В основу «сказания» положены: так называемый китежский «летописец», сообщенный Мелединым и отпечатанный в замечаниях Безсонова к IV выпуску собрания песен Киреевского, различные устные предания о невидимом граде, отчасти приведенные там же, а также один эпизод из сказания о Февронии Муромской. Но, как усмотрит всякий, кто знаком с поименованными памятниками, для обширного и сложного сценического произведения рассеянных в этих источниках черт слишком недостаточно. По этой причине были необходимы многочисленные и далеко идущие дополнения, которые, однако, автор рассматривал лишь как попытку по отдельным обрывкам и намекам угадать целое, сокрытое в глубине народного духа, – по одним случайно сохранившимся в источниках частностям миросозерцания действующих лиц, подробностям внешней обстановки и проч. воссоздать другие подробности неизвестной в цепом картины. В итоге, может быть, во всем произведении не найдется ни одной мелочи, которая так или иначе не была навеяна чертою какого-либо сказания, стиха, заговора, или иного плода русского народного творчества.

Нашествие татар на Заволжье и другие внешние события описываются в «сказании» эпическими приемами, – следовательно, не реально, а так как они представлялись в свое время пораженному народному воображению. Поэтому, например, татары являются без определенной этнографической окраски, лишь с теми их обликами, с какими они рисуются в песнях времен татарщины. Сообразно с этим и язык, тщательной отделке которого автор придавал особое значение, имелось в виду строго выдержать не в смысле соответствия его говору XIII столетия, а в стиле того полукнижного-полународного языка, которым выражаются в гораздо позднейшее время духовные стихи перехожих слепцов, старинные христианские легенды и предания, послужившие источником настоящего произведения.

Литературная критика, если бы она когда-либо коснулась этого скромного оперного текста, прежде всего может отметить недостаток драматического действия в большинстве картин оперы. Автор считает во всяком случае нужным оговориться, что отсутствие такого действия допущено им совершенно сознательно в убеждении, что незыблемость требования от сценического представления во что бы то ни стало движения, – частых и решительных перемен положения, – подлежит оспариванию, ибо органическая связность настроений и логичность их смены заявляет не меньше прав на признанье.

В заключение, быть может, не лишне упомянуть, что план и текст настоящей оперы, – мысль о которой приходила Н. А. Римскому-Корсакову еще перед сочинением «Салтана» (1899 год), – во всех стадиях своей долгой обработки подвергались совместному с композитором обсуждению. Композитор, поэтому, во всех мелочах продумал и прочувствовал вместе с автором текста не только основную идею, но и все подробности сюжета, и, следовательно, в тексте не может быть ни одного намерения, которое не было бы одобрено композитором.

Замысел «Китежа» возник у композитора в середине 90 годов ХIХ века, но воплотился в законченную партитуру оперы только в 1903 году. Первая постановка оперы – одного из величайших и своеобразных созданий русского искусства – состоялась в феврале 1905 г в Мариинском театре (дир. Ф. Блумфельд, реж. В. Шкафер). Полгода спустя опера поставлена в Мариинском театре вторично (дир. Н. Черепнин). В 1908 году ставится в Большом театре. Далее – в Петрограде (1915), Каунасе(1936), Брно (1934), Праге (1938), Риге (1949), Ленинграде (1958). В 1983 г. опера поставлена в Большом театре дирижёром Е. Светлановым 1995 г. – в Екатеринбурге. Несмотря на высказанные авторами оперы убеждения, о необязательности действенной драматурги в музыкальном театре, полнокровного сценического преодоления событийной статики во всех постановках «Китежа» не произошло. Как писал рецензент на одну из последних премьер: – «Китеж», к сожалению, опера.» Этого не опровергли и все три высокопрофессиональные в музыкальном отношении постановки Мариинского театра последнего десятилетия (дир. В. Гергиев).

Май 2001 г.

Князь Юрий Всеволодович

Княжич Всеволод Юрьевич

Феврония

Гришка Кутерьма

Федор Поярок

Двое лучших людей

Медведчик

Нищий-запевало

Бедяй и Бурундай, богатыри татарские

Сирин и Алконост, райские птицы

Княжьи стрельцы, поезжане, домрачи, лучшие люди,

нищая братия, народ, татары.

I действие в заволжских лесах близ Малого Китежа;

II – в Малом Китеже на Волге;

III действие:
первая картина – в Великом Китеже,
вторая – у озера Светлаго Яра;

IV действие:
первая картина – в Керженских лесах,
вторая – в невидимом граде.

Лето от сотворения мира 6751

ОРКЕСТРОВОЕ ВСТУПЛЕНИЕ – «ПОХВАЛА ПУСТЫНЕ»

Занавес. Город Малый Китеж на левом берегу Волги. Площадь с торговыми рядами. Тут же заезжий двор. Повсюду кучками толпится народ в ожидании свадебного поезда. Нищая братия (мужчины и женщины) жмется в сторонке. Около заезжего двора медведчик играет на дудке и показывает ученого медведя. Его обступили мужики, бабы и малые ребята.

МЕДВЕДЧИК.
Покажи, Михайлушка,
покажи, дурачливый,
как звонарь Пахомушка
в церковь не спеша идет,
палкой упирается, тихо подвигается.
(Медведь плетется переваливаясь и опираясь на костыль. Народ смеется. Медведчик играет на дудке.)

ХОР (народ).
Ха, ха, ха, ха...

МЕДВЕДЧИК.
Покажи, Михайлушка,
покажи, дурачливый,
как звонарь Пахомушка
прочь бежит, торопится,
с колокольни вниз долой,
поскорей к себе домой.
(Медведь резво бежит вокруг мелкими шажками. Народ смеется. Медведчик играет на дудке.)

ХОР.
Ха, ха, ха, ха…

(Появляется Гусляр, – высокий, белый как лунь старик, перебирает струны, собираясь петь.)

ХОР.
Приумолкните, крещёные!
Призатихните на малый час!
Дайте песню нам повыслушать
аль святой Ерусалимский стих!

ГУСЛЯР.
Из-за озера Яра глубокого
прибегали туры златорогие,
всех двенадцать туров без единого;
и встречалась им старая турица:
«Где вы, детки, гуляли, что видели?»

ХОР.
Зачиналась песня в Китеже,
повелась от Яра светлого,
от престола князя Юрия.

ГУСЛЯР.
«Мы гуляли вкруг стольного Китежа,
а видали мы там диво дивное:
что идет по стене красна девица,
во руках несет книгу чудесную,
а и плачет, сама заливается».

ХОР.
И самим нам плакать хочется.
Песня словно бы не к празднику.
Ох, сулит она безвременье.

ГУСЛЯР.
«Ах вы, детки мои неразумные!
то ходила Царица небесная,
то заступница дивная плакала,
что прочла она городу пагубу,
всей земле сей навек запустение».

ХОР.
(девушки, бабы).
Господи, спаси нас и помилуй!
Потерпи еще греху людскому.
(старики)
И откуда бы напасти взяться?
Тишь да гладь здесь в стороне заволжской.
(молодежь)
Не бояться ж Чуди белоглазой!
а иного ворога не знаем.
(старики)
Бог пасёт великий славный Китеж
сирых ради, немощных и нищих.
(нищая братия)
А и тем пристанище бывает,
на земле Ерусалим небесный,
кто душою восскорбя в сём мире
сердцем взыщет тишины духовной.
(народ)
Всех-то там напоят и накормят,
оботрут слезинки, всех утешат.
(успокаиваясь)
Нет, не будет пагубы на Китеж,
Бог Господь престольный град не выдаст.
(нищая братия)
Без него нам сирым жить неможно,
не прожить без князя Юрья вовсе.
(народ)
Братцы! Что же свадьба-то не едет?
Не попритчилось бы что в дороге.

МЕДВЕДЧИК.
(вновь выводит медведя)
Покажи, Михайлушка,
покажи, дурачливый,
как невеста моется, белится,
румянится, в зеркальце
любуется, прихорашивается?

Медведчик играет на дудке. Медведь ломается, держа в руках короткую лопатку. Народ смеется.

НАРОД.
Ха, ха, ха, ха...
Приходят Лучшие люди. Медведь пляшет с козой

ЛУЧШИЕ ЛЮДИ
(тенор)
То-то рада голь безродная,
(бас)
То-то клики да глумление.
А и то сказать: ведь шутка ли?
все со князем породнилися.
(тенор)
Уж и свадьба, что лиха беда!
Наши бабы взбеленилися,
не хотят невесте кланяться –
(бас)
мол, без роду да без племени.
Из дверей корчмы выталкивают в шею Гришку Кутерьму.
Вот и бражник Гришка празднует;
сам себя не помнит с радости.

КУТЕРЬМА.
(оправившись, выступает вперед; Лучшим людям)
Нам-то что? Мы ведь люди гулящие,
ни к селу мы не тянем, ни к городу;
никому не служили мы с юных лет,
никто службы на нас не намётывал.
Кто дал мёду корец, был родной нам отец,
кто дал каши котёл, тот за князя сошёл.

ЛУЧШИЕ ЛЮДИ (сговариваются между собой, перемигнувшись)
(бас)
Нам для нищего жалеть казны,
не жалеть её для бражника.
(тенор, Кутерьме)
Ты ступай в корчму заезжую,
пей вина, пока душа берёт,
чтоб невесту веселей встречать,
(бас)
по делом её и честь воздать.
Дают Кутерьме деньги. Кутерьма кланяется.

ХОР (нищая братия; к Лучшим людям; жалобно).
Кормильцы вы милостные,
Батюшки родные!
Сошлите нам милостыньку
Господа для ради.
Бог даст за ту милостыньку
дом вам благодатный,
покойным родителям всем
царствие небесное.
Лучшие люди отворачиваются от нищих

КУТЕРЬМА.
Вы бы нынче мне покланялись:
я авось вас и пожалую.

ХОР (Кутерьме).
Отвяжись, уйди ты, пьяница!
Запевало и нищая братия заводят песню.
С кем не велено стреваться?
С бражником, с бражником,
Кому всякий посмеется?
Бражнику, бражнику.
Кто его увидит издали
отвернется, посторонится.
Кто в вечерню пляшет, скачет?
Бражники, бражники.
Лба пред сном не перекрестит?
Бражники, бражники.
Пономарь с жезлом на паперти
не пускает в церковь бражников.
А кого бес возмущает?
Бражников, бражников.
К бою, к драке подучает?
Бражников, бражников,
бражников, бражников.
На земле не знать им радости,
царства не видать небесного
бражникам, бражникам.

КУТЕРЬМА.
Не видать, так и не надобно.
Нам ведь к горю привыкать – не стать:
как в слезах на свет родилися,
так не знали доли и до поздних лет.
Эх, спасибо хмелю умному!
Надоумил он нас, как на свете жить,
не велел он нам кручиниться,
в горе жить велел да не кручинну быть.
Денег нет мол перед деньгами.
Завелась полушка перед злыми дни.
Пропивай же все до ниточки:
не велик сором нагу ходить.
Уходит в корчму. Медведчик играет. Медведь с козою пляшут вновь. Народ толпится около них и смеется.

ХОР.
Ха, ха, ха, ха …
(нищая братия кланяется проходящим; те не обращают на них внимания.)
Сошлите нам милостыньку
Господа для ради.
(между собой)
Нам до Китежа б великого добраться;
там уж нас напоят и накормят.

Из корчмы выходит Кутерьма навеселе. Приплясывает и поет. Народ собирается около него. Лучшие люди посмеиваются, держась в стороне.

КУТЕРЬМА.
Братцы, праздник у нас,
в сковородки звонят,
в бочки благовестят,
помелами кадят.
К нам невесту везут,
из болота тащат;
рядом челядь бежит
и без рук и без ног,
А и шуба на ней
из мышиных хвостов,
лубяной сарафан
и не шит и не ткан…

Кутерьму толкают и заставляют замолчать.

ХОР (народ).
Уходи ты, окаянный пес!
Пропади, несытый пьяница!
Прогоните взашей бражника
со великим со бесчестием.

Слышны бубенчики и наигрыш домр. Народ затихает и прислушивается; некоторые заглядывают вдаль. Звук бубенцов и звуки домр мало-помалу приближаются.

Эй, ребята! Бубенцы звенят,
Поезд свадебный стучит-бренчит.
С горки потиху спускаются,
изломать боятся дерево,
деревцо ли кипарисное,
ту повозку золоченую
со душою красной девицей.

Выезжают три повозки, запряженные тройками и разукрашенные лентами. В первой гусляры и домрачи, во второй сваты, около них верхом дружко – Федор Поярок, в третьей – Феврония с братом. По бокам верхом поезжане, среди них княжий Отрок. Все бросились к ним. Народ перегораживает им дорогу алыми и червонными лентами,

Ну-ка, дружно им заступим путь,
Загородим всю дороженьку.
Есть у них чем свадьбу выкупить,
заплатить нам дань немалую.
(нищая братия)
Ты Кузьма Демьян, ты святой кузнец,
ты святой кузнец, скуй им свадебку,
скуй им свадебку вековечную,
вековечную, неразрывную.
А что за народ?
В заставу идёт?
Незнамых гостей
не след пропускать.

Федор ПОЯРОК.
Мы Богом даны и князем званы,
княгиню везём, гостинцы даём.

Поярок и поезжане раздают и бросают в толпу пряники, ленты и деньги. Народ теснится.

