Как держать форму. Массаж. Здоровье. Уход за волосами

Аллегория sign php. Аллегория

Основным способом изображения аллегории является обобщение человеческих понятий; представления раскрываются в образах и поведении животных, растений, мифологических и сказочных персонажей, неживых предметах, что обретают переносное значение.

Очевидно, аллегории недостаёт полной пластической яркости и полноты художественных творений, в которых понятие и образ вполне друг с другом совпадают и производятся творческой фантазией неразлучно, как будто сросшимися от природы. Аллегория колеблется между происходящим от рефлексии понятием и хитроумно придуманной его индивидуальной оболочкой и вследствие этой половинчатости остаётся холодной.

Аллегория, соответствуя богатому образами способу представления восточных народов, занимает в искусстве Востока видное место. Напротив, она чужда грекам при чудной идеальности их богов, понимаемых и воображаемых в виде живых личностей. Аллегория появляется здесь только в Александрийское время , когда прекратилось естественное образование мифов и сделалось заметным влияние восточных представлений. Заметнее её господство в Риме . Но сильнее всего она властвовала в поэзии и искусстве Средних веков с конца XIII века , в то время брожения, когда наивная жизнь фантазии и результаты схоластического мышления взаимно соприкасаются и, насколько возможно, стараются проникнуть друг в друга. Так - у большинства трубадуров, у Вольфрама фон Эшенбах, у Данте . «Feuerdank», греческая поэма XVI века , в которой описывается жизнь императора Максимилиана , может служить примером аллегорическо-эпической поэзии.

Аллегория имеет особое применение в животном эпосе . Очень естественно, что различные искусства состоят в существенно различных отношениях к аллегории. Труднее всего её избежать современной скульптуре. Будучи всегда обречённой на изображение личности, она принуждена часто давать как аллегорическое обособление то, что греческая скульптура могла давать в виде индивидуального и полного образа жизни бога.

В форме аллегории написаны, например, роман Джона Буньяна «Путешествие Пилигрима в Небесную Страну », песня Владимира Высоцкого «Правда и Ложь» .

См. также

Примечания

Ссылки

  • //
  • // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : В 86 томах (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.

Wikimedia Foundation . 2010 .

Синонимы :

Смотреть что такое "Аллегория" в других словарях:

    - (греч. иносказание) выражение абстрактного объекта (понятия, суждения) посредством конкретного (образа). Так. обр. отличием А. от родственных форм образного выражения (тропов (см.)) является наличие в ней конкретной символики, подлежащей… … Литературная энциклопедия

    - (от греч. allegoria иносказание), в искусстве воплощение явления, а также умозрительной идеи в наглядном образе (например, фигура с голубем в руке аллегория Мира; женщина с повязкой на глазах и весами в руке аллегория Правосудия). По… … Художественная энциклопедия

    - (греч. allegoria, от all egorein говорить что либо иное). Иносказание, т. е. перенесение по сходству мысли или целого ряда мыслей от собственного значения к несобственному, также замена отвлеченных понятий конкретными представлениями.… … Словарь иностранных слов русского языка

    Аллегория - АЛЛЕГОРИЯ (греч. αλληγορια, иносказание) выражение отвлеченного, абстрактного содержания мысли (понятия, суждения) посредством конкретного (образа), напр., изображение смерти в виде скелета с косой, правосудия в образе женщины с завязанными… … Словарь литературных терминов

    См. намек … Словарь синонимов

    Аллегория. Отсутствие ясности в определении понятия «лексическое значение слова» очень тяжело сказывается в практике словарного дела. В каждом толковом словаре пропускаются сотни, если не тысячи живых значений слов и изобретается множество… … История слов

    - (греч. иносказание), условная форма высказывания, при крой наглядный образ означает нечто «иное», чем есть он сам, его содержание остаётся для него внешним, и оно однозначно закреплено за ним культурной традицией. Понятие А. близко к… … Философская энциклопедия

    Аллегория - Аллегория ♦ Allegorie Выражение какой либо идеи через образ или устный рассказ. Аллегория обратна абстракции; это своего рода мысль, обретшая плоть. С философской точки зрения аллегория не может служить доказательством чему бы то ни было. И … Философский словарь Спонвиля

    - (греческое allegoria иносказание), изображение отвлеченной идеи (понятия) посредством образа. Смысл аллегории, в отличие от многозначного символа, однозначен и отделен от образа; связь между значением и образом устанавливается по сходству (лев… … Современная энциклопедия

    - (греч. allegoria иносказание) изображение отвлеченной идеи (понятия) посредством образа. Смысл аллегории, в отличие от многозначного символа, однозначен и отделен от образа; связь между значением и образом устанавливается по сходству (лев сила,… … Большой Энциклопедический словарь

    - [але], аллегории, жен. (греч. allegoria). 1. Иносказание, наглядное, картинное выражение отвлеченных понятий посредством конкретного образа (лит.). Это стихотворение полно аллегорий. 2. только ед. Иносказательность, иносказательный смысл. Во… … Толковый словарь Ушакова


