недвижимого имущества дворянства Воронежской губернии стоимостью более 15 тыс. рублей насчитывалось 28 винокуренных заводов, 56 водяных мельниц, 7 - паровых, 1 - конная, 12 маслобоен, 2 свекольно-сахарных завода, 10 - кирпичных. Винокуренные заводы некоторых дворян оценивались в огромную сумму. Например, завод А. М. Раевской - в 240 тыс. рублей, завод графа И. А. Апраксина - в 105 тыс. рублей.
Вот один из примеров предприимчивости дворян. Н. В. Волков-Муромцев в 1891 году приобрел имение Хмелита в Смоленской губернии и превратил его в образцово-прогрессивное хозяйство. Основной статьей дохода был лен. Сад на одиннадцати десятинах давал разнообразные плоды и ягоды. Было создано элитное стадо из племенного скота. В Хмелите действовали сыроварня, маслобойня, кирпичный завод, лесопилка, продукция которой шла на экспорт в Англию. Сын Волкова, В. Н. Волков, в 1911 году создал совместный с крестьянами кооператив по обработке земли. Характерно, что все эти примеры касаются именно крупнопоместного дворянства.
«Жить усредненно-обывательски - бессмыслица и безвкусица...»
Что касается русской аристократии, которая являлась верхушкой крупнопо-местного дворянства, то здесь самым ярким примером может служить деятельность князей Юсуповых. Накануне крестьянской реформы 1861 года они имели порядка 30 тыс. крепостных. После отмены крепостного права Юсуповы по-прежнему считались одной из богатейших семей России. Одна только недвижимость оценивалась примерно в 22 млн рублей.Юсуповы были не чужды новых способов извлечения дохода. Так, часть своих средств, более 3 млн рублей, они вкладывали в акции российских и иностранных компаний. К 1914 году ежегодный доход составлял порядка 700–800 тыс. рублей.
Правда, назвать бюджет семьи Юсуповых бездефицитным нельзя: регулярно расходы превышали доходы. Например, в 1914 году сумма долгов Юсуповых по заложенной сельской и городской недвижимости составляла более 5 млн рублей, а ежегодный платеж по процентам приближался к 250 тыс. рублей.
Однако даже русская аристократия, успешно пережившая 1861 год, не смогла в полной мере стать предпринимательской элитой. Основной доход они по-прежнему получали за счет имений. На втором месте шла прибыль от фабрик и за-водов, на третьем - от доходных домов, на четвертом - от операций с ценными бумагами.
В планах князя Феликса Феликсовича Юсупова были масштабные культурно-просветительские, социальные проекты. В 1908–1910 годах Ф. Юсупов намеревался так распорядиться своей недвижимостью: «Хотел я превратить Архангельское в художественный центр, выстроив в окрестностях усадьбы жилища в едином стиле для художников, музыкантов, артистов, писателей. Была б у них там своя академия искусств, консерватория, театр. Сам дворец я превратил бы в музей, отведя несколько залов для выставок... Думал я не только об Архангельском. В Москве и Петербурге мы имели дома, в которых не жили. Я мог бы сделать из них больницы, клиники, приюты для стариков. А в петербургском на Мойке и московском... - создал бы музей с лучшими вещами из наших коллекций. В крымском и кавказском имениях открыл бы санатории. Одну-две комнаты от всех домов и усадеб оставил бы самому себе. Продажа вещей и драгоценностей, не имеющих большого художественного и исторического интереса, плюс банковские счета составили бы капитал, на который осуществил бы я все задуманное».
Однако идеи князя Феликса не встретили понимания среди ближайших родственников: «Планами я поделился с матушкой... она не одобрила. Будущее мое виделось матушке иначе. Я был последним в роду Юсуповых и потому, говорила она, должен жениться. Я отвечал, что не склонен к семейной жизни и что, если обзаведусь детьми, не смогу пустить состояние на проекты свои. Добавил, что, закипи революционные страсти, жить, как в екатерининские времена, мы не сможем. А жить усредненно-обывательски в нашей-то обстановке - бессмыслица и безвкусица...»
Повседневная жизнь россиян в начале и первой половине XIX века была очень разной. Жители городов и промышленно развитых районов страны могли говорить о серьезных и заметных переменах. Жизнь глухой провинции, деревни в особенности, шла в основном по-старому. Многое зависело от сословного и имущественного положения людей, места их жительства, вероисповедания, привычек и традиций.