ХОР.
Здравствуй, свет княгинюшка!
здравствуй, свет Феврония Васильевна!

Повозка с Февронией останавливается.

ЛУЧШИЕ ЛЮДИ (между собой).
(бас)
Ох, проста, проста княгиня-то!
(тенор)
Ей ли госпожою нашей быть?

ХОР.
Век гляди, а не насмотришься:
красота-то ненаглядная.
Здравствуй, свет княгинюшка!
А была досель соседушкой,
нам роднею порядовою;
ныне будь у нас владычицей,
госпожой садися грозною!

Охмелевший Кутерьма старается пробраться вперед; мужчины не пускают его и выталкивают. Феврония замечает это.

ХОР.
Ты отстань, да отвяжися, пёс!
Сгинь ты, очи бессоромныя!

ФЕВРОНИЯ (указывая на Кутерьму).
А за что его вы гоните?

ХОР.
Это Гришка, окаянный пьяница.

ПОЯРОК.
Госпожа, не слушай бражника,
с ним беседовать не велено.

ФЕВРОНИЯ.
Не грешите, слово доброе
Богом нам дано про всякого.
Подойди поближе, Гришенька.

КУТЕРЬМА (нахально)
Здравствуй, здравствуй, свет княгинюшка!
Хоть высоко ты взмостилася,
а уж с нами ты не важничай:
одного ведь поля ягоды.

Кутерьму хотят прогнать, но Феврония останавливает движением.

ФЕВРОНИЯ (смиренно и искренно).
Где уж мне, девице, важничать?
Своё место крепко знаю я
и сама, как виноватая,
(низко кланяется народу)
всему миру низко кланяюсь.

КУТЕРЬМА (продолжая)
Только больно ты не радуйся:
человеку радость в пагубу.
Горе лютое завистливо –
как увидит и привяжется.
Уходи ты во полупире,
скидывай обряды пышные,
горю кланяйся нечистому,
и босому и голодному.
Он научит, как на свете жить
а и в горе припеваючи.

ПОЯРОК.
Госпожа, не слушай бражника,
с ним беседовать не велено.

ФЕВРОНИЯ (кротко)
Помолися, Гриша, Господу
да Василию угоднику:
он ходатай бедных бражников,
чтоб тебе не пити допьяна,
не смешить собой народ честной.

КУТЕРЬМА (злобно кричит).
Говорят тебе, не важничай!
Не тебе уж мной гнушатися.
Вот как будешь по миру ходить,
именем святым Христовым жить,
ин сама еще напросишься,
чтобы взял тебя в зазнобушки.

Кутерьму выталкивают прочь с площади. Замешательство.

ХОР (народ).
Замолчи ты, окаянный пёс!
Прогоните взашей бражника!

ПОЯРОК.
Вы играйте, гусли звонкие,
заводите песню, девушки!

ХОР (девушки под наигрыш гусляров и домрачей).
Как по мостикам, по калиновым,
как по сукнам да по малиновым,
словно вихорь, несутся комони,
трое санки в стольный град катят.
Играйте же, гусли, играйте, сопели,
в первых саночках гусли звончаты,
в других саночках пчёлка ярая,
в третьих саночках душа девица,
свет Феврония Васильевна.

Девушки разом подходят к княгине и осыпают ее хмелем и житом.
Играйте же, гусли, играйте, сопели.

Отдаленные звуки рогов. Свадебный поезд отъезжает. Народ, провожая, следует за ним.

Вот вам буйный хмель, жито доброе,
чтоб от жита вам пребогато жить,
чтоб от хмеля вам веселей пробыть...

(Звуки рогов. Песня обрывается. Народ прислушивается. Несколько мужиков)

Тише, братцы, затрубили трубы…
Кони ржут, возы скрипят гораздо…
Что за притча? ровно бабы воют…
Дым столбом встал над концом торговым.

Начинается смятение. Вбегает перепуганная толпа.

Ой, беда идёт, люди,
ради грех наших тяжких!
И не будет прощенья,
до единого сгибнем.
Нам незнамый доселе
и неслыханно лютый
ныне ворог явился,
из земли словно вырос. Попущением Божьим
расседалися горы,
расседалися горы
и нездешнюю силу
выпускали на вольный свет.

Вбегает вторая толпа, еще больше перепуганная.

Ой, беда идёт, люди,
Ради грех наших тяжких!
И не будет прощенья,
до единого сгибнем.
Да то бесы, – не люди,
и души не имеют,
Христа-Бога не знают
и ругаются церкви.
Всё огнём пожигают,
всё под меч свой склоняют,
красных девок соромят,
малых деток на части рвут.

Вбегает третья толпа в полном отчаянии.

Ой, беда идёт, люди,
ради грех наших тяжких!
И не будет прощенья,
до единого сгибнем.
Ой, куда же бежать нам?
Ой, и где ж схорониться?
Темень тёмная, спрячь нас,
горы, горы, сокройте.
Ой, бегут, догоняют,
по пятам наступают,
ближе, ближе... спасайтесь!
Ох, уж вот они, Господи! Ой!

Показываются татары в пестрых одеждах. Народ в ужасе разбегается и прячется, где только возможно. Толпа татар с кривыми мечами и шестоперами прибывает. Татары гонятся и отыскивают перепуганных жителей и убивают их. Несколько татар волокут Февронию.

ТАТАРЫ.
Гайда! Гай!
Гайда! Гай, гай!
Гайда! Гайда!

Въезжают богатыри татарские: Бедяй и Бурундай.

БЕДЯЙ.
Чего жалеть? До смерти бейте!

БУРУНДАЙ (указывая на Февронию).
А ту живьём хватайте девку!
(Богатыри останавливаются и слезают с коней.)
Такой красы в степи не будет,
свезём в Орду цветок болотный.

Февронию окручивают верёвкой.

БЕДЯЙ.
Эх, зол народ!

БУРУНДАЙ.
Хоть жилы тянут, а он молчит.

БЕДЯЙ.
Пути не скажет.

БУРУНДАЙ и БЕДЯЙ.
Их стольный город не найти нам.

БЕДЯЙ.
А славен, бают, Больший Китеж!
Одних церквей там Божьих сорок;
в них сметы нет сребра да злата,
а жемчуга греби лопатой.

Несколько татар втаскивают обезумевшего от страха Кутерьму.

ХОР (татары).
Гайда! Гай!

БЕДЯЙ.
Ага! Ещё один остался.

КУТЕРЬМА.
Пощадите, ой, помилуйте,
Вы князья мурзы татарские!
Ой, на что вам бражник надобен?
Пощадите, ой, помилуйте!

БУРУНДАЙ.
Так и быть, тебя помилуем...

БЕДЯЙ.
...золотой казной пожалуем.

БУРУНДАЙ и БЕДЯЙ.
Сослужи лишь службу верную,
рать Батыеву тропой веди,
той тропой лесной незнаемой,
чрез четыре речки быстрые,
в стольный ваш Великий Китеж град.

ФЕВРОНИЯ (Кутерьме).
Ой, держися крепче, Гришенька.

БЕДЯЙ (грозит ей).
Ты, красавица, молчи, молчи!

КУТЕРЬМА.
(в чрезвычайном волнении, про себя)
Ой, ты горе, мой лукавый бес!
Учишь, горе, как богато жить,
да не токмо грабить, аль убить, –
на погибель целый град отдать,
как Иуде мне Христа продать.
Хоть не верю я ни в сон, ни в чох,
не под силу Гришке грех такой

БУРУНДАЙ.
Ты что ж молчишь, не разумеешь?

БЕДЯЙ.
А не пойдёшь, так рад не будешь.

БУРУНДАЙ и БЕДЯЙ.
Ясны очи вон повынем
твой речист язык отрежем,
кожу прочь сдерём с живого,
на жару тебя поджарим…
Ну, а там живи, гуляй, коль хочешь.

КУТЕРЬМА (про себя; в страшной борьбе)
Смерть моя! Как быть? Что делать мне?

БЕДЯЙ.
Он всё молчит.

БУРУНДАЙ.
Берите дурня!

(Татары бросаются на Кутерьму гурьбой)

ХОР.
Гайда! Гай!

КУТЕРЬМА.
Стойте, нехристи безбожные!
(с великой тоской, тихо)
Мук боюсь …
(с отчаяньем, решительно)
Ин быть по-вашему.
Поведу вас, лютых ворогов,
хоть за то мне век проклятым быть,
а и память моя вечная
со Иудой заодно пойдет.
(радостный смех татар)

БЕДЯЙ.
Давно бы так.

БУРУНДАЙ и БЕДЯЙ (татарам).
На Китеж, воеводы!

(Садятся на коней и отъезжают. Все уходят.)

ХОР.
Гой! Лютой казнью мы на Русь идём,
грады крепкие с землёй сравним,
старых, малых до смерти убьём,
кто в поре – того в орду сведём.

Уходят. Последними остаются Феврония со стражей. Часть стражи снаряжает повозку, чтобы посадить на нее Февронию.

ФЕВРОНИЯ (молясь).
Боже, сотвори невидим Китеж град,
а и праведных, живущих в граде том.

Ее тащат к повозке. Занавес.

Китеж Великий.

В самую полночь весь народ, от старого до малого, с оружием в руках собрался за оградой Успенского собора. На паперти князь Юрий и княжич Всеволод, кругом них дружина. Все обступили Федора Поярка, который стоит, опустив голову, об руку с отроком.

ПОЯРОК.
Здравы будьте, люди китежане.

ХОР (народ).
Будь тебе добро у нас, Поярок.

ПОЯРОК.
Где же князь, мой господин, где княжич?
Люди добрые, уж покажите.

ХОР.
Что ты? Здесь стоят перед тобою.

ПОЯРОК.
Потемнел Господень свет, не вижу.

КНЯЖИЧ ВСЕВОЛОД (подходит и вглядывается ему в лицо).
Фёдор! Друже! Слеп ты!

ПОЯРОК.
Тёмен, княже.

ХОР.
Господи помилуй!
Кто же лиходей твой?
Ой, не мешкай, молви, что за вести.

ПОЯРОК.
Слушайте, честные христиане!
Вы врага не чуяли доселе…

ХОР (народ прерывает).
Нет, не ведали, не знали, Фёдор.

ПОЯРОК.
Ныне же Господним попущеньем
на беду содеялось нам чудо.
(Фёдор собирается с духом.)

ХОР.
Фёдор! Друже! Горемыка тёмный!
Ой, не мешкай, молви, что за чудо.

ПОЯРОК (торжественно).
Расступилась мать сыра земля,
расседалась на две стороны,
выпускала силу вражию.
Бесы, люди ли, неведомо:
все как есть в булат закованы,
с ними сам их нечестивый царь.

ХОР.
Фёдор! Друже! Горемыка тёмный!
Ой, не мешкай, молви поскорее,
велика ли рать идёт царёва.

ПОЯРОК.
Много ль счётом их, не ведаю;
а от скрипу их тележного
да от ржанья борзых комоней
за семь вёрст речей не выслушать;
а от пару лошадиного
само солнышко померкнуло.

ХОР.
Ой, земля сырая, наша мати,
чем тебя мы прогневили, дети,
что наслала нам невзгоду злую? Ой!
Фёдор! Друже! Горемыка тёмный!
Ой, не мешкай, молви по порядку,
устоял ли брат наш меньший Китеж?

ПОЯРОК.
Взят без боя с велиим соромом.
Князя Юрья в граде не обретши,
распалились гневом нечестивцы.
Муками всех жителей терзали,
путь на стольный град у всех пытая …
И сносили молча даже и до смерти.

ХОР.
Бог ещё хранит Великий Китеж.

ПОЯРОК.
Ох, единый человек нашёлся,
тех мучений злых стерпеть не могший,
и поведал путь царю Батыю.

ХОР.
Горе окаянному Иуде!
В свете сем и будущем погибель!

КНЯЖИЧ ВСЕВОЛОД.
Фёдор! Друже! Горемыка тёмный!
Молви только мне: жива ль княгиня?

ПОЯРОК.
Ох, жива… да лучше бы не жить.

КНЯЖИЧ ВСЕВОЛОД.
В полону она? В неволе горькой?

ПОЯРОК.
Господи, прости ей согрешенье:
что творила, знать, не разумела!
К нам врагов ведет сюда княгиня.

КНЯЖИЧ ВСЕВОЛОД.
Как? Как, она?
Ох, Господи помилуй!

В отчаянье закрывает лицо руками. Молчание.

ПОЯРОК.
А меня, схватив, смеялись много… После, ослепив, гонцом услали
с отроком сим малым к князю Юрью.
«Разорим дотла мы стольный град,
стены крепкие с землёй сравним,
Божьи церкви все огнём спалим,
старых, малых смерти предадим,
кто в поре – мы тех в полон возьмём,
во полон возьмём, в Орду сведём,
добрых молодцев станицами,
красных девок вереницами.
Не велим им в Бога веровать,
в вашу веру во спасенную,
а велим им только веровать
в нашу веру некрещеную».

ХОР.
Ох, смутилось сердце, братия!
Хочет быть беда великая.