1 Российский государственный гуманитарный университет / Факультет истории искусства №4 (1-2012) А.С. Якобидзе-Гитман АЛЛЕГОРИЯ И АЛЛОГРАФИЯ: К ПРОБЛЕМЕ МУЗЫКАЛЬНОГО ИНОСКАЗАНИЯ Несмотря на то, что рассуждения о метафизической природе музыки, которыми испокон веков занимались фи - лософы, зачастую носят аллегорический характер, сам термин «аллегория» применительно к музыке используется и в фи- лософии, и в науке крайне редко. В данной статье показывается, что о музыкальной аллегории как о сознательном намере - нии композитора правомочно говорить только применительно к письменной музыке. Большинство памятников «аллегори - ческой музыки» относится к XVII в., когда получили новый виток развития неопифагорейство и широко распространи - лись теории, связывающие самые различные феномены бытия с разнообразными знаковыми системами на основе число - вых пропорций.. Ключевые слова: Музыка XVII в., аллегория, музыкальная семантика, теория нотации Нельсона Гудмена, сим- волика чисел, пропорции, иконологический анализ. The reflections about the metaphysical dimension of music by many thinkers since ancient times were basically of al- legorical nature. In spite of this fact, the very term "allegory" in its application to music is very seldom used by both philosophers and scholars. This article is trying to show that we can rightfully speak of a musical allegory as of a purposeful message of the com - poser only in case of written (notated) music. Most of the examples of allegorical music come from the 17th century, when neopy - thagorean theories emerged that were aimed at drawing parallels between various areas of nature and culture on a basis of numeric symbolism. Keywords: Music of the 17th century, allegory, musical semantics, theory of notation by Nelson Goodman, numeric symbolism, proportions, iconological analysis. О метафизической природе музыки размышляли выдающиеся философы и мыслители разных эпох. С тех пор, как Пифагором были открыты в музыке числовые законы, на авансцену рефлексии об искусстве звуков вышел именно этот аспект. Так, в музыкальной теории Птолемея можно обнаружить «соответствие между различными видами музыкальных созвучий с движения- ми планет и Солнца», равно как и «параллели между музыкальной гармонией и способностями че- ловеческой души или различными добродетелями»1. Именно магия числовых пропорций в музыке обусловила склонность к аллегорической трактовке музыки в Средневековье, которая «проявляет- ся у теоретиков и во многочисленных параллелях между музыкой и явлениями вселенной: време- нами года, элементами природы, планетами, числами и т.д.» 2. Теория Боэция о трёх видах музыки – мировой, человеческой и инструментальной, вдохновлявшая музыкальную эстетику в течение 1 Исследование выполнено при поддержке Германской службы академических обменов (DAAD), проект A/10/86224 Шестаков, В.П. История музыкальной эстетики от Античности до XVIII века. Изд. 3-е. – М.: Изд-во ЛКИ, 2012. – С. 64-65 = = = «Артикульт»: научный журнал о культуре и искусстве 2 многих столетий, тоже была основана на числовых пропорциях 3. Появление новоевропейской нау- ки стало не препятствием, а лишь новым импульсом к переосмыслению изоморфности музыки и вселенной на числовой основе – об этом свидетельствует “Гармония мира” Иоганна Кеплера 4. Со временем всё более заметным стало стремление освободиться от зачарованности мистикой чисел, но даже тогда речь так или иначе всё равно шла об изоморфности строения музыки природе че- ловека и даже человеческого общества (а может ли строение не иметь пропорции, а пропорции – числовое выражение?). Так, согласно французскому теоретику XVII в. Марену Мерсенну «темпе- рирование звуков, необходимых для гармонического слияния инструментов, сочетание диссонан- сов и консонансов могут навести на мысль, что в любой республике неизбежны некоторые недо- статки, ибо совершенство возможно только на небесах, где всем управляет Бог» 5. А Шопенгауэр считал, что «Как сущность человека состоит в том, что его воля стремится, удовлетворяется и сно- ва стремится – и так беспрерывно, <...> так, в соответствии с этим, сущность мелодии есть посто- янное отклонение от тоники, <...> причём в конце концов всегда следует возвращение к тонике; на всех этих путях мелодия выражает многообразное стремление воли...» 6. Сегодня больше любят го- ворить о метафизических свойствах музыки скорее в «детективном» ключе: например, о загадоч- ных евангельских символах у Баха, масонских – у Моцарта. Но все приведённые высказывания, при всём их разнообразии, роднит одно: аллегорический взгляд на музыку, поиск в музыке алле- горических значений. Однако использование самого термина «аллегория» применительно к музы- ке мы практически не встртетим ни у старинных, ни у современных серьёзных авторов; научных трудов, посвящённых проблемам музыкальной аллегории, крайне мало (об исключениях – ниже). Может, всё дело в том, что аллегории находятся только в головах философов (потому-то они и стыдливо обходят сам этот термин в отношении к музыке), а творцы музыки о них и не помышля- ют? И могут ли вообще аллегорические значения намеренно вкладываться в музыкальные произ- ведения? Чтобы ответить на этот вопрос, для начала представляется необходимым вспомнить определение понятия аллегории. «Аlla» по-древнегречески значит иное, другое, «agoreyo» – гово- рить, сказывать. Первое известное нам упоминание аллегории принадлежит Деметрию Ритору (Деметрию Фалерскому), ученику Аристотеля: «Аллегорический вид письма – это когда мы хо- тим, чтобы тот, кому мы пишем, понимал одно, обозначаем же это через другое (Allegorikos, hotan 2 Там же, С. 75 3 Фрагменты «Наставления к музыке» Боэция цит. по: Музыкальная эстетика западноевропейского средневековья и Возрождения. / Ред.-сост. В.П. Шестаков. М., 1966. С. 153-167 4 См. фрагменты фундаментального трактата Иоганна Кеплера «Гармония мира»: Музыкальная эстетика Западной Европы XVII – XVIII веков. / Ред.-сост. В.П. Шестаков. М., 1971. С. 172-186 5 Мерсенн, М. Универсальная гармония (отрывки). / Пер. Е.Ю. Дементьевой // Музыкальная эстетика Западной Европы XVII – XVIII веков. Ред.сост. В.П. Шестаков. М., 1971. С. 377 6 Шопенгауэр, А. Мир как воля и представление. / Пер. Ю.И. Айхенвальд. Мн.: Харвест, 2007. С. 427 = = = «Артикульт»: научный журнал о культуре и искусстве 3 pros hon graphomen ayton boylometha monon eidenai kai di" heteroy pragmatos semainomen – Demetr. Rhet. Epist. 15 1)»7. Т.е. изначально аллегория – понятие прагматики языкового высказы- вания. Лишь со временем стали говорить об аллегориях в мифологии, в философии, в художе - ственной литературе, а затем – и в изобразительном искусстве. К последним критически относит- ся Шопенгауэр, поскольку они насильственно внедряют в изобразительную пластику, обладаю- щую своими собственными законами выразительности, чуждую ей сферу понятий: «дух зрителя отвлекается от изображённого наглядного представления к совершенно иному, абстрактному... ко- торое лежит вне художественного произведения... Аллегории в изобразительном искусстве, следо- вательно, не что иное, как иероглифы; художественная ценность, которую они сверх того могут иметь в качестве наглядных представлений, принадлежит им не как аллегориям, а в другом отно- шении»8. Однако Шопенгауэр не отрицает того, что в изобразительном искусстве аллегории в принципе возможны. Про аллегорическую картину нетрудно сказать, что на ней изображено одно, а имеется в виду нечто другое – изобразительное искусство сходно с литературой в том, что также может апеллировать к сфере «наглядных представлений». Что же касается музыки, то даже если и признать за ней, подобно Аристотелю, миметическую функцию, то ответ на вопрос, что музыка изображает, в лучшем случае сводится к расплывчатым описаниям её эмоционального характера, в худшем – к недоказуемым метафорическим разглагольствованиям. Чтобы можно было говорить об аллегории, надо на её «первичное значение» как бы «показать пальцем». А возможно ли это в музыке? Чтобы ответить на этот вопрос, надо сначала определить, является ли музыка знаковой (или символической) системой, и, если да, то системой какого рода. К этой трудной проблеме ис- следователи обращаются неохотно, поскольку она требует высокой степени компетентности как в теории музыки, так и в теории знаковых систем, которая встречается в научном сообществе неча- сто. Одно из немногих исключений – Борис Гаспаров, опубликовавший ещё в 1970-е годы очень интересную работу по проблемам музыкальной семантики. Гаспаров признаёт, что о музыкальной семантике говорить непросто, учитывая понима- ние «семантики как того, что может быть передано на различных языках, то есть как переводимо- го компонента языка...»9 (ведь, добавим мы, в изобразительном искусстве об аллегории говорят как раз вследствие возможности вербализовать значение картины). В качестве «материальных единиц, являющихся носителями значения»10, Гаспаров предлагает взять мотивы, важнейшим свойством которых является повторение – как прямое, так и варьированное. При наличии таких мотивов мы уже можем смело говорить об автореференциальности, или автодейксисе в музыке. В 7 Цит.по: Протопопова, И.А. Философская аллегория, поэтическая метафора, мантика: сходства и различия // Труды РАШ. Вып. 1. М., 2004. URL: http://kogni.narod.ru/mant.htm (дата обращения: 01.05.2012) 8 Шопенгауэр А. Ук. соч. С. 391 9 Гаспаров, Б.М. Некоторые дескриптивные проблемы музыкальной семантики // Труды по знаковым системам (Учёные записки Тартусского университета). Вып.8. / Ред. Ю.М. Лотман. Тарту, 1977. С. 120; 122. [здесь и далее разрядка относится к первоисточнику.] 10 Там же, С. 121. = = = «Артикульт»: научный журнал о культуре и искусстве 4 вокальной музыке Гаспаров определяет значение мотива по словесному тексту, который на него накладывается; когда тот же мотив повторяется уже без текста, он как бы напоминает о значении, ранее выраженном через текст. Это – довольно уязвимый пункт концепции Гаспарова: ведь значе- ние, навязанное музыке текстом, носит абсолютно произвольный, конвенциональный характер и никак не вытекает из имманентных выразительных средств музыки (здесь применима та же кри- тика, с которой выступил Шопенгауэр в адрес изобразительной аллегории). Более оригинальны взгляды Гаспарова на семантику неподтекстованной музыки. В ней «связи музыкального знака с внемузыкальной реальностью осуществляются по принципу икона (Ic) и индекса (Ind), <…> то есть на основе подобия и смежности знаковой формы по отношению к её денотату. Однако, в от- личие от известных случаев Ic и Ind, например, в живописи, кино и т.