Дворянство.
В первой половине XIX века тема богатства дворян оказалась тесно связанной с темой их разорения. Долги столичного дворянства достигли астрономических цифр. Одной из причин было укоренившееся со времен Екатерины II представление: истинно дворянское поведение предполагает готовность жить не по средствам. Стремление «с расходом свесть доход» стало характерным лишь в середине 30-х гг. Но и тогда многие вспоминали с грустью о веселых былых временах.
Долги дворянства росли и по другой причине. Оно испытывало сильную потребность в свободных деньгах. Доходы помещиков складывались в основном из продуктов крестьянского труда. Столичная же жизнь требовала звонкой монеты. Продавать сельскохозяйственную продукцию помещики в массе своей не умели, а часто просто стыдились заниматься этим. Гораздо проще было обратиться в банк или к заимодавцу, чтобы взять в долг или заложить имение. Предполагалось, что за полученные деньги дворянин приобретет, новые поместья или увеличит доходность старых. Однако, как правило, деньги уходили на постройку домов, балы, дорогие наряды.
В первой половине столетия дворянские дети получали домашнее образование. Обычно оно состояло в изучении двух-трех иностранных языков и начальном освоении основных наук. Учителями чаще всего нанимали иностранцев, которые у себя на родине служили кучерами, барабанщиками, актерами, парикмахерами.
Домашнему воспитанию противопоставляли частные пансионы и государственные училища. Большинство русских дворян по традиции готовили своих детей к военному поприщу. С 7-8 лет дети зачислялись в военные училища, а по их окончании поступали в высшие кадетские корпуса в Петербурге. Правительство считало уклонение от службы предосудительным. К тому же служба являлась составляющей дворянской чести, была связана с понятием патриотизма.
Жилье среднего дворянина в городе украсилось в начале XIX века персидскими коврами, картинами, зеркалами в позолоченных рамах, дорогой мебелью из красного дерева. В летнее время дворяне, сохранившие поместья, покидали душные города. Деревенские помещичьи дома были однотипны и представляли собой деревянную постройку с тремя- четырьмя колоннами у парадного крыльца и треугольником фронтона над ними. Зимой, обычно перед Рождеством, помещики возвращались в город. Обозы в 15-20 подвод отправлялись в города заранее и везли припасы: гусей, кур, свиные окорока, вяленую рыбу, солонину, муку, крупу, масло.
Первая половина XIX века – время поисков «европейских» альтернатив дедовским нравам. Не всегда они были успешными. Переплетение «европеизма» и привычных представлений придавало дворянскому быту черты яркого своеобразия и привлекательности.
Офицерство и чиновничество
Проблема материального обеспечения стала для офицеров в первой половине XIX века самой главной. Оклады офицеров в целом росли, но медленнее, чем на продукты и услуги.
В начале XIX века большая часть офицерства владела земельной и иной собственностью. Жалованье поэтому не было единственным источником его дохода. К середине века положение изменилось. Появились элементы социальной защиты: пенсии, обеспечение погибших офицеров и т.п.
Культурные запросы офицерство удовлетворяло, не входя в дополнительные расходы. Важнейшее место в его повседневной жизни занимало офицерское собрание. Здесь офицеры проводили большую часть свободного времени, знакомились друг с другом, отмечали праздники. Командир полка регулярно давал балы и званые обеды. В остальные дни офицеры расквартированных в местечке или городе частей приглашались на балы в местное дворянское собрание.
Походная жизнь, служба в малоприспособленных к нормальной жизни условиях, в отдаленных местностях, частые переезды из города в город не располагали к созданию семьи. Решив вступить в брак, офицер чаще всего выходил в отставку «по домашним обстоятельствам».
Материальное положение чиновничества было еще более тяжелым.
Положение людей, состоявших на жалованье, усугублялось непрерывным падением курса ассигнаций: за рубль бумажных денег серебром давали все меньше и меньше. Рабочий день канцелярского служащего превышал десять и более часов. При этом работа обычно была чисто механической. Переписывать бумаги по утрам и вечерам приходилось при свечах, на которых начальство немилосердно экономило. Потеря зрения было типичной болезнью большинства служащих. Недоедание, духота в конторах, страх перед начальством вели к туберкулезу (чахотке), нервным болезням.