КНЯЗЬ ЮРИЙ.
О, слава, богатство суетное!
О, наше житье маловременное!
Пройдут, пробегут часы малые,
и ляжем мы в гробы сосновые.
Душа полетит по делам своим
пред Божий престол на последний суд,
а кости земле на предание,
и тело червям на съедение.
А слава, богатство куда пойдут?
Китеж мой, мать городам всем!
О, Китеж, краса незакатная!
На то ли тебя я повыстроил
средь тёмных лесов непроходныих?
В гордыне безумной мне думалось:
навеки сей город созиждется,
пристанище благоутишное
всем страждущим, алчущим, ищущим …
Китеж, Китеж! Слава где твоя?
Китеж, Китеж! Где птенцы твои?
(отроку) Отрок малый, ты моложе всех,
ты взойди-ка на церковный верх,
погляди на все четыре стороны,
не даёт ли Бог нам знаменья.

Отрок вбегает на колокольню и оглядывается на все четыре стороны.

ПОЯРОК, КНЯЗЬ ЮРИЙ, ХОР.
Чудная небесная царица,
наша Ты заступница святая!
Милостью великой не остави.

ОТРОК.
Пыль столбом поднялась до неба,
белый свет весь застилается.
Мчатся комони ордынские,
скачут полчища со всех сторон;
их знамёна развеваются,
их мечи блестят булатные.
Вижу, как бы Китеж-град горит:
пламя пышет, искры мечутся,
в дыме звёзды все померкнули,
само небо загорелося…
Из ворот река течёт,
вся из крови неповинныя…
И витают враны чёрные,
тёплой кровью упиваются…

КНЯЗЬ ЮРИЙ.
Ох, страшна десница Божия!
Гибель граду уготована,
нам же меч и смерть напрасная.
(народу)
Братия! К Владычице взмолитесь,
Китежа заступнице небесной.

КНЯЖИЧ ВСЕВОЛОД, ПОЯРОК, КНЯЗЬ ЮРИЙ, ХОР:
Чудная небесная Царица,
наша Ты заступница благая,
милостью небесной не остави,

ОТРОК (печально).
Горе, горе граду Китежу!
Без крестов церковны маковки,
без князей высоки теремы;
по углам стен белокаменных
бунчуки висят косматые;
из ворот в Орду коней ведут,
с чистым серебром возы везут.

КНЯЗЬ ЮРИЙ.
Быти Китежу разграблену,
а живым по дань нам ятися.
Ох, позор тот хуже пагубы!
(народу)
Взмолитесь заступнице еще раз,
плачьте все от мала до велика,
плачьте все кровавыми слезами.

Все упадают ниц.

ХОР.
Чудная небесная Царица,
наша Ты заступница благая,
Китеж-град покрой своим покровом.
Смилуйся, небесная царица,
ангелов пошли нам в оборону.

ОТРОК.
Пусто шоломя, окатисто ,
что над Светлым Яром озером,
белом облаком одеяно,
что фатою светоносною...
В небе ж тихо, ясно, благостно,
словно в светлой церкви Божией.
(сходит)

КНЯЗЬ ЮРИЙ.
Да свершится воля Божия,
и исчезнет град с лица земли.

КНЯЖИЧ ВСЕВОЛОД (выступая вперед).
Ой же ты, дружина верная!
Умирать нам лепо ль с жёнами,
за стенами укрываючись,
не видав врага лицом к лицу?
В сердце имемся единое,
выйдем ворогу во сретенье,
за хрестьян, за веру русскую
положить свои головушки.

ХОР.
За тобою, княжич, за тобою!

КНЯЖИЧ ВСЕВОЛОД.
Княже Юрий, отпусти нас в поле!

КНЯЗЬ ЮРИЙ.
Дай вам Бог скончаться непостыдно,
к лику мученик причтенным быти.

Благословляет княжича и дружину. Дружинники прощаются с жёнами и выходят с княжичем из города, запевая песню.

КНЯЖИЧ ВСЕВОЛОД.
Поднялася с полуночи…

КНЯЖИЧ ВСЕВОЛОД, ХОР.
Поднялася с полуночи
дружинушка хрестьянская,
молилася, крестилася,
молилася, крестилася,
на смертный бой готовилась.
Прости, прощай, родная весь,
(проходят за ограду)
прости, прощай, родная весь!
Не плачь же ты, семеюшка:
(за стенами)
нам смерть в бою написана,
нам смерть в бою написана,
а мёртвому сорома нет.
(дальше)
Нам смерть в бою написана…
Нам смерть в бою…

Светлый, с золотистым блеском туман тихо сходит с темного неба, – сначала прозрачен, потом гуще и гуще.

ХОР (народ).
Что ж стоим мы, сёстры?
Смертный час уж близок…
Как же умирать-то,
не простясь друг с другом?
Сёстры, обнимитесь:
пусть сольются слёзы.
А те слёзы наши
с радости, не с горя.
Сами собой тихо загудели церковные колокола.
Чу! Колокола все
сами загудели,
как бы то от многих
веющих воскрылий.
Ангелы Господни
ныне здесь над нами.

ОТРОК.
Очи застилает некой пеленою.

КНЯЗЬ ЮРИЙ.
Как бы дым кадильный
к нам с небес снисходит.

ХОР.
Дивно: град облекся в светлую одежду.
Все полком,
полком идёмте,
идёмте, сёстры,
в храм соборный,
да в Господнем доме
мук венец приемлем.

ОТРОК.
Чуду днесь Господню подивимся, сестры!

КНЯЗЬ ЮРИЙ.
Бог Господь покровом
Китеж покрывает.

ХОР.
А туман всё гуще…
Где мы, где мы, сёстры?

КНЯЗЬ ЮРИЙ, ХОР.
Та откуда радость,
светлая откуда?
Смерть ли то приходит,
новое ль рожденье?

ОТРОК.
Возликуйте, люди, пойте Богу славы!
Он трезвоном чудным
к нам с небес взывает.
(Все заволакивается золотистым туманом.)
Облачная занавесь.

Переход ко второй картине. «Сеча при Керженце»

Занавес. В дубраве на берегу озера Светлаго Яра темь непроглядная. Противный берег, где стоит Великий Китеж, окутан густым туманом. Кутерьма с богатырями Бедяем и Бурундаем, пробираясь сквозь чащу кустарника, выходят на поляну, идущую к озеру.

КУТЕРЬМА.
Вот дубрава та, вот озеро,
Светлый Яр у нас зовомое,
а сам Китеж-то великий град
на противном берегу стоит.

Богатыри вглядываются в темноту.

БУРУНДАЙ.
Лжёшь ты, пес!
Там мелкий ельничек,
молодой растет березничек.

БЕДЯЙ.
И места пустым-пустынные.

КУТЕРЬМА.
Али звона вы не слышали,
что гудел во всю дороженьку,
языком тем колокольныим
словно бил по сердцу самому.

Мало-помалу сходятся татары. Ввозят возы с награбленным добром.

ХОР (татары).
Ой, ты Русь, земля проклятая!
Нет дороги прямоезжая.
Да и тропочки завалены
всё пеньём, колодьем, выскорью.
А степные наши комони
о коренья спотыкаются.
От туману от болотного
дух татарский занимается.
Хоть побили рать хоробую,
третий день всё бродим попусту.
(Кутерьме)
Обморочил нас ты, пьяница,
нас завёл в места безлюдные!
(С угрозами окружают Кутерьму; тот бросается к ногам богатырей.)

КУТЕРЬМА.
Ой, помилуйте, богатыри!

Бурундай и Бедяй останавливают татар.

БЕДЯЙ.
Не бойся! Мы тебя не тронем,
а к дереву привяжем крепко
и солнышка дождёмся,
а там, как быть с тобой, увидим.

БУРУНДАЙ.
И коль не вовсе место пусто,
стоит на бреге Больший Китеж...

БУРУНДАЙ И БЕДЯЙ.
Тебе с плеч голову отрубим:
не изменяй родному князю.

Въезжает телега, на которой сидит в безмолвной тоске Феврония.

БУРУНДАЙ.
А коль нас без толку морочил,
завёл в безлюдную пустыню,
ох, горше смерти будут муки!
Кутерьму схватывают и привязывают к дереву.
Зол народ!

Татары рассаживаются на земле, разводят костры; другие выносят всякую добычу и раскладывают в отдельные кучи.

БЕДЯЙ.
А жалко княжича!
Сорок ран, а жив не отдался.

БУРУНДАЙ И БЕДЯЙ.
То-то б мы его уважили,
придавили б крепко досками,
пировать бы сверх уселися.
«Слушай, мол, как здесь мы празднуем!»

Татары разбивают бочки с вином и пьют серебряными чарками. Бурундай и Бедяй садятся с прочими.

БЕДЯЙ.
Берегли вино хозяева,
сами так и не отведали.

Татары мечут жребий и пьют вино. Многие, забрав пай, отходят.

ХОР.
Не вороны, не голодные
слеталися на побоище,
Мурзы-князья собиралися,
садились вкруг, будут дел делить.
А всех князей сорок витязей,
в делу паёв супротив того.
А первый пай – золотой шелом
того ли князька святорусскаго;
другой же пай – его тельный крест;
а третий пай – в серебре булат.
Ещё есть пай, – он дороже всех, –
свет девица полоняночка:
не пьёт, не ест, убивается,
слезами, свет, заливается.

БУРУНДАЙ.
Ой же, вы мурзы татарские!
Мне не надо злата, серебра –
отдавайте полоняночку:
с нею я сейчас из делу вон.

БЕДЯЙ.
Что ты? Где же это видано?
Что повыпадет по жеребью,
то пускай и доставается;
самому мне девка по сердцу.

БУРУНДАЙ.
Я видал её допреж тебя,
тут она мне и в любовь пришла.
Попытаем, спросим девицу:
Мол, за кем из нас сама пойдёт?

БЕДЯЙ (с хохотом).
Своему полону кланяться!

БУРУНДАЙ (Февронии).

Свезу тебя в Золоту Орду,
возьму тебя во замужество,
в цветном шатре посажу тебя…

БЕДЯЙ (перебивает с злой насмешкой).
Не плачь, не плачь, красна девица!
Свезу тебя в Золоту Орду,
возьму тебя во работницы,
учить тебя буду плёткою…

БУРУНДАЙ.
Дашь мне девку, будешь другом мне,
а не дашь, ин будешь недругом.

БЕДЯЙ (мрачно).
Недруг твой.

БУРУНДАЙ (ударяя Бедяя топором по голове).
Так на ж тебе!

Бедяй падает мёртвым. На миг молчание, затем татары продолжают спокойно делёж. Многие охмелели и, забрав свой пай, не в силах идти, падают и засыпают. Бурундай ведет к себе Февронию, ложится сам на ковре, усаживает её и старается утешить.

БУРУНДАЙ (притягивает к себе Февронию и обнимает её)
Ты не бойся нас, красавица!
Наша вера, вера лёгкая:
не креститься, не поклоны бить…
А уж будет золотой казны…
(сквозь сон)
Не робей, лесная пташечка…
ближе!.. ну! за что неласкова?
(Засыпает. Спит и весь стан. Феврония отходит от Бурундая.)

ФЕВРОНИЯ (причитая).
Ах, ты милый жених мой, надёжа!
Одинёхонек ты под ракитой,
не оплакан лежишь, неотпетый,
весь кровавый лежишь, неотмытый…
Кабы ведала я твоё место,
я слезой твоё тело омыла б,
своей кровью тебя отогрела б,
своим духом тебя оживила б.
Ах, ты сердце, ретивое сердце!
Отрывалось ты, сердце, от корня,
заливалося алою кровью:
а и как мне тебя прирастити?
(тихо плачет)

КУТЕРЬМА (привязанный к дереву, тихо).
Слышь ты, девица…
(поправляясь)
Княгиня свет!
(Феврония прислушивается.)
Не побрезгуй окаянныим,
стань поближе, чистый человек!

ФЕВРОНИЯ (узнает Кутерьму и подходит ближе)
Гриша, Гриша, что свершил еси!

КУТЕРЬМА.
Ох, молчи! невмоготу уж мне:
смерть страшна, кончина скорая;
потягчей того злодей-тоска…
А уж звон Успенья китежский!..
И почто звонит невовремя?
Ох, колотит Гришке колокол,
словно обухом по темени.

ФЕВРОНИЯ (прислушивается).
Где же звон-то?

КУТЕРЬМА.
Ах, княгинюшка!
Малым-мало пожалей меня:
шапку мне надвинь-ка на уши,
чтобы звону мне не слышати,
чтобы грусть-тоску мою избыть.
Феврония подходит и надвигает ему шапку на уши; тот слушает.
(С отчаяньем)
Нет, гудит, гудит проклятый звон!
От него никак не скроюся.

Бешено тряхнув головою, он сбрасывает шапку на землю. Быстро и страстно шепчет.

Отпусти меня, княгинюшка,
разреши мне узы крепкие,
дай уйти от мук татарскиих,
хоть денёк ещё помаяться!
Убегу в леса дремучие,
отрощу по пояс бороду,
стану там себе душу спасать.

ФЕВРОНИЯ (нерешительно).
Что замыслил, Гриша, выдумал?
Ведь казнят меня младёшеньку.

КУТЕРЬМА (спокойнее, убеждает).
Эх, на что тебе живот беречь?
Что имела, всё посеяла;
из людей-то даже княжеских
почитай в живых десятка нет.
(глухо)
А не дай Бог чтоб и жив кто был!

ФЕВРОНИЯ (с возрастающим изумлением).
Отчего «не дай Бог», Гришенька?