п., где... знак детерминиро- ван в своих свойствах денотатом (D→S), <...> в музыке, напротив, исходной является форма зна- ка... музыкальный S не детерминируется денотатом»11. Но какой же денотат в принципе может быть в бессловесной музыке? «Что касается музыкального D, то о нём можно говорить лишь в той мере, в какой свойства тех или иных музыкальных элементов соотнесены с внемузыкальны- ми реакциями, – выкручивается из затруднения Гаспаров. – Данные реакции составляют мир дено- татов как исходный материал музыки, подобно предметам, изображённым на картине или экране», хотя, в отличие от визуальных искусств, «в музыке D формируется только через его ассо- циации с S и не существует автономно...» [курсив мой – А.Я.-Г.]12. Гаспаров приходит к заключению, что основным типом музыкального знака является «иконический детерминирующий знак (Ic S→ D)», «формирующий свой D... на основании некото- рого подобия с S (в противоположность случаю Ic D→S, имеющему место, например, в фигура - тивной живописи)... Прежде всего, благодаря универсальному характеру реакций на динамику и темп, оказывается возможной экстраполяция данных реакций из музыки во внемузыкальную сфе- ру. <...> Из сказанного вытекает также возможность существования детерминирующего индекса (Ind S→D), в котором D выступает как ""метонимия"" по отношению к S... Мы имеем в виду так на- зываемую ""жанровую"" характеристику музыкальных явлений, когда музыкальное впечатление воспринимается как компонент некоторой внемузыкальной ситуации (например, различные сиг- налы, танцевальная музыка, марши, церковная музыка и т.д.)»13. В этой изящной концепции кроется целый ряд проблематичных моментов. Во-первых, Гаспаров рассматривает крайне неопределённые «внемузыкальные реакции» как денотаты наряду со словесным текстом, сопровождающим вокальную музыку, хотя в первом случае мы всё-таки исходим из имманентных выразительных средств музыки, а во втором имеем дело с абсолютно конвенциональным, произвольным характером музыкального знака. Во-вторых, даже в так назы- ваемых «внемузыкальных реакциях», несомненно, велика степень произвола. Ещё древнегрече- ский теоретик-эпикуреец Филодем «ссылается на тот факт, что одна и та же мелодия по-разному 11 Там же, С. 130-131. 12 Там же, С. 131. 13 Там же, С. 131-132. = = = «Артикульт»: научный журнал о культуре и искусстве 5 действует на разных людей... Различие в воздействии музыки содержится не в ней самой, а осно- вано на ""мнениях"", то есть на различиях психологических и интеллектуальных способностей» 14. А Декарт в письме к уже упоминавшемуся М.Мерсенну утверждал, что внемузыкальные ассоциации зависят от случайности жизненного опыта каждого конкретного слушателя: «Один и тот же мотив, от звуков которого одним хочется тотчас же пуститься в пляс, у других может вызвать слёзы. Ибо всё здесь зависит исключительно от того, какие представления оживляет этот мотив в нашей памяти. Те, кому ранее довелось насладиться танцами под звуки такой мелодии, лишь только заслышав похожий мотив, уже тотчас помышляют о том, как бы пуститься в пляс; напро- тив, те, кому ни разу прежде не приходилось слышать мелодию гайярды и кому однажды дове- лось пережить какое-либо огорчение под звуки этой мелодии, непременно опечалятся, заслышав вновь этот мотив»15. Здесь крайне любопытно то, что Декарт подобно Гаспарову за основу музы- кального знака берёт мотив, но, в отличие от последнего, объясняет его воздействие не лингвисти- чески («каждый конкретный музыкальный язык может обладать специфической системой денота- тивных ассоциаций»16), а психологически. Тем не менее, в оправдание Гаспарова необходимо при- знать, что наличие некомпетентно дешифрующих семиотический код не ставит под сомнение на- личие самого этого кода. Поэтому в рамках рабочей гипотезы представляется целесообразным принять точку зрения сторонников существования музыкального языка и посмотреть, даёт ли он возможности для возникновения аллегорий. В качестве объекта для опытной проверки напрашивается «Хорошо темперированный клавир» Баха, о символике которого писали многие исследователи. В нашей стране получила признание концепция Болеслава Яворского (несмотря на то, что дошла только по вторичным, не слишком достоверным и до сих пор не опубликованным источникам – конспектам слушателей его семинара), основанная на результатах сопоставления мотивов клавирных сочинений Баха с ана- логичными мотивами его вокальных произведений, а также протестантских хоралов, которые ему по долгу службы приходилось аранжировать. Если рассматривать всё наследие Баха как один ме- татекст, то метод Яворского оказывается вполне близким методу Гаспарова, основанному на авто- референтности структуры музыкального текста. Однако когда мы выявляем родство темы (фраг- мента темы) инструментальной фуги с мотивом из кантаты, сопровождаемым словесным текстом, и объясняем значение фуги через текст кантаты, то обнаруживаем расхождение между имманент- ным смыслом музыкального высказывания и его конвенциональным значением (посредством ре- ференции к вербальному высказыванию), т.е. между двумя в принципе не сводимыми друг к другу знаковыми системами. Это расхождение как теоретическая проблема заслуживает отдельного ис- следования, и оно может быть причислено к символическим средствам художественного выраже- 14 Шестаков, В.П. История музыкальной эстетики от Античности до XVIII века. Изд. 3-е. М., 2012. С. 48. Небезынтересно заметить, что Филодем занимался и теоретическим анализом аллегории. См. об этом: Филодем, Риторика кн. 4. кол., III, 18-25, IV, 1-5 15 Декарт, Р. Из письма к Мерсенну // Музыкальная эстетика Западной Европы XVII – XVIII веков. / Ред.-сост. В.П. Шестаков. М., 1971. – С. 351-354 16 Гаспаров, Б.М. Указ.соч. С. 132 = = = «Артикульт»: научный журнал о культуре и искусстве 6 ния. Но это отнюдь не расхождение между тем, что текст говорит и что он имеет в виду, поэтому назвать аллегорией это явление нельзя, ибо тогда придётся к ней причислить не только фуги Баха, но и вообще всю вокальную музыку (поскольку в ней всегда есть подобное расхождение). Однако концепция Яворского не исчерпывается мотивным интертекстуальным анали- зом. В баховских мотивах он ищет широко развитую в его время числовую символику, в которой «священные имена, понятия и слова имели свои числовые выражения (по соответствию букв ал- фавита их порядковому числу – А-1, В-2 и т. д.)»17. Вера Носина, которой удалось довольно стройно суммировать идеи Яворского, показывает, как «И.С. Бах графически записывает числа путём интервалов и отрезков гамм. Так, нисходящий мотив из трёх групп по четыре шестнадца- тых образует число 444 и является музыкальным символом [Святого Причастия – ] важнейшего таинства христианства»18 [курсив мой – А.Я.-Г.] Числовая символика как раз и оказывается той зоной, в которой немногочисленные му- зыковеды ищут аллегорический смысл. Автор интересной монографии «Пропорция и аллегория в музыку высокого барокко. Числовая мистика XVII в.» Тобиас Гравенхорст характеризует музы- кальную аллегорию как «метафорически подразумеваемое законченное целое» 19. Критикуя без- брежное количество исследований аллегорий и числовых пропорций в творчестве Баха за склонность к оккультизму и слабое научное обоснование 20, Гравенхорст сосредотачивается на ме- нее известных немецких композиторах XVII в., связь творчества которых с числовыми теориями, как ни странно, в большей степени подкрепляется документальными свидетельствами (во времена Баха подобные учения уже стали выходить из моды). Так, в анализе «Страстей по Матфею» Фри- дриха Функе Гравенхорст постоянно находит цифру 46, объясняя её аллегорически: 46 лет пона- добилось на воздвижение храма, и 46 – это гематрический эквивалент имени ADAM как в еврейском, так и в греческом числовом алфавите 21. Иисус сравнивал себя с храмом, который он хочет разрушить и затем восстановить, и сопоставляется с Адамом, грехопадение которого он ис- купит. Таким образом, цифра 46 символизирует страдания Христа22. «Девиз Атаназиуса Кирхера ""всё связывать"" не в меньшей степени относился к его современникам», – констатирует Гравенхорст 23 и приводит таблицу, в которой читатель может со- 17 Носина, В.Б. Символика музыки И.С. Баха. Тамбов: Международные курсы высшего художественного мастерства пианистов памяти С.В. Рахманинова, 1993. С. 40 18 «В первом послании апостола Павла к коринфянам содержится (гл.10, ст.16) содержится священное выражение «плоть и кровь», посвящённое таинству Евхаристии – Святого Причастия. Сумма порядковых чисел греческих букв, составляющих эти слова, равняется числу 444». Носина, В.Б. Ук. соч. С. 40-41. 19 Gravenhorst, Tobias. Proportion und Allegorie in der Musik des Hochbarocks. Peter Lang, 1995. S. 13 20 Ib., S. 15-16 21 Gematria – система эквивалентности букв и чисел, более затейливая, чем порядковая нумерация. 22 Gravenhorst, Tobias. Op. cit. S. 105. 