Чиновничество пыталось по-своему восполнить недостаток средств, обирая просителей, вымогая взятки, идя на подлоги и другие преступления. Развлечения подавляющей массы чиновников были весьма непритязательны.
Купечество
Купцы медленнее других слоев городского населения приобщались к новшествам в бытовой жизни, отчасти в силу традиционной неприязни «аристократии крови».
Основная масса купечества по-прежнему соблюдала традиционные уклад жизни и методы ведения дел. В домах сохранялась строгая субординация, схожая с предписаниями «Домостроя». Дабы приумножить и сохранить капитал, купцы предпочитали лично контролировать ход дел, не слишком доверяя помощникам и приказчикам. По 8-10 часов в день они сидели в своих амбарах и лавках. Жила обычная купеческая семья общим хозяйством, закупая материал на одежду «штуками», на всех. Касса предприятия или заведения долгое время также была общей, а в конце года выводилась итоговая сумма наличных денег. В частной жизни купец тяготел к покою и комфорту, окружая себя не столько европейскими новинками, сколько прочно и удобно сработанными предметами традиционного быта.
Картина жизни привилегированных сословий России ярко отражает и произошедшие изменения, и непоследовательность, замедленность этих изменений. Повседневные запросы, условия жизни дворянства, офицерства, чиновничества, купечества постепенно сближались. Но границы, возведенные и искусственно поддерживаемые, оставались нерушимыми.
Крестьянство и рабочие
О переменах в крестьянской среде современник в 40-х гг. писал так: «…избы сельские делаются чище и опрятнее, крестьяне перестают держать в жилых помещениях домашних животных». Относятся эти наблюдения, прежде всего к домам зажиточных крестьян. Значительные различия были в одежде: разбогатевшие крестьяне сменили лапти на сапоги, армяк и грубые порты на кафтан, и плисовые штаны, валяную шапку на картуз.
Питались крестьяне в основном овощами, выращенными на собственном огороде. В первой половине XIX века селянин потреблял три фунта хлеба в день. Картофель еще не вошел в число важнейших культур, под него отводили всего 1,5% посевной площади. Не многие из крестьян могли полакомиться пирогами, студнями или лапшой. Калач считался лакомством, пряник - настоящим подарком. Среди сельских жителей популярным напитком становился чай, вытеснявший сбитни и взвары.
Развитие отходничества оказывало влияние на жизнь деревни. Отходники, пусть и в искаженной подчас форме, знакомили односельчан с городскими нравами и бытом. Особенно быстро подхватывала новшества сельская молодежь. Усилился интерес к танцам; в праздничные дни в селах устанавливали незамысловатые карусели, возводили балаганы для кукольных представлений.
Образ жизни фабричного люда России только складывался. Это был бездомный, походный быт, не устоявшийся, жутковатый. Рабочие подчинялись строгим предписаниям начальства, пытавшегося регламентировать не только их рабочее время, но и повседневную жизнь. Рабочие жили многоэтажных казармах, в комнатках – клетушках по сторонам сквозного коридора.
Стол рабочих был беден, выручали каши и хлеб. Смертность в два раза превышала среднюю по стране. Грамотные в их среде встречались так же редко, как и в крестьянской, из всех развлечений им были доступны лишь кабак и трактир. Законодательства о фабричном труде не существовало. Фабрикант и местные власти были всесильны в обращении с трудовым людом.
Жизнь в городах
Масса населения мало, а частью даже вовсе неграмотная, не считавшая сама себя полноправной частью общества, жила, обладая очень ограниченным горизонтом и сосредоточив весь свой жизненный интерес в мелочах житейства, торговли, ремесла, канцелярской службы, а в качестве духовной пищи довольствовалась местными сплетнями да фантастической болтовней на политические и иные темы. Все население покорно и безропотно подчинялось постановлениям, обычаям и распоряжениям.
Религиозность достигала высокого развития, но преобладала внешняя сторона, - безотчетное, по доверию исполнение обрядов и правил… Не малое значение имело в Москве в то время старообрядчество, по-видимому строго преследовавшееся, но несмотря на это, отчасти благодаря именно этому, значительно процветавшее и обладавшее большими денежными средствами. Московское купечество…мало выдвигалось…на арену общественной жизни: оно было замкнуто и жило особыми духовными и материальными интересами.