КУТЕРЬМА.
Кто ни встретит, всяк убьёт тебя.
(Феврония вздрагивает.)
Как повёл я рать татарскую,
на тебя велел всем сказывать…

ФЕВРОНИЯ (отступает со страхом).
На меня велел ты, Гришенька?

КУТЕРЬМА (тихо; кивая)
На тебя.

ФЕВРОНИЯ (закрывая лицо руками).
Ой, страшно, Гришенька!
Гриша, ты уж не Антихрист ли?

КУТЕРЬМА.
Что ты, что ты?
Где уж мне, княгинюшка!
Просто я последний пьяница:
нас таких на свете много есть.
Слёзы пьём ковшами полными,
запиваем воздыханьями.

ФЕВРОНИЯ.
Не ропщи на долю горькую:
в том велика тайна Божия.
Аль тебе то в радость не было,
ведь и то нам свет Божественный,
как другие ходят в радости?

КУТЕРЬМА.
Эх, ты свет моя княгинюшка!
Наши очи завидущия,
наши руки загребущия,
на чужую долю заришься,
да сулишь им лихо всякое…
А и Бога супротив пойдёшь:
мы на то и в горе век живём,
чтобы в горших муках смерть принять?

ФЕВРОНИЯ (с чувством)
Горький, горький, трижды болезный!
Ты и впрямь не знаешь радости.

КУТЕРЬМА (подлаживаясь)
И не слыхивал, княгинюшка,
какова она такая есть.
(снова часто и отрывисто)
Отпусти меня, княгинюшка,
разреши мне узы крепкие...

ФЕВРОНИЯ.
Быть тому.
(торжественно)
Ступай, Господень раб!
Разрешу я узы крепкия,
смертных мук не побоюся я,
помолюсь за палачей своих.
Ты ж усердно кайся: Бог простит.
Кайся, всякий грех прощается,
а который не простительный,
не простится, – так забудется.
Чем же путы мне порушити?

КУТЕРЬМА.
У того мурзы седатого,
видишь, нож торчит за поясом.

Феврония подходит к Бурундаю и вынимает у него нож; тот просыпается. Первые лучи рассвета.

БУРУНДАЙ (впросонках)
Ты ко мне, моя красавица!..

Хочет обнять Февронию, но засыпает. Феврония перерезает веревки.

КУТЕРЬМА (вне себя от радости).
Ой, голубчики, на воле я!
Ну, теперь давай Бог ноженьки!
(Ему вновь чудится звон.)
Слышишь? Снова звон неистовый.
Неприязнь сама в клепало бьёт,
тёмный страх наводит на сердце…
И как страх тот расползается,
по рукам, ногам, по жилочкам…
Ходуном пошла сыра земля.

Хочет бежать, но шатается, падает ничком и некоторое время лежит без движения. Встаёт; с отчаянной решимостью.

Не уйти от мук кромешныих,
не жилец я на белом свету!
Головою в омут кинуся,
буду жить с бесами тёмными,
с ними ночью в чехарду играть.

Бросается к озеру. Кутерьма останавливается у берега как вкопанный. Первые лучи зари освещают поверхность озера и отражение стольного города в озере под пустым берегом. Несётся праздничный звон, мало-помалу становящийся громче и торжественнее. Кутерьма кидается обратно к Февронии. В безумном удивлении показывая на озеро.

Где был бес, там нынче боженьки;
где был Бог, там ничегошеньки!
Где же бес теперь, княгинюшка?
(исступленно хохочет)
А, ха, ха, ха, ха! бежим, голубушка!
«Он» велит мне Китеж-град найти.
(дико) Га!

Убегает, увлекая за собой Февронию. Крик его разбудил татар.

ХОР.
Кто там бешеный кричал-вопил?
раным-рано нас, татар, будил?
Уж не вороги ль подкралися?
Али время нам в поход идти?
(увидя видение в озере)
Чудо, чудо непонятное!
Ой, вы воины татарские,
просыпайтесь, пробуждайтеся!
Поглядите, подивитеся!
(с изумлением)
Хоть над озером пустым-пусто,
в светлом озере, как в зеркале,
опрокинут виден стольный град…
Словно в праздник да на радостях
звон весёлый раздавается.
(На татар нападает безотчетный страх)
Прочь бежимте!
Прочь, товарищи!
Прочь от мест сих!
От проклятых!
Не случилось бы недоброго!
Он велик…
(на бегу) Ой! (разбегаются в разные стороны) Страшен русский Бог!

Занавес. Тёмная ночь. Глухая чаща в керженских лесах. Поперек лежит вырванная с корнем ель. В глубине прогалина и в ней поросшее мхом болотце. Через частые, цепкие кусты пробирается в разорванном платье Феврония; безумный Кутерьма следует за нею.

ФЕВРОНИЯ (обессиленная садится на ствол).
Ой, нельзя идти мне Гришенька:
от истомы мне неможется,
резвы ноги подкосилися.

КУТЕРЬМА.
Недосуг бы, мухоморы ждут…
Да уж сядем здесь, княгинюшка.
Ты на пень, а я на муравейник.
Экий бес-то у меня затейник!
(нагло и подбоченясь)
Возгордилась ты, княгинюшка,
за столом за княжьим сидючи,
не узнала друга прежнего.
(про себя)
Вместе ведь ходили по миру.
(жалобно, как нищий)
Дай мне бедному, безродному,
дай озубочек голодному,
дай мне щец хлебнуть хоть ложечку,
дай просвирочки немножечко.

ФЕВРОНИЯ.
Были ягодки, да ты ж их съел.

КУТЕРЬМА (скороговоркой).
Бес их съел… моей душой заел.
(нагло)
То-то нам удача выпала!
Шутка ль из болота ржавого
угодити в ложню княжую?
Вот уж прямь княгиня знатная;
жаль, что лапы-то лягушечьи.
(дико) Ха, ха, ха, ха, ха, ха, ха!

ФЕВРОНИЯ (кротко).
Не глумися, а одумайся:
помни, что за грех свершил еси.

КУТЕРЬМА.
Старая погудка, старый лад!
Я не грешник, Господу приспешник,
рая светлого привратничек.
Не губил я душ невинныих,
причислял их к лику мученик,
умножал Христово воинство.

ФЕВРОНИЯ.
Гриша, Гриша, замолчи и плачь!
Плачь, коль слёзы есть.
Слезою выйдет.

КУТЕРЬМА (всхлипывает)
Право жаль мне Гришу старого.
Хорошо тому душа спасать,
кто живёт умом да хитростью.
Скажет сердцу он послушному:
«Коли глухо ты к чужой беде,
мысли-помыслы поглубже спрячь!
Будем делать повеленное,
всех любить да лишь себя губить,
нищих жаловать поганых псов:
на том свете всё окупится».

ФЕВРОНИЯ.
Боже, смилуйся над Гришенькой,
Ты пошли любви хоть крошечку,
слёзы дай ему умильныя!

КУТЕРЬМА.
Вот как раз и осерчала! Видишь?
(почти шёпотом)
Ну, давай молиться, если хочешь…
Только не Ему; ведь на Него-то
и смотреть нельзя: навек ослепнешь.
Помолюсь-ко я сырой земли;
(пристаёт, как дитя)
научи меня земли молиться,
научи-ко, научи, княгинюшка!

ФЕВРОНИЯ.
Я ль не рада научить тебя?
Повторяй же слово за слово.
(Кутерьма становится на колени.)
Ты земля, наша мати милосердная!

КУТЕРЬМА (повторяет).
Милосердная.

ФЕВРОНИЯ.
Всех поишь ты нас,
кормишь злых и праведных.

КУТЕРЬМА.
Злых и праведных.

ФЕВРОНИЯ.
Ты прости согрешенья
Грише бедному!

КУТЕРЬМА.
Грише бедному!

ФЕВРОНИЯ.
А греху нет названья, нет и имени.

КУТЕРЬМА.
А не свесить греха-то
и не вымерять.

ФЕВРОНИЯ.
Ты земля, острупела от греха того.

КУТЕРЬМА (с глубоким чувством).
Острупела, родная, вся растлилася.

ФЕВРОНИЯ.
Ты пошли источник
слёз горючиих...

КУТЕРЬМА.
Слёз горючиих.

ФЕВРОНИЯ.
Чтобы было залить чем
тебя чёрную…

КУТЕРЬМА (невнимательно).
Тебя чёрную.

ФЕВРОНИЯ.
Чтоб омылась родная
ажно добела…

КУТЕРЬМА (бессознательно).
Ажно добела.

ФЕВРОНИЯ (увлекаясь).
И на нивушке новой,
белой, как хартия,
мы посеем с молитвой
семя новое.
(Кутерьма молчит и испуганно озирается.)
И взойдут на той ниве
цветы райские,
и сама ты, родная,
разукрасишься.

КУТЕРЬМА (испуганно).
Ай! Кто с тобой сидит, княгинюшка?
Страшен, тёмен и невзрачен он:
смрадный дым из пасти сеется,
очи словно угли пламенны,
а от духу от нечистаго
нам, крещёным, быть живым нельзя.
(поспешно вскакивает)
Ой, помилуй, господине мой!
Не казни холопа верного.
Что прикажешь мне? Плясать, скакать?
Поглумиться ль? на дуде играть?
(бешено пляшет и свищет)
Ай люли, народился,
ай люли, в нас вселился
змий седьмиглавый,
змий десятирожный.
Ай люли, с ним жена,
ай люли, рожена,
зла и ненасытна,
нага и бесстыдна.
Ай люли, наливай
чашу сладкую,
ай люли, подавай
мерзость адову.
(свищет; в бешеном ужасе)
Страшно! Скрой меня, голубушка!
Грудью, грудью защити меня!
(бросается головой на грудь Февронии
и на мгновение успокаивается)
Что же мне? Душа-то девичья,
что в оконнице слюда светла:
неприязнь насквозь мне видима.
Вот она! Глядит невзрачен бес.
Из очей его поганыих
спицы огненные тянутся,
в сердце Гришеньке вонзаются,
жгут его огнём кромешныим…
Где бежать? Куда я скроюся?
Га! (Убегает с диким воплем).

ФЕВРОНИЯ (одна).
Гришенька!.. Не слышит… убежал.
(Ложится на мураву. Деревья мало-помалу покрываются яркой изумрудной зеленью причудливого вида.)
Хорошо мне стало лежучи,
хворой устали как не бывало.
И земля колышется тихонько,
что дитя качает в колыбели.
Бай, бай, спи, усни,
спи, сердечко, отдохни,
баю, баю, спи же, спи же,
ты ретивое, засни.

На ветках дерев повсюду загораются восковые свечки. На деревьях и из земли вырастают понемногу громадные невиданные цветы: золотые крыжанты, серебряные и алые розаны, череда, касатики и другие. Ближе к Февронии низкие, чем дальше, тем выше. Проход к болоту остаётся открытым.

Посмотрю я, что здесь цветиков,
и какие все чудесные!
Раззолочены касатики,
череда-то словно в жемчуге…
Говорят, бывают пташечки
к нам из рая из пресветлаго,
на своих павлиньих пёрышках
семена заносят дивные.
Ах, вы цветики нездешние,
райский крин неувядаемый!
как же вы поспели, выросли,
середь былья не заглохнули?
(Цветы шевелятся от дуновения ветерка.)
Дивно мне; отколь, неведомо,
не из сада ли небесного,
ветерки сюда повеяли.
И несут духи медовые
и гораздо благовонные
прямо в душеньку усталую,
прямо в сердце истомлённое.
Глубже, глубже воздохни, душа!
(Выходит вперёт; цветы ей кивают и кланяются.)
Посмотрю я: что здесь цветиков,
и какие все чудесные!
Все вокруг меня сомкнулися
и головками киваючи,
мне поклоны бьют низёхонько,
госпожу свою приветствуя.
Ах вы, цветики нездешние,
райский крин неувядаемый!
Таковая превелика честь
Не пристала сиротинушке.
(оглядывается)
Али вновь весна красна пришла?
Все болота разлелеялись,
все деревья разукрасились,
что боярышни к злату венцу;
(запевают весенние птицы, среди них выделяется пение Алконоста)
разыгрались пташки вольныя,
тёмны заросли покинули.

ФЕВРОНИЯ.
Ай же, птица недогадлива!
Чудеса такие видевши,
умереть уж мне небоязно,
и не жаль житья сиротскаго.
(рвёт райские цветы и плетёт венок)
Ах, вы цветики нездешние,
Не прогневайтеся, милые!
Будет, будет мне
вас наломать, нарвать,
будет мне из вас венки плести.
Разоденусь я в последний раз,
как невеста разукрашуся,
в руки райский крин возьму,
буду ждать, тихонько радуясь:
приходи, моя смерётушка,
гостюшка моя желанная,
приведи мя в место злачное ,
где жених упокояется.

Из глубины прогалины, по топи, усеянной цветами, как посуху, медленно шествует призрак княжича Всеволода, озаренный золотистым сиянием, едва касаясь ногами почвы.

ФЕВРОНИЯ (вновь полная сил, бросается к нему).
Ты ли, ясный свет очей моих?
ты ль, веселье несказанное?
на тебя ль гляжу, сердечного,
света, жемчуга бесценного?
Ты ли аль подобный точию
Всеволоду князю славному?

ПРИЗРАК.
Веселись, моя невеста, веселись!
По тебя жених пришёл.