23 Ib., S. 154. = = = «Артикульт»: научный журнал о культуре и искусстве 7 поставить, как ведущие теоретики раннего барокко по-разному уподобляли на основе числовой эквивалентности планеты, дни недели, аффекты и характеры с музыкальными интервалами и ла- дами. В каких же элементах музыкальной ткани находит Гравенхорст числовые соотношения, наделённые аллегорическим подтекстом? В основном речь идет о соотношениях числа тактов в разных частях произведений, а также количества проведений тем, которое в разбираемых им при- мерах мотивировано числовыми аллегориями24. Здесь как раз и находится наиболее спорный пункт подхода Гравенхорста, который берётся утверждать, что слушатель эпохи барокко хорошо умел идентифицировать тактовые пропорции (на слух!). Не следует ли отсюда, что он занимался механическим подсчётом тактов, ритмично закладывая пальцы на руках, а потом ещё и размыш- лял о символическом значении подсчитанных цифр? Подобная мысль представляется абсурдной, а это значит, что слушатель в принципе не воспринимал аллегорической составляющей музыки. Знаменитое высказывание Лейбница, согласно которому «исчисление пропорций, которое совер- шается при восприятии музыки, происходит скрытым, неосознанным образом» 25 не убеждает в обратном, поскольку для дешифровки аллегории всё-таки требуется сознательная работа мысли. Однако наша перспектива поменяется, если мы вспомним о том, что процитированные здесь ис- следователи музыкальных аллегорий так или иначе всегда анализируют записанную музыку. Ведь чтобы измерить её пропорции, надо иметь её в наличии перед глазами, самостоятельно выбирать из неё отрезки и сопоставлять их длину. Едва ли это можно делать с прослушиваемой музыкой, при анализе которой мы вступаем в область психологии и феноменологии, а со структурным ана- лизом прощаемся. И здесь представляется крайне уместным вспомнить теорию нотации Нельсона Гудмена из его известной работы «Языки искусств: подход к теории символов». Гудмен делит виды искусства на автографические, в которых подделка произве- дения искусства снижает его художественную ценность, и аллографические, в которых подделка может повлиять лишь на коммерческую ценность. К последним из них принадлежит записанная (нотированная) музыка (копию рукописи Баха не продашь на аукционе, но ценность зафиксиро- ванной на ней музыки не ниже, чем музыки, зафиксированной на его автографе – чего никак не - льзя сказать о копии, например, Рембрандта) 26. Но может ли аллографичность музыки объяснить нам её способность к аллегории – обозначать одно, а подразумевать другое? Да, если мы примем вслед за Гудменом его понимание денотации как «соответствие системе, где ноты коррелируют с исполнением, соблюдающим их указания, или же где слова коррелируют с их произношением...»27. Выражение «денотирован» (обозначен с помощью какого-то знака) у Гудме- 24 Ib., S. 100. 25 Цит. по: Шестаков, В.П. Ук. соч. С. 197. 26 Goodman, Nelson. The Languages of Art: An Approach to a Theory of Symbols. The Bobbs-Merryl Company, Inc. 1968. P. 113. 27 «...denote is to cover a system where scores are correlated with performances complying with them, or words with their pronunciations, as well as a system where words are correlated with what they apply to or name...» – Ib., P. 143 = = = «Артикульт»: научный журнал о культуре и искусстве 8 на оказывается эквивалентным «соответствует чему-то»28. Если у Гаспарова денотатами выступа- ли «внемузыкальные реакции» или слова, то у Гудмена ими оказывается сама звучащая музыка. Это объясняется тем, что означающее у Гудмена – музыка, записанная с помощью набора члено - раздельных символов, основанных на различиях (articulate set), в то время как означающее у Гас - парова – собственно звучащая музыка. Небезынтересно заметить, что первые (дискретные) озна- чающие оказываются подобны цифровым сигналам, а вторые (континуальные) – аналоговым 29. Гудмен также различает в музыке дескрипцию и репрезентацию: музыкальное исполнение, следу- ющее нотам (знакам дигитального типа) денотирует, но не репрезентирует; то же самое исполне- ние, рассматриваемое как принадлежащее к набору слуховых символов (континуальным знакам аналогового типа), может только репрезентировать, но не денотировать. Электронная музыка без нотации может быть названа репрезентационной, а музыка, написанная с помощью стандартной нотации, если и денотирует в принципе, является дескриптивной 30. И здесь Гудмен даёт нам ключ для важного вывода: для образования аллегории денотация является обязательной. Ни абстракт- ная живопись, ни электронная музыка не могут быть аллегорическими (хотя вполне могут быть символическими!), поскольку они репрезентируют, но не денотируют; в них невозможно гово- рить одно, а подразумевать иное. Классификация Гудмена помогает нам понять и принципиальное отличие изобразительной аллегории от музыкальной: несмотря на то, что и та, и другая основаны на денотации, и обе могут восприниматься только с помощью зрения, в изобразительной аллего- рии мы сталкиваемся с наделением понятийно-метафизическим смыслом наглядных (репрезенти- рованных) образов, в то время как в музыке этим смыслом наделяются также видимые, но не ре - презентирующие, а описывающие символы (письменная музыка не «подражает страстям», она де- нотирует звуки, которые подражают страстям). Однако та же самая аллегория позволяет обнаружить точки неожиданного и само- го тесного соприкосновения между дескриптивной музыкой и репрезентирующим изобразитель- ным искусством. Речь идёт о тех случаях, когда музыкальные символы принимали фигуративное, пластическое воплощение в аллегорических гравюрах на музыкальные темы, также широко рас- пространённых в XVII в.31 Они служили иллюстрациями как нотных изданий (например, сборни- ков мотетов), так и теоретических трактатов о музыке. Этому феномену посвящена сравнительно недавняя монография Дитера Гуткнехта32. В этих гравюрах использована самая разнообразная символика: причудливо вы- писанные нотные знаки, которые тоже несут изобразительно-эстетическую функцию, сочетаются 28 «"Complies with" is interchangable with "is denoted by"». – Ib., P. 144. 29 См.: Эко, У. Отсутствующая структура: введение в семиологию. / Пер. А.Г. Погоняйло и В.Г. Резник. Спб.: ТОО ТК «Петрополис», 1998 (О различиях между цифровым и аналоговым кодами см. § III.6, С. 140-141). 30 Goodman, Ν. Op. cit. P. 232. 31 Также уместно вспомнить картину Рембрандта «Аллегория музыки». 32 Gutknecht, D. Musik als Bild. Allegorische "Verbildlichungen" im 17. Jahrhundert. Freiburg: Rombach Verlag, 2003. = = = «Артикульт»: научный журнал о культуре и искусстве 9 с загадочной орнаментикой и неизвестными фигурами явно мифологического происхождения. За- частую они представляют собой намеренно сделанные ребусы, изобилующие «тёмными местами». И для их дешифровки музыковед Гуткнехт использует иконологический анализ в тра- диции школы Аби Варбурга. Подобно тому, как полузабытые неоплатонические трактаты Ренес- санса служили Э. Панофскому или Р. Виттковеру подспорьем для дешифровки тёмных мест ре- нессансной (преимущественно – аллегорической) живописи 33, так и эзотерические учения о мета- физических функциях музыки раннего барокко служат для Гуткнехта ключом к разгадыванию му- зыкально-графических ребусов (впрочем, как можно было заметить, и Т. Гравенхорст в анализе аллегорически «нагруженных» пропорций прибегал к аналогичному подспорью). Гуткнехт выяв- ляет любопытные скрытые значения гравюр. Например, канон, графически записанный в форме креста, обрамлённый изображением охоты, трактуется так: как собаки преследуют зайцев, так и голоса в каноне «преследуют» друг друга. Аллегорический смысл – у человека тоже всегда есть потребность преследовать суетные цели34. Думается, что музыкально-аллегорические гравюры оказываются столь захватываю- щим объектом для исследования потому, что в них значение аллегории засекречено и зашифрова- но, а не афишировано в названии, подобно многим аллегорическим картинам с ярко выраженной назидательной функцией. Однако тут мы обнаруживаем, что и классики иконологии в качестве объектов своих штудий выбирали картины с такими же тайными шифрами – может, поэтому их тексты и сегодня читаются почти как детективы. Само же понятие шифра (читай: числа, цифры) оказывается тем, что принципиально сближает аллегорическую живопись и аллегорическую му- зыку, которая, как мы увидели, всегда основана на числовой эзотерике, зашифрованной в нотной записи. Таким образом, об аллегорической музыке становится возможным говорить как о своего рода цифровом изобразительном искусстве. Если ключом к дешифровке тёмных мест аллегори- ческой живописи XVI-XVII вв. оказывается преимущественно неоплатонизм, то при расшифровке аллегорической музыки – различные ответвления неопифагорейства. В заключение можно ещё раз повторить: в музыке сознательно вложенное композито- ром аллегорическое значение может быть зашифровано только в (и дешифровано из) нотной запи- си. Сама музыкальная нотация имеет признаки цифрового (дигитального) кода, хотя в тех распро- странённых случаях, когда образы музыки становились объектами аллегорического изобразитель- ного искусства, можно говорить и о коде аналогового типа. Многочисленные же рассуждения о метафизической природе музыки философов и теоретиков от древности до наших дней можно на- звать аллегоризированием как подлинных, так и мнимых свойств музыки. Их источник лежит не в замысле композиторов, а – исключительно – в сознании рефлексирующих. Литература 33 Панофский, Э. Этюды по иконологии. Гуманистические темы в искусстве Возрождения. Спб.: Азбука-классика, 2009; Wittkower, R. Allegory and the migration of symbols. Westview Press, 1977. 34 Gutknecht, D. Op .cit. S. 20. = = = «Артикульт»: научный журнал о культуре и искусстве 10 Гаспаров, Борис Михайлович. Некоторые дескриптивные проблемы музыкальной се- мантики // Труды по знаковым системам (Учёные записки Тартусского университета). Вып.8. Ред. Ю.М. Лотман. – Тарту, 1977. – С. 120-137 Декарт, Рене. Из письма к Мерсенну. // Музыкальная эстетика Западной Европы XVII – XVIII веков. Ред.сост. В.П. Шестаков. – М.: «Музыка», 1971. – С. 351-353 Мерсенн, Марен. Универсальная гармония (отрывки). Пер. Е.Ю. Дементьевой // Музы- кальная эстетика Западной Европы XVII – XVIII веков. Ред.сост. В.П. Шестаков. – М.: «Музыка», 1971. – С. 356-379 Носина, Вера Борисовна. Символика музыки И.С. Баха. Тамбов: Международные курсы высшего художественного мастерства пианистов памяти С.В. Рахманинова, 1993. Панофский, Эрвин. Этюды по иконологии. Гуманистические темы в искусстве Возро- ждения. – Спб.: Азбука-классика, 2009. Протопопова, Ирина Александровна. Философская аллегория, поэтическая метафора, мантика: сходства и различия // Труды РАШ. Вып. 1. М., 2004. URL: http://kogni.narod.ru/mant.htm (дата обращения: 01.05.2012) Шестаков, Вячеслав Павлович. История музыкальной эстетики от Античности до XVIII века. Изд. 3-е. – М.: Изд-во ЛКИ, 2012. Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Пер. Ю.И. Айхенвальд. – Мн.: Харвест, 2007. Goodman, Nelson. The Languages of Art: An Approach to a Theory of Symbols (The Bobbs- Merryl Company, Inc. 1968) Gravenhorst, Tobias. Proportion und Allegorie in der Musik des Hochbarocks: Untersuchun- gen zur Zahlenmystik des 17. Jahrhunderts mit beigefügtem Lexikon. – Peter Lang, 1995. Gutknecht, Dieter. Musik als Bild. Allegorische "Verbildlichungen" im 17. Jahrhundert. Freiburg: Rombach Verlag, 2003. Wittkower, Rudolf. Allegory and the migration of symbols. – Westview Press, 1977. = = = «Артикульт»: научный журнал о культуре и искусстве

Фемида – аллегория правосудия

Аллегория это средство иносказания, художественное выражение идей или понятий, заложенных в конкретном образе. По своей природе аллегория представляет собой риторическую форму, поскольку была исконно направлена на передачу скрытого подтекста выражения посредством непрямых описаний.

Изображение аллегории происходит способом абстракции человеческих понятий на персонифицированные образы и предметы. Таким образом, приобретая абстрактное, переносное значение, аллегорический образ обобщается. Идейное понятие созерцается с помощью этого образа, к примеру, Фемида характеризует правосудие, лиса – хитрость и т.д.

Поэтическая аллегория

Поэтической аллегорией является образ «пророка» в стихотворении А. С. Пушкина «Пророк» (1826 г.), в котором заложен истинный поэт как провидец, избранник Бога:
Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.

Возникновение и развитие аллегории

Аллегория, возникнувшая на почве мифологии, была распространена в народном творчестве. Последователи стоицизма основоположником аллегории считали Гомера, христианские теологи – Библию. В древние века аллегорическая традиция значительно закрепилась в богатом образами искусстве Востока, Риме, а также в Греции под влиянием восточных идей.

Больше всего аллегория проявилась в искусстве эпохи Средневековья с конца XIII в., когда ее рациональная основа соединяется с символом. Немецкий искусствовед И. И. Винкельман установил понятие «аллегорической формы» в качестве условия, способствующего созданию идеального художественного произведения. С аллегорией непосредственно связана эстетическая концепция ученого «прекрасное искусство», основанная по его словам не на рациональных «правилах», а на созерцании – «чувствах, наученных умом». Средневековая аллегорическая традиция была продолжена представителями искусства барокко и классицизма.

В период романтизма (XVIII–ХIX вв.) аллегория сочеталась с символом , вследствие чего появилась «аллегория бесконечного» – аллегорическое представление, сформированное на основе концепции «сознательной мистики», свойственной представителям немецкого романтизма Ф. Шлегеля, Ф. Баадера.

В ХХ веке рационализм утратил передовую позицию в силу утонченного психологизма и глубокого художественного смысла современных произведений, но аллегория осталась значимой в литературных жанрах, являющих собой иносказательные нравоучительные рассказы: басни, притчи, средневековые моралите; в жанре научной фантастики и др. Настоящими гениями в использовании аллегории являлись знаменитые своими баснями русские писатели И. А. Крылов и М. Е. Салтыков-Щедрин.

Художественный прием аллегории с ХХ века особенно часто применяется для выражения скрытой идеологии произведений иронических или сатирических литературных жанров, как, например, сатирическая повесть-притча Дж. Оруэлла «Скотный двор» (1945 г.).

Слово аллегория произошло от греческого allegoria, что в переводе означает – иносказание.

В той или иной мере искусство - всегда иносказание. Один из способов иносказания в искусстве, очень экономный и ёмкий, - это аллегория. В роли символа выступает единичное (знак, свойство, предмет, явление, действие). Аллегория в отличие от символа - всегда повествование. Простейшим примером аллегории является басня.

Начнём анализ использования аллегории в изящных искусствах со скульптуры.

Яркий пример аллегории в скульптуре - "Медный всадник" в Санкт-Петербурге. Это одна из лучших среди множества скульптур, украшающих улицы и площади разных городов мира. Громадной гранитной глыбе, являющейся постаментом скульптуры, придана форма морской волны. Она символ природных стихий. Пётр I построил город Петербург на топких берегах реки Невы, там, где, казалось, стихию не преодолеть и уж города, конечно, не поставить. Но Пётр I на коне изображён скульптором на гребне волны и как бы указывающим повелительным жестом: здесь будет город. Змея, раздавленная копытами коня, символизирует те трудности, те препятствия, те враждебные силы, с которыми пришлось столкнуться Петру I и которые он победил при основании Петербурга и вообще во всей своей государственной деятельности.

Главную идею памятника великолепно выразил А. С. Пушкин:

О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?

Вздыбленный конь уподоблен поэтом взбудораженной петровскими реформами России. Фигура Петра I "на звонко-скачущем коне", попирающем змею и взлетевшем на гребень гранитной волны, - всё это аллегория, рассказывающая о деятельности Петра I. Он и покоритель стихии, и преобразователь России ("...Россию поднял на дыбы..."), и победитель врагов, особенно врагов внешних, которые мешали развитию России, не давая выхода к Балтике.

Рассмотренная аллегория Фальконе наглядно показывает, что символы являются составной частью аллегории, её неотъемлемой принадлежностью.

Ещё один пример аллегории в скульптуре - фигуры рабов Микеланджело: "Восставший раб" и "Умирающий раб". Этих "рабов" многие называют также "пленниками", а скульптурам дают самое разное толкование - у одних они символ скованных и порабощённых искусств, у Вазари они символ провинций, оказавшихся под властью папы Юлия II, у третьих - символическое изображение побеждённых папой врагов. Но я убежден, что Микеланджело, как глубоко верующий человек, выразил в этих произведениях не политические взгляды, а евангельское учение о первенстве духа над плотью. Ведь гробница предназначалась папе Юлию II - главе всей католической церкви. По замыслу, гробница должна была иметь 40 скульптур, среди которых статуи св. Павла, пророка Моисея, Лии и Рахили, а также многочисленных рабов. Весь замысел был проникнут религиозным пафосом. Но по воле заказчиков работа над гигантской гробницей была оставлена. Вместо неё Микеланджело создал скромное, по сравнению с первоначальным замыслом, надгробие, в котором остались скульптуры Моисея, Лии и Рахили.