ФЕВРОНИЯ.
Жив надёжа, друг, целёхонек!
Покажи мне свои раночки,
сорок раночек кровавыих.
Их обмою слёзкой радости,
припеку их поцелуями.

ПРИЗРАК.
Мёртв лежал я в чистом поле,
сорок смертных ран на теле.
Было то, но то минуло:
нынче жив и Бога славлю.

ФЕВРОНИЯ И ПРИЗРАК.
Мы с тобою не расстанемся,
николи во веки вечные,
а и смерть сама, разлучница
пожалеет нашей младости.

ФЕВРОНИЯ.
Глянь-ко на Февронию
оком своим ласковым.

ПРИЗРАК.
О, невеста красная,
голубица нежная!

ФЕВРОНИЯ.
Око светозарное
нездешним веселием
благодатно просветленное.

ПРИЗРАК.
Каково вы сладостны,
воздухи весенние,
таково твой голос сладостен.

ФЕВРОНИЯ.
Ты пахни в уста мои
духом дивных уст,
дивных уст твоих;
а исходят с уст твоих
слова вдохновенныя,
речь тиха проникновенная.

ПРИЗРАК.
Каково на цветиках
чисты росы Божии,
таково чиста слеза твоя.

ПРИЗРАК.
Ты пойми, невеста красная,
Разумей их речи вещия.

ПРИЗРАК И ФЕВРОНИЯ.
Даст Господь нам ныне радости,
а её ж не знали мы,
явит оку свет невиданный,
тихий, незакатный свет.

ПРИЗРАК.
Истомилась ты, измучилась
от страстей от всех, от голода.
Вот прими ко укреплению:
нам дорога ведь не ближняя.
(Вынимает из-за пазухи ломоть хлеба и подает Февронии.)
Кто вкусил от хлеба нашего,
тот причастен к вечной радости.

ФЕВРОНИЯ (бросая на землю крошки).
Полно мне… а крошки мелкия
вам посею, пташки вольныя,
напоследок вас полакомлю.
(набожно)
Господи Исусе, ты прими мя,
водвори в селеньях праведных.

Оба, рука в руку, медленно уходят по болоту, едва касаясь земли. Скрываются из виду.

Переход ко второй картине
Хождение в невидимый град.
Звон успенский. Райские птицы. Облачная занавесь.

ГОЛОС АЛКОНОСТА (за занавесью):
Обещал людям страждущим,
людям плачущим… новое:
Обещал Господь людям праведным.
Так сказал: «Се сбывается слово Божие,
Люди, радуйтесь: здесь обрящете
всех земных скорбей утешение,
новых радостей откровение».

Облака рассеиваются. Град Китеж, чудесно преображённый. Успенский собор и княжий двор близ западных ворот. Высокие колокольни, костры на стенах, затейливые терема и повалуши из белого камня и кондового дерева. Резьба украшена жемчугом; роспись синего, пепельного и сине-алого цвета, со всеми переходами, какие бывают на облаках. Свет яркий, голубовато-белый, со всех сторон, как бы не дающий тени. Налево против ворот княжьи хоромы; крыльцо сторожат лев и единорог с серебряной шерстью. Сирин и Алконост – райские птицы с женскими ликами – поют сидя на спицах. Толпа в белых мирских одеждах с райскими кринами и зажжёными свечами в руках; среди толпы Поярок зрячий и Отрок, бывший его поводырем.

АЛКОНОСТ.
Двери райския, райския...

СИРИН.
...вам открылися.

АЛКОНОСТ.
Время кончилось...

СИРИН.
...вечный миг настал.
(Все кланяются Княжичу и Февронии, которые входят в ворота. Феврония в блестящих одеждах.)

ХОР.
Будь тебе у нас добро, княгиня.

ФЕВРОНИЯ (Не помня себя от удивления, ходит по площади, всё осматривая, и в восторге плещет руками.)
Царство светозарное!
О, Боже!
Терема, врата и повалуши
ровно бы из яхонта.
Инороги среброшерстные!
Что за птицы пречудесныя,
голосами поют ангельскими!

Народ окружает Княжича и Февронию и запевает свадебную песнь под звуки гусель и райской свирели, бросая под ноги цветы: розаны и синие касатики.

ХОР.
Как по цветикам по лазоревым,
по плакун-траве по невянущей
не туманное плывёт облачко,
к жениху идёт невестушка.
Играйте же, гусли,
играйте, свирели.

ФЕВРОНИЯ (вслушиваясь в песню, схватывает Княжича за руку).
Свадебная песня-то, а чья же свадьба?

КНЯЖИЧ ВСЕВОЛОД.
Наша же, голубушка.

ХОР.
Светлой радугой опоясана,
с неба звёздами вся разубрана,
сзади крылия тихой радости,
на челе напрасных мук венец.
Играйте же, гусли,
играйте, свирели.

ФЕВРОНИЯ.
Эту песню там ведь не допели.
Помню, милый. То-то дивно!

ХОР.
Окурим её темьян-ладаном,
окропим мы живой водицею;
а и скорбь-тоска позабудется,
всё, что грезилось, само придёт.
(На крыльце княжьих хором появляется князь Юрий.)

КНЯЖИЧ ВСЕВОЛОД (указывая на отца).
Вот и свёкор-князь, родитель мой.

ХОР.
Милость Божья над тобой, княгиня.

КНЯЗЬ ЮРИЙ.
Милость Божья над тобой, невестка!

ФЕВРОНИЯ (кланяется на все четыре стороны)
Кланяюсь вам, праведные люди,
и тебе, мой свекор-батюшка.
Не судите вы меня, сиротку,
простоту мою в вину не ставьте,
а примите в честную обитель,
во любви своей меня держите.
А тебя спрошу я, свекор-батюшка:
не во сне ль мне то привиделось?

КНЯЗЬ ЮРИЙ.
Сон-то нынче явью стал, родная,
что в мечте казалось, ожило.

ФЕВРОНИЯ.
Люди добрые, поведайте:
шла сюда я лесом с вечера,
да и шла-то время малое,
а у вас здесь несказанный свет,
словно солнце незакатное.
Отчего у вас здесь свет велик,
само небо лучезарное,
что бело, а что лазорево,
инде ж будто заалелося?

КНЯЖИЧ ВСЕВОЛОД И КНЯЗЬ ЮРИЙ.
Оттого у нас здесь свет велик,
что молитва стольких праведных
изо уст исходит видимо,
яко столп огнистый до неба.

СИРИН, АЛКОНОСТ И КНЯЖИЧ ВСЕВОЛОД:
Без свещей мы здесь и книги чтём,
а и греет нас, как солнышко.

ФЕВРОНИЯ.
Отчего здесь ризы белыя,
словно снег на вешнем солнышке
искрится, переливается,
больно глазу непривычному.

ОТРОК, КНЯЖИЧ ВСЕВОЛОД, ПОЯРОК И КНЯЗЬ ЮРИЙ:
Оттого здесь ризы белыя,
словно снег на вешнем солнышке,
что слезой они омылися
изобильною, горючею.

СИРИН, АЛКОНОСТ, ОТРОК,
Княжич Всеволод, Поярок и Князь Юрий:
Таковые же ризы светлые
и тебе здесь уготованы.

ХОР.
Милость Божья над тобою.
Буди с нами здесь во веки,
водворися в светлом граде,
где ни плача, ни болезни,
где же сладость бесконечна,
радость вечна…

ФЕВРОНИЯ.
О, за что же эта радость?
Чем я Богу угодила?
Не святая, не черница,
лишь любила в простоте я.

СИРИН, АЛКОНОСТ, КНЯЖИЧ ВСЕВОЛОД И КНЯЗЬ ЮРИЙ:
Поднесла ты Богу-свету
те три дара, что хранила:
ту ли кротость голубину,
ту любовь ли, добродетель,
те ли слёзы умиленья.

ХОР.
Милость Божья над тобою...

КНЯЖИЧ ВСЕВОЛОД.
Ай же ты невеста верная!
время нам и в церковь Божию,
в церковь Божию ко злату венцу.

ФЕВРОНИЯ.
Милый мой, жених желанный!
Там в лесу остался Гришенька;
Он душой и телом немощен,
что ребёнок стал он разумом.
Как бы Гришеньку в сей град ввести?

КНЯЗЬ ЮРИЙ.
Не приспело время Гришино,
сердце к свету в нём не просится.

ФЕВРОНИЯ.
Ах, кабы мне грамотку послать,
утешенье Грише малое,
меньшей братии благую весть?

КНЯЗЬ ЮРИЙ.
Что ж! Фёдор грамоту напишет,
отрок малый Грише донесёт:
пусть по всей Руси поведает
чудеса велики Божии.

Поярок кладет на точеные перила княжьего крыльца длинный свиток и готовится писать. Феврония и князья около него.

ФЕВРОНИЯ (Поярку).
Ну, пиши. Чего же не сумею,
люди добрые доскажут.
Гришенька, хоть слаб ты разумом,
А пишу тебе, сердечному.
(Поярок пишет.)
Написал аль нет?

ПОЯРОК.
Написано.

ФЕВРОНИЯ.
В мёртвых не вменяй ты нас, мы живы:
Китеж град не пал, но скрылся.
Мы живём в толико злачном месте,
что и ум вместить никак не может;
процветаем аки финики,
аки крины благовонные,
пенье слушаем сладчайшее
Сириново, Алконостово.
(князю Юрию)
Кто же в град сей внидет,
государь мой?

КНЯЗЬ ЮРИЙ.
Всяк, кто ум не раздвоён имея,
паче жизни в граде быть восхощет.

ФЕВРОНИЯ.
Ну, прощай, не поминай нас лихом.
Дай Господь тебе покаяться.
Вот и знак: в нощи взгляни на небо,
как столпы огнистые пылают;
скажут: пазори играют…
нет, то восходит праведных молитва.
Так ли говорю я?

ХОР.
Так, княгиня.

ФЕВРОНИЯ.
Ино же к земли приникни ухом:
звон услышишь благостный и чудный,
словно свод небесный зазвенел.
То во Китеже к заутрене звонят.
Написал, Феодор?

ПОЯРОК.
Написал.
(Отдает Отроку свёрток.)

ФЕВРОНИЯ (княжичу).
Ну теперь идём, мой милый!

ХОР.
Здесь ни плача, ни болезни,
сладость, сладость бесконечна,
радость вечна…

Двери собора распахиваются, являя неизреченный свет.

Конец сказания.

«Стрелся» - это диалектное простонародное слово, эквивалентное «встретился».
Пологий холм.
Это слово - однокоренное со словом «злаки». То есть изначально злачное место - место, где обильно произрастают злаки, что в глубокой древности понималось как залог благополучия, а не как в последствии как место разврата (Примечание 2000 г.).
Северное сияние.

«Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» – удивительная по концепции опера не только в творчестве Н.Римского-Корсакова, но и во всем русском музыкальном искусстве. Непостижимая в своем совершенстве, красоте и абсолютной гармонии, отражающая законы мироздания, вселенной, воплощающая космос души русского человека, как бы в свернутом виде показывающая историю прошлого, настоящего и будущего великой земли русской, замешанную одновременно на крови, немыслимых неисчислимых жертвах и на истовой абсолютной вере, которая спасает в тяжелейших испытаниях. Опера глубоко национальна, в ней – вся Россия. Она – подобно иконе, невидимыми тончайшими нитями связывает мир зримый и незримый, затрагивает самые потаенные тайники сердца русского человека. Это произведение часто называют «русским Парсифалем», масштабным воплощением Апокалипсиса в музыке начала XX в. Сам Римский-Корсаков называл ее «литургической оперой».

Либретто «Китежа» по праву считается шедевром, одним из самых совершенных в русской оперной музыке. Его источники, как известно, многообразны.

Либреттист и большой друг Н.Римского-Корсакова В.Бельский называет их в предисловии к партитуре. «В основу “Сказания” положены: так называемый китежский “летописец”, сообщенный Мелединым и отпечатанный в замечаниях Безсонова к IV выпуску собрания песен Киреевского, различные устные предания о невидимом граде, отчасти приведенные там же, а также один эпизод из сказания о Февронии Муромской. Но, как усмотрит всякий, кто знаком с поименованными памятниками, для обширного и сложного сценического произведения рассеянных в этих источниках черт слишком недостаточно. По этой причине были необходимы многочисленные и далеко идущие дополнения, которые, однако, автор рассматривал лишь как попытку по отдельным обрывкам и намекам угадать целое, сокрытое в глубине народного духа, по одним случайно сохранившимся в источниках частностям – миросозерцания действующих лиц, по подробностям внешней обстановки и проч. – воссоздать другие подробности неизвестной в целом картины. В итоге, может быть, во всем произведении не найдется ни одной мелочи, которая так или иначе не была навеяна чертою какого-либо сказания, заговора или плода русского народного творчества» 1 .

Первое упоминание в «Воспоминаниях В.Ястребцева» о работе Н.Римского-Корсакова над «Китежем» сделано 20 октября 1902 г.: «Сегодня Николай Андреевич признался, что пишет оперу из времен татарского владычества на Руси, а именно: на сюжет о “Невидимом граде Китеже”» .

27 марта 1903 г. он отмечает: «Сегодня Николай Андреевич сообщил мне, как, впрочем, и было обещано, сюжет “Невидимого града Китежа”. Новая опера будет состоять из Пролога и 3 действий, а всего – 6 картин. Либретто Владимира Ивановича Бельского. (Кое-что заимствовано из известного романа “В лесах” и “На горах” Мельникова-Печерского; имелось в виду также “Сказание о св. Февронии”)» .

Подробное изложение истории замысла оперы, материалов, положенных в основу сюжета и разработки либретто представлено в работе А.Римского-Корсакова: «Тема эта серьезно занимала в то время самого Н.А. и его друга – либреттиста В.И.Бельского. Это упоминание интересно для нас тем, что Н.А. говорит здесь о Китежской легенде не в отдельности взятой, а в связи со сказанием о святой Февронии Муромской.

Таким образом, уже первое углубление в этот русский легендарный эпос завязывает крепкий узел между двумя совершенно разными для народной исторической памяти легендами – о невидимом граде Китеже и о деве Февронии» .

«Столь разнообразные источники и версии, <…> - пишет М.Арановский, исследовавший эскизы, черновики сценария и либретто, - могли послужить только одной из альтернатив: либо остановиться на какой-то одной версии, либо попытаться их как-то совместить. Но совмещение могло привести к эклектике”, “шел отбор наиболее существенного, соответствующего цели”, “вся история создания либретто говорит о стремлении авторов (Бельского и Римского-Корсакова – О.К .) построить самостоятельную и притом целостную этико-религиозную концепцию» . Анализ материалов позволяет ему сделать вывод о том, что «либретто становится поводом для появления на его полях музыкальных эскизов и для разработки драматургии оперы в целом. Композитор соотносит с вербальным рядом (сюжетными положениями, сценами, поступками героев, их характерами) ряд их музыкальных эквивалентов, переводя на язык музыки внемузыкальные сущности» . Работа над сюжетно-концептуальной стороной опережала процесс сочинения тематической основы оперы.

«Китеж» являет собой монументальное историческое полотно, оперу, в которой органично соединились прежде всего два рода искусства – эпос и драма. Вместе с тем, важнейшая стилевая особенность произведения связана с его религиозным содержанием, соборностью, наличием множества сакрально-символических смыслов, мистериальных ассоциаций, что не раз отмечалось и учеными, и исполнителями. И эти качества делают эту оперу фактически единственной среди произведений русской оперной классики. «Китеж» часто называют загадочным сфинксом, к сценической тайне которого старались прорваться многие режиссеры, дирижеры и певцы.

В замечаниях к тексту партитуры В.Бельский пишет: «Литературная критика <…> прежде всего может отметить недостаток драматического действия в большинстве картин оперы. Автор считает, во всяком случае, нужным оговориться, что отсутствие такого действия допущено им совершенно сознательно в убеждении, что незыблемость требования от сценического представления во что бы то ни стало движения, - частых и решительных перемен положения, - подлежит оспариванию, ибо органическая связность настроений и логичность их смены заявляет не меньше прав на признание» 2 .

Религиозный христианский аспект содержания «Китежа» оказывается в центре внимания некоторых исследователей. Выделяются в данной связи труды Б.Асафьева, М.Рахмановой, Л.Серебряковой, Т.Щербаковой, А.Парина и др.

Б.Асафьев один из первых провел аналогию между некоторыми картинами оперы и церковными службами: первое действие им сравнивалось со всенощной, первая картина третьего действия – с акафистом . Его наблюдение было поддержано впоследствии М.Рахмановой .

Л.Серебрякова утверждает, что опера Римского-Корсакова написана как бы «по модели» Апокалипсиса: катастрофа – чудесное спасение – инобытие в невидимом граде. «Бинарные оппозиции миров, городов, героев и их путей и медитативные связи между ними» выявляют, по мнению автора, неожиданные образные и смысловые соответствия .

В исследовании Т.Щербаковой вся музыкальная композиция «Сказания о невидимом граде» рассматривается как рассредоточенное Всенощное бдение (1 действие – Вечерня, 2 действие – Бытовая сцена, 3 действие – Отпевание. Молитва земле, 4 действие – Всенощная. Заутреня).

А.Парин ассоциирует каждую картину оперы с самостоятельной иконой. В его исследовании – по отношению к четвертому действию, - получила также отражение идея праздника Светлого Христова Воскресения (Пасхи) .

Однако, неизменно возникает вопрос – что из этих найденных сравнений является первостепенным, более значимым, определяющим? Трудно, на наш взгляд, ответить однозначно. В сюжетно-фабульной и музыкальной драматургии оперы, в авторских ремарках возникает нерасторжимый комплекс тонких ассоциаций, аллюзий, перекличек, органично взаимодействующих друг с другом. Они, - находясь на втором, параллельном, «незримом» плане, - создают важнейший глубинный подтекст, который освещает внутренним светом драматургию целого. Возникает своеобразная двуплановость драматургии: один план – зримо-сценический, другой – символический, скрытый, но неизменно присутствующий и воздействующий на первый. Это объясняет (во многих фрагментах оперы) ее созерцательную драматургию, статичность, статуарность, ораториальность.

Рассмотрение концепции оперы с точки зрения некоего единства разных слоев содержания является важной, едва ли не первостепенной задачей, что предопределяет исследование литературного слоя, либретто, авторских указаний, ремарок, сюжетно-фабульной драматургии – в связи с обнаружением соответствий, аллюзий, важнейшего смыслового семантического пласта, имеющего отношение к христианскому аспекту этой оперы.

Один из основополагающих слоев религиозного содержания «Китежа» связан с воспроизведением в либретто жития святых Петра и Февронии Муромских. Другой – с отражением церковных православных служб (всенощного бдения, акафиста, литургии) и православных праздников. Третий – раскрывается через призму Евангелия и Откровения святого Иоанна Богослова. Раскрытие сложного контекста содержания помогает таким образом понять и художественно-концепционный замысел произведения, его драматургию и композицию.

Оперные шедевры

Сказание
о невидимом граде Китеже и деве Февронии

«Поднялася со полуночи дружинушка хрестьянская...». Мужественно звучит песня воинов, из Великого Китежа идущих на битву за родную землю. Страшную музыку кровавой сечи предвещает этот напев. За стенами города стихают ее звуки, вдалеке от площади, где тоской смертной томится народ, к злой гибели приготовившийся, но от нее спасенный...

В четырнадцатой, предпоследней опере Н. А. Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» в соответствии с названием реальные события сплетаются с легендарно-фантастическими. В сложной фабуле оперы - несколько драматургических линий, и глубоко лирическая трагедия любви главных ее героев тесно связана с «бедой на Руси», хоть и завершается счастливо в сказочном финальном апофеозе.

Главная идея «Сказания» - защита земли русской, самоотверженность в противостоянии вражескому нашествию и суровый приговор предательству. Противопоставление и борьба двух начал - вот что отличает «Сказание» от «Псковитянки» и «Садко» , опер Римского-Корсакова на тему или достоверных, или преломленных в народном воображении исторических событий. А от прочих «сказочных» опер композитора «Сказание» отличает легендарный характер фантастики его сюжета.

А.Чехов

Воплощенное с большой трагической силой могучее эпическое полотно Римского-Корсакова воскрешает одну из мрачных страниц истории русского народа. Это повествование о нравственной его силе; о тех, кто героически сражался с оружием в руках, и о тех, кто верил в торжество доброго начала над злым, в могущество милосердия и убеждения; о кроткой, радостно приемлющей мир деве Февронии , о княжиче Всеволоде Юрьевиче , о Федоре Поярке , о дружине китежан . Но отважному княжичу и

чистой всепрощающей Февронии противостоит грубая сила врагов и горький образ «последнего пьяницы», слабодушного предателя Гришки Кутерьмы ; хоть и напрасной оказалась его измена, и не смог он привести татар к Великому Китежу , мукой безумия казнила его дремавшая в нем до того совесть.

К реальному Китежу принадлежат «лесная пустыня прекрасная» и яркие картины народной жизни в Малом Китеже , где на улице слышны скоморошьи наигрыши (и пляшут под них ученый медведь с козой), былинный сказ гусляра и жалобное бабье причитание, песни бродяжников, голоса нищей братии, заливистые бубенцы свадебного поезда Февронии и Всеволода и величальный хор; относится к нему и река Керженец, на чьих берегах в жестокой сече на смерть бесстрашно схватилась русская рать с татарскими полчищами.

Но есть в «Сказании» и другой, легендарный Великий Китеж , от орд Батыя чудесно спасенный. Пал на него покров облачный и от глаз людских скрыл. Но его стены белые, маковки золотые и терема нарядные в ясные воды Светлояр-озера так же смотрятся. На заре звон оттуда слышен колокольный. Не из мира потустороннего, а из того же, земного, только особенного, невидимого, радостного и благополучного. В тот град и путь есть, и по тому пути Отрок пойдет, письмо от Февронии Гришке Кутерьме , что в дремучем лесу пропал, отнесет.

Гришка Кутерьма - И. В. Ершов

Так действительность в «Сказании» Римского-Корсакова слилась со сказочностью, овеянной религиозной фантастикой, неотрывной от исторической эпохи. Потому что с образом «Великого Китежа незримого» отождествились извечные стремления исстрадавшегося народа к светлой жизни «в месте, от зол мирских укрытом».

В величавой музыке «Града Китежа преображенного» Римский-Корсаков воспользовался интонациями, близкими к знаменному пению. Однако, как указывал И. Ф. Стравинский , по трезвому складу его мышления разум композитора «был закрыт для какой бы то ни было религиозной или метафизической идеи». «Мои религиозные убеждения довольно условны, тем не менее как художник я искренне восхищаюсь всей обрядовой, так сказать, „языческой" стороной религии» ,- заметил однажды Римский- Корсаков своему биографу В. В. Ястребцову . Поэтому последняя картина оперы и звучит как праздничное «действо», как славословие Жизни идеальной.

Красотой русской природы, радостью общения и слияния человека с ней овеяно «Сказание» . Все счастливое и страшное свершается в нем среди бескрайних заволжских лесов или в лучезарном Китеже, в глуши их затерянном.

Феврония - Е.Д.Кругликова, Большой театр СССР

Соответственно и музыка оперы соткана из многих разнохарактерных элементов старинной русской народной песни, вдохновенно и мастерски претворенных композитором. Истоки ее в поэтических бытовых и обрядовых песнях и наигрышах, былинных напевах, причитаниях, духовных стихах. Мелодия народной песни «Про татарский полон» и ее варианты символизируют татаро-монгольское вторжение на русскую землю . В отличие от характеристики людей русских, отражающей их душевную красоту, музыка, рисующая врагов, передает лишь их общий зловещий облик. Контрастны также мелодии и попевки, воплощающие прекрасный духовный мир исполненной любви к людям и природе Февронии , и те, которые изображают мучимого угрызениями совести бражника и предателя Гришку Кутерьму.

Системой выразительных лейтмотивов Римский-Корсаков воспользовался в «Сказании» очень широко. Их сплетение, взаимодействие, разработка создают непрерывное течение музыкальной ткани, не распадающейся в опере на отдельные номера. В нескольких случаях оркестру композитор поручил симфоническое повествование о происходящем перед глазами зрителей или за сценой. Таковы: «Похвала пустыне» - вступление к первому действию, где слышатся шелест листьев и голоса лесных птиц; чудесное исчезновение Великого Китежа в конце третьего действия; «хождение в невидимый град» Февронии и княжича Всеволода Юрьевича - переход ко второй картине четвертого. И прежде всего «Сеча при Керженце» - симфонический антракт, разделяющий две картины третьего действия; гениальная драматургическая

Кульминация оперы, после которой напряжение постепенно ослабевает, замирая, наконец, в статике колокольного заключения. Главная мысль «Сказания» - мужественная и стойкая защита родины - получила здесь яркое и исторически верное воплощение. Широко звучащую на фоне лихорадочной конской скачки песню китежан теснит, злобно наступая, резко очерченная тема татар, постепенно все более утверждаясь к концу пьесы.

Феврония - К. Г. Держинская. Большой театр Союза ССР

Следует также упомянуть, что для создания большей подлинности бытового колорита в первой половине второго действия Римский-Корсаков первоначально ввел в состав оркестра русские народные инструменты , балалайки и домры, но вскоре их упразднил, так как в общем звучании они не были слышны.

Действие «Сказания» относится к середине XIII века, эпохе нашествия на Русь полчищ хана Батыя . Мысль о сочинении оперы на этот сюжет возникла у композитора еще в конце 1890-х годов. Стремление к исконно русской тематике нашло отражение в картинах В. М. Васнецова и М. В. Нестерова , богатырских, волшебных или проникнутых затаенной поэзией древних преданий, которым близко и «Сказание» Римского-Корсакова . На это указывал композитору и В. В. Ястребцов в беседе о «Китеже» . В ближайшие годы Римский-Корсаков обдумывал свой замысел, обсуждал план и текст его с либреттистом В. И. Вельским , набрасывал отдельные темы в записную книжку. Когда все было окончательно оговорено, Вельский приступил к сочинению либретто на основе множества исторических и литературных источников (летописей, сказаний, духовных стихов,

Бедяй - Л. А. Ярошенко, Бурундай - И. Н. Наволошников Ленинградский театр оперы и балета имени С. М. Кирова

Феврония - М. Н. Кузнецова-Бенуа Мариинский театр

раскольничьих легенд, устных преданий, романа «В лесах» П. И. Мельникова-Печерского и т. д.). Весной 1903 года, еще не имея полного текста либретто, Римский-Корсаков начал писать музыку этой оперы, инструментуя ее сразу по мере сочинения. Эту оперу он хотел писать «для себя, не торопясь». Композитор считал ее делом, суммировавшим искания последних десятилетий его композиторской жизни. Б. В. Асафьев вспоминал об одном из разговоров с Римским- Корсаковым , когда ему «стало ясно, что Николай Андреевич в глубине души очень волнуется за судьбу „Китежа": поймут ли и как? - и что с этой дорогой ему музыкой связаны сильные творческие испытания» . Партитуру «Сказания» он окончил 27 сентября 1904 года, а переделки - уже в следующем году.

Однако постановки «Сказания» композитору пришлось ждать более двух лет. Революционные события 1905 года, захватившие прогрессивно мыслившего и мужественного в действиях Римского-Корсакова , его сочувствие студенческому движению, повлекшее за собой увольне­ние композитора из Петербургской консерватории, на долгое время сделали имя его неблагонадежным в глазах правящих кругов.

Репетиции оперы начались в Мариинском театре только в конце 1906 года. Петербуржцы ожидали постановку с нетерпением. С. С. Прокофьев впоследствии вспоминал, как в консерватории «рассказывали, что опера эта исключительно интересна и что в ней мною всяких новинок».

Первое представление «Сказания» состоя­лось 7 февраля 1907 года. Высокая человечность, красота музыки и сюжета оперы произвели на слушателей глубокое впечатление, и она принята была восторженно. «„Китеж" сразу же захватил меня»,- писал Прокофьев в «Автобиографии». Под управлением Ф. М. Блуменфельда в спектакле пели лучшие силы труппы - М. Н. Кузнецова-Бенуа (Феврония), Н. И. Забела (Сирин), А. М. Лабинский (Княжич), В. И. Касторский (Гусляр) и другие. Но главное внимание привлек к себе И. В. Ершов , с необычайным блеском и драматизмом создавший трагический образ Гришки Кутерьмы .

Опасения композитора были напрасными: оперу поняли. «Были внешние блестящие овации, но чувствовалось, что сразу, с премьеры, музыка оперы вызвала своей мудрой человеч­ностью глубочайший отклик во внутренней, духовной и душевной сфере людей, как это бывает с высокопоэтическими явлениями в литературе и искусстве, с произведениями непреходящей ценности. Сравнивали впечатления от „Ките­жа" с впечатлениями от выхода в свет тех или иных крупнейших явлений русской литературы»,- писал Б. В. Асафьев .

Феврония - М. Б. Черкасская Мариинский театр

Русскому народу, с радостями и печалями которого теснейшим образом связано творчество Римского-Корсакова , композитор музыкально пересказал одну из прекрасных его древних легенд. И прав был известный музыкальный критик В. Г. Каратыгин , указавший в отзыве на премьеру «Сказания» , что это «драгоценный и оригинальный вклад в сокровищницу русской оперной литературы».

Действующие лица:

Князь Юрий Всеволодович		бас
Княжич Всеволод Юрьевич		тенор
Феврония		сопрано
Гришка Кутерьма		тенор
Федор Поярок		баритон
Отрок		меццо-сопрано
Двое лучших людей:	1-ый	тенор
	2-ой	бас
Гусляр		бас
Медведчик		тенор
Нищий-запевала		баритон
Бедяй	богатыри татарские	бас
Бурундай		бас
Сирин	райские птицы	сопрано
Алконост		контральто
Княжьи стрельцы, поезжане, домрачи, лучшие люди, нищая братия, народ, татары.
Лето от сотворения мира 6751.

ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ

Как оперный сюжет древнерусская легенда о граде Китеже привлекла внимание в 1898 году. Тогда же возникла мысль связать ее с образом Февронии - героини распространенной в народе муромской повести о Петре и Февронии. Этот образ занял центральное место в либретто В. И. Бельского (1866-1946). К сочинению музыки композитор приступил в начале 1903 года. К концу сентября следующего года партитура оперы была закончена. Первое представление состоялось 7 (20) февраля 1907 года на сцене Мариинского театра в Петербурге.

«Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» принадлежит к числу наиболее значительных произведений русской оперной классики. Для него характерно сочетание эпоса и лирики, героических и фантастических мотивов народной поэзии. В основу сюжета положена древнерусская легенда XIII столетия, эпохи татаро-монгольского владычества. Реальные исторические события приобрели в ней фантастическую окраску. По словам легенды, град Китеж был спасен от разорения татарами «божьим произволением»: он сделался невидимым и стал местом идеальной, по народным понятиям, земной жизни.

В работе над либретто Бельский и широко пользовались разнообразнейшими мотивами народно-поэтического творчества. В итоге, как справедливо утверждал либреттист, «во всем произведении не найдется ни одной мелочи, которая так или иначе не была бы навеяна чертою какого-либо сказания, стиха, заговора или иного плода русского народного творчества».

Перед зрителем проходит галерея ярких национальных типов, небывало новых на оперной сцене. Такова Феврония - идеальный образ русской женщины, верной и любящей, мудрой и доброжелательной, скромной и бескорыстно преданной, готовой на подвиг самопожертвования. Ей резко противопоставлен потрясающий своей драматичностью и жизненной правдой образ Кутерьмы - человека морально сломленного, раздавленного нищетой. По своей социально-обличительной силе этот образ не имеет равных в мировой оперной литературе. Трагические судьбы главных героев показаны в нераздельной связи с судьбой народа, переживающего тяжкую годину татарского нашествия, на фоне картин русской природы, народного быта, патриотической борьбы с безжалостным врагом. В соответствии с содержанием народных легенд, наряду с реальными в опере возникают волшебные картины райской природы и чудесно преображенного града Китежа.

СЮЖЕТ

В глухой чаще заволжских лесов стоит избушка Февронии. Дни ее полны покоя, тихих радостных дум. На ее голос сбегаются звери, слетаются птицы. Однажды появился незнакомый молодец в одежде (княжьего ловчего. Юношу поразили восторженные речи девушки о красоте природы, о счастье жить под величавыми сводами лесов, радуясь сиянию солнца, аромату цветов, блеску голубого неба. Пришлись они друг другу по сердцу и порешили обменяться кольцами. Только успел молодец отправиться в обратный путь, как появились стрельцы-охотники во главе с Федором Поярком, разыскивающие своего товарища. От них Феврония узнала, что незнакомый юноша, с которым она обручилась, - княжич Всеволод, сын старого князя Юрия, правящего в Великом Китеже.

На торговой площади Малого Китежа толпится народ, ожидающий в нетерпении приезда жениха и невесты. Поводырь с медведем смешит толпу; седой как лунь Гусляр поет былину. Ропщут китежские богатеи, недовольные тем, что княгиней станет простая крестьянка. Увидев пьяного Гришку Кутерьму, они дают ему денег, чтобы он напился допьяна и как следует «почествовал» невесту. Китежане радостно приветствуют свою госпожу. Но Гришка Кутерьма подступает к Февронии с наглыми речами, издеваясь над ее простым происхождением и бедностью. Народ его прогоняет, и по знаку дружки - Федора Поярка - девушки заводят свадебную песню. Неожиданно песня обрывается. Слышатся звуки военных рогов, и на площадь выбегают в смятении толпы народа, преследуемые татарами. Татары злы: цикто из жителей не соглашается выдать своего князя, показать дорогу к Великому Китежу. С угрозами они набрасываются на Кутерьму, и бражник не выдерживает: убоявшись страшных мук, он соглашается вести татарскую рать.

У одной из церквей Великого Китежа в полночь собрался народ, чтобы выслушать вестника - Федора Поярка, ослепленного врагами. Присутствующих потрясает его скорбный рассказ о народном бедствии и о том, что, по слухам, ведет татар к Великому Китежу Феврония. По призыву старого князя Юрия народ возносит мольбы о спасении. Княжич Всеволод просит отца благословить его с дружиной на ратный подвиг и выступает из Великого Китежа навстречу врагам. Только их песня затихла вдали, как город окутался светлым, золотистым туманом, сами тихо загудели колокола, предвещая избавление.

Темной, непроглядной ночью Гришка привел татар, а с ними пленную Февронию, к озеру Светлояру. Но татарские воины не верят предателю; накрепко они привязали его к дереву, чтобы дождаться утра, и принялись за дележ награбленной добычи. Татары похваляются своей победой над китежской дружиной, рассказывают о гибели княжича Всеволода. Между воинами разгорелся спор - кому владеть полонянкой Февронией. В пылу ссоры Бурундай ударом топора убивает соперника. Дележ закончен, охмелевшие татары засыпают. Феврония горько плачет о своем погибшем женихе. Гришка Кутерьма окликает ее; его, предавшего врагу родную землю, оклеветавшего Февронию, мучают угрызения совести. Он в отчаянии просит Февронию отпустить его на волю, чтобы он смог замолить тяжкий грех предательства. Февронии стало жаль несчастного бражника, и она освободила его от пут. Гришка хочет бежать и не может: колокольный звон наполняет его душу непреодолимым страхом. Кинулся он к озеру, чтобы утопиться, и остолбенел при виде небывалого зрелища: первые лучи восходящего солнца скользнули по водной глади, озарили пустой берег Светлояра, а под ним в озере - отражение стольного града Великого Китежа. В безумном удивлении, с диким воплем Кутерьма исчез в лесной чаще. Увидели отражение невидимого города и татары. Загадочное зрелище навело на них панический страх. Забыв обо всем, они в ужасе бежали от страшного места.

В глухой чаще керженских лесов, через бурелом и цепкие кустарники пробираются бежавшие от татар Феврония и Кутерьма. Их мучит голод и усталость. Не выдержав мук совести и страшных видений, Кутерьма пропадает в дремучей чаще. Обессиленная Феврония опускается на траву, призывая избавительницу-смерть. Вокруг нее расцветают невиданные цветы, свечи загораются на ветвях деревьев, голоса райских птиц ей пророчат покой и счастье, а из глубины прогалины приближается призрак княжича Всеволода. Вновь полная сил, Феврония радостно бросается ему навстречу, и молодые медленно удаляются к Великому Китежу.

На площади чудесно преображенного города их встречает народ в белых одеждах. Затейливые терема озарены ярким серебристым сиянием, лев и единорог с серебряной шерстью сторожат княжеские хоромы, райские птицы поют, сидя на высоких шпилях. Феврония с изумлением рассматривает волшебный град. Под звуки райских свирелей народ запевает свадебную песню, недопетую в Малом Китиже. Но Феврония вспоминает о несчастном, безумном Гришке Кутерьме, которому не суждено войти в волшебный Китеж, и решает послать ему весть. Наконец грамотка написана, и молодые под торжественное пение и колокольный звон медленно и величаво шествуют в собор к венцу.

МУЗЫКА

«Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» - опера-легенда. Замедленное развитие действия, обилие широких выразительных мелодий песенно-русского характера придают опере самобытную национальную окраску, колорит далекой седой древности.

Оркестровое вступление «Похвала пустыне» живописует картину леса с шелестом листвы и птичьим пением; здесь звучат напевные мелодии Февронии.

Музыка первого акта проникнута светлым лирическим настроением. Песня Февронии «Ах ты лес, мой лес, пустыня прекрасная» отмечена душевной чистотой, безмятежным спокойствием. Большая сцена Февронии с княжичем постепенно наполняется ликующим, восторженным чувством. Любовный дуэт, теплый и задушевный, завершает ее. Дуэт прерывается призывными сигналами охотничьих рогов и мужественной песней стрельцов. Акт заканчивается могучими горделивыми фанфарами, символизирующими образ Великого Китежа.

Второй акт - монументальная историческая фреска, написанная широкой кистью. Скорбная былина Гусляра (пророчество о грядущем бедствии) выдержана в стиле старинного эпического сказа. За ней следует хор, напоминающий народные причитания-плачи. В развитой сцене дается многосторонняя характеристика Гришки Кутерьмы. Перезвоны бубенцов в оркестре, радостные возгласы соединяются в торжественном хоре, приветствующем Февронию. В сцене встречи Февронии и Кутерьмы ее плавным, лирическим, напевным мелодиям резко противопоставлена угловатая, судорожная речь бражника. Вторжение татар знаменует резкий поворот действия; вплоть до конца акта в музыке властвует стихия мрачных красок, угрожающих, жестких звучаний, которыми обрисовано татарское нашествие.

Третий акт состоит из двух картин, которые связывает симфонический антракт. Первая картина окрашена в темные, суровые тона, подчеркивающие драматизм происходящих событий. Сумрачный, скорбный рассказ Поярка, прерываемый взволнованными возгласами хора, образует широкую сцену, насыщенную большим внутренним напряжением. Настроением тяжелого раздумья и глубокой печали проникнута ария князя Юрия «О слава, богатство суетное!». Героическая песня дружины, которую запевает Всеволод, омрачена предчувствием обреченности. Заключительный эпизод картины полон таинственно мерцающих звучаний, приглушенного гула колоколов и волшебного оцепенения.

Симфонический антракт «Сеча при Керженце» - выдающийся образец русской программной музыки. С потрясаюшим реализмом, зримой наглядностью здесь обрисована схватка татар с русскими. Достигнув предельного драматизма, сеча обрывается; слышны лишь отголоски удаляющейся дикой скачки, которой противостояла ныне сломленная прекрасная мелодия песни китежской дружины. Устало, безрадостно звучит в начале второй картины хор татар «Не вороны голодные». Причитания Февронии напоминают протяжную народную песню. Тоска, лихорадочное возбуждение, страстная мольба, скорбь, радость, ужас - эти нервно чередующиеся состояния передают страшные душевные муки Кутерьмы. Смятенные хоровые фразы татар и грозный набат завершают третий акт.

Четвертый акт также состоит из двух картин, связанных вокально-симфоническим антрактом. Первая картина распадается на два больших раздела. В центре первого - Кутерьма. Музыка с огромной трагической силой передает острый душевный разлад человека, теряющего рассудок, дикие видения его галлюцинирующей фантазии. Следующий раздел посвящен показу чудесного преображения природы. Картина заканчивается светлым лирическим дуэтом.

Без перерыва следует вокально-симфонический антракт «Хождение в невидимый град»; на фоне лучезарного, величавого шествия, радостных перезвонов звучит затейливое пение райских птиц. Музыка второй картины создает неподвижную, словно застывшую в сказочном очаровании панораму чудесного града. Вокальные фразы действующих лиц, хоровые эпизоды мерно и степенно следуют друг за другом; их мажорное звучание озаряет музыку мягким и ровным сиянием. Лишь свадебная песня и сумрачные образы, возникающие в сцене письма Февронии, напоминают о минувших грозных событиях. Опера заканчивается просветленным, долго замирающим аккордом.

1 Сцена письма Февронии к Кутерьме, по традиции первых постановок оперы, обычно выпускается.

Опера в четырех актах (шести картинах)

Либретто В. И. Бельского

Действующие лица:

Князь Юрий Всеволодович Княжич Всеволод Юрьевич Феврония Гришка Кутерьма Федор Поярок				меццо‑сопрано
Двое лучших людей:
Медведчик Нищий-запевала
Бурундай		богатыри татарские
Алконост		райские птицы		контральто

Княжьи стрельцы, поезжане, домрачи, лучшие люди, нищая братия, народ, татары.

Лето от сотворения мира 6751.

ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ

Как оперный сюжет древнерусская легенда о граде Китеже привлекла внимание Римского-Корсакова в 1898 году. Тогда же возникла мысль связать ее с образом Февронии - героини распространенной в народе муромской повести о Петре и Февронии. Этот образ занял центральное место в либретто В. И. Бельского (1866-1946). К сочинению музыки композитор приступил в начале 1903 года. К концу сентября следующего года партитура оперы была закончена. Первое представление состоялось 7 (20) февраля 1907 года на сцене Мариинского театра в Петербурге.

«Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» принадлежит к числу наиболее значительных произведений русской оперной классики. Для него характерно сочетание эпоса и лирики, героических и фантастических мотивов народной поэзии. В основу сюжета положена древнерусская легенда XIII столетия, эпохи татаро-монгольского владычества. Реальные исторические события приобрели в ней фантастическую окраску. По словам легенды, град Китеж был спасен от разорения татарами «божьим произволением»: он сделался невидимым и стал местом идеальной, по народным понятиям, земной жизни.

В работе над либретто Бельский и Римский-Корсаков широко пользовались разнообразнейшими мотивами народно-поэтического творчества. В итоге, как справедливо утверждал либреттист, «во всем произведении не найдется ни одной мелочи, которая так или иначе не была бы навеяна чертою какого-либо сказания, стиха, заговора или иного плода русского народного творчества».

Перед зрителем проходит галерея ярких национальных типов, небывало новых на оперной сцене. Такова Феврония - идеальный образ русской женщины, верной и любящей, мудрой и доброжелательной, скромной и бескорыстно преданной, готовой на подвиг самопожертвования. Ей резко противопоставлен потрясающий своей драматичностью и жизненной правдой образ Кутерьмы - человека морально сломленного, раздавленного нищетой. По своей социально-обличительной силе этот образ не имеет равных в мировой оперной литературе. Трагические судьбы главных героев показаны в нераздельной связи с судьбой народа, переживающего тяжкую годину татарского нашествия, на фоне картин русской природы, народного быта, патриотической борьбы с безжалостным врагом. В соответствии с содержанием народных легенд, наряду с реальными в опере возникают волшебные картины райской природы и чудесно преображенного града Китежа.

СЮЖЕТ

В глухой чаще заволжских лесов стоит избушка Февронии. Дни ее полны покоя, тихих радостных дум. На ее голос сбегаются звери, слетаются птицы. Однажды появился незнакомый молодец в одежде (княжьего ловчего. Юношу поразили восторженные речи девушки о красоте природы, о счастье жить под величавыми сводами лесов, радуясь сиянию солнца, аромату цветов, блеску голубого неба. Пришлись они друг другу по сердцу и порешили обменяться кольцами. Только успел молодец отправиться в обратный путь, как появились стрельцы-охотники во главе с Федором Поярком, разыскивающие своего товарища. От них Феврония узнала, что незнакомый юноша, с которым она обручилась, - княжич Всеволод, сын старого князя Юрия, правящего в Великом Китеже.

На торговой площади Малого Китежа толпится народ, ожидающий в нетерпении приезда жениха и невесты. Поводырь с медведем смешит толпу; седой как лунь Гусляр поет былину. Ропщут китежские богатеи, недовольные тем, что княгиней станет простая крестьянка. Увидев пьяного Гришку Кутерьму, они дают ему денег, чтобы он напился допьяна и как следует «почествовал» невесту. Китежане радостно приветствуют свою госпожу. Но Гришка Кутерьма подступает к Февронии с наглыми речами, издеваясь над ее простым происхождением и бедностью. Народ его прогоняет, и по знаку дружки - Федора Поярка - девушки заводят свадебную песню. Неожиданно песня обрывается. Слышатся звуки военных рогов, и на площадь выбегают в смятении толпы народа, преследуемые татарами. Татары злы: цикто из жителей не соглашается выдать своего князя, показать дорогу к Великому Китежу. С угрозами они набрасываются на Кутерьму, и бражник не выдерживает: убоявшись страшных мук, он соглашается вести татарскую рать.

У одной из церквей Великого Китежа в полночь собрался народ, чтобы выслушать вестника - Федора Поярка, ослепленного врагами. Присутствующих потрясает его скорбный рассказ о народном бедствии и о том, что, по слухам, ведет татар к Великому Китежу Феврония. По призыву старого князя Юрия народ возносит мольбы о спасении. Княжич Всеволод просит отца благословить его с дружиной на ратный подвиг и выступает из Великого Китежа навстречу врагам. Только их песня затихла вдали, как город окутался светлым, золотистым туманом, сами тихо загудели колокола, предвещая избавление.

Темной, непроглядной ночью Гришка привел татар, а с ними пленную Февронию, к озеру Светлояру. Но татарские воины не верят предателю; накрепко они привязали его к дереву, чтобы дождаться утра, и принялись за дележ награбленной добычи. Татары похваляются своей победой над китежской дружиной, рассказывают о гибели княжича Всеволода. Между воинами разгорелся спор - кому владеть полонянкой Февронией. В пылу ссоры Бурундай ударом топора убивает соперника. Дележ закончен, охмелевшие татары засыпают. Феврония горько плачет о своем погибшем женихе. Гришка Кутерьма окликает ее; его, предавшего врагу родную землю, оклеветавшего Февронию, мучают угрызения совести. Он в отчаянии просит Февронию отпустить его на волю, чтобы он смог замолить тяжкий грех предательства. Февронии стало жаль несчастного бражника, и она освободила его от пут. Гришка хочет бежать и не может: колокольный звон наполняет его душу непреодолимым страхом. Кинулся он к озеру, чтобы утопиться, и остолбенел при виде небывалого зрелища: первые лучи восходящего солнца скользнули по водной глади, озарили пустой берег Светлояра, а под ним в озере - отражение стольного града Великого Китежа. В безумном удивлении, с диким воплем Кутерьма исчез в лесной чаще. Увидели отражение невидимого города и татары. Загадочное зрелище навело на них панический страх. Забыв обо всем, они в ужасе бежали от страшного места.

В глухой чаще керженских лесов, через бурелом и цепкие кустарники пробираются бежавшие от татар Феврония и Кутерьма. Их мучит голод и усталость. Не выдержав мук совести и страшных видений, Кутерьма пропадает в дремучей чаще. Обессиленная Феврония опускается на траву, призывая избавительницу-смерть. Вокруг нее расцветают невиданные цветы, свечи загораются на ветвях деревьев, голоса райских птиц ей пророчат покой и счастье, а из глубины прогалины приближается призрак княжича Всеволода. Вновь полная сил, Феврония радостно бросается ему навстречу, и молодые медленно удаляются к Великому Китежу.

На площади чудесно преображенного города их встречает народ в белых одеждах. Затейливые терема озарены ярким серебристым сиянием, лев и единорог с серебряной шерстью сторожат княжеские хоромы, райские птицы поют, сидя на высоких шпилях. Феврония с изумлением рассматривает волшебный град. Под звуки райских свирелей народ запевает свадебную песню, недопетую в Малом Китиже. Но Феврония вспоминает о несчастном, безумном Гришке Кутерьме, которому не суждено войти в волшебный Китеж, и решает послать ему весть. 1 Наконец грамотка написана, и молодые под торжественное пение и колокольный звон медленно и величаво шествуют в собор к венцу.

МУЗЫКА

«Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» - опера-легенда. Замедленное развитие действия, обилие широких выразительных мелодий песенно-русского характера придают опере самобытную национальную окраску, колорит далекой седой древности.

Оркестровое вступление «Похвала пустыне» живописует картину леса с шелестом листвы и птичьим пением; здесь звучат напевные мелодии Февронии.

Музыка первого акта проникнута светлым лирическим настроением. Песня Февронии «Ах ты лес, мой лес, пустыня прекрасная» отмечена душевной чистотой, безмятежным спокойствием. Большая сцена Февронии с княжичем постепенно наполняется ликующим, восторженным чувством. Любовный дуэт, теплый и задушевный, завершает ее. Дуэт прерывается призывными сигналами охотничьих рогов и мужественной песней стрельцов. Акт заканчивается могучими горделивыми фанфарами, символизирующими образ Великого Китежа.

Второй акт - монументальная историческая фреска, написанная широкой кистью. Скорбная былина Гусляра (пророчество о грядущем бедствии) выдержана в стиле старинного эпического сказа. За ней следует хор, напоминающий народные причитания-плачи. В развитой сцене дается многосторонняя характеристика Гришки Кутерьмы. Перезвоны бубенцов в оркестре, радостные возгласы соединяются в торжественном хоре, приветствующем Февронию. В сцене встречи Февронии и Кутерьмы ее плавным, лирическим, напевным мелодиям резко противопоставлена угловатая, судорожная речь бражника. Вторжение татар знаменует резкий поворот действия; вплоть до конца акта в музыке властвует стихия мрачных красок, угрожающих, жестких звучаний, которыми обрисовано татарское нашествие.

Третий акт состоит из двух картин, которые связывает симфонический антракт. Первая картина окрашена в темные, суровые тона, подчеркивающие драматизм происходящих событий. Сумрачный, скорбный рассказ Поярка, прерываемый взволнованными возгласами хора, образует широкую сцену, насыщенную большим внутренним напряжением. Настроением тяжелого раздумья и глубокой печали проникнута ария князя Юрия «О слава, богатство суетное!». Героическая песня дружины, которую запевает Всеволод, омрачена предчувствием обреченности. Заключительный эпизод картины полон таинственно мерцающих звучаний, приглушенного гула колоколов и волшебного оцепенения.

Симфонический антракт «Сеча при Керженце» - выдающийся образец русской программной музыки. С потрясаюшим реализмом, зримой наглядностью здесь обрисована схватка татар с русскими. Достигнув предельного драматизма, сеча обрывается; слышны лишь отголоски удаляющейся дикой скачки, которой противостояла ныне сломленная прекрасная мелодия песни китежской дружины. Устало, безрадостно звучит в начале второй картины хор татар «Не вороны голодные». Причитания Февронии напоминают протяжную народную песню. Тоска, лихорадочное возбуждение, страстная мольба, скорбь, радость, ужас - эти нервно чередующиеся состояния передают страшные душевные муки Кутерьмы. Смятенные хоровые фразы татар и грозный набат завершают третий акт.

Четвертый акт также состоит из двух картин, связанных вокально-симфоническим антрактом. Первая картина распадается на два больших раздела. В центре первого - Кутерьма. Музыка с огромной трагической силой передает острый душевный разлад человека, теряющего рассудок, дикие видения его галлюцинирующей фантазии. Следующий раздел посвящен показу чудесного преображения природы. Картина заканчивается светлым лирическим дуэтом.

Без перерыва следует вокально-симфонический антракт «Хождение в невидимый град»; на фоне лучезарного, величавого шествия, радостных перезвонов звучит затейливое пение райских птиц. Музыка второй картины создает неподвижную, словно застывшую в сказочном очаровании панораму чудесного града. Вокальные фразы действующих лиц, хоровые эпизоды мерно и степенно следуют друг за другом; их мажорное звучание озаряет музыку мягким и ровным сиянием. Лишь свадебная песня и сумрачные образы, возникающие в сцене письма Февронии, напоминают о минувших грозных событиях. Опера заканчивается просветленным, долго замирающим аккордом.

1 Сцена письма Февронии к Кутерьме, по традиции первых постановок оперы, обычно выпускается.