Для гробницы Юлия II Микеланджело делал несколько фигур рабов, но из них закончены только "Восставший раб" и "Умирающий раб".

Для понимания этих скульптур необходимы некоторые знания из Священного Писания. Что представляет собой "Восставший раб"? Прежде всего не надо понимать буквально слово раб в современном значении, как крепостной человек или как раб в античном мире. Рабом называют в Священном Писании всякого человека. Мы все - рабы Божии. И нет в этом оскорбительного или унизительного смысла, просто мы люди, которым надо исполнять волю Бога, служить Ему.

Святой старец Симеон, которому было откровение, что он не умрёт до тех пор, пока не увидит Бога живого, встретив младенца Христа у врат Иерусалимского храма и узнав в нём воплощённого Бога, взял Его на руки, благословил и произнёс слова, ставшие началом молитвы: "Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, ибо видели очи мои спасение Твое, которое Ты уготовал пред лицем всех народов…" (Лк. 2:29–31).

Святой Симеон, всеми почитаемый свободный житель Иерусалима, называет себя рабом Господа Бога своего.

Обращаясь к Богу с молитвой об умерших родителях, христианин говорит: "Упокой, Господи, души усопших раб Твоих, моих родителей (далее их имена)..." Произнося эти слова, никто не думает, что его умершие родители в самом деле были рабами.

Именно Божиих рабов, то есть вообще людей как таковых, представляют и скульптуры Микеланджело. И уж, конечно, нельзя понимать слово "восставший" в современном значении как участвующий в восстании против государственной власти, против угнетателей. Восставший - значит пробудившийся от духовного сна, воспрянувший духом. Молитва ко Пресвятой Троице начинается так: "От сна восстав, благодарю Тя, Святая Троице…" И призыв А. С. Пушкина - в оде "Вольность": "Восстаньте, падшие рабы!" - вовсе не воззвание к вооружённому восстанию. Это призыв пробудиться от духовного сна, воспрянуть духом.

Как в скульптуре "Восставший раб", так и в скульптуре "Умирающий раб" рабы связаны путами. Путы - тоже символический образ. Путы - это путы жизни, которые губят наши души. Тютчев называет их "убийственными заботами" (см. его стихотворение "Когда в кругу убийственных забот...".).

А вот что читаем у Гейне о цепях и путах, связывающих наши души, мешающих нашему духовному росту:

Чуть не в каждой галерее
Есть картина, где герой,
Порываясь в бой скорее,
Поднял щит над головой.

Но амурчики стащили
Меч у хмурого бойца
И гирляндой роз и лилий
Окружили молодца.

Цепи горя, путы счастья
Принуждают и меня
Оставаться без участья
К битвам нынешнего дня.

Путы означают те мелочи жизни и наши пристрастия, которые мешают развитию души: это и путы корыстолюбия, зависти, это и заботы тщеславия, и заботы о насущном хлебе. Пут у человека много, он весь в путах.

Микеланджело в образе "Восставшего раба" выразил мысль: чтобы остаться человеком, нужно рваться из житейских пут, нельзя поддаваться им. Это и делает восставший раб Микеланджело. Он знает закон духовной жизни, кратко и сильно выраженный в Евангелии (Мф. 11:12): "Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его". Об этом же говорит молодой Л. Н. Толстой в письме к А. А. Толстой, его двоюродной тётке: "Чтоб жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие - душевная подлость".

Восставший раб Микеланджело упёрся ногой в какой-то выступ, напряг всё тело, резко обозначились все мускулы, а лицо и взор устремлены к небу, ввысь, в горние пределы, куда рвётся его душа. Он живёт, как и должно жить, разрывая мелочные, но убийственные для души путы повседневных мелочных забот.

Теперь обратимся к "Умирающему рабу" Микеланджело. Считается, что это одно из самых совершенных изображений мужского тела в скульптуре. Молодой человек изображён умирающим. Обмякло всё его тело, поникла его голова, закрылись его глаза, ослабли ноги. Душа покидает его. Путы, которыми связано его тело, пересилили его, он не сумел сопротивляться этим путам, и наступила его духовная смерть. Когда душа омертвеет, то и человек уже не живой. Недаром есть выражение - "живой труп". Если посмотреть на лицо умирающего раба, то видно, что из него уходит дух, из него уходит мысль. Уходит то, что составляет сущность человека. В ногах умирающего - обезьяна, которая в христианской символике означает грех, а точнее разные грехи: тщеславие, любовь к роскоши, легкомыслие, похоть и другие. Эта обезьяна разъясняет, какие именно путы сгубили этого раба и губят всех других, подверженных указанным порокам, объясняет нам, что ценил и любил при жизни умирающий раб, чего добивался, к чему стремился и как он надругался над своей бессмертной душой.

Микеланджело с таким поразительным искусством умел изображать умирающего или только что умершего человека, что злые языки и завистники пустили слух о том, что Микеланджело будто бы умертвил натурщика, чтобы наблюдать, а потом запечатлеть в скульптуре процесс умирания. Об этом так говорит сам с собою Сальери (в трагедии Пушкина "Моцарт и Сальери"), возражая на замечание Моцарта, что гений и злодейство не совместны:

…ужель он прав,
И я не гений? Гений и злодейство
Две вещи несовместные. Неправда:
А Бонаротти? или это сказка
Тупой, бессмысленной толпы - и не был
Убийцею создатель Ватикана?

Пушкинский Сальери верил гнусной легенде о преступлении Микеланджело.

Итак, когда зритель поймёт, в каком значении применено слово раб, что символизируют путы и обезьяна у ног умирающего раба, он поймёт и содержание аллегории Микеланджело. Скульптуры делаются как будто красивее, так как одухотворяется мыслью их красота, и, возможно, возникнут у зрителя размышления о смысле жизни, и задумается он над своим бренным существованием. Ведь именно об этом думал Микеланджело, создавая эти скульптуры. Именно эта идея (как жить, всегда оставаясь человеком) вдохновляла его, эту идею стремился он воплотить. Вообще Микеланджело создавал образы преимущественно людей сильных, которые умеют рвать путы, людей духовных, деятельных, умеющих преодолевать препятствия. А препятствия в виде мелких будничных, часто надуманных пут - они-то самые страшные. Гнетущая мелочность быта страшнее всяких катаклизмов и чаще всего съедает человеческую душу. Недаром А. П. Чехов писал, что ему "страшна обыдёнщина".

Необходимо отметить, заканчивая разговор о "Рабах" Микеланджело, ещё одну удивительную деталь, развивающую дальше мысль художника, выраженную в скульптурах. "Умирающий раб" отшлифован до глянца, тогда как "Восставший раб" кажется незавершённой работой: нет окончательной шлифовки мрамора; на лице, особенно на скулах и на щеке, оставлены мастером чёткие следы резца. И сделано это сознательно. Зачем? А дело в том, что так Микеланджело сумел передать в камне мысль о незавершённости жизненного процесса, о незаконченности судьбы своего героя. "Восставший раб" живёт, то есть он борется, сопротивляется, мучится и страдает, он рвётся вверх, к духовному и божественному. Он в процессе становления, развития, формирования своей личности, ему предстоит меняться, совершенствоваться. Вот почему эта скульптура оставлена без окончательной отделки, со следами резца.

Напротив, из "Умирающего раба" ушла жизнь, в нём нет ни сопротивления, ни страдания, нет значит и порывов к духовному. Его судьба завершилась. Он навсегда лишь то, что он есть, иным уж ему не быть. И эту остановку жизненного процесса, эту смерть души великолепно передаёт законченность обработки мрамора: блестящая гладкая поверхность камня производит впечатление мёртвого и холодного тела.

Обратимся к аллегории в живописи.

В "Весне" Венецианова аллегория очень естественно завуалирована в бытовой сцене. Крестьянская девушка, ведущая под уздцы лошадок, - это аллегория весны. Она выше коней. Ступает она очень легко, едва касаясь земли. Она почти парит над землёй, обе руки немного расставлены, как будто в лёгком полёте. И дитя на полянке, и молодые деревца - это символы рождения, обновления, прихода новой жизни. Всё это говорит нам, что с весною пришла новая жизнь, новые заботы и радости - и это прекрасно! А весна для крестьянина связана с посевной, с работой на пашне, и Венецианов очень умно, тактично связал пору весенней трудовой деятельности человека на земле с идеей вечного обновления жизни. Прекрасная картина, вся пронизанная солнцем, ощущением счастья, радости бытия и труда.

В западноевропейской живописи аллегория встречается в творчестве самых разных великих художников: Беллини, Боттичелли, Джорджоне, Рафаэля, Тициана, Брейгеля, Рубенса, Браувера, Вермеера, Пуссена 1 . И это вполне объяснимо. Обычно каждый из символов, содержащихся в аллегории, заключает в себе развёрнутую мысль. В совокупности символы, подчинённые единому замыслу автора, создают аллегорию, богатую содержанием. Поэтому аллегория позволяет даже в лаконичном произведении выразить сложную, многогранную мысль, в малом ёмко выразить многое.

Кроме того, иносказательность, зашифрованность алле-гории позволяла художникам высказывать политические идеи, зачастую опасные. Иносказательный язык аллегории был поня-тен образованным современникам.

Но применение аллегории требует от художника такта, соблюдения меры. Перегруженная символами, оторванная от реалистичных образов аллегория утрачивает эстетическую ценность, становясь голой, безжизненной абстракцией. Такова, например, "Аллегория" Лоренцо Лотто из Вашингтонской национальной галереи. Напротив, у великих художников XVII века: Веласкеса, Луи Ленена, Вермеера - аллегория часто скрыта в простых сценах из повседневной жизни.

В картине Джованни Беллини "Священная аллегория" выражено католическое учение о сущности христианской церкви 2 .

На переднем плане картины изображена площадка, обнесённая оградой. Это символ священного места, духовного центра, это именно то, чем является церковь. Ворота ограды открыты внутрь. Открытые ворота означают переход в иное состояние, переход из одного мира в другой. Это прямое указание на слова Христа: "Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется" (Ин. 10:9). Дева Мария изображена восседающей на троне под балдахином и без Младенца Христа. А такое её изображение символизирует Церковь, господствующую "над человеческим родом во всей своей неисчерпаемой мудрости" 3 . В центре площадки изображена яблоня, с которой младенцы стряхивают и собирают яблоки. Яблоки, изображённые рядом с Богоматерью, означают спасение. Обнажённые младенцы символизируют человеческие души, которые церковь спасает от греха.

Святые, находящиеся внутри ограды, символизируют те духовные качества, которыми обладает церковь и благодаря которым оказывает благотворное влияние на паству, укрепляя в ней веру. Святая Екатерина Александрийская в короне - персонификация мудрости. Она иногда изображалась с Екатериной Сиенской, которая в этом случае олицетворяла святость 4 . Возможно, что в белой одежде и чёрной накидке изображена именно Екатерина Сиенская. Святой Иов - символ веры, надежды на Спасителя, святой Себастьян - воплощение стойкости в вере. Оба святые представлены нагими, что означает отказ от земных благ ради служения Богу.

По другую сторону ограды видим апостола Петра и апостола Павла, вооружённого мечом и со свитком в руке. Апостол Пётр, первый римский папа, и Павел, автор 14 посланий в Новом завете, - главные защитники и хранители христианской веры. За пределами ограды изображён противник истинной христианской веры - мусульманин в чалме, в сторону которого направлен меч апостола Павла.

К тому же, когда эти апостолы изображаются вместе, "они символизируют иудейский и языческий элементы Церкви" 5 - истоки христианства. "Пётр символизирует изначальный иудейский элемент, Павел - языческий" 6 . На дальнем плане, за озером, на фоне домов изображены сцены из Ветхого Завета. Справа на скале мы видим крест - символ христианской веры, а под скалой - кентавра, символизирующего язычество и ересь. Это напоминает о времени раннего христианства. Словом, на другом берегу озера символически изображены истоки и история возникновения христианства.

Вся картина проникнута настроением созерцания, умиротворения, которое создаётся не только спокойствием всех действующих лиц, но и зеркальной водной гладью, символизирующей самосозерцание, размышление и откровение, а это то, что также укрепляет людей в вере.

Использование аллегории позволило Беллини совместить размышления о церкви с изображением политической жизни Венеции XV века. Политический подтекст "Священной аллегории" подробно изложен в статье И. А. Смирновой ""Священная аллегория" Джованни Беллини" 7 .

Обратимся к картине Боттичелли "Паллада и кентавр". Общее настроение, вызываемое картиной - созерцательно-меланхолическое. Созерцательное настроение создаёт спокойный, мирный пейзаж. Но персонажи картины: и Паллада, и кентавр - производят впечатление печали; жесты их вялы и медлительны; лица их печальны, особенно у кентавра, который является символом низменной, животной природы, грубой силы, мести. По учению гуманистов, Паллада - символ созерцательного образа жизни и мудрости28. Мудрость же проявляется прежде всего в одолении страстей, самосовершенствовании. Но победа над кентавром (победа над страстями) вызывает у Паллады печаль, а не удовлетворение от того, что она одержала верх. Справа от Паллады позади неё видна ограда, которая отделяет первый план картины от второго. Одно из символических значений отгороженного места - внутренняя жизнь разума. Боттичелли изображает внутреннюю борьбу человека со своими низменными страстями. Эта борьба всегда трудна и болезненна, она бесконечна, так как страсти являются неотъемлемым свойством человека. Овладевая своими страстями, человек не только глубоко познаёт свою греховную сущность, но и проникается знанием недостатков и слабостей других людей. Его взгляд на мир неизбежно становится печальным. Ведь недаром говорится: "Во многой мудрости много печали". Поэтому и печальна Паллада - богиня мудрости.

По одежде богини вьются оливковые ветви - символ мира и мудрости. В данном контексте они символизируют мир в человеческой душе, достигаемый победой над греховными стремлениями человека. В борьбе со страстями, в достижении внутреннего мира человеку помогает церковь. В этой картине символом церкви является корабль, плывущий по водной глади.

Написанная примерно в то же время знаменитая картина Боттичелли "Рождение Венеры", находившаяся на той же вилле Кастелло, что и "Паллада и кентавр", также отражает учение неоплатоников о душе: рождение Венеры - это рождение красоты в душе человека.

"Паллада и кентавр" кроме общефилософского имеет ещё один злободневный, политический подтекст. Картина предназначалась для Джованни Пьерфранческо Медичи, и на платье Паллады мы видим орнаменты из золотых колец с гранёным алмазом - эмблемой Медичи. Паллада изображена не воительницей в шлеме и с панцирем, а богиней мира и мудрости (Minerva-pacifica), увитой оливковыми ветвями. Оливковые ветви и копье - её атрибуты, они символизируют добродетель. Паллада изображена на фоне мирного, спокойного пейзажа. В руках у кентавра лук, за спиной колчан со стрелами; в данном случае кентавр символизирует распри, раздор. Распри - источник войн и разрушений, поэтому кентавр изображён на фоне то ли разрушающейся скалы, то ли разрушающегося сооружения.

Победа Паллады над кентавром - победа мира над распрями, силами разрушения. В контексте политической жизни Флоренции того времени картина прославляет мир, достигнутый благодаря мудрому правлению Медичи.

Скорее всего в картине содержится напоминание о дипломатическом визите Лоренцо Медичи в Неаполь, благодаря которому распалась антифлорентийская коалиция во главе с папой и был достигнут мир 9 . В этом контексте корабль на картине является символом путешествия, напоминанием об успешной поездке Лоренцо Медичи в Неаполь, а залив - знаком Неаполя.

В этой картине Боттичелли умело использует многозначность символов.

Часто к аллегории прибегал в своём творчестве Питер Брейгель Старший. Рассмотрим его картину "Две обезьяны на цепи".

Картина создаёт противоречивое настроение как безысходности, так и чего-то светлого, обнадёживающего.

На переднем плане изображены две обезьяны, сидящие на цепи в проёме низкого сводчатого окна. Обезьяна - это символ греха, низменных инстинктов, влечений: неверия, бесстыдства, похоти, непристойности, тщеславия, легкомыслия. О грехе легкомыслия и суетности говорит и символика скорлупы ореха, рассыпанной возле обезьян. Пустая ореховая скорлупа - символ ничтожного, "пустого" человека. Некоторые искусствоведы связывают изображение ореховой скорлупы на этой картине с нидерландской пословицей "из-за ореха попасть под суд", то есть быть наказанным за пустяки, по легкомыслию.

Брейгель изобразил двух обезьян, а число два, поскольку оно следует за единицей (символом первоначала, создателя), символизирует грех, отклонение от первоначального блага.

Посадить обезьяну на цепь означает преодолеть грех, справиться с низменными страстями. Этот символ использовался даже в геральдическом искусстве: обезьяна на цепи была знаком, что рыцарю необходимо победить волнения страстей, чтобы освободить свой разум.

За окном мы видим поэтичный символический пейзаж. На языке символов он рассказывает нам, чего достигает человеческая душа, освободившись от греха, то есть "посадив обезьян на цепь". Корабль символизирует церковь, которая защищает от искушений, помогает человеку безопасно плыть по житейскому морю страстей и достичь спасения. Птицы, парящие в вышине, - символ спасённых душ, олицетворение духовных стремлений, высоты духа. И, наконец, город - центр духовной жизни, символ достигнутого душевного порядка, духовной зрелости.

Пройти в этот идеальный духовный мир можно лишь "тесными вратами", обуздав низменные страсти. Недаром низкий, узкий оконный проём на картине по форме напоминает открытые ворота.

Таким образом, картина Брейгеля выражает христианское учение о спасении души путём преодоления греховных страстей.

Брейгель жил в эпоху реформации, когда вопросы веры, христианского учения занимали умы его современников. И в этом картина была созвучна эпохе. Как многие аллегории, картина имела и политический подтекст, раскрытый Монбальё 10 .

В рассмотренных картинах Беллини, Боттичелли и Брейгеля хорошо просматриваются несколько содержательных слоёв, разных уровней её восприятия. Наглядный, видимый слой изображает конкретную сцену и создаёт эмоциональное настроение. За ним, благодаря пониманию символов, раскрывается второй, общефилософский слой картины. И наконец открывается третий слой, злободневно-политический, современный художнику.

И каждый из указанных слоев служит раскрытию идеи картины.

Все эти три стороны содержания картины, воплощающие замысел художника, имеются во многих аллегорических произведениях. Для аллегории не обязательна реалистичность сюжета, реальная жизненная среда. Это давало широкие возможности для обобщений, иносказаний. Поэтому художники часто пользовались аллегорией, чтобы выразить вместе с вечными истинами и своё отношение к злободневным проблемам.

Примечания:

1. Как уже упоминалось, интерес к символике и эмблематике был наиболее велик в XVII веке. На этот же век приходится и широкое распространение аллегории в живописи.
Об аллегории, причинах её распространения и особенностях её применения в западноевропейской живописи XVII столетия подробно и убедительно пишет Е. И. Ротенберг в своей книге "Западноевропейская живопись 17 века. Тематические принципы" (Москва, "Искусство", 1989).
Привожу небольшой отрывок из этой книги:
"Резкое столкновение в искусстве 17 века идеала и реальности поставило во всей остроте проблему поисков новых принципов художественного обобщения, которые в условиях этого исторического этапа смогли бы противостоять натиску живой натуры, принципам прямого, непосредственного отражения действительности. Аллегория оказалось одним из таких типов обобщения. Так она вступила в 17 веке в фазу своей наибольшей активизации и наиболее полного раскрытия своих образных ресурсов.
Но эти успехи стали возможными при условии некоторых важных перемен в содержательной направленности и структурного обогащения самой формы аллегории. Наряду с сохранившимся и в этом столетии стремлением к "номинализации" образа, к торжеству в нем отвлеченной идеи, - наряду со всем этим механизм аллегории, если можно так выразиться, включает обратный ход, обнаруживая тенденцию к активному сближению этого жанра с реальным миром и его явлениями. Более того, в творчестве ряда художников этого столетия специфические качества аллегории - казалось бы, вопреки своей природе - становятся инструментом в утверждении примата объективной реальности. В первую очередь это можно сказать о Рубенсе, но симптоматично также, что аллегории как жанру отдали дань такие живописцы "реального видения", как Караваджо, Рембрандт и Вермер, не говоря уже о том, что в ряде случаев отдельные аллегорические мотивы использовались этими мастерами в их работах в качестве своеобразных смысловых акцентов и метафорических ассоциаций".
Е. И. Ротенберг. "Западноевропейская живопись 17 века. Тематические принципы". Издательство "Искусство". М., 1989. Стр. 85–86.
2. Смысл этой сложной для понимания аллегории давно вызывает споры. Привожу для сравнения другие интерпретации "Священной аллегории".
"К периоду между 1490 и 1500 годами относится также "Священная аллегория" из Галереи Уффици во Флоренции. Смысл и сюжетная канва этой композиции являются еще не решенной проблемой. В течение нескольких десятилетий специалисты придерживались трактовки, предложенной Людвигом в 1902 году, согласно которой картина иллюстрировала французскую аллегорическую поэму XIV века "Паломничество души" Гийома де Дегийвилля. Эта интерпретация была, однако, оспорена Расмо в 1946 году; вслед за ним свои гипотезы выдвинули и другие исследователи (Вердье, Браунфельс, Робертсон), каждая из которых имеет следствием различные датировки картины, колеблющиеся между временем исполнения алтарного образа из Сан Джоббе и первыми годами XVI века. В соответствии с этими предположениями картина считалась: сценой "Святого Собеседования" (Расмо); сложным аллегорическим изображением дочерей Бога - Сострадания, Справедливости, Мира, Милосердия (Вердье); видением Рая (Браунфельс) и, наконец, размышлением о таинстве воплощения (Робертсон)".
Мариолина Оливари. "Джванни Беллини". Перевод с итальянского И. Е. Прусс. "СЛОВО/SLOVO". М.,1998. (ВЕЛИКИЕ МАСТЕРА ИТАЛЬЯНСКОГО ИСКУССТВА). Стр. 42,44.
3. Джеймс Холл. "Словарь сюжетов и символов в искусстве". Перевод с английского и вступительная статья Александра Майкапара. М.: КРОН-ПРЕСС, 1996. Серия "Академия". Стр. 187.
4. Джеймс Холл. "Словарь сюжетов и символов в искусстве". Перевод с английского и вступительная статья Александра Майкапара. М.: КРОН-ПРЕСС, 1996. Серия "Академия". Стр. 231.
5. Джеймс Холл. "Словарь сюжетов и символов в искусстве". Перевод с английского и вступительная статья Александра Майкапара. М.: КРОН-ПРЕСС, 1996. Серия "Академия". Стр. 427.
6. Джеймс Холл. "Словарь сюжетов и символов в искусстве". Перевод с английского и вступительная статья Александра Майкапара. М.: КРОН-ПРЕСС, 1996. Серия "Академия". Стр. 413.
7. "Грани творчества": Сборник научных статей. М.: "Прогресс-Традиция", 2003. Стр. 114–128.
8. Привожу отрывок из сочинения философа-гуманиста Марсилио Фичино (1433–1499) "Паллада, Юнона и Венера обозначают созерцательную жизнь, активную жизнь и жизнь, проводимую в наслаждениях", написанного 15 февраля 1490 г. и адресованного Лоренцо Медичи:
"Никто, обладая здравым рассудком, не усомнится в том, что существует три образа жизни - созерцательная, активная и заполненная наслаждениями. Поэтому люди для достижения счастья избирают три пути, т. е. мудрость, силу и наслаждение. Под именем мудрости мы разумеем изучение свободных искусств и проведение досуга в благочестивых размышлениях. Под названием силы, полагаем мы, понимается власть в гражданском и военном управлении, а также изобилие богатств, сияние славы и деятельная добродетель. И наконец, мы не сомневаемся, что в понятие наслаждение входят удовольствия пяти чувств, а также пренебрежение к трудам и заботам. Итак, первое поэты обозначали Минервой, второе - Юноной, третье - Венерой. Эти три богини оспаривали у Париса золотое яблоко, то есть пальму первенства. Парис же, обдумав про себя, какая из трех жизней вернее всего ведет к счастью, остановился, наконец, на наслаждении и презрел мудрость и силу. Неблагоразумно надеясь на счастье, он по заслугам попал в бедственное положение".
"Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV век)". Под редакцией Л. М. Брагиной. "Издательство Московского университета". М., 1985. Стр. 220. Перевод О. Ф. Кудрявцева.
9. Т. К. Кустодиева. "Сандро Боттичелли". "Аврора", Ленинград, 1971. Стр. 46.
10. Р. Х. Марейниссен при участии П. Рейфеларе, П. Ван Калстера, А. В. Ф. М. Мейи. "Брейгель". Перевод с французского - Т. М. Котельникова. Русская книжная компания "БИБЛИОН". "БИБЛИО ГЛОБУС", М., 2003. Стр. 203.


© Все права